- Нет, - сказал, как отрезал, Рори О’Нил. У рыжих кожа светлая, загорает плохо, трудно, а краснеет на счет «раз». И сейчас старший техник «Москвы» был багров, как вареный рак. Не от смущения – смущаться он не умел. Ну, почти. От ярости он был багров. От бессилия и стыда за это бессилие.
Четверть часа назад командир пришла к нему. Что любопытно, одна. Где она потеряла Терехова, свою молчаливую тень, и чего ей стоило организовать эту потерю, Рори решил не спрашивать. И так ясно, что немало: в списке людей, достойных доверия с точки зрения капитана Терехова, двигателист не значился. Там и всегда-то мало кто значился, а уж в последнее время…
«У нас много дел и совсем нет времени» - дернула она уголком рта, привычно освобождая кресло от посторонних предметов.
Рори обрадовался было – именно этот тестер он разыскивал уже минут двадцать, повезло, что командир забежала. Рано обрадовался.
«Мне нужен ретранслятор» - негромко, но очень отчетливо выговорила Мэри. И Рори О’Нил понял, что дело плохо.
Конечно, он мог попробовать закосить под дурачка, начать выяснять, какой-такой ретранслятор… собственно, даже попробовал. И мигом понял, что если сию же секунду не прекратит, то на собственном опыте узнает, можно ли сломать челюсть взглядом. Таким, как у командира, пожалуй, можно. И кулаки не понадобятся. Не взгляд. Кувалда.
«Рори, не разочаровывай меня. Не прикидывайся, что такой вариант не приходил тебе в голову. И даже не пытайся сделать вид, что не сможешь соорудить ретранслятор из подножного корма. Ретранслятор – не маяк».
Черт его знает, почему усилитель слабого сигнала, источником которого служил тарисситовый имплант, называли ретранслятором. Так сложилось. Называли – и все. Традиция. Такая же, как полная самодостаточность любого экипажа бельтайнских ВКС.
У всех свои способы налаживания и восстановления навигации. Кто-то пользуется скаутами, а кто-то своими головами, причем не столько даже мозгами, сколько присадками к ним. И пускай вне эксперимента этот способ не был еще использован ни разу. Главное – способ существует. И теория преподается бортинженерам, и практические занятия проводятся по изготовлению ретранслятора из имеющихся под рукой материалов. А что до цены вопроса… уж какая есть.
Она встала. Похлопала набычившегося техника по плечу. Ободряюще похлопала, спокойно. Только билась, выдавая фальшь этого спокойствия, жилка на шее. Они оба понимали: «Москва» - калека. Без Рори она далеко не улетит: слишком много техников погибло при взрывах, каждая пара рук на счету. Тем более таких умелых, как руки премьер-лейтенанта О’Нила. И значит, ретранслятор подключит к своему импланту Мэри, превращая мозг в живой маяк.
Он продержит сигнал столько, сколько будет нужно – эксперименты длились до полутора бельтайнских суток, и минимальное время работы такого маяка составило двадцать пять стандартных часов. В подпространстве они провели около десяти, ну, пусть даже одиннадцать… так что долететь до обитаемого сектора Галактики ее соратники вполне успеют.
Ну а если не удастся прислать кого-то за ней, если маяк прекратит работу раньше, чем они сумеют сориентироваться и взять ситуацию под контроль – не беда. В сущности, за чем возвращаться? За телом? За ходящим под себя растением? А смысл? Разве что похоронить по-христиански. Конечно, ей хотелось бы лежать в земле, но это непринципиально…
Правда, можно было попытаться соорудить маяк из любой другой головы, на короткий сеанс связи даже мозга обычного человека должно было хватить, а уж как уговорить Долгушина на экстренную имплантацию – вопрос чисто технический. Можно и приказать, военврач подчиняется командиру корабля. И насколько она за эти годы успела изучить русских, добровольцем вызовется каждый первый.
Но, во-первых, это означало как минимум три смерти вместо одной: первый сеанс для обозначения присутствия и времени следующего выхода на связь; второй – для того, чтобы готовая к вылету помощь засекла координаты и третий – коррекционный.
Во-вторых же, Мэри не была уверена (и этот момент они с Константином тоже обсуждали, решая, лететь при наличии маяка или дожидаться подмоги на месте), в чьи руки попадет их призыв о помощи. И какого рода помощь в результате будет оказана – если будет. С раскуроченным правым бортом и неполным комплектом маршевых двигателей «Москва» была боеспособна весьма условно, да и что может противопоставить легкий крейсер линкору? А кто стоит за Рудиным – неизвестно…
Так что, как ни крути, а вариант – рабочий вариант – только один.
- Нет, - сказал, как отрезал, Рори О’Нил, чувствуя, как краска бессильной ярости заливает лицо.
Мэри, уже выходившая из каюты, оглянулась от дверей и подмигнула. Медленно, со значением. Она знала: да.

Графиня Корсакова что-то затевала, и это что-то Даниилу Терехову не нравилось с самого начала. По определению не нравилось. Не только Мария Александровна обладает развитым нюхом на жареное: хрен бы капитан Терехов дослужился хотя бы до лейтенанта, не будь он способен ощущать опасность.
И сейчас Дана не устраивало буквально все. И то, что придя к старшему технику, она попросила его остаться за закрытой дверью и вообще не отсвечивать. И то, что, несмотря на неплохую звукоизоляцию, шум спора он все-таки уловил. И рычащее «Нет!» Рори, когда дверь наконец открылась. И ее спокойное: «Постарайся управиться за три часа. Там, я знаю, ничего особенно сложного нету». Когда же ее сиятельство с ледяной улыбкой сообщила, что через три с половиной часа состоится совещание офицерского состава, Терехов окончательно уверился в том, что ее затея точно не придется ему по вкусу.
Косвенное подтверждение было получено немедленно: Мария Александровна, выйдя от Рори, направилась в свою бывшую каюту, в которую после взрыва не заглядывала ни разу. Надобности не было. Да и состояние организма заставляло желать много лучшего, так что спала она в госпитале, под ненавязчивым, но непреклонным присмотром Долгушина. Теперь же графиня Корсакова придирчиво разбирала остатки багажа, выискивая уцелевшие предметы. Таковых, кстати, оказалось довольно много, направленная взрывная волна прошла по большей части над кофрами.
Терехов наблюдал от дверей, как в небольшую сумку ложатся украшения, знаменитые шпильки, свежеподаренный веер, пара шелковых туфелек… сувениры, пришло в голову Даниилу. Она отбирает сувениры. Вещицы на память. Причем ему показалось, что отбирает не для себя, а для кого-то другого. Для дочери, быть может? Но почему сейчас? Почему не на подлете к Кремлю? И вообще – зачем? Доставят домой все вместе, там и разберется. Или… или ее сиятельство не думает, что долетит до Кремля?
Подозрения изрядно укрепились, когда она попросила минут на пятнадцать оставить ее одну, а выйдя из каюты, имела вид весьма бледный, но решительный.
В общем, Дан ничуть не удивился, когда на совещании слово было предоставлено О’Нилу, который изложил принцип создания «живого маяка», отметив в итоге, что ретранслятор уже изготовлен. И подключиться к нему намеревается командир корабля.
Терехов стоял лицом к большинству офицеров, поэтому заметил и странное выражение, совершенно одинаковое, промелькнувшее на лицах навигаторов, и то, как молодой пилот – тот самый, на которого пару дней назад орала в рубке графиня Корсакова – резко оборвал движение, словно хотел схватиться за голову.
Хлопнув себя по лбу, как будто вспомнил вдруг что-то очень важное, Даниил коротко извинился перед великим князем. Потом быстро прошагал к выходу из кают-компании, таким тоном бросив на ходу: «Капитан-лейтенант, на минуточку!», что тому и в голову не пришло ослушаться. А уже снаружи, стоило двери закрыться за их спинами, он схватил Бедретдинова за грудки, притиснул к стене, и тихо, но внушительно процедил:
- А теперь – выкладывай.
- Что выкладывать? – попытался тот высвободиться, но Терехов держал крепко.
- Не зли меня, кап-лей. Я должен знать, по какому поводу шухер. Работа такая. Ну и? Вы все переполошились. Почему? Маяк не сработает?
- Сработает, - парень уже начал приходить в себя и смотрел на Даниила почти дерзко. Только на самом дне прозрачно-зеленых глаз плавало что-то, показавшееся Терехову благоговейным ужасом. – Маяк сработает, и мы улетим, и долетим до места. А каперанг умрет. Все просто.
- Умрет – почему? Давай, не молчи! – Дан сознательно заторапливал молодого офицера, не предоставляя тому времени на обдумывание ответа.
- Ретранслятор запустит нейронные цепи мозга в полную силу, куда там боевому коктейлю! И процесс нельзя остановить, понимаете? Правда, проработает маяк достаточно долго, тариссит придержит распад. Но только придержит, не остановит и тем более не отменит. Через пару часов – овощ, через сутки – труп, - теперь Бедретдинов говорил быстро, почти захлебываясь словами, словно боялся, что ему не дадут закончить. – Бельтайнцы – психи, но и они ограничились экспериментами, потому что ни один подопытный не выжил, ясно вам?! Стопроцентная смертность даже для них дороговато… мы же знали о таком варианте, все знали, этому теперь учат и у нас тоже… но не знаю, как кому, а мне и в голову не пришло, что мы можем… такие вещи – они за гранью. Это же убийство, понимаешь, мужик, убийство, все равно, что пулю в лоб всадить!.. а она сама вызвалась… и ретранслятор уже готов…

Анатолий Спесивцев
Вероятно, Вы правы. Я распечатаю фрагмент, посмотрю его "в бумаге" и пробегусь с правками.