Зрелище было настолько величественным, что у Мэри на секунду закружилась голова. Две гигантские руки обнимали зону перехода. Руки почти в прямом смысле этого слова: как еще назвать «Десницу» и «Шуйцу»? А прямо перед носом вышедшего из подпространства «Минина» с царственной вальяжностью разлегся на воздусях линкор «Александр Суворов».
Флагман Экспедиционного флота был хорош и сам по себе, сейчас же, в окружении «Тортукая», «Рымника» и «Измаила», выглядел центральным бриллиантом в короне. По крайней мере, таково было личное мнение графини Корсаковой, но она была уверена: все, находящиеся сейчас в рубке «Минина», согласятся с этой точкой зрения.
Добродушный смешок слева напомнил ей о необходимости дышать, и она смущенно покосилась на контр-адмирала Аракчеева. Николай Семенович залихватски подмигнул, окинул ее явно одобрительным взглядом и снова повернулся к дисплею.
Чуть меньше суток назад он смотрел по-другому. Разумеется, в слегка прищуренных серо-зеленых глазах не было и намека на осуждение. Однако чувствовалось, что аккуратиста и немного щеголя Аракчеева ее внешний вид задевает с чисто эстетической точки зрения. Саму Мэри вид этот, впрочем, задевал не меньше.
Если еще несколько суток назад китель едва сходился на груди, то сейчас почти висел на плечах, что, однако, было ничуть не лучше. Многочисленные сборки на стянутой ремнем талии видны не были, но то, что брюки велики, явственно бросалось в глаза. Хуже всего обстояло дело с плечами: погоны капитана первого ранга на «Москве» были только у покойного Максимова. Теоретически… да к черту такие теории, графиня Корсакова и так «впрыгнула в сапоги мертвеца». И стояла теперь перед Аракчеевым без погон, как арестантка. Но если она ничего по данному поводу предпринять не могла, то Аракчеев мог. И предпринял.
- Яков! – негромко позвал он куда-то в пространство, когда с приветствиями было покончено.
Тут же рядом с ним словно из воздуха соткался долговязый черноволосый парень с нашивками помощника каптенармуса. Через правую руку парня был переброшен одежный чехол, в левой имелся объемистый пакет. Темно-карие глаза прошлись по Мэри, как доброжелательный, но непреклонный сканер.
- Яков? – интонация контр-адмирала стала слегка вопросительной.
- Полчаса, ваше превосходительство.
- Почему так долго?
- Госпожа капитан первого ранга изволили сильно похудеть. Подгонять придется, я ж на обычный размер сделал. Раньше – никак.
- Ну, полчаса – так полчаса, - благосклонно кивнул Аракчеев. Под аккуратной бородкой, подковой охватывающей слегка запавшие щеки, мелькнула легкая улыбка. Худое, чуть вытянутое лицо немного смягчилось. – Разрешите представить вам, Мария Александровна, это явление природы. Называется Яков Циммерман. За всем, что касается формы – к нему. От всей души рекомендую.
- Циммерман? – заинтересованно приподняла брови Мэри. – Я шью форму у Циммермана…
- Все шьют форму у Циммермана, кому это по средствам, - кивнул Аракчеев. – А потомки его, перед тем, как присоединиться к предприятию, служат кто в армии, кто во флоте. Видите ли, прадед Якова считает… что? – покосился он на подчиненного.
- Чтобы знать дело, надо знать службу! – наставительно проскрипел молодой человек, сразу став удивительно похожим на известного всему военному Новограду старика-портного. – Идемте, госпожа капитан первого ранга!
С задачей Яков Циммерман справился блестяще, и сказать, что на ней плохо сидит китель, не  мог бы теперь ни один помешанный на соответствии общепринятым порядкам зануда. Вот только…
Созданный парнем шедевр, теоретически являясь формой, на практике имел все признаки хорошего вечернего платья. Элегантно, стильно, никакой вульгарности… и никакого простора для воображения. Вообще никакого.
Жаль, вчера у Мэри не было сил оценить произведенный эффект – она начала задремывать прямо над тарелкой с холодными закусками и торжественный обед практически смазался в памяти. Что еще жальче, большая часть несомненного умения Аракчеева быть душой компании по той же причине прошла в этот раз мимо нее.
Николай Семенович вообще был личностью весьма неординарной, удивительным образом сочетая ипостаси строгого командира и всеобщего любимца. И сейчас, глядя на подтянутого офицера в Бог знает каком колене, Мэри с удовольствием и не без удивления вспоминала импровизированный спектакль на базе «Титов».
Аракчеев – тогда еще каперанг – в лицах изобразил сказку о Красной Шапочке, играя по очереди за всех. Но что он сотворил с персонажами! Его Бабушка была продувной бестией не самых преклонных лет, долго прожившей в глуши. Так что в корзинке с клубками имелся пистолет, а за лентами чепчика – пара метательных ножей. Серый Волк предстал перед зрителями стражем порядка, не слишком обремененным точным следованием законам и, безусловно, имевшим к Бабушке чисто мужской интерес. Охотники превратились в браконьеров, которых Волк старался прижать к ногтю – при помощи Красной Шапочки, девицы самого свободного толка с задатками высококлассной авантюристки.
В тот день Николай Семенович показался Мэри чем-то средним между фейерверком и фонтаном: его искрометный юмор и незаурядная способность к перевоплощению освещали все вокруг. Сейчас же переставший улыбаться Аракчеев был хмур и немного напряжен: с «Суворова» сообщили о старте адмиральского катера. Вот-вот и ему самому и его гостье (присутствие каперанга Корсаковой было оговорено особо) предстояло встретиться с адмиралом Кривошеевым.

Кирилл Геннадьевич первым сошел с трапа. Вслед за ним повалила толпа – не толпа… но народу вместе с командующим прибыло немало. И это только непосредственно на его личном транспорте. А ведь одновременно «Минин» принял еще два. Забитых под завязку разного разбора и толка дознавателями и экспертами.
Кривошеев, как всякий сугубый практик, прекрасно понимал необходимость тщательнейшего расследования, но, говоря по совести, считал, что с этим можно было и подождать до Кремля. И то, что именно он «принес на хвосте» всю эту братию, хорошего настроения адмиралу никак не добавляло. Но раз уж принес…
В сложившихся обстоятельствах командующий полагал своим долгом четко ОБОЗНАЧИТЬ ПОЗИЦИЮ. Каковая заключалась в демонстрации всемерного доверия и поддержки. Прежде всего – доверия по отношению к Марии Корсаковой.
Большой любви к ней адмирал по-прежнему не питал. Смешно было бы. Однако, будучи человеком старой закваски, терпеть не мог грязные игры как таковые. Вовлечение же в упомянутые игры флота было, по мнению Кривошеева, форменным безобразием. И когда в ходе работы возглавляемой им комиссии выяснилось, что против вдовы адмирала Корсакова ведут именно грязную игру, он от всего сердца вознегодовал.
Теперешняя же ситуация вообще, с точки зрения Кирилла Геннадьевича, была ясна как день. Великая вещь – горизонтальные связи.
После снятия запрета на переговоры офицеры «Москвы», успокоив родных, принялись общаться с коллегами на «Минине». Да и на других кораблях нашлись у кого родственники, у кого свойственники... машина передачи новостей и слухов заработала на всю катушку. Плюс к тому записи с «Москвы» были переданы отнюдь не только СБ и контрразведке. Командующий Экспедиционным флотом получил их, пожалуй, даже раньше. Что в сочетании с воплями того прощелыги-бельтайнца давало неплохую пищу для размышлений. А собирать и анализировать информацию заслуженный адмирал умел.
Правда, идея запустить «Сапсан» задом наперед все еще вызывала у него скепсис. Но во всем остальном, судя по показаниям очевидцев, придраться было решительно не к чему. А даже если бы и было… победителей не судят. Хотя бывает, что расстреливают. Без суда и следствия. Но здесь явно не тот случай.
Так что еще на борту «Суворова» он заявил, что будет присутствовать при допросе Марии Александровны. Павел Варнавский – неплохой мужик, хоть и контрразведчик – не возражал.
Попробовал бы он, ха! В конце концов, «Москва» приписана к Экспедиционному флоту. Стало быть, для Марии Корсаковой, формально также числящейся в его рядах, именно Кривошеев по всем статьям является старшим командиром.
И уж конечно, отдавать своего офицера на съедение каким-то там ищейкам он не собирался. Не особо даже задумываясь над тем, когда именно она успела стать для него «своей».
Теперь, приняв доклад Аракчеева, он повернулся к главному на данный момент действующему лицу. Подошел почти вплотную, вгляделся, сжал плечи сильными (подковы гнуть не пробовали, господа, но колоду карт разорвать пополам пока еще можем) ладонями:
- Ну, здравствуй, матушка! Здравствуй, голубушка! – и коротко притиснул к черному сукну кителя, к золотым пуговицам и голубым кантам. Слегка отодвинул. – Здравствуй… устала?
- Как последний бобик, - честно призналась она.
- Да уж вижу.
Помолчал немного и продолжил:
- Избавить тебя от допроса не могу, не обессудь. И повременить с ним не получится.
- А мне скрывать нечего, - вызывающе улыбнулась каперанг. Если она и была удивлена, то никак этого не показала и игру приняла мгновенно. – И откладывать ни к чему. Быстрее отбрешусь – быстрее дома буду.
- Молодец.
Кривошеев покосился через плечо. В нескольких метрах от него ледяной глыбой застыл Варнавский. Лицо его было совершенно неподвижно, только глаза переминались с ноги на ногу, нетерпеливо покашливали, тянули, поторапливая, за рукав.
- В общем, так. Сейчас я поприветствую его высочество и подойду. Не начинайте без меня, Павел Иннокентьевич.