Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
В ВИХРЕ ВРЕМЕН |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Атакующий горностай
И тут, черти бы его драли, снова сунулся вперед Бахметьев.
Сей персонаж полностью подходит под классическое "дурилка картонная".
Хорошая передача сцены, Анна. Все герои зримы, понятны и достоверны.
Читал и наслаждался чтением.
Вчера позвонил мой издатель. Сам, что характерно. Ждет. И очень ждет. Я, честно говоря, еле-еле успела челюсть поймать.
В общем, числа шестого или седьмого поеду в Питер на предмет плотного общения. А посему - прода.
Дождь подъел за ночь остатки сугробов и теперь старательно полировал хвою вечнозеленых кустарников, росших вдоль забора. Улицы пригородного поселка словно вымерли. Теоретически в этом не было ничего удивительного: будний день, да и погода для прогулок неподходящая. На практике же Мэри опасалась нашествия репортеров.
Должно быть, однако, кто-то позаботился об отсутствии тех, кого не приглашали. И она даже примерно представляла себе, кому скажет «спасибо». Совсем скоро. Как только немного придет в себя.
Выбравшийся из-за руля Иван Кузьмич обогнул машину, подошел к уже отъехавшей в сторону пассажирской дверце и предупредительно раскрыл купол огромного черного зонта. Мэри выпрыгнула прямо в небольшую лужицу и вдруг рассмеялась от полноты навалившихся впечатлений. Ощущение нереальности происходящего, преследовавшее ее последние несколько суток, схлынуло разом. Все вокруг было настоящим: низкое небо, мокрая земля, торчащий из-под блестящей от дождя накидки нос подпиравшего ограду Майкла Хиггинса.
Невозмутимо поприветствовав бывшую подопечную, наставник детей распахнул перед ней калитку, и Мэри медленно пошла по дорожке к дому. Глаза, намозоленные дисплеями и переборками, отдыхали: куртинки пронзительно-синих подснежников… три кошачьих силуэта, словно нарисованных на увитом голыми плетями плюща ограждении террасы… пойдут они лапы мочить, как же! Вот сейчас… еще немного… створка входной двери отлетела в сторону, и прямо к окаменевшей графине Корсаковой понесся снаряд. Облаченный в криво застегнутую ярко-красную курточку, прихрамывающий по причине наличия только одного ботинка из двух, растрепанный, он летел и вопил:
- Мама! Мамочка!!!
У Мэри подкосились ноги, слепящая боль от удара о мокрые плитки дорожки вгрызлась в колени, но Сашка уже подбежала, кинулась на шею, прижалась, торопливо пробормотала: «Мамочка, не плачь!»
От крыльца спешил Борис, неловко стискивающий в кулаке застежки второго ботинка сестренки. Мать обняла его свободной рукой, на секунду уткнулась действительно мокрым лицом в плечо, подняла голову и посмотрела в сторону дома.
Егор приближался неторопливо и торжественно. Застегнутый на все пуговицы кадетский бушлат, форменная фуражка… старший сын подошел и остановился в трех шагах.
Мэри отпустила Бориса и поднялась на ноги, держа так и не разжавшую объятий Сашку на сгибе левого локтя. Выпрямилась. Придала лицу строгое выражение.
Егор щелкнул каблуками и вскинул ладонь к козырьку:
- Госпожа капитан первого ранга! Докладывает кадет Корсаков! За время вашего отсутствия происшествий нет!
- Вольно, кадет. Благодарю за службу, - козырнула в ответ Мэри и протянула правую руку, которую мальчик торжественно пожал.
Откуда-то вынырнула автоматическая камера, которую бдительный Хиггинс сбил наземь ладонью, как надоевшую муху, и придавил каблуком.
- Разлетались, - проворчал он. – Идемте-ка в дом, пока еще что-нибудь не вылезло. Вот ведь ловкачи! Раз пять все проверил – и на тебе!
«Хорошо, что это камера, а не взрывпакет», - подумала Мэри, но вслух сказала: – Черт с ними со всеми, разбираться будем завтра.
Точнее, послезавтра. Сутки надо выделить на надраться и отоспаться, а то еще немного – и у нее окончательно снесет крышу. Первые признаки мании преследования уже налицо. Да, вот послезавтра и начнем. Надо пробежаться по накопившейся рутине и хорошенько подготовиться к заседанию Государственного Совета. Конечно, трое суток для серьезной работы – курам на смех, ну да ладно. Не впервой.
В понедельник расширенное заседание Государственного Совета утвердило передачу всей полноты власти великому князю Константину Георгиевичу.
Глава 16.
Волосы категорически не хотели приглаживаться. Проблема, как ее понимала Мэри, состояла в том, что седые волосы жестче обычных. Другая структура. И заработанная в рейде чересполосица была в плане укладки куда хуже полной седины.
Как ни мало у нее было свободного времени в последний месяц, уж пару-то часов на приведение головы из убогого вида в божеский она как-нибудь нашла бы. Однако восстанавливать естественный русый цвет до церемонии награждения ей решительно отсоветовал рекомендованный Кривошеевым штабист. «Ваша женственность, графиня, не вызывает сомнений и делает вас весьма привлекательной, - сказал он, - но сейчас следует продемонстрировать мужество». А к точке зрения специалиста прислушаться, несомненно, стоило.
Михаил Лукич Еремеев произвел на графиню Корсакову самое благоприятное впечатление. Уже не слишком молодой, а для звания кавторанга откровенно старый, Еремеев был исключительным профи во всем, что касалось штабных хитросплетений. Номинальная карьера его интересовала мало. «Дяде Мише» было достаточно того, что, несмотря на невеликий чин, под адмиралтейским ковром он был одним из самых осведомленных и влиятельных бульдогов.
Отчаявшись придать прическе подобающую гладкость, Мэри отложила гребень. В ту же секунду (под дверью он подслушивал, что ли?) в комнату, постучавшись, вошел Иван Кузьмич с ее парадным кителем. Подошел сзади, помог вдеть руки в рукава, натянул на плечи. Остановился сбоку, держа наготове жесткую щетку.
- Тяжелый, - повела плечами Мэри.
- Сегодня еще тяжелее станет, - позволил себе улыбнуться отставной десантник, быстро проводя щеткой по спине и рукавам.
Поправляя воротник, Мэри неопределенно хмыкнула. Чего конкретно ей следовало ожидать от сегодняшнего визита во дворец, она не знала. С остальными членами экипажа «Москвы» проблем не возникло. При помощи Еремеева из ситуации было выжато все возможное, никаких «на и отвяжись». А вот что достанется каперангу Корсаковой…
Впрочем, это не так уж важно. Не за ордена служим. Тем более что с точки зрения Мэри главную свою награду она уже получила. Еще на «Минине».
Пока граф Бахметьев после ее отповеди судорожно глотал ртом воздух, став удивительно похожим на вынутую из воды рыбу, Кривошеев вызвал старшего смены связи. И когда молоденький лейтенант замер, повинуясь жесту, в двух шагах от командующего, адмирал произнес, глядя прямо в глаза вскочившей Мэри:
- Крейсер «Москва». Экипажу и командиру. Адмирал выражает благодарность! Ваши действия достойны подражания!
И – связисту:
- Срочно. Открыто. Циркулярно – всем кораблям Экспедиционного флота.
Еремеев объяснил ей потом, что Кирилл Геннадьевич весьма ощутимо рисковал, выражая свою благодарность задолго до окончания расследования. Но и поступить по-другому не мог. Действия экипажа крейсера и его временного командира спасли Старику репутацию. Потеря корабля вне боевых действий плоха сама по себе, а уж если при этом погиб наследник престола… и все-таки риск был. Однако – обошлось.
Собственно на «Москве» следствие завершилось довольно быстро. Отчет был представлен примерно через неделю после того, как дотащившийся до Бельтайна крейсер встал в док базы «Гринленд». Спецы разводили руками, по Адмиралтейству поползли восторженные шепотки: по всему выходило, что команда сделала практически невозможное. Особенно впечатлились проверяющие сбросом поврежденных отсеков в подпространстве. Теории – теориями, а на практике такой способ был применен впервые. Михаил Лукич даже прозрачно намекнул, что этому эпизоду предстоит войти в учебные пособия и инструкции.
Относительно действий Рудина и их подоплеки разбирательство все еще продолжалось, но Мэри это интересовало не слишком: главное, что к ней и ее экипажу претензий не было. Хотя уговорить себя, что пятьдесят два покойника таковыми стали не по ее вине, временному командиру «Москвы» пока не удавалось.
Что же касалось попытки мятежа, то здесь все было куда серьезнее, однако каперанга Корсакову напрямую опять-таки не затрагивало. Хотя личному помощнику великого князя и приходилось прокачивать через себя огромный объем информации. Но тут уж ничего не попишешь: работа такая.
Сашка уже подбежала, кинулась на шею, прижалась, торопливо пробормотала: «Мамочка, не плачь!»
Прекрасно, Анна. Берет за душу.
Вчера позвонил мой издатель.
Закономерно, но приятно слышать. Вы Творец, Анна, и пишете великолепно. Хорошо, что издатель это понимает.
Я, честно говоря, еле-еле успела челюсть поймать.
?!! Даже, !!! Анна, не только в Ваших личных интересах, но и в интересах нас, читателей и любителей фантастики, Вам стоит поменьше самоуничижаться. Реакция издателя более чем естественна - не так уж много у нас пишется качественных космоопер. Ваша, безусловно, одна из лучших, так что именно издателю стоит держаться двумя руками за такого автора. Не комплексуйте, а пишите побольше, мы ждём Ваших прод.
Анатолий Спесивцев
Тут вопрос не самоуничижения, отнюдь.
Видимо, мне следовало отметить, что мы с братом собираемся в Питер - давно уже собираемся, ждем только моего отпуска. Но за всеми домашне-семейными делами, как-то: ремонт в квартире... выход отца в отставку... и т.п. - я совершенно не находила ни времени, ни сил связаться с Сидоровичем и поинтересоваться, будет ли он в городе на момент нашего приезда. С него станется на рыбалку под Астрахань закатиться - почему нет? 
А в Питер я поехала бы при любом раскладе, потому что надо сменить обстановку, пока крыша не слетела окончательно. Но, согласитесь, гораздо приятнее (и спокойнее для совести) сбросить дочь и кота Мурзилия на родителей не просто так, а по поводу. Долгая дорога за рулем по очереди с братом и неспешный треп за литературу всегда приводят меня в порядок получше любых антидепрессантов. Впрочем, тут я могу быть необъективна; ни разу не пользовалась анидепрессантами. Но ехать, никуда не торопясь, под хороший тяжелый инструментал, покуривая и проговаривая сюжетные ходы и диалоги - что может быть лучше?
И тут вдруг - звонок. На ловца и зверь. Вот по этому-то поводу (помяни черта - он появится!) я и ловила челюсть. Как, ну вот как Сидорович меня вычислил? Кстати, именно вчера я внесла последние, надеюсь, правки в рукопись.
Третья жена моего бывшего мужа выдала в свое время филигранное определение разницы между мистикой и магией: "Магия - это то, чем человек пользуется. А мистика - то, что с ним происходит"
Вот это и была она самая. Мистика.
Отредактировано Dakar (28-10-2012 13:41:02)
Dakar
"И нет чудес, кроме утвержденных командованием, но не доведенных личному составу по соображениям секретности" (неизвестный командир РДГ) .
Касательно Творца... знаете, Александр, меня часто ругают за "мэрисьюизм". Правильно ругают, кстати - отчасти.
Очень многие моменты в моих книгах базируются на личном опыте. Это ведь не Агата отностися к наркотикам "с брезгливым недоумением". Я. И не Мэри искренне считает, что заявление женщины "я - феминистка!" является основополагающим поводом для принудительного психиатрического освидетельствования и последующего лечения. Это я не хочу быть "картонным адмиралом". Это ко мне - было дело - бежала растрепанная маленькая девочка в криво застегнутой курточке. Вот вам и весь... гм... Творец
Это ко мне - было дело
Вы полагаете, я не догадался, Анна?
Жизнь есть у каждого человека. Есть повседневность с массой событий, ярких и не очень. Но только Творец способен вшить реальность в фантазию, сделав эту фантазию живой.
В Ваших произведениях я это вижу.
Свет гигантских люстр отражался от медовых досок паркета, дробился в оконных стеклах, играл на орденах и аксельбантах, заставлял звезды на погонах прихотливо вспыхивать и переливаться. Казалось, в «Андреевском» зале дворца собралась целая толпа.
На деле же здесь были только офицеры «Москвы», ожидавшие выхода императора, и кучка придворных, не желавших упустить возможность засветиться на столь торжественном мероприятии. Ну да куда уж без них… хотя, как не без удовольствия отметила Мэри, граф Бахметьев отсутствовал. Разведка в лице Терехова донесла, что министру Двора были «высказаны соображения», и Бахметьев уволился по собственному желанию, не дожидаясь, пока вытолкали взашей. Судя по всему, проинформированный Савельевым Константин разозлился не на шутку.
Нижние чины награждались сегодня в Адмиралтействе: здоровье императора, существенно улучшившееся с возвращением старшего сына, не позволяло, тем не менее, лично отметить всех. Разумеется, все без исключения члены экипажа получили подписанные Георгием Михайловичем благодарственные письма, но сейчас в зале присутствовал только командный состав. Потом-то они соберутся все вместе и завалятся в «Подкованный ботинок», снятый по такому случаю целиком, пока же экипаж разделился.
Мэри подумала, что из всех офицеров, присутствующих в зале на данный момент, только она бывала здесь раньше. Остальные стояли каждый на предписанном месте и изо всех сил старались не вертеть головами. Получалось так себе.
- Его императорское величество Георгий Четвертый Михайлович! Его императорское высочество великий князь Константин Георгиевич! – провозгласил хорошо поставленный голос фон Фальц-Фейна, и она сосредоточилась на происходящем.
Вслед за императором и наследником (пока еще наследником, коронация состоится в конце лета) в зал вошел Кривошеев. Больше всего командующий напоминал сейчас отца, безмерно гордого достижениями детей. А потом началось награждение.
Все шло так, как и должно было идти. Офицеры «Москвы» по очереди, начиная с младших по званию, подходили к императору и получали из его рук ордена. Определенно помолодевший Георгий Михайлович для каждого находил несколько теплых слов, и Мэри чувствовала, как ее губы растягиваются в такую же, как у Кривошеева, горделивую улыбку.
Награды, полученные «по максимуму», наверняка послужат заметным подспорьем в грядущем чинопроизводстве. Это тоже было обговорено с Еремеевым. Дайте срок, ребята, все только начинается!
Бедретдинов… Кобзарев…
- Капитан первого ранга Корсакова!
«Ушаков». Что ж, вполне предсказуемо. Рукопожатие императора, негромкое «спасибо». И вдруг…
- Преклоните колено!
Мэри выполнила приказ, не вполне понимая, что должно воспоследовать. Или Лусия («Никаких «ваших величеств» в отсутствие посторонних!») выполнила-таки свою шутливую угрозу сделать ее кавалерственной дамой? С нее станется, пожалуй… но в таком случае, где она сама? И потом, «Екатерина» - орден сугубо гражданский, при всей его значимости здесь и сейчас не время и не место…
Глаза графини Корсаковой были, как положено, опущены долу, поэтому о происходящем она могла судить лишь по вырвавшемуся у присутствующих вздоху, изумленному и восторженному одновременно. Потом на плечи Мэри легла сверкающая золотом и эмалью тяжесть, и она не поверила своим глазам. Но ушам поверить пришлось, потому что над ее склоненной головой голос императора громко и раздельно произнес:
- За Веру и Верность!
Тишина окутывает тебя звенящим от напряжения коконом. О, разумеется, ты все слышишь. И понимаешь, что к тебе обращаются. И отвечаешь. Даже, кажется, впопад. Ты улыбаешься, пожимаешь руки, принимаешь поздравления… но треклятая тишина прочно удерживает занятые позиции, даже и не думая отступать.
Того, что произошло, просто не может быть. «Может!» - смеется тишина. Она совершенно уверена в своей власти над тобой, в том, что ничто не сможет поколебать эту власть. И ты подчиняешься.
Ты направляешься в «Подкованный ботинок» - почему нет? Правда, похоже на то, что ты прибудешь туда последней: слишком многие хотят тебя поздравить, продемонстрировать близость или хотя бы знакомство перед профессионально управляемыми камерами дворцовой пресс-службы. Пусть их. От тебя не убудет.
Ты сидишь на просторном заднем диване и рассеянно смотришь в окно. Как много в Новограде уличных экранов, кто бы мог подумать! И с каждого из них смотришь ты. Ты – и император. Ты – и Константин. Ты – и Кривошеев. Ты – и отдающий тебе честь экипаж «Москвы». Ты, ты, ты…
Машина приземляется. Репортеры, зеваки, служащие ресторана – те из них, кто смог бросить текущие дела ради возможности поглазеть на свежеиспеченного андреевского кавалера.
Но команда начеку. Рори, сверкающий новеньким орденом, непринужденным движением плеча оттирает от машины излишне назойливого журналиста. От входа почти бежит Кобзарев, рядом с ним – Ильдар Бедретдинов. Техники и комендоры образуют живой коридор. Семен Старовойтов, только на днях выпущенный из госпиталя, не слишком твердо держится на ногах, но полон решимости принять посильное участие… куда же он лезет, а? Забыл, как плакала его Татьяна? Или это она тебе плакала, а ему – улыбалась?
Что ж, теперь твоя очередь улыбаться.
Без комментариев. Без комментариев. Без… что-о?! Ты не вполне уверена, что правильно расслышала вопрос, но ответ О'Нила красноречив и краток: кулак с иную голову величиной к носу – и спрашивающий растворяется в толпе.
Большой зал. Метрдотель и шеф-повар встречают тебя у дверей. Ты обмениваешься рукопожатиями с обоими, соглашаешься на частную съемку, снисходительно машешь рукой в ответ на заверения, что никуда дальше семейного архива снимки не пойдут. Кажется, здесь нет ни одного человека, который не был бы польщен твоим присутствием. Нет, один есть. И это – ты.
Перегородки убраны: ты же и распорядилась на днях. Столы ломятся. Тонкий ледок на графинах с водкой, благородный коралл лососины, окорок «со слезой», дрожь холодца, вазочки с икрой – ты видишь каждую икринку и ловишь себя на подсчете. Мир удручающе подробен. Это, не иначе, тишина постаралась, мать ее за ногу. А есть ли ноги у тишины?
За Отечество. За павших. За удачу. За корабли. За старты. За финиши. За тебя. И снова за тебя. И снова. Ты пьешь, ты зовешь хмель, ты исходишь беззвучным криком, а он все не приходит. Шляется где-то, бродяга. Или это тишина не пускает его к тебе?
Суета на дальнем конце главного стола, за которым сидят офицеры. По рукам передается что-то продолговатое, тяжелое, накрытое полотнищем цвета «флотский голубой». Проворные официанты расчищают место, и ты с мимолетным унылым сожалением провожаешь взглядом тарелку, к содержимому которой почти не притронулась.
Кобзарев встает. Вслед за ним встают все, от сидящих в отдалении стюардов до побледневшего Старовойтова. Его лоб покрыт бисеринками пота. Одна капля… две… три…
Арсений Павлович что-то говорит, но почему-то ты его не слышишь. Или слышишь – но не понимаешь. Тишина сплоховала? Или ты?
Отточенное движение, тонкая ткань отбрасывается в сторону и подхватывается на лету выросшим как из-под земли метрдотелем. И ты видишь «Москву». Не изувеченную и обожженную взрывами, не избитую астероидным потоком – такую, какой ее задумали и построили на мамонтовских верфях. Корпус и подставка испещрены гравировкой. Это подписи. Подписи всех, кто вернулся вместе с тобой из невозможного далека, открытого твоим пращуром. Всех, кто стоит сейчас здесь, у богатых столов мирного и привычного «Подкованного ботинка».
Ты закрываешь глаза рукой. Правой. С левой, давным-давно вылеченной, что-то случилось, и она онемела. Но ты не можешь стоять так до бесконечности. Не можешь позволить себе демонстрировать слабость. Испытывать – можешь, демонстрировать – нет. Ты опускаешь руку. Кладешь ее на модель крейсера.
И кокон тишины лопается.
Отредактировано Dakar (30-10-2012 08:15:32)
И кокон тишины лопается.
Очень удачный кусочек.
| МАТУШКА | Произведения Игоря Мельника | 23-12-2014 |
| Московский Лес-3. "Забытые в небе" | Произведения Бориса Батыршина | 02-07-2020 |
Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Архив Конкурса соискателей » Атакующий горностай
|
|