Колоколенка

Первое впечатление, говорят, запоминается лучше всего. Здесь было холодно. Очень. Постоянно. Даже не сравнивая с Киевщиной. Про родной Херсон сержант Адаменко старался не вспоминать. Там сейчас даже снега не было…
А вообще, он,  сержант, в смысле - идиот. Вот кто заставлял вперед шагать, когда добровольцев вызывали? Сидел бы сейчас в родной части, что в Белой Церкви расположена, и в ус не дул бы.
Не полз бы сейчас по снегу, пропуская над собой колючую проволоку, норовящую сержантского мяса кусок вырвать. И не попадался бы под внимательный взгляд немолодого капитана. Того самого, который вопрос тот задал. О добровольцах. И взглядом своим, которым, что твой сапожник шилом, пробил строй, и уперся точнехонько в сержанта.
Упершись – вопрос повторил. И неведомой силой глаз своих потянул к себе. Сама собой поднялась рука, тронув впередистоящего за плечо, а ноги понесли вперед, ровно на пять шагов.
И за Адаменко вслед, еще десяток шагнул. Все отделение его. Не желающее сержанта одного оставлять.
Вот и не оставили. Никого назад не отправили. Хлопцы все нормативы сдать сумели. Не заставили краснеть отделенного командира своего. Хоть и злым тихим словом поминали часто. У сержанта уши часто горели с того дня, трижды клятого, когда их, да еще сотню бойцов, завез военный эшелон прямехонько в Карелию, да прямо в снег выгрузил. В белый да холодный…
Вот так и ползали они по снегу тому, второй месяц. А еще – стреляли, взрывали и прочему обучались. Что завсегда справному бойцу пригодится….
- Рядовой Говоруха, прекратите так задницу высоко поднимать. Я еще пожалею,  а белофинн вторую дыру сделает!
- Да уж пусть лучше сделает! – шепчет сквозь зубы рядовой. –  Лучше бы нас на фронт отправляли, чем тут морозить!
Адаменко показывает рядовому кулак свой знаменитый. Говоруха затыкается мигом, да дальше ползет. Здоровенной гусеницей извиваясь, да уже не оттопыривая лишнего ничего. Напротив – вжиматься начал. Ничего, пусть извивается, вжимается да сержанта клянет. Зато уже почти всю дистанцию прошли, а капитан, раз всего и окликнул.
Будет, значит, к ужину сто грамм, приказом январским Климента Ефремовича положенным. Сержант, мыслями такими согретый, ползти быстрее начинает, обгоняя строй…
А капитан вовсе не про то думает, как бы Адаменко водкой вечером не обделить. Про то, капитан Фесенков думает, что поперек горла ему уже бойцов гонять. Ребята его бывшие, нынче большие дела делают. ДОТы пачками рвут, да пленных табунами пригоняют. А он тут маринуется. Запал боевой зазря растрачивает. Невезение сплошное, одним словом…
- Сержант! – Кричит капитан, ругань матерную в глубины организма командирского загоняя. – Поднимай архаровцев своих, да топайте на пункт обогрева. А то вовсе уж на снеговиков похожи стали.
Встали, отряхнулись. И побежали. Без команды, черти. Да и ладно. Если силы есть – по снегу бегать, то и на остальное хватит.
На пункте обогрева и получаса не просидели – приказ пришел, в казарму возвращаться. Снова побежали. Не так резво, конечно.  Тело-то, тепло прочуяло, да обленилось… Еле доползли. Как раз успели только перловки с тушенкой порубать, да водочки опробовать.
Не засыпали – в сон проваливались. Сразу и до утра.
А утром – новая беда пришла к отделению сержанта Адаменко. Форму выдали новую. Бушлаты утепленные, штаны ватные, в которых в костер садиться можно. Ненадолго, конечно. Буденовки отобрали, а взамен шапки дали. Из шерсти вязанные. Как оденешь – одна морда и видна. Точно как лыжник, на рекорд бегущий. Посмеялись, ясное дело. Но оценили сразу. Каска не сползает, да и вообще сподручнее вышло. Не зря, значит, большие командиры в штабах московских сидят….
Бойцы обновки примеряют, да шепчутся. И шепот об одном идет – на фронт отправляют. Белофиннов воевать. Радуется кто, кто грустит заранее. А сержант задумчивый сидит. Портянку байковую да теплую все наматывает да разматывает сразу.
Фесенков непорядок углядел. Как иначе.
- Товарищ сержант, бойцу героической Рабоче-Крестьянской грустить Уставом не положено. Наряд вне очереди хотите?
Адаменко шутку оценил. Да шуткой и ответил.
- Да вот, товарищ капитан, дума тяжкая одолела. Два месяца как день один, в снегу провалялся, а вот вдруг несвезет, да сделает наймит капиталистический, пропагандой оболваненный, дырку в голове еще одну, а ведь и не знаю даже, как мы называемся нынче. Не пехота ведь, и не танкисты. Или вот, поймает комендантский патруль, который, для понимающего человека, белофинна страшнее, да спросит, какие петлицы под бушлатом ношу.
Капитан форму одернул, усмехнулся криво, фуражку поправил, да и говорит, мимо сержанта глядючи.
- ОСНАЗ мы зовемся, товарищ Адаменко. Особого назначения, стало быть.  А петлицы – сам подумай цвета какого. Не дурак ведь. Только думай недолго. Вечером машина будет. На фронт едете.

Фронт встретил радушно. Шальной очередью, пропоровшей воздух над капотом забуксовавшей полуторки.
Сержант и скомандовать не успел, как бойцы наружу посыпались, оружие прихватить не забыв. Посыпались не просто так, а с умом. Заняли обе обочины, укрывшись за наваленным снегом.
Сам Адаменко за колесом укрылся. С лейтенантом-сопровождающим на пару. Водителя, застолбеневшего долго очень уж пришлось из кабины выкорчевывать. Подумалось на миг, что все, достало пулею парня. Ан нет. Об мерзлую землю буйной головушкой приложился, ругнулся матерно, да в себя пришел. За наган ухватился, глазами зыркает. Не подходи – убью!
Полежали малость – перекликаться начали. Все целы, все здоровы. Кто если шишку набил, из кузова сизым соколом наворачиваясь, так это мелочи по сравнению с Мировой Революцией.
Первым из укрытия сержант вылез. Бандитского форсу ради. Лейтенанта уесть всяко надо. Чтобы воображал меньше. «Маасковский я!» Тьфу, одним словом. Да и бушлат в кабине остался, зацепился, паскуда, за ручку какую-то, да и повис на двери. А в одной гимнастерке долго не протянешь. Хоть и жара вокруг. Минус 10 всего. Сахара.
Никто стрелять не стал больше. Только минут через пять, когда уже собрались дальше ехать, подлетел АМЗ с коляской. В коляске – ручник дегтяревский. Да мордоворот при нем. Чекистской наружности.
Ребята, однако, вежливыми оказались. Документы лейтенантские да сопроводительные на  отделение проверили, козырнули учтиво. Да проводить предложили. Все равно, мол, в одну бригаду едем. Да и с целью одной.
Так и поехали. Впереди чекисты на мотоцикле, из под колес снегом да ледышками швыряются. Следом ЗиС-5 фырчит, скользя на подъемах покрышками лысыми да стертыми, цепками мелкозвенчатыми позвякивая…

Посмеялись сперва. Оно как ведь вышло -  мордоворот тот, который при «дегтяре» в коляске сидел, в тулуп укутавшись, их командиром новым оказался. И не по НКВДшной части числился, а вовсе даже и по армейской. По той самой, что и Фесенков, не к ночи помянутый. И тоже капитан.
- Задача, бойцы, у нас простая как валенок сибирский. А ты, Поляков, рожу не криви. Поговорка это. Я сам из чалдонов исконных… Так что, робяты, подходи поближе. Показывать буду, а вы запоминать, да слова в себе не держать требую. А вслух говорить. Кроме похабных самых, понятное дело.
Бревенчатая хатка уже с полгода без хозяина была. То ли сбежал, то ли финны выселили, когда прифронтовую полосу загодя готовили. Хозяин-то был, уж простите на неверном слове. Только менялся каждую неделю. То танкисты стоят, мазутой двор пачкая, да БТшками ограду ломая,  то «махра» околачивается, доски заборные на сугрев пускает, а то и «Бог войны» планы сочиняет…
- Вот смотрите, мы вот тут. С этого берега озера. Только не озеро это, а река бывшая. Запрудили внизу где-то, вот и разлилась. Зовется  - Перон-йоки. Река, в смысле. А вот тут. – Палец капитанский на карте отмечает мыс небольшой. – Самое узкое место. И укрепузел важный очень. Финны его Лейпясуо зовут. И что обидно, перекрывает он узость всю. Да еще и мост под обстрелом держит. Который прямо на Выборг выходит. Важность задачи всем понятна?
Кивнули все. Как понятной не быть, в самом деле? Что же ты, капитан, вопросы такие глупые задаешь?!
- А нам его уконтропупить надобно? – Адаменко говорит. И карту внимательнее рассматривает. Словно ответ там написан уже. Хотя, и ответ ясен…
- А это как получится, товарищ сержант! – смеется капитан, чуть огонек свечки мощью легких не задув. Задавить мы его вряд ли сможем. Там одного гарнизона по тыще рыл в каждом сидят. И стенки, что у твоего линкора броня. А вот нагадить им дерзостно – самое то будет.
- Тыщща одного гарнизона?! – Не только у рядового Говорухи очко не железное, но он первый спросил. Значит, хоть яйцы серебрянкой присыпаны, но крепость в них имеется.
- Меньше. Намного. Вот только, сколько точно, уж простите, товарищ рядовой, не скажу. Маннергейм все никак в гости позвать не может, в бумагах своих покопаться вволю. – Капитан руками разводит.
Ржет отделение над маршалом незадачливым, что такого веселого человека в гостях видеть не хочет.
- Есть тут момент один. Исторически важный. – Подождал, пока отсмеются бойцы Адаменко, да сказал, немного поразмыслив. – Сложность самая, как понимаю туда добраться. А дальше – дело известное. Бутылку с КСом в дымоход, да гранатой сверху. И Говоруху, заместо чопика на трубу.
Снова ржут все. Даже капитан зубы скалит.
- Соображаешь, хохол! – И подмигивает.
- А как не сообразить? Учили же хорошо. – Руками сержант разводит.  – А насчет как добраться туда – так дело нехитрое. Или все городские, да только я круги наматывал, по десять верст, чтобы на девок в купалке поглядеть? Так в то не верю!
- Быть тебе сержант, маршалом! – Капитан говорит.  – Весь мой план как с чистого листа срисовал. На днях пойдем. Отсюда, и сюда. Как раз ребята мои подтянуться должны. Вас маленько поопытнее….

Ребята капитанские подтянулись на утро. Здоровые все. Как шкафы платяные. Кто с ручником, кто с «мосинкой» снайперской. А кто и  с винтовкой странной. С магазином под ложей. Капитан их «ружье-пулемет» обозвал. Какой-то Федоров изобрел.  Ничего так штука, Адаменко бы не отказался  в хозяйстве иметь. Хоть и длинее пистолет-пулемета дегтяревского, и патронов поменьше, только бой дальше, да в руках сидит как влитая….
Да и ППД, сержант только издалека видел. А Федоровское ружье – вот оно. Под носом. Лежит и зимней смазкой пахнет. Самому Адаменко с отделением вместе – «Токаревские» самозарядки выдали. СВТ  - вещь знакомая, ее  Фесенков показывал, и кое-каким премудростям научил. Взамен «трехлинеек» само собой выдали. Те  - пехтуре сиволапой передать приказали.
Все обрадовались очень. А что? Как по Адаменковскому мнению – дуже вещь хорошая. И бьет точно, и патронов много. И прикладом со штыком работать можно. Штык больше всего понравился. Не иголка мосинская, а целый кинжал. Хочешь по горлу режь, хочешь в пузо втыкай, да с поворотом выдергивай, кишки вражеские на волю выпуская.
А  криворукие если  кричат, что сложная шибко – так не винтовки ведь беда, а отца с матерью, что дите такое родили, не постаравшись…
Регулятор подкрутил, протер все насухо – и все дела. На смерть империализму. А то заедает у них. Тьфу, одним словом….
А еще, к СВТ вдобавок, кому пистолет, кому револьвер. Сержант сперва ТТ покрутил, а потом Говорухе его всучил, наган отобравши. Патронов меньше – зато привычней как-то. И на морозе не отказывает.
Маскхалаты опять же, белые. Ботинки лыжные да прочее….
- Так, бойцы! – Капитан речь говорит начал.  – Все у нас с вами, орлами да соколами,  просчитано, продумано, и до мулиметра вымеряно. Посему приказ такой – еще час даю наиграться с цацками новыми да блестящими. Потом спать. Проснуться, и спать снова. А потом, еще и еще. Кого на кухню занесет, пусть на меня ссылается – мяса с кашей вволю дадут. Уходим завтра вечером. Все всё? Или повторить?
Нема дураков повторять. Знаем мы капитанов таких. Лучше гадюку-змею в исподнее, чем такого злить. Мы лучше «винтарь» разберем, тряпочкой пройдемся старательно. После до Говорухиной «светки» доклепаемся, пару нарядов пообещавши…. Пожуем чего Бог, точнее повар пошлет. А там и на боковую можно. Под одеялом лежать синим да колючим. И сны видеть. Да не про победу грядущую, почему-то, а про Ксанку – девку справну. Коса черная до задницы висит, глазищи, что прицел оптический….
Так и заснул сержант. И пусть спит, сны видит. Двадцать лет сержанту. Самое время девкам блазниться….

Долго шли. Адаменко даже устал маленько. Снег хоть и не по колено, но глубокий. Вот и бредешь что твой аист, только коленки к подбородку тянешь. Эскимосам хорошо – у них всякие там снегоступы водятся по заначкам. А наша промышленность все никак не может армию славную свою даже лыжами снабдить. Про снегоступы не говоря. Да и бес с теми лыжами. Боец Рабоче-Крестьянской должен с честью переносить лишения и тягости воинской службы. За ногу бы их да об пень….
На третий час марша, капитан привал скомандовал. Точно что привал получился. Капитановы, еще так-сяк, а Адаменковы – как подрубленные повалились. Лежат. Языки повываливали, и глазами луп-луп. Словно подохнуть собираются. А пару-то, пару… Вот сидит где «кукушка» финская, да в бинокль смотрит. А тут – словно тебе полевая кухня полковая развернута. Демаскируемся. Да что сделаешь.
- Подъем! – капитан командует. И сам первым встает, от сосны с трудом отлипая. Хорошая сосна, мягкая…
- Кто снег в пасть сунет – прикладом выгребу! – Шипит сержант злобно на бойцов недисциплинированных. Сложности нынешнего момента непонимающих. Сам мучается. А нельзя. Весь на воду изойдешь. А за ночь надо еще двадцать верст пройти. Где по буреломам. А где и ползком…
На совещании сержант капитану так и сказал. «Невозможно это!»
А тот цитатой из Иосиф Виссарионыча ответил – про невозможное и нереальное. Вот и идут они. Чудо совершать. Невозможное, но реальное…
Совершили. Смогли. Правда, если как на духу – когда через затопленку ползли, Адаменко в штаны ватные да теплые чуть не нагадил с перепугу.
Лед толстый, но хрустит. А под ним вода течет. Черная. И холодная. А над головой ракеты шипят осветительные. Редко финны пуляют. Но без графика. Не подстроишься. Вот и ждешь, что высветит тушку твою, распластованную, ко льду приникшую. Оскалится радостно наемник капиталистический, да гашетку вожмет. И получишь ты привет из пулемета  «Максим». Привет пламенный, да свинцовый….
Обошлось, однако. В рубашке кто-то родился. Или, как сержант размышляет – в маскхалате белом. Он-то, по временам нынешним всяко полезнее будет.
- Все! На месте мы. Дальше – только вечером. Работу по плану работаем. Мы взрываем, молодежь прикрывает. Вопросы?
Нет вопросов. Все уже заданы давно. Адаменко даже на «молодежь» не обиделся. Да и с чего? Они при раскладе любом – молодые. Что по опыту, что вообще. И так спасибкать должны, что на задание такое взяли…
Группа в куче буреломной засела. Хорошая такая куча… Со стороны разлива пролезть можно. Гадюкой-змеей протиснуться сквозь ветвей переплетение могучее. А со стороны УРа финского  - нерушимой глыбой древесины смерзшейся кажется. И пусть кажется. И чтобы не одна лярва вражине перекреститься не посоветовала!
Мы не долго тут. Всего день пересидим, все подходы подсмотрим, график примерный прикинуть попробуем… А там и темнота пожалует на землю финляндскую, под ногами звенящую…

Сержант и сам не заметил как задремал. А зарок ведь давал – пока капитан не проснется – глаз не закрывать. Вот только капитан даже подремать не располагался, все в бинокль смотрел. В белом белое разглядеть пытался. Да в блокнотике схемы чертил. Вот Адаменко сон и срубил. Подкрался, лазутчик вражеский, да мягким мешком по затылку приложил.
Да то не беда. В бок толкнули, сержант и очнулся. Из забытья сонного выкарабкался мигом.
- Что, капитан, работу работаем?
- Работаем, сержант, работу-ту клятую. Понеслась.
И понеслись. Поползлись, точнее. Луну, гадскую, всеми диверсантами проклинаемую, тучами затянуло. Небось, капитан приворожил. Он такой, по морде заметно.
Дозорные как раз прошли. Минут двадцать есть у капитана. Если ночью график не меняется….
Кто куда… Капитанова группа на три тройки разбилась. Как раз по числу ДОТов по самую крышу в землю вкопанных.
Адаменко своими бойцами траншеи перекрыл. Что к ДОТам от позиций белофинских ведут. Как раз отделение делить удобно. По пулемету на группку пришлось. Сержант  по центру расположился. Сам себе оперативный резерв создал. Регулятор газовый проверил, гранаты перед собой положил. Выдохнул. Отделение взглядом командирским окинул. Хорошо лежат. И не видно почти. Если знать, что вот та куча  - это рядовой Сашка Говоруха, а вон та – ефрейтор Серега Харченко, тогда да. И очертания разглядеть можно. И винтовки ствол, бинтом перемотанный.
Назад взгляд бросить – не видно никого. Ну, и отлично. Я не вижу – другие тоже не разглядят.
Тихо-тихо… Только стрелки бегут. Секунды отмеряя.
Земля вздрогнула сдавленно. А потом еще, еще, еще…
И капитан орет, глотки не жалея:  - Сержант! Десять минут!  - А крик в тишине ночной далеко разносится… Только грохот взрыва всех и так перебудил. По траншеям дальним ворушение уже заметно.
Десять, так десять. Нам, татарам, что горилка, что пулемет. Лишь бы с ног сшибало. Адаменко поворочался, снег уминая, предохранитель опустил, щелчок не тая.
А вот и первый бежит. Винтовочкой размахивает, да орет что-то, рот распяливши… Прямо в рот сержант и шарахнул. Только брызги в разные стороны. Упал финн. Ногой дернул пару раз и все. А потом они валом повалили. И где только прятались, чухонцы клятые?!
В отделении – всего-то десять человек, да он. Отделенный командир. А тут – как бы не рота на них пошла. Злые, что волки твои. А как же. Проспали. ДОТов-то тут еще есть несколько, но вот сектор простреливаемый поурезали мы. И знатно…
Магазин в приемник, затвор передернуть, цель выбрать… И до щелчка вхолостую. А потом – повторить.
Гранаты уже в ход пошли. Смолкли  разом пулеметы на флангах.  Отбегали  хлопцы свое. Тут и сзади стрельба началась. Да крики нерусские… Вот и Серега пулю  поймал. Да в «светку» пихать нечего. Только граната осталась, да наган со штыком.
Зато время вышло. Как раз на десять минут их отделения и хватило. Вернее, на одиннадцать.
Гранату сержант запулил в сторону ДОТа ближайшего, что как раз за спиной был. Наган левой ухватил, штык правой. Говорухе подмигнул одобряюще.
- Ну что, рядовой Сашка. Помирать время пришло! А раз так, то за Родину, за Сталина! Да вперехлест через три клюза якорной! В Бога-Душу-Мать!
И пошли они. Сквозь финнов ошарашенных. И пули мимо летели, и штыки вражеские миновали. Пока не развернулся перед глазами цветок огненный, красоты неописуемой, да не подкинуло сержанта Адаменко высоко – высоко. Туда, где только птицы летают. Да «ястребки» краснозвездные….

- Знакомьтесь, бойцы! – Голос ротного глухой. Словно из колодца говорит. Но слышен хорошо. И шептаться сразу не хочется. Даже в шеренгах оконечных, взору начальственному недостижимых. – Старшина Адаменко. Назначен заместителем командира первого взвода. Все поняли и запомнили?
- Так точно товарищ старший лейтенант! – Отвечает в разнобой рота. И на старшину смотрит. А старшина на роту.
А там строй как подбор. Богатыри. Хоть в плуг запрягай, да на поле отправляй. Но и старшина на фоне общем не теряется. Хоть и росту в нем не два метра, да в плечах не сажень косая. Да форма потертая, солнцем выжаренная, ветром продутая…. 
Только на гимнастерке старшины того, над карманом левым – Орден Красной Звезды. И кругляш медали отважной рядышком. Которая с танком атакующим…
Да и лицо старшинское так и тянет рожею назвать. В шрамах все. Словно под «роспись» попал, со шпаной связавшись. Вот и смотрят бойцы. Внимательно.
- Здравия желаю, товарищи бойцы! – И голос у старшины роже под стать. Хриплый да треснутый. Словно кто по зеркалу кулаком ударили. И в глотку вставили.
- Здравия желаем, товарищ старшина! – Поморщился он, рожу покривив. Ухо командирское покоробили бойцы. Разноголосицей недисциплинированной.
- Плохо, товарищи москвичи, очень плохо. Столицу позорите! Обалдуи, одним словом. Тренироваться надо. Начнем?  - И скалится. – Здравия желаю, товарищи бойцы!
- Здравия желаем! – Уже лучше ребята выдали. Поняли, наверное, что где сядешь на старшину, там и слезешь. Если он тебя раньше не уронит…
Тут с фланга правого, рядовой какой-то голос подал:
- Товарищ старшина, а вопрос можно?
- Не «можно», а « разрешите!». А вообще – валяй!  - старшина рукой махнул.
  - А Вы за что орден получили?

…развернулся перед глазами цветок огненный, красоты неописуемой, да не подкинуло сержанта Адаменко высоко – высоко….И летел он, пока темнота не окутала целиком. И сквозь темноту голос девичий не донесся:  - Утречко доброе, товарищ сержант!
Вернул голос тот на землю грешную сержанта Адаменко. Пришел он в себя. И заорать захотел. Глаза открыть пытается, а не видно ничего.
Испугался. Руками вокруг зашарил, да к лицу тянет. Проверить хочет. На месте ли глаза, не вынесло ли осколками.
Только руки его назад отводит кто-то, да голосом нежным на ухо шепчет:
-  Не бойтесь товарищ сержант! На месте очи ваши карие да жгучие. Так что руками не трогайте, а то линейкой бить буду. По пальцам не туда лезущим, рану норовящим разбередить. Погодите малость, сейчас дырочку ковырнем, чтобы видеть могли.
Зашипел сержант от боли лютой, но вытерпел кое-как. Проделала медсестричка две дырки в повязке марлевой. Глянул Адаменко на свет белый, да слезу пустил сразу же. Словно бы бритвой по глазам резанули. До синих брызг отточенной. Проморгался, однако же. Палату разглядел. Да к сестричке медицинской пригляделся…
Чуть сердце не стало…Аж  пару раз стукнуть забыло. Смотрел сержант, не отрываючись, пока Ксана не пригрезилась, да не погрозила пальцем сурово.
Хотел Адаменко спасибо сказать, за то, что утешила. И вообще хорошее чего-нибудь. Да идет вместо слов хрип жуткий из горла пересохшего. Ахнула медсестричка, да быстро сержанту воды подала, в стакане граненном. Ну, и направила руку дрожащую куда надо.
Просочилась водица по Сахаре, размягчила связки сведенные…
- Где это я, красавица?
- В госпитале, красавец. В Ленинграде. – хихинула дева-краса, ладошкой прикрываясь стыдливо.
- Эк в дали какие,  занесла-то, судьба, гадюка-змея…  - сержант выдохнул, да стакан пустой обратно подал. – А с лицом-то чего, с каких дел завернули, словно бы фараона древнефеодального?
- А лицом, вы, товарищ сержант, осколков гранатных наловили превеликое множество.  – погрустнел голос медсестричкин. – Врачи наши заштопали все, но там и ожог еще сверху.  И обморожение. Так что, забинтовывать пришлось. Инфекций всяких во избежания!
- Эх, как бы и мне наловчится словесами такими мудреными бросаться… - Адаменко сказал.  Сглотнул ненароком, волнения тревожного не выдать пытаясь. Да Ксанке милой пообещал клятвенно, чтобы не волновалась зазря….
– А тебя судьба какая сюда закинула? И вообще, как имя-отчество будет?
Краской медсестричка залилась. Хоть и скрывал халатик почти все, но от пяток до кончика носа точно.
  -Натальей зовут! А по батюшке  - Константиновна! А фамилия  - Карасева!  - тарахтит, и все пуще краснеет. Хоть спички зажигай. Об уши или об что другое. Интересное более.  – А в армию не судьба занесла! Сама пришла! Надоело мужу котлеты жарить! – И хихикнула снова. Кончиком косы пушистой прикрывшись…
- Ой, а я забыла-то! Совсем Вы меня заболтать сумели! Тут капитан приходил! Красивый-красивый! Просил передать Вам! – и на одеяло коробочку кладет. Маленькую такую. Красную….
- Чего смотришь, сержант?  - От порога голос знакомый.  – Открывай!
Адаменко на капитана уставился удивленно. Да ошарашено. Но коробочку открыл. А там – серебро да эмаль алая, на пять лучей раскиданная….
- Твоя, сержант, не сомневайся! – капитан от стены отлепился, да к койке Адаменковской подошел. Рядом стал, да руку протянул.
- Будь здоров сержант. И живи. За всех своих ребят…. всех. Да за моих живи.

-А так за что дали-то? – рядовой переспросил, жадно в лицо старшинское вглядываясь.
- Так за то. – старшина моргнул удивленно. – мы же три ДОТа на ноль помножили. А наши капитанского сигнала ждали. Как шарахнуло и стрельба пошла, так они и рванули вперед. Белофиннов раскидали и кердык обороне ихней сделали.
На нас указ вышел. Наградить. Кого посмертно, а кого и так. Меня, вон, как видишь, вытащили. А ребята все так в снегу том, красно-черном и остались.  Все…  - замолчал Адаменко, со словами собираясь. Да так и не собрался….

Бойцы – ничего оказались, на самом деле. Хоть со службой и не связанные почти. Зато крепкие. Кто на лыжах первенства брал. Кто борьбой занимался, кто боксом. Типа того рядового любопытного. Который, оказывается, самого Королева на ринге отдыхать укладывал.
С ним вообще, с рядовым, в смысле, смешно получилось. Да глупо. Привык же парнишка, что любого и каждого положить может. Вот и решил на занятиях по бою рукопашному пофилонить немного. Да, через губу сплевывая, вслух каждое действие старшинское пообсуждать вздумалось. А старшина не бою учит, по большому-то счету, это и так почти каждый умеет, а взвод сбивает в клубок единый. Кому как не ему заниматься? Лейтенант – взводной, и так как со скипидаром в заднице носится. То маскхалаты выбивает, то паек урезали. Во всем разбираться надо. И вообще, взводной-то, сам из Москвы. А купола золотые всего километрах в двадцати золотом горят…
Старшина того лейтенанта и в глаза не видел. Взвод без присмотра никак оставлять нельзя.  А Адаменко  замкомвзвода на то ведь и  поставлен….
Посмотрел старшина на рядового Вакуленчука, внимательно так посмотрел. Оно-то, ясный пень, что тот на ринге – молодец и среди молодцов, а против овец и вовсе выпускать смех один. Но вот авторитет командирский терять никогда не стоит. Да и спускать подобное старшина не привык.
Слово за слово, да и пошел боксер знатный на Адаменку, кулачищами пудовыми воздух рубя. Попадешь под гирю такую – да там и останешься. Да и не просто так, как парни обычно лупят. А с умом. То с правой, то с левой, то на шажок отступит…
Только подпрыгнул старшина, да обеими сапогами рядового в грудь ударил. С ног сбил, ясный пень. Опал парень как озимые. А старшина сверху сел поудобнее, да ножик засапожный на белый свет тянет. И во все зубы скалится.
- Что, рядовой, не ждал такого-то? Привык по правилам по рингу скакать? А был бы я не простой советский старшина, а белофинн какой, или немецко-фашистская сволочь, так ножиком этим тебе по горлу полоснул бы. С оттягом. Так, чтобы кровью на друзей твоих боевых плеснуло. И пошла похоронка потом маме старой. Надо оно тебе?
- Не надо! – только и прохрипел грудью отбитой боец поверженный.
- Вот вставай тогда в строй общий, да слушай внимательно! – слез старшина с Вакуленчука, руку подал.
- Что тут за рукоприкладство происходит? – голос командный слышится рядом совсем.
  - Отработка приемов боя без оружия тут происходит, товарищ лейтенант! - согласно Полевого Устава от 1939 года, старшина Адаменко отвечает. А сам все прикидывает, кто такой лейтенант безусый этот. На вид – ребятам подстать будет. Тоже косая сажень в плечах. А что не брился ни разу, так и старшина всего с полгода назад как моечку златоустовскую первый раз к щеке приложил, пух скобля.  – А разрешите уточнить, кто Вы такой будете?
- А я буду лейтенант Крупенников. Командир взвода этого. И ваш, соответственно, товарищ старшина! – голосом таким сказал, что понял сразу Адаменко – не будет жизни ему в части этой учебной. Да и в «поле» лейтенант попробует. Зубки, ясный пень, обломает. Старшина  - тот еще змей подколодный….
- Так точно, товарищ лейтенант! Прощения прошу! А что до вопроса Вашего, так мы тут приемчики всякие отрабатываем. Как программа учебная велит! Вон, у бойцов спросите!
- Так точно! – строй неровно отвечает. Даже Вакуленчук за грудь держится, а старается. Понял, стервец. Ну, за то ему почет и уважение.
- Понятно все! – лейтенант щекой дернул нервно, да на старшину смотрит внимательно : - А план занятия есть у вас, товарищ старшина?
- Нету! – старшина руками разводит, в огрехе таком признаваясь. А что ему не признаться? На лицо все. Плана нету, а занятие проводится.
- Непорядок! Наряд Вам, товарищ старшина, вне очереди!
Побурел лицом Адаменко, шрамы, осколками гранатными оставленные, кровью дурной налились. Ой, неправ ты лейтенант. По пунктам многим неправ. Но, отвечает старшина все же:
- Слушаюсь, наряд вне очереди!
А строй молчит. На взводного глядят….

Приказ неожиданно пришел. Рота даже учебу не закончила. Если план во внимание брать. Только немцу планы наши безразличны. У него их своих полный мешок… Вот и пришло решение - выпускать досрочно. Да экзаменами считать успешное выполнение задание боевого.
На том и порешили. Побегали, посуетились, ротный старшину вызвал, список вручил, и на склад отправил. Шоколад получать, да концентраты всяческие. Выбрал старшина бойцов покрепче с пяток, взяли плащ-палатки, чтобы заместо мешков пользовать, да пошли на склад. А что там идти? Две версты, да и те налегке. Вот назад хуже будет. Но то когда будет?
Идет старшина, да думу все думает. А снежок под пятками скрипит мирно так…
- Товарищ старшина!
Этого его рядовой Вакуленчук из-за спины спросить о чем-то хочет.
- Да, Коль? – когда начальства рядом нету, старшина и по имени бойца назвать может. Он же Коли этого младше на пару лет будет. К чему гонор лишний раз показывать, когда причины даже мельчайшей нет?
- А убивать страшно?
Идет рядовой, человек-гора. Такому и винтовки не надо – голыми руками десяток передушит….
- Честно если?  - старшина задумывается. – Не страшно. Умирать самому в разы страшнее. Хотя…
- Не томите, товарищ старшина! – рядовой торопит.
- Умирать по-глупому страшно. А ради цели какой важной – так милое дело. Хоть и не хочется. А вообще, товарищ рядовой, твое дело не за Родину помереть геройски, а так сделать, чтобы враг твой за свою Родину помер. Притом, как можно быстрее. Нам особой разницы нету. Лишь бы землю родную не топтал…
На складе их неприветливо встретили. Бегает цельный майор по складу, орет матом благим. Ни про какие пайки и знать не хочет…
Пока не ухватил его старшина Адаменко за портупею желтой кожи, да не попросил задушевно:
- Товарищ майор, нам на боевой идти не сегодня - завтра, а Вы  нас тут мариновать вздумали.
Замолчал майор. По иному на рожу старшинскую поглядел. Оценивающе да понимающе.
- Откуда такой будешь, расписной?
- Из Финляндии буду, из-под реки Перовки.
- Наслышан, как же…  - а сам бекеши край отворачивает, а там знак приметный - всадник под стягом красным по степи мчится. – а я с Баян-Цагана буду. С Халхын – Гола.
- Тоже место известное! – старшина соглашается.
- А начальник наш, чуть ли не из-под Мадрида прибыл… - майор говорит. – И вообще, давай, старшина, бумаги свои, да пошли получать, что по спискам там значится….

Не отправили никого в день тот на задание боевое. Все с пониманием отнеслись. Это мы, наверное, просто врага в заблуждение вводим. Дезинформацией действие сие называется. Поворчали да и забыли…
А к вечеру комиссар бригады прибежал. Запыханный весь, да взволнованный. Ротному на ухо шепнул чего-то. Старлей лицом белый стал. А потом и красный. Бойцы сразу поняли – будет чего-то.
Но, ротный тайны делать не стал, из слов-то, комиссарских. Роту построил, да и говорит, поверх голов глядючи:
- Утром САМ приезжает. Не подведите!
Да как тут подвести, товарищ командир?! В своем уме ли?! Если часть их сам Иосиф Виссарионович посетить решил, то никакого беспорядку и следу не будет. Все в лучшем виде оформим.
Распустил старший лейтенант роту, дал сроку два часа. На приведение внешнего вида, нынче ободранного да потертого, до положенного Уставом.
Бойцы форму подшивают да бляхи драют, друг на друга ревниво поглядывая. Каждому хочется ярче всех блеснуть. Перед Главнокомандующим-то, Верховным….
Ротный сроку два часа дал, а комполка – цельных пять. Под вечер самый только снова всех на плац вывели. Часам к восьми.
Поземка мелкая крупу гонит. Холодно. Стоят коробки. Немного их. Всего-то, два полка, а в полку – три роты да взвод пулеметный.  Вот и сами считайте, сколько на круг выходит.
Только САМ не приехал. Дела, наверное, в Кремле задержали. Немца от столицы гнать начнем скоро, вот и нельзя со штурвала руку ни на миг.
Зато другой гость был. В пенсне. И в папахе, а не в шляпе по причине холода. Поглядел на бойцов одобрительно. Командирам руки пожал. Удачи в бою пожелал да и уехал.
- А это кто был? – старшину в спину Коля Вакуленчук толкает. – Неужто…
- Он самый, товарищ рядовой! – Адаменко в ответ шепчет не оборачиваясь. – Нарком Дел Внутренних. Берия Лаврентий Палыч. Бригада ведь наша, отдельная мотострелковая, ему подчиняется непосредственно!
- Разговоры в строю! – оборвал Крупенников-лейтенант разговор весь.
Гостя высокого проводил полковник, да перед бригадой стал. И речь начал.
- Ну, что, орлы вы мои, да соколы! Не подведете командира своего?! Не опозорите?
- Никак нет! –  ревет бригада вся как один человек. – Не подведем!
- Вот и молодцы! – вскинул полковник руку в папахе и командует: - Командиры подразделений, ко мне!

Мелко корпус вибрирует. Лопасти винтов воздух рубят, тянут самолет перегруженный все дальше и дальше. Вот, двумя линиями огней линия фронта позади осталась. Подивился еще старшина, как близко фрицы к столице подошли. Ну, это временно! С силами соберемся, да по шее надаем. А там и до Рейхстага недалеко будет. Или как там у них главный дом называется. Немецко-фашистский…
Наконец, пробежал по фюзеляжу тесному, ребрами шпангоутов торчащему,  командир, за выброску ответственный. Всем встать скомандовал, да карабинчиком за проволоку на потолке пристегнуться.
Встали, защелкнулись. Старшина, как легкий самый, замыкающим шел. Ему инструктор ломик-монтировку еще на земле вручить хотел. Будешь, мол, несознательных бойцов от рампы отдирать. Повертел Адаменко монтировку ту, да отказался вежливо, в уголок положив. За бойцов, мол, своих уверен. Сознательные они. Сами прыгать будут.
Стоят бойцы кучкой тесной, по сторонам поглядывая. Сами в сознательность свою, особо не веря.
Вот только кто бы сам того старшину в спину толкнул, чтобы вперед шагнуть, в пустоту черную, кое-где лишь проблесками звезд светящуюся… Страшно ведь. Второй прыжок всего. Одно спасает, не ТБ-3 это, на котором на плоскость лезть надо, чтобы вниз сигануть, а простой советский «Дуглас» С-47. Он же Ли-2 по маркировке нашей. Выход широкий, можно «трамвай» не сооружать.
Лампочка загорелась. С хрипом надсадным люк отворился. Ветром ледяным шибануло словно саблей рубануло…. Раз-два. И вниз пошли красноармейцы один за другим, друг друга криком подбадривая…
Вот и его очередь пришла. Оттолкнулся Адаменко от рампы, да прыгнул земле ночной навстречу. Раскинул руки-ноги старшина, летит. Воздух обжигающий ртом хватает. Еще бы хвост сзади – вылитый кот был бы, с дерева сорвавшийся….
Только нету хвоста у замкомвзвода Адаменко. А вот фал, что «медузу» вытягивает  - в наличии имеется. Хлопнуло за спиной, дернуло, плечи выворачивая, да норовя позвоночник в штаны ватные обрушить. Однако выдержало все, огреха не вышло. Шлепнулся старшина в сугроб прямо. Полотном шелковым чуть не запутало. Но, вылез Адаменко, ранец парашютный отстегнул, да купол собирать начал, да под снег запихивать. Что высадка была – фрицы всяко знать будут. Чай, не слепошарые. Но вот в заблуждение ввести на момент численности десанта отдельного мотострелкового – милое дело будет. Пущай головы поломают, сволота…
Заодно, пусть подумают, как так вышло, что бойцов в поле нет никого, а валенок лежит. Сорвался, паскуда, с ноги старшинской, закрутился в полете, да упал где-то. Так то к лучшему даже. Любому псу нюх отобьет надежнее смеси кайенской.
Запрятал старшина купол парашютный под снег искрящийся, по сторонам огляделся, почуял, что нога-то правая, отмерзать начинает… Помянул словом нехорошим Чемберлена с Деладье, да начал купол откапывать, да шелка белоснежного полосы резать. И заместо валенка приспосабливать. Не побегаешь в одной портянке по сменку русскому, хоть и теплая она, байковая….
Пока ногу обматывал, на него три бойца и вышло, из взвода родного. Вроде целые все, да обмундированию потерь нету. Один только, щеку расцарапал, с елки слезая. Но то мелочи, всякий подтвердит. Особливо, если с Мировой Революцией сравнивать.
А там, пока суд да дело, и остальные собрались. Все двадцать человек по списку. И лейтенант Крупенников персоною собственной. У взводного норову поубавилось чуток. Оно так всегда бывает, если пол-лица до крови стесано. Но глазами зыркает злобно, и команды шипит, сквозь зубы продавливая.
Постояли пару минут, кружком собравшись. Лейтенант фонариком командирским карту подсветил, да в точку ткнул.
- В селе этом, немецкая танко-ремонтная рота стоит. Задача объяснений требует? Вот и пошли тогда…
И пошли, цепочкой растянувшись. Как там Киплинг писал, Редьяр? «Маугли» с «Кимом»  который. И «певец империализма» до кучи…  «И только пыль-пыль-пыль, из под шагающих сапог.» Так и у нас. Хоть и в валенках все, да и не пыль седая ввысь летит, а снег белый уминается, поскрипывая…

Разнесли мастерскую ту. Подчистую. «На ноль помножили», как Крупенников сказал. А когда, его Мохов-сержант, что отделением вторым командовал, исправить хотел, что нельзя мол, на ноль множить, взводной морду исцарапанную скривил, да и говорит:
- Вам, товарищ сержант, голова дадена не только чтобы шапку носить. А чтобы еще и понимание было в Вашем организме, что препятствий для советского человека нет в принципе. Партия прикажет, не только помножите, но и в степень треугольную возведете!
Осекся Мохов, правоту лейтенантскую признав.
Вот только прижали группу ихнюю. Осерчали немцы за роту потрепанную, да десяток танков взорванных. Ой, сильно осерчали. А что надпись похабную, бойцы на воротах оставили, про Гитлера, свиней, да любовь их грешную – так это уже дело десятое. Да и кто каракули те разобрать сможет, что старшина за пять минут ножиком вырезал?
Третьи сутки группу гонят. Хорошо гонят. По правилам всем. К дорогам жмут, не дают в леса уйти. Да и что в том лесу делать? Кору с деревьев глодать, на манер заячий да и все.
А партизаны как в воду канули. С ними ведь, по плану первоначальному, соединятся должны были. Или с отрядом из своих.
Только нету ни «мстителей лесных», ни отрядов других. Следы есть. Трупы есть. Базы сожженные тоже имеются. А отрядов самих – не найти никак… Слышится, порой, стрельба в глубине где-то…
Светлеют лицами бойцы тогда, да ходу прибавляют. Только не надолго запалу хватает. Запал хорош, когда  пробежал на лыжах верст тридцать, да отужинал плотно, а потом еще и выспался сладко на мягком. А когда банку тушенки на десять человек делишь, и спишь под елкой, на лапнике нарубленном, огня не зажигая…
Вот и сдавать начинают бойцы. Все медленнее и медленнее ногами перебирают, да палками  лыжными машут.
А тут еще и оттепель началась. Снег к лыжам липнет, они пудовыми кажутся. Валенки насквозь мокрые… Хорошо, напоролись на обоз шальной. Ездовых перестреляли, сапоги с фрицев поснимали, вещмешки банками набили. Да еще старшина на санях одних, под сеном, СВТ заметил, да и с собой прихватил. ППШ, конечно, вещь отличная. Для леса густого да перестрелок посреди села – самое то. Вот только как увидал Адаменко «Светку» - сироту, мимо пройти не сумел. «Бубны» шпагинские товарищам раздал, себе один всего оставив. Так дальше и пошел. «Папаша» поперек груди висит, а «Светка» из-за спины ветки стволом цепляет.
Лейтенант посмотрел на то, глазом своим, недовольным вечно, да и промолчал. То ли сил уже злится не осталось, то ли понял, что не тот человек замкомвзвода, чтобы глупостями заниматься…

Орали из-за спины много чего. На бегу многое не расслышишь.  Никто особо тне прислушивался. Только понятно было, что не гансовскою речью леса калужские поганятся. Да то и ладно, пусть орут. Слово не пуля. Пролетит оно, да и улетит. Насмерть не убьет. Сплюнешь, разве что, на сухую, шарахнешь за спину из пистолета, не глядючи, да и дальше побежишь, ноги высоко поднимая….
Старшина уже «Шпагина» выкинул. В распадке каком-то, под лед им булькнув. Только и успел магазин отстегнуть, да лейтенанту кинуть. Поймал Крупенников, оскалился радостно, в приемник подарок старшинский вогнал, затвор взвел… Да и упал на снег мокрый.
- Живой? – старшина к нему кинулся.
- Не дождешься, старшина! – встает взводной, да дальше попер, паром исходя.
Оторвались вроде бы…. На полянке попадали. Пересчитались. С утра пятнадцать было. В обед – тринадцать. А нынче – сам-одинадцать пластом лежат. Хекают.
Нету у пуль немецких понимания, что надо мимо лететь, тела красноармейские огибая. Вот и бьют, сволочи, одного за другим забирая. Обложили по полной. Спасибо, хоть флажков красных не навесили. Как только в засаду с разбегу не влетели до сих пор?
Отдышались бойцы вроде. Взводной на колени стал сперва, потом и на ноги подняться сумел, об березку облокотившись. К старшине поближе подошел. И упал снова.
- Орали они «Куолема, советики», вроде бы. Не немецкий же?
- Не немецкий. -  Старшина соглашается. – Финский это. «Смерть вам, советские!» переводится. Если акцент твой московский, лейтенант, убрать немного. Не простили они нам, похоже, года тридцать девятого, да сорокового. Добровольцами идут.
Улыбнулся взводной на слова Адаменковские.
- Какой есть. Не специально ведь. А прости меня, старшина, за наряд тот внеочередной который. Сглупил я.
- Да бывает, что уж тут. – руками Адаменко разводит. – Считай,  и не было наряда того, все равно ведь, не успел.
- И хорошо, что не успел.  – снова лейтенант улыбается.  – А что финны орут – так пусть орут. Может горло простудят, да  помрут кашляя.
- А мы, шо, лейтенант, с тобой, плакать по тем подлюкам будемо?  - старшина спрашивает.
- Да ни в жисть!
- Ото и верно. Нехай дальше орут….

Окончательно взвод лейтенанта Крупенникова прижали за следующий день. Хорошо прижали. Позади – рота на лыжах скользит, та, что по-фински порой ругается, по флангам – дороги намертво перекрытые. Там  немцы пыхтят.
А впереди – поле чистое. Снегом занесенное. За полем – лес дремучий, да болота непроходимые. Самое место для диверсанта, врагами обложенного.
Вот только посреди поля того – колоколенка на холмике. И как уцелела? Вот диво где. При царях – колоколенка, при власти советской – школа. Али клуб для молодежи колхозной. Село спалили, а она уцелела…
Сунулся первым Мохов-сержант на поле то. Да огрызнулась колоколенка огнем прицельным пулеметным. Так сержант в сугроб лицом и посунулся, кровью снег заливая. Красной, да дымящейся.
Это раньше на площадке звонарь колокола за языки дергал, и плыл по окрестностям благовест святой, да набат тревожный…. А нынче, на звоннице, пулемет стоит немецкий. МГ-34, если по звуку судить, и лает, в сторону людей, смертью плюясь. Да расчет лежит, за полем наблюдая…
Дернулся было, лейтенант в лобовую. Осадил его Адаменко.
- Не лезь поперек батьки в пекло, старшой. Сам тут останешься, да ребят погубишь зазря. Все рядом с Димкой ляжем. Тут другим путем идти надобно. Время терпит еще. А помереть – так это завсегда недолго.
Послушался  Крупенников, снова прилег. Только ствол автоматный выставил. Начал тут старшина бушлат свой стягивать, от холода поеживаясь. Поверх гимнастерки со свитером маскхалат натянул. Хоть и грязен он, и порван изрядно.  На вопрос незаданный сам ответил.
- Выгорит если - занесете. Замерзнуть не успею. А если нет…  - призадумался старшина, из-подлобья на Солнышко веселое поглядывая. – то разницы особой не будет. Что в бушлате, что в гимнастерке уходить.
Понял все лейтенант. Гранату последнюю из-за пазухи вынул. Ту, что для себя берег. Фляжку старшине подал. Опростал ее Адаменко. Мать чью-то помянул, «светку» снял, штык отстегнул, за сапог сунул. В довесок к финке с рукоятью наборной.
- Винтарь оставляю. ППШ дайте. Да что ты мне с подсумком суешь, Коля! И одного хватит с лихвой.
Второй раз к фляге заветной приложился старшина. Занюхал сухариком поданным, да пополз гадюкой-змеей.
Смотрит ему вслед лейтенант, а сам то ли молитву читает, то ли шепчет что. Не стал рядовой Вакуленчук приглядываться особо. Да и опасно это. Как выскочат сейчас из-за спины тени белые на лыжах, да как начнут полосовать из «Суоми» своего. А тот, хоть и творение мира капиталистического, но убивает ничуть не хуже ППШ нашего…
То ли морок какой на немцев напал, то ли поиграть решили с русским отчаянным. По старшине первая очередь пошла, когда ему метров тридцать до зоны мертвой оставалось. Да и очередь была, на испуг больше. В метре перед лицом строчкой прошла. А после, за спиной повторили. Осыпало Адаменко крошевом ледяным. Да в пот сразу кинуло. До чего ведь, человек  - скотина, оказывается. Жить до последнего хочет.
Вытер старшина лицо запорошенное, да дальше пополз. И метра не одолел, как снова очередь перед глазами прошлась.
Вот и все, товарищ замкомвзвода. Писец вам пришел. Финляндия зимой пощадила, так Русь-матушка не выпустит…
Только вот снова «машингевер» загрохотал. Далеко куда-то. Не по старшине ударил. А тот, долго не думая, подскочил, да побежал. Быстро-быстро. И несло его над кочками всеми, да гололедами как на крыльях. А потом внесло старшину на крыльях тех самых по лесенке спиральной, что колоколенки нутро охватывает…
И огненной шапкой вспыхнул разрыв на звоннице, разнеся в клочья и пулемет, и пулеметчиков.. да обрушивая вниз пылающие куски дерева…
И неслись через поле, спеша в чаще непроходимой укрыться,  уцелевшие бойцы н-ского взвода 1 роты 2-го полка Отдельной МотоСтрелковой Бригады Особого Назначения….
И вслед им летели пули вражеские, от бессильной злобы воющие.
И на позиции старой, кровью залитой в последний раз улыбнулся лейтенант Крупенников. Встал  во весь рост, который. На секунду долгую расчет отвлекая….

Так получилось, что прадеды мои воевали все. И выжили все. Почти.
Война каждому дала свою судьбу….
Танкисты, пограничники, морпехи, пехотинцы, летчики, кавалеристы…..
Кто-то встретил Войну на Западной границе, кто попал на Нее уже в 42 и 43… А кто начинал еще с Зимней и Халхин-Гола.
Кто-то был «бомбером» у Голованова, кто-то замковзвода в ОМСБОНе. Кто-то из рядовых становился полковником, а кто навсегда внесен в списки в звании «гвардии старшина».
Кто-то погиб под Выборгом, а для кого-то Война закончилась на Дальнем Востоке.
Кто-то защищал Москву, а кто-то брал Берлин.
Кого-то шальной осколок навсегда списал в инвалиды, а кто-то прошел всю Войну без единой царапинки.
Кто-то семь раз горел в танке, а кто-то пробился из Зеленой Брамы. Со штык-ножом и двумя патронами в барабане нагана. Оставленными для себя….
Они были. И только поэтому, сейчас есть мы.   
Спасибо им. И вечная память