В ожидании, какого-либо приказа прошел целый день. Но, увы. Меня не привлекали ни к каким задачам, кроме как «быть при особе». Командующий любил, когда вокруг него находилась куча свиты.  Как правило, это либо представители знатных фамилий, либо действительно высокопрофессиональные офицеры. И первое совсем не исключало второе.
Да - снобы, да - заносчивы, да - самовлюбленны и высокомерны, но специалистами в своем военном деле были отличными. Как же! Чтобы никто не смел сказать, что сын князя или графа, скажем, такого-то не знает воинской науки и не справился. Что неумейка, мол, да белоручка на войне.
Ну, нет. Бесчестие. А этого отпрыски вельмож не могли допустить. Потому старались и соперничали между собой крепко.  По крайней мере, в Дунайской армии. Смешно смотрелось, словно молодые петушки друг на друга поглядывали. Оттого и на меня ревниво косились сперва. Но увидав, что  его высокопревосходительство никак не выделяет новичка, подуспокоились. Поняли, что армеец, а не штабист.

Наконец горн пропел «поверку». Весь состав штаба, свободный от службы выстроился на плацу. Зачитали приказы на завтра, провели развод, потом прозвучала команда «на молитву». Рабочий день армии закончился. Сейчас барабаны пророкочут «по караулам» для людей, назначенных в наряды и все. Для остальных до отбоя – свободное время.
Война там, или нет, а армия живет по своим законам и по своему распорядку.
Как и обещал, отправился в гости к уланам.

Впрочем, уланами они стали совсем недавно, всего три года как. До этого регулярный Чугуевский полк числился казачьим. Потому и не удивился, что попав в расположение  стоящего на дневке полка, очутился в таборе натуральном. Привычки старые еще сохранялись.
Из украинского казачества в те предвоенные годы формировались вербовальные гусарские  и уланские полки. Кроме того переформировались в армейские поселенные полки старые еще слобожанские сотни.  Кто, как не потомки этого вольного народа, с самого детства приученные к седлу, лучше всего подходили на роль легких конников?  А походный быт обустраивать они умели с максимальным для себя комфортом еще с деда-прадеда.

Ротмистр встретил со всем своим радушием. Поляна накрыта и ждала только меня.
Атмосфера в лагере легкой кавалерии вообще несколько отличался от нашей армейской. Здесь царила удаль и чувствовалось большая свобода в общении между офицерами, да и между нижними чинами. А иначе и не выходило. Легкая кавалерия в отличие от тяжелой, воюющей массами и в правильном строю, предназначена для иных задач. Разведка, действия на флангах, патрулирование, фуражировка, рейды в ближний тыл на коммуникации врага. Все это требует от личного состава большей инициативы, ведь, как правило, легкая кавалерия в бой вступает небольшими группами и крайне дерзко. Дисциплина была, но какая-то не такая. Не муштрой достигалась, а скорее общностью цели, традицией и самодисциплиной. Ближе к казачьей, чем армейской, что ли.
Глядя на этих людей, помимо воли вспоминал фильмы про другую войну. Так в них показывали фронтовиков-разведчиков. Здорово похоже. Наверное, схожая атмосфера и в спецназе моего времени. Бытие, так сказать, определяет…

Ну а нам пока предстояло питие. Ибо сегодня у Максима Георгиевича - праздник. Долгожданная весточка из дома, как раз и полученная утром в штабе, известила ротмистра о том, что у него, наконец, появился наследник. После трех дочерей родился продолжатель фамилии Остроградских – сын. Георгий Максимович. Вот это была радость. И ее ротмистр хотел разделить со своими боевыми товарищами. Полковник дозволил, но не более, чем до отбоя. Да мы и сами понимали…
Ротмистр  желал отметить рождение наследника без официоза, почти по-семейному, камерно. Он, да четверо офицеров его эскадрона. Из приглашенных - я, да два ровесника ротмистра из черноморских казачьих полков. Как я понял - старинные знакомые Максима Георгиевича. Эскадронные же офицеры, совсем молодые, недавно после корпуса, с энтузиазмом встретили приятеля «батьки», как в шутку именовали ротмистра за его «почтенный» тридцатилетний возраст и малороссийский говор. А тот не возражал. Вне службы - можно…

Первый тост - за новорожденного, второй - за отца. А третьим помянули деда, старого казацкого сотника Георгия Остроградского, сложившего голову в бою с тем же врагом с которым и мы ныне воюем.  Не каждому удается вступить в свой последний бой почти в семьдесят лет и погибнуть с честью, прихватив с собой и двух нехристей. Погиб,  как и хотел старый казарлюга, с саблей в руке. Нельзя было такую фамилию прерывать, никак нельзя. Вот за род Остроградских и подняли чарки.
Вот тут нас поджидал интересный момент. Пока мы чарковались у походного костра, к нам из темноты подступила целая толпа народа. Вот, злыдни. Почти триста человек подошло, а мы и не услыхали. Удивить своего ротмистра решили, паразиты. А у меня чуть сердце не встало, когда из темноты вылезла целая рать в мундирах с кружками наперевес.
Оказывается, полковник дозволил нижним чинам принять дополнительную винную порцию перед отбоем, за счет полковой казны. Сам он на таких посиделках присутствовать, естественно, не мог. Должность не дозволяла. Но вот сюрприз организовать сумел.  Потому к последнему тосту присоединились без малого триста человек.
Вот тебе и камерно…
А потом уланы спели. Для своего ротмистра и его сына. Пел эскадрон, в полном составе.
Не, ребята, это не хор Александрова. Даже и близко. Это мощнее. На слобожанщине умеют и любят петь,  чувствуя мелодию душой. Партии сами собой раскладывались на голоса, словно какой-то умелый  регент руководит этими сильными мужскими басами, баритонами и тенорами.

Гей, наливайте повнії чари,
Щоб через вінця лилося.
Щоб наша доля нас не цуралась,
Щоб краще в світі жилося.

Вдармо об землю лихом-журбою
Щоб стало всім веселіше!
Вип’єм за щастя, вип’єм за долю,
Вип’єм за все що миліше. …

Все время, пока длилась песня, ротмистр простоял с кружкой наполненной  вином. Вставший в горле комок мешал ему выпить  вместе со всеми. Трудно растрогать боевого, загрубевшего в походах, офицера, но уланам это удалось.
- Будьмо! Нам на славу, ворогам на погибель! За нашу землю, за нашу веру! – Ротмистр, наконец, опрокинул в себя вино, а после поклонился стоявшим полукругом у нашего бивуачного костра солдатам.
- Спасибо вам, братчики. Не забуду…

- Та, на здоровья Максим Георгиевич! 
- Хай здоровый растет!
- Ты главное не останавливайся. Три дочки есть, теперь давай три сына…
- Га-га-га. Уже научился хлопцев робить…
- И здоровья тебе не занимать. Подсоблять не надо… Га-га-га…
- На счастье! – Загомонили в толпе и потихоньку уланы разошлись, оставив у костра наш небольшой офицерский кружок.

Ну, что сказать. Неожиданное поздравление, красочное и ни грамма не фальшивое. Абсолютно не уставное, но меня ошеломившее. Вот так, бабах – и от всей души. Пришли и поздравили всем эскадроном. Аж мурашки по коже.  Дорогого стоит…
Я думал, придут ли когда вот так поздравить меня с каким либо праздником мои солдаты? Заслужу ли я когда-нибудь такое уважение и любовь от подчиненных?  Даже эти грубоватые шуточки были от сердца и к месту.

Хорошо-то как на душе…

- Максим Георгиевич! А не поискать ли нам в эскадроне гитару? Чем мы, господа офицеры, хуже нижних чинов? И от нас песня быть должна. – Нарушил тишину самый молодой в нашей компании уланский корнет.

Офицеры поддержали. Инструмент, конечно, нашелся, и зазвучали песни в честь родителя и новорожденного или просто под настроение. Гитара по обычаю пошла по кругу. Короче, до отбоя провели время приятно. Причем уланы деликатно старались уменьшить обычный лагерный шум, чтобы не мешать их благородиям, культурно отдыхать.
В очередной раз подивился восприимчивости предков к слову и мелодии. Хорошая песня воздействовала на не избалованных телевидением и интернетом людей по-настоящему, и была в цене.

Я опять сплагиатил, и пропел уже под занавес песню Никитина на стихи Коротича, в переводе Юны Мориц. Себе я присвоил только русский перевод, а слова, мол, на площади от старого лирника слыхал, да на свой лад переложил.

Переведи меня через майдан,
Через родное торжище людское,
Туда, где пчелы в гречневом покое,
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
Он битвами, слезами, смехом дышит,
Порой меня и сам себя не слышит,
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
Там мной все песни сыграны и спеты,
Я в тишь войду и стихну - был и нету,
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
С моей любовью, с болью от потравы,
Здесь дни моей ничтожности и славы,
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
Там плачет женщина - я был когда-то с нею,
Теперь пройду, и даже не узнаю,
Переведи меня через майдан.

Переведи меня через майдан,
Где тучи пьяные на пьяный тополь тянет,
Мой сын поет сегодня на майдане,
Переведи меня через майдан.

Переведи... Майдана океан
Качнулся, взял и вел его в тумане,
Когда упал он мертвым на майдане,
А поля не было, где кончился майдан...

- Добре, спасибо тебе, Сергей Александрович. Не знал, что ты по-нашему балакать можешь. Порадовал. Добре…
Хлопцы песню ту теперь петь станут, дом вспоминать да дедов своих, да сынов и женок.  Злее драться будут. Чтоб перед ними стыдно не было. Сильный был лирник, что такое спел…
То крепкое колдунство. И про сына, хорошо.  Ведь и мой когда-то споет за меня. А!? Ведь стоит жить для этого, поручик? Ой, стоит…

Назавтра полк снялся с дневки и отправился на правый фланг армии в распоряжение генерал-лейтенанта Засса, а я продолжил свою службу при штабе.
Дважды сопровождал Кутузова в инспекторской поездке в составе «свиты», раз выезжали на рекогносцировку местности. Командующий готовился к будущим  боям, и все предположительные места боев проверял самолично.

Стиль командования Кутузова резко отличался от Суворовского. Если Александр Васильевич - генией наступления, умеющий меньшим числом и более скудными ресурсами громить сильнейшего противника, стремительно и неожиданно, то у Михайла Илларионовича - тактика иная.
Он - мастер контратак, действует от обороны. 
Остановить, измотать, а после окружить врага, вынуждая его сдаться. Не так эффектно, много дольше и затратней, но не менее эффективно. Очень часто это была единственно возможная тактика, при боевых действиях против более многочисленного противника. А так случалось почти постоянно на южных и восточных пределах империи.
Ставка делалась на стойкость солдат, артиллерию, и лихость кавалерии перерезающей коммуникации противника. Не будучи настолько гениальным военным как Суворов, Кутузов, тем не менее, заслуженно считался незаурядным военачальником. Он знал людей как никто и старался использовать их сильные стороны. Оборона – значит, командовать будет самый искушенный в этом генерал во главе испытанных ветеранов. Атака – значит, поведет самый  стремительный из офицеров. Рейд – самый дерзкий. Обходной маневр – самый осторожный, и т.д. Знал и свой предел, генерал, что немаловажно для командующего.
Но имелся и один недостаток. Уж больно оглядывался Михайла Илларионович на Двор, согласовывая свои решения с «текущим моментом». Отчасти это и привело к поражению при Аустерлице.
Такой стиль командования весьма ценился солдатами, но не особо одобрялся офицерами. Впрочем, их мнение трогало старого генерала мало. Просто он воевал не как Суворов, а как Кутузов. Всего-то.

Наконец командующий вызвал меня к себе. Прибыл в знакомую комнатенку, доложился и вытянувшись во фрунт стал ожидать приказа. А генерал не торопился, что-то дописывая на листе бумаги. Наконец закончил.

- Так, поручик. Все пока совпадает с теми бумагами, что ты привез. Доносят валахи, Измаил-бей, паша виденский, движется к Дунаю всем своим корпусом. Их тридцать тысяч человек будет. На наш берег, думается мне, не меньше двадцати пяти тысяч переправит. А у Засса только пять тысяч. Но в Малую Валахию, а паче в Сербию, Измаил-бея пускать никак нельзя. Дивизия из Хотина к  Андрею Петровичу идет, пушки с левого фланга я ему в помощь дал. Резерву, правда, еще неделю добираться придется, потому генерал-лейтенанту Зассу приказываю…
Путь Измаил-бею пушками заступить. Где – он знает. Самому - всеми силами за пушками встать крепко. Не пустить…
И еще. Пусть не мешает паше переправу налаживать. Чем больше на наш берег нехристей перейдет, тем больше тут и ляжет. Паша ловушку будет подозревать, сторожиться станет. Глядишь, и день-другой у него так отыграем. А там и подмога подоспеет.
Вот пакет для генерал-лейтенанта, но все что я сказал, ты на словах тоже передай. Скажи… - старый генерал, кряхтя, поднялся с лавки и, подойдя ко мне, пронзительно глянул в лицо.
- Скажи. Просит де, Михайла Илларионыч, выдержать до подхода резервов. Первый удар самый страшный будет. Пусть стоит. На нем вся компания завязана. Устоит – сей год войну окончим. Нет – еще три года воевать будем. А за визиря пускай не думает, мы его тут сдержать сумеем.
Резервы подойдут, все едино пусть вперед не лезет. Крепит оборону и стоит. А Измаил-бей лоб об пушки расшибает…
По возможности лодки турецкие палит, казачков засылает за спину нехристю. Чтобы неуютно стало паше-то на этом берегу. Пусть все время оглядывается…
Тебе, Горский,  до подхода резерва быть при генерале. Ему толковый офицер лишним не будет. После - ко мне с докладом. Ступай, голубчик. С Богом…

Отредактировано mitra (04-09-2012 16:01:13)

Как турист со стажем скажу честно, с комарами ужиться можно. Трудно вначале дороги, а потом привыкаешь. Неудобство и не более.  Да и при хорошей нагрузке за день - спишь без задних ног в любых условиях. А для Горского после такой дороги вообще - рай.
А утренняя роса - это просто здорово. Меня бабушка выгоняла утром из дома ходить без обуви по росе. Я повизгивал от холода, и чтобы согреться бегал. От травы вымокал до пояса, но ни разу не простывал. Говорила - "для здоровья". А сама росою умывалась. Она у меня травница была, знала толк в силе земли.
До сих пор люблю спать в сене. И в детстве приходилось, и взрослым не упускал случая если судьба забрасывала в сельськие районы летом. Что заметил. Сено по разному пахнет в разной местности. На Подолье и в Карпатах совсем не так как на Смоленщине или на Кавказе.  Вначале девяностых некоторое время провел у озера Сапшо на Смоленщине, и все это время ночевал на сеновале. Отвечаю - благодать.