Вписка в сцену в палатке Багратиона.
=========================
- Добро! – наконец заговорил казачий генерал. – Однако же стоит проверить всё и поподробнее. Разрешите, ваше высокопревосходительство, мои хлопцы ещё пошукают?
- Думаю, что излишне, Николай Васильевич, - не очень-то и задумываясь отозвался Багратион, - утром мы в любом случае продолжим марш. Но завесой из двух ваших полков движение, конечно, прикрыть следует.
Вот те раз! Николай Васильевич… Стало быть не Платов это. Вероятно кто-нибудь из десятка Иловайских или Грековых.
- А сейчас, - продолжил командующий армией, - прошу, господа, послушать начальника штаба графа Сен-При, по поводу выбора пути нашего следования на Смоленск.
Моё присутствие явно становилось излишним, но просто развернуться и уйти я, само собой, не мог. Пришлось напомнить о своём присутствии:
- Прошу прощения, ваше сиятельство! Я могу быть свободен?
- Да, разумеется, - вспомнил о моём существовании князь. – Благодарю вас, капитан, за сведения от всей Второй армии и от себя лично.
- Пётр Иванович! – раздался голос Бороздина. – Господин Демидов заслуживает благодарности не только за это, и не только от Второй армии.
Внимание всех присутствующих было немедленно обращено на командира Восьмого корпуса.
- Перед вами тот, - продолжал Михал Михалыч, - кому вся армия России обязана созданием передвижных кухонь, новых штуцерных пуль, пороха, не дающего дыма и многого другого…
Изумлённые взгляды присутствующих немедленно упёрлись в меня.
- Это правда, господин капитан? – Багратион был явно ошарашен.
«Нет, блин! Генерал-лейтенант просто поприкалываться решил!», - очень хотелось ответить мне.
- Его превосходительство несколько преувеличивает мою роль – я работал не один, но в целом – да. Я действительно работал на протяжении двух последних лет над данными вопросами.
В палатке на мгновенье повисла просто неописуемая тишина, и даже мухи не пролетело, чтобы её подчеркнуть. Потом Багратион, не говоря ни слова, ринулся ко мне…
А ведь особо крупным мужчиной он не был… Откуда же силища такая? Образно говоря: мои рёбра затрещали, а попросту выражаясь, левый бок взорвался адской болью. В глазах помутилось и княжеские «Ай, молодец!», «Ай, спасибо!» слышны были уже словно через вату. А я даже и вскрикнуть не смог на протяжении всего того времени, пока генерал тискал меня со всей горячностью своего южного темперамента. Только когда колени мои стали подгибаться, Пётр Иванович почувствовал некоторую несообразность ситуации.