Тихон в течение нескольких минут подготовил Афину и мы с Глебовым направились в расположение Гродненского гусарского. По дороге, раз уж было время, я вкратце поведал поручику свою «легенду», объясняющую слабое владение французским, и постарался выспросить о пленнике.
- С пятнадцати лет в армии Бонапарта, - рассказывал Иван Севастьянович, - из солдат. Под Фридландом был ещё сержантом. Знаете, Вадим Фёдорович, если и такие офицеры дезертируют – совсем плохи дела в Великой Армии…
Да уж. Что-то слишком плохи, ненатурально плохи, если такие лейтенанты в сентябре голодают и бегут рассказывать противнику чуть ли не дислокацию своих войск…
Потихоньку добрались. Не первый год в войсках, но такого количества гусарских мундиров вокруг себя никогда не наблюдал. Голубые с серебром…
Наверное за всю историю армий мира не существовало более красивой и элегантной формы, чем у русских гусар Александра Первого.
Но, наверное, именно она и была самой дорогостоящей (кроме рыцарских лат, конечно) и нефункциональной из всех. Особенно для офицеров: раз уж в гусарах – будь любезен, чтобы белый приборный металл являлся натуральным серебром, а жёлтый – золотом. Так что какой-нибудь корнет Мариупольского гусарского носил на себе значительно больше золота, чем Портос на своей знаменитой перевязи.
Служба в любом гусарском полку была возможна только для самых состоятельных дворян того (этого?) времени. Только Лейб-гвардии Конный и Кавалергардский в этом плане были более затратными.
Именно по этой причине знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова, служила не в гусарах, как думают многие благодаря фильму Рязанова, а в Литовском уланском – там дешевле быть офицером…

Мы с Глебовым спешились, и он повёл меня к группе офицеров.

Мы с Глебовым спешились, и он повёл меня к группе офицеров. Среди них выделялся один, в тёмно-синем мундире с жёлтым воротником. Явно он и является «пациентом». Форма совершенно не российская.
Между гродненцами и пленным шло оживлённое общение.
Французский я за два года, конечно, слегка освоил, но где-то «на троечку».
Пленный офицер стоял ко мне спиной, но подойдя поближе я смутно почувствовал, что его голос мне знаком, как и пластика движений. Да-да, даже когда человек стоит, то он всё равно двигается: телом, руками, головой… Всё это неуловимо, но имеет место быть… И голос…
Даже моего знания языка хватило, чтобы в общем смысле понять фразу, которой заканчивал свою тираду французский офицер. Что-то типа: «Я был чемпионом своего полка, месье. И если вы вернёте мне шпагу, или возьмём хотя бы учебное оружие, то, почти наверняка, выйду победителем в поединке с любым из вас…».
Я не ошибся.
- (здесь будет по французски)*

* - А со мной рискнёте скрестить клинки, мэтр Жофрэ?

Бывший Лёшкин гувернёр вздрогнул даже ещё не увидев меня – или голос узнал (хоть я с ним никогда на его родной «мове» не общался), а может напрягло провокатора имя, под которым он прожил в России несколько лет. Скорее второе – когда он повернулся и увидел того, кто к нему обратился, на лице француза изобразилось чёрти что. Явно не ожидал встретить здесь старого знакомого.
Но соображает, гадёныш, мгновенно, я бы на его месте чёрта с два столь стремительно успел придумать такую «единственную», хоть и временную отмазку:
- Месье! Я видел этого господина в штабе маршала Удино. Это шпион!
- Да что вы говорите, господин Жофрэ! – я перешёл на английский. – И когда это было?
- Я никакой не Жофрэ – моя фамилия Санес, - продолжал ломать дурочку мэтр.
- Господа! – обратился я к гусарским офицерам, находившимся в некотором ошалении. – Этот человек – бывший гувернёр в имении моего тестя подполковника Сокова. Учитель его сына, Алексея Сергеевича, с которым знаком и ваш боевой товарищ, поручик Глебов.
Прошу прощения, что не представился сразу: капитан Демидов, прибыл из Четвёртого корпуса для обучения ваших пионер.

Пошёл резать мясо и готовить маринад. Завтра с утра может пару кил добавлю, но у нас традиционная "маёвка" - шашлыки, со всеми втекающими...