Предупреждение:
Описание действий немцев на территории СССР взято мной из нот НКИД СССРот ноября 1941, января и апреля 1942 гг.. а также из материалов Нюрнбергского процесса. НЕРВНЫХ И ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫХ ПРОШУ ПРОПУСТИТЬ ЭТУ ГЛАВУ!

Глава 6

…В родное местечко братья Левинзоны и Фидельман попали лишь следующим утром. Сперва они вернулись к тому месту, где были закопаны остальные винтовки,  потом осторожно шли, обходя места, где могут оказаться немцы, а когда не буквально нос к носу столкнулись с разъездом немецких разведчиков-мотоциклистов – приняли бой. Несмотря на отчаянное сопротивление Иосава…
- Фима! Я отказываюсь участвовать в этой авантюре! Почему ты все время стреляешь в людей? Да еще сбиваешь с толку приличного молодого человека, наверняка – из хорошей еврейской семьи!
- Йося, ничего что у мальчика на груди комсомольский значок? И мальчик служит в пограничниках?
- Это не имеет значения! Ты дурно влияешь на него. Он бы уже давно мог договориться с немцами…
- Товарищ Левинзон, вы меня, конечно, извините, но ведь немцы меня повесили за ноги! Я с ними должен после этого договариваться?
- А кто просил вас, молодой человек, кидаться на солдата и бить его по голове прикладом? Вот вас и наказали.
Правда, последние слова Иосав произнес уже значительно менее уверенным тоном.
- Йося, не смеши меня и товарища пограничника! Хороши же твои «вежливые и воспитанные» немцы, если так поступают с пленным…
- Фима, кто-то совсем недавно убил пленного. Это был не ты?
Ефим хмыкнул:
- Йося, я просто убил его, а не вспорол живот, привязав к муравейнику. По-моему, есть разница между тем, что сделали они с нашим молодым товарищем, и тем, что сделал я. Ты думаешь иначе?
Иосав действительно думал иначе, но решил не спорить о частностях, а перейти сразу к главному:
- Послушай Фима. Я сейчас скажу тебе одну важную вещь, а ты – ты можешь даже выстрелить в меня из своей винтовки, но все равно будешь должен признать мою правоту!
Иосав выпрямился и гордо прошелся, точно командир, перед Ефимом и Михаилом, изумленно взиравшими на преображение священника:
- Евреи – мирный народ, потому что всегда находятся под защитой Бога! И если еврей хватается за оружие, то это обычно скверно для него кончается. А вот если еврей взыскует Божьей защиты, то все для него будет хорошо. И я не позволю тебе, Фима, и вам, молодой человек, сбивать с пути тех, кто под Высшей защитой! Я употреблю все свое влияние, я буду взывать к разуму, к чадолюбию, наших людей с тем, чтобы они не вздумали идти за вами, глупцы, по дороге войны, горя и страданий. Любой мир – даже самый плохой! – лучше самой замечательной войны…
Бригадный комиссар и пограничник шли следом за раввином, который уверенно вел их по лесу к местечку. Вот уже показались вдалеке крыши утонувших в зелени домов, вот уже можно разглядеть невысокие плетни, вот…
-… И потому я говорю тебе, Фима, и вам, молодой человек: не смейте устраивать у нас вашу ужасную пропаганду! Вы, конечно, можете забрать с собой Наума Фельдмана и Яшу Минскера, но остальных…
- Товарищ бригадный комиссар, – неожиданно перебил разошедшегося Иосава  Фидельман. – Странно: собак не слышно…
Ефим прислушался, но ничего не услышал: Иосав продолжал вещать. Он дернул брата за рукав:
- Йося, помолчи, пожалуйста! Мальчик прав: собаки молчат. Это странно…
- Почему? – удивился Иосав. – Я – не чужой, зачем же им на меня лаять?
- А я?
- К тебе они могли привыкнуть…
- За один день? Я бы засмеялся, но мне не смешно. И потом: с нами пограничник…
Иосав задумался. Как ни неприятно было это признавать, но брат и юнец в зеленой фуражке были правы. Собаки молчали, и это было странно…
В местечко они вошли осторожно, крадучись. Впереди – Ефим, с винтовкой наизготовку, следом – нервно озирающийся Иосав, замыкающим – Фидельман с пулеметом наперевес. Около второго от границы местечка дома, Ефим остановился. Молча показал на распахнутую дверь, на выбитые стекла окон.
Иосав нерешительно открыл калитку и подошел к крыльцу:
- Хирш, ты дома?
Молчание.
- Кто-нибудь есть дома?
Молчание. Иосав нерешительно поставил ногу на ступеньку, обернулся, просяще посмотрел на брата. Тот кивнул, сделал знак Фидельману и бесшумно приблизился к дому. Огляделся и исчез в распахнутой двери. Иосав и и Михаил молча ждали его возвращения.
Ефим появился внезапно. Схватил за рукав растерявшегося Иосава и потащил его в дом. Пинком распахнул покосившуюся дверь в комнату:
- Смотри! Это защита твоего Бога?!
Иосав зажал рукой рот. Прямо перед ним на полу лежало тельце двухлетнего внук Хирша – Муси. Живот ребенка был вспорот и по лоскутному половичку расплывались осклизлые синеватые внутренности …
Чувствуя, как живот скрутили рвотные спазмы, раввин отвернулся. Лучше бы он этого не делал! Прямо на него, не мигая, уставилась голова жены Хирша, Ривки. Спутанные седоватые волосы были в крови, а кроме головы ничего и не было. Ниже шеи висели какие-то кровавые лохмотья, но где тело бедной женщины Иосаву не ответил бы никто…
Раввин выбежал из дома на улицу. Его мучительно вырвало пустым желудком, но не это было самым страшным. Самым страшным было осознание того, почему молчали собаки в местечки, почему не было слышно ни одного голоса…
- Боже! Бог Израиля!! За что ты оставил нас?!!
Ефим и Михаил, оставив раввина, двинулись дальше, в надежде, что найдется хоть кто-то живой. Но везде было одно и тоже: убитые собаки, убитые маленькие дети, пустые дома… Внезапно Фидельман шарахнулся назад.
- Миша, что с вами? Мать моя!..
На здании сельсовета вместо флага висел человек. Вернее – останки человека. Лишь подойдя поближе, Ефим Левинзон смог разобрать, что это был единственный комсомолец местечка Яков Минскер. Он был абсолютно голый, но казалось, что на нем ярко-алые штаны – с ног до пояса кожа была содрана. Глаза Яше выкололи должно быть еще при жизни, а на лбу вырезали «Щит Давида» .
Но это было еще не все. На самой площади лежал сгоревший заживо человек. Должно быть председателя сельсовета Наума Фельдмана облили бензином и подожгли, а потом любовались как мечется и кричит сгорающий заживо человек. В Туркестане Ефим видел, что творили басмачи, но от европейцев ожидать чего-то подобного он не мог. «Цивилизованные и культурные немцы, – вспомнил он слова брата. – Правильно товарищ Сталин говорил о прогнившей западной цивилизации. Они же в дикарстве даже диких туркестанцев перещеголяли…»
Неожиданно его слух уловил какой-то странный звук. Будто мяукала кошка. Ефим огляделся. Возле стены сельсовета неудержимо рвало Фидельмана, но звук был не оттуда…
- Товарищ младший сержант, вы не могли бы прекратить?..
Михаила это просьба удивила настолько, что он смог справится с рвотными позывами и смолк. Ефим прислушался. Положительно, звук шел откуда-то слева. Держа наперевес винтовку с примкнутым штыком, Левинзон двинулся туда, где, как он помнил, находилась деревенская кузница…
…Перед кузницей на земле валялась обнаженная молодая женщина с окровавленными ногами и вырезанными грудями. А у стены кузни дергался и тихо скулил кузнец – гигант Мошка. Шагнуть к своей жене он не мог: руки и ноги его были прибиты гвоздями…
Покуда Михаил и Ефим вынимали гвозди и бинтовали несчастного, Мошка сбивчиво рассказывал, что именно произошло в местечке…
- Они на грузовиках приехали… сразу погнали на площадь. Кто не мог идти – убивали… Они Ханну за титьки… а я – за молот.  Голову одному проломил, а они… прибили меня и по лицу били, чтобы смотрел… Они ее все… а потом резать начали…Она кричит, а они ее режут… Потом на площади закричали… Долго кричали… А Ханна молчала… У соседей тоже кричали… Там Фира беременная… Йошку в Красную армию взяли, а Фира одна осталась… Долго кричала…
Ефим уже не слушал заговаривающегося кузнеца. Он бежал в соседний дом, вихрем влетел внутрь… И понял, что торопиться было уже поздно…
Молодая женщина, на последних месяцах беременности тоже была изнасилована. Но видно немцам этого показалось мало. Они привязали несчастную к постели, разбили стекло на фотографии ее мужа – молодого нескладного паренька в красноармейской форме и воткнули осколки в живот страдалице, укрепив фото между ними. Смотри, мол, на своего муженька…
Выйдя из дому Фиры, бригадный комиссар увидел Иосава, который склонился на Мошкой и что-то утешающее говорил. В голове у Ефима помутилось. Он подошел к брату, рванул его за лацканы пиджака, разворачивая к себе:
- Евреи под защитой бога?! Ты так говорил?! Смотри, Иосав, хорошо смотри! Вот они, не взявшиеся за оружие, взыскавшие божьей защиты! Это твоя защита?!!
С губ Ефима летели капли слюны. Иосав мотался в его руках, словно тряпичная кукла…
- Я обрек своего сына на вечные муки?! Плевать и я, и он хотели на эти муки, если в жизни бог дозволяет такое! Кому он нужен, твой бог, если люди из-за него не защищаются сами, а он защитить их не в состоянии?! Кому, я тебя спрашиваю?!!
Ефим разжал руки, и Иосав отлетел в сторону на несколько метров. Он упал на колени и…
- Боже! Бог Израиля! Дай своему народу силу сражаться с врагами! Боже, Единый! Не оставь нас своей милостью и укрепи наши руки и наши сердца!..
Ефим и Михаил застыли в изумлении. Задняя стена сельсовета, обращенная в сторону кузни, вдруг задрожала, очертания ее расплылись, подернулись серым туманом. Клубы тумана быстро темнели, и вдруг из них шагнул человек. Щурясь от солнца, огляделся и, упав на колени, горячо заговорил на незнакомом языке. Иосав машинально перевел:
- Благословен будь Бог детей Израиля! Единый, тебе возносим хвалу, что не оставил нас своей милостью!..

Верно, но иудаизм почти всегда принимал следующую догму: война неевреев - дело неевреев и только их. С точки зрения иудаизма, правоверному еврее невместно влезать в разборки неевреев: пусть выясняют свои отношения сами!