- Вот ты убежал, а ну как сестре помощь нужна.
- Так она сама сказала, чтобы уходил.
- Ну, раз сама… Будем считать, что ты за помощью отправился. Пошли обратно.
- Пошли. А ты поможешь?
- Постараюсь. Тарас один?
- Не, с ним ещё трое, гады… Дерутся.
Понятно, судя по отсутствию синяков, видно парнишке пинка отвесили.
- Тебе лет-то сколько?
- Взрослый уже.
- А конкретно?
- Двенадцать.
- И правда взрослый.
За разговором дошли до деревни. Была она небольшая, домов на пятнадцать-двадцать, так сразу и не разберёшь.
- Где ваш дом?
- Вон, второй с краю, с синими наличниками.
Дом, как дом. Не жировал похоже председатель.
- А крайний чей?
- Бабка Матрёна там живёт, одна. Муж её, дядька Филипп, и Колька с Пашкой на фронте.
- Значит не выдаст если что, поможет?
- Не в жисть не выдаст.
- Хорошо, тогда давай к ней, узнай обстановку и обратно.
- Может сразу пойдём, морды им набьём.
- Боюсь, одними мордами не обойдётся. Сейчас мне идти нельзя, это тебя кто заметит, внимания не обратит. Ты теперь моя разведка – всё узнай и доложи.
- Понял. Узнаю и доложу.
Ваньки не было долго. Вернулся уже как стемнело, весь в слезах.
- Боец, отставить распускать нюни, докладывай.
- Они Машку… Избили… Она в подвал спряталась… Они самогонку пьют… Грозятся полы сломать… Или поджечь… Она плачет…
- Всё, слёзы вытер, боец! Пошли!
- Мы их убьём?
- А хочешь?
- Да!
- Тогда убьём.
До деревни дошли тихо, никто даже не гавкнул. В огне крайней избы теплился огонёк ни то свечи, ни керосиновой лампы, горевшей на минимуме. Ванька стукнул в окно, после чего оно бесшумно растворилось.
- Вот, баба Матрёна, привёл.
- Иди, соколик, посторожи, как бы нас кто не увидел.
Бабка Матрёна, оказавшаяся моложавой женщиной лет до сорока, поглядела вслед пацану, и дождавшись пока тот скроется за углом. поманила меня к окну.
- Вы кто будете?
- Партизан.
- Один?
- Да, - решил я не наводить тень на плетень.
- Зря, уходите.
- Не-а.
- Их четверо. Сами погибните, девочке не поможете…
- Меня уже хоронили. Я на их могилах ещё спляшу. Хотя мрази этой могилы не положены. Что там?
- Машу Тарас ссильничал. Кричала сильно. Потом видно вырвалась или он сам отпустил, в подвале заперлась. Сейчас они пьют в доме, ржут, кричат что если замуж за Тараса не хочет, то они так её… Все вместе.
- Точно в подвале?
- Точно.
- К окнам не подходите.
Хотелось не убивать, а рвать глотки. Зубами.
- Вань, показывай дорогу. Собаки нет?
- Убили Полкана.
Забор между участками был хлипкий и дырявый, потому прошли легко. Света в доме хватало. Слышался хохот, пьяные мужские голоса и звон посуды.
- Маша, Машенька, - пацан подполз к небольшому окошку в фундаменте и жарко шептал.
- Ванька, уходи немедленно, уходи…
- Мария, - отодвинул мальчишку в сторону и тоже зашептал. – Всё будет хорошо, не бойтесь. Спрячьтесь в самый дальний угол и ничего не бойтесь. Худшее уже позади.

Сначала хотел этим пирующим гранату бросить, типа строго по канону: получи… гад, гранату! Но послушав, что происходит внутри, план решил изменить. Надо было видеть лицо мальчишки, когда, расстегнув ремень, снял камуфляжную куртку и штаны, надел пилотку и снова подпоясался, предварительно сдвинув кобуру с Браунингом на пузо, по-фашистски. Жаль зеркала нет, но бравый унтерштурмфюрер должен смотреться здесь феерично, даже в полевой форме.
- Рот закрой, жук майский залетит.
- … так осень.
- Всё равно закрой. Стоишь здесь, сторожишь ранец и шмотки, если будет стрельба, а я через минуту тебя не позову, убегай.
Не убежит, видно. Мужик. Лады, теперь и мы пошли. Интересно дверь не заперта, а то стучаться как-то не в жилу, из образа выпаду. Дверей оказалось две и обе нараспашку – вам же хуже.
- Встать! Смирно! (Здесь позже будет по-немецки.)
Оружия в руках у меня не было, вдруг эти уроды форму не разглядят, но автомат я повесил так, будто придерживаю ствол рукой, чтобы время реакции было минимальным.
Гоголь, немая сцена.
- Встать, русские свиньи! – срываюсь на фальцет и вытаращиваю глаза. Выглядеть должно страшно, особенно с пьяных глаз. Сработало, вскакивают как миленькие. Если бы знал, что такие тормоза, сразу стрелять стал бы. Кстати, теперь можно и ствол достать. Рву застёжку кобуры и выдёргиваю Браунинг, одновременно надрываясь в крике.
- Уроды, свиньи, расстреляю…
Струхнули, но к оружию не дёргаются, а до винтовок им достать – только руку протянуть, две прямо к столу прислонены, значит всё правильно делаю. Теперь просто машу пистолетом, изрыгая все немногие известные мне немецкие ругательства. Ага, успокаиваться стали.
- На колени!
Не понимают. Попробуем по-русски.
- Колейны! Встайт ня колейны!
Один похоже сообразил, самый трезвый наверно и самый молодой, скорее всего Тарас и есть. Остальным лет за тридцать. Вот и прочие ножки подломили – теперь не разбегутся, не спрячутся. Перестаю безумно размахивать пистолетом и навожу ствол на крайне правого от себя. Бах! Пуля попадает в середину груди и валит полицая на пол. Перевожу ствол левее, потому справа и начал, что так удобнее, ну и Тарас крайний слева. Бах! Второй валится. А вот третий соображает быстро, когда нацеливаю ствол на него, тот уже в полуприсяде отталкивается руками, потому и получает пулю прямо в темя. Бах!
Вот и последний!
- Гражданин начальник, нет!
Ты смотри, пьяный-пьяный, а сообразил.
- Господин офицер, не стреляйте!
Не хрена он не сообразил, зэковская привычка сработала, условный рефлекс.
- Не стреляйте, не стреляйте, не стреляйте…
Даже заплакал. Раньше надо было… и плакать и думать.
- Иван, бегом.
Ванька ворвался в дом с двумя «колотушками» в руках. Вот стервец, ранец распотрошил.
- Тебе кто разрешал по вещам лазить? Ну-ка положь на пол. Вот так! Сестру вытаскивай и выводи отсюда.
- В-в-ванька? – Тарас смотрел на нас круглыми глазами, даже подвывать забыл.
- Да, конец тебе пришёл, сволочь, - пацан сжал кулаки и двинулся на, стоящего на коленях, мужика. Тот попытался отползти, но упёрся спиной в стол, покачнув его, отчего стоявшая на столе бутыль с самогоном упала, и мутная жидкость полилась на пол.
- Отставить, боец, выполнять приказ.
- Он… на люке.
Ага, точно, правое колено Тараса стояло на деревянном люке, уже изрядно поломанном, белеющем свежими сколами – видно пытались взломать.
- Ты, ползи в угол. На коленях!
Когда Тарас отполз в сторону, Ванька, не обращая внимания на уже натёкшую из трупа лужу крови и двоих хрипящих недобитков, подбежал к люку и закричал.
- Маша, Машенька, выходи! Всё уже! Всё!
С минуту в подполе раздавались какие-то звуки, видно девушка здорово забаррикадировалась, затем люк открылся, и показалась голова увенчанная копной растрепанных спутанных  волос. В это время расползающаяся по полу красная лужа дошла до края люка и кровь начала стекать в подпол. Увидев это, девушка дёрнулась и ударилась затылком о край отверстия. Рот открылся, чтобы издать крик, но тут она рассмотрела лежащие на полу трупы и скорчившегося у стены Тараса. Вместо крика рот исказила торжествующая гримаса, сделавшая симпатичное лицо на секунду страшным. Стоящий на коленях парень, увидев эту метаморфозу, вжался в стену.
На Марану похожа, вдруг почему-то подумал я, не на ту как её язычники изображают, а настоящую – прекрасную и страшную одновременно. Блин, какая ерунда в голову лезет, где я мог бы настоящую Марану увидеть?
Между тем девушка уже выбралась с помощью брата из подпола. На ней была какая-то старая рваная телогрейка, наброшенная прямо на голое тело. Видно так прямо и сбежала, а рваньё это уже в подвале нашла. Вдруг Маша замерла, взгляд её уткнулся в разворошенную постель. Взглянув туда же, отчётливо увидел ярко красное пятно на белом постельном белье. Девушка всхлипнула, закрыла лицо руками и выбежала из избы.
- Иван, найди для сестры одежду и быстро за ней.
Мальчишка бросился к шкафу, распахнул дверцы, схватил охапку каких-то висящих там шмоток, и бросился вслед. Пора закругляться.
- Добей, - я махнул стволом в сторону двух ещё живых полицаев.
Тарас глянул на прислонённую к столу винтовку, затем на висящий на спинке стула ремень с кобурой, и уже потом на меня.
- Так добей!
- Ага, ага…
После первого же удара ногой изо рта полицая хлынула кровь. Второй удар, третий… пятый…
- Хватит, готов уже. Второго.
Второй был в сознании и попытался вцепиться в ногу Тараса, поймав её после удара, но сил у него было мало, поэтому нога была выдернута, и удары посыпались один за другим. Минуты три раздавалось хеканье одного и стоны другого. Наконец избиваемый затих, а его палач стоял, тяжело дыша и не глядя на вымазанные по колено в крови ноги. Во взгляде полицая была надежда остаться в живых, ради этого он готов был сделать всё.
- На колени.
- Не надо.
- На колени!
Тарас рухнул, но продолжал смотреть на меня и тянуть руки.
- Не убивайте, гражданин начальник. Я верой и правдой… Я всё что хотите…
За спиной раздались шаркающие шаги.
- Она во всём, стерва, виновата… Я же по хорошему хотел… В церкви… А она, комсомолка хренова…
Из-за моей спины протянулась тонкая дрожащая рука и попыталась вцепиться в пистолет. Я перехватил оружие за ствол левой рукой, а правой поймал холодную кисть, вложил в ней рукоятку Браунинга, и накрыл сверху своей. Отпустил левую, наводя ствол на цель. Тонкий указательный палец, так же накрытый моим, благо размер спусковой скобы позволял, потянул крючок, но вдруг застыл. Первым желанием было надавить ещё и помочь, но я его переборол.
- Суки… - полицай попытался вскочить, но в этот момент палец пришёл в движение.
Бах! Пуля ударила Тараса в пах и бросила обратно. Бах! Бах! Бах! Бах!
- Всё, достаточно. Он уже мёртв.