Глава 2

- С-слушай, а может, п-подарить ей ож-жерелье?
- Она же мавка, а мавки украшений не носят.
- З-знаю, но, м-может быть, в виде и-исключения б-будет носить?
- Сомневаюсь. Мы как-то затронули тему украшений, так она заявила, что драгоценности нужны только тем женщинам, которым не достает природной привлекательности.
- Н-ну эт-то она, п-по-моему, с-слишком. Л-ладно, украшения о-отпадают, что т-тогда?
Мы с Ратибором сидели за небольшим столиком в рефектории на пятом ярусе корпуса естествознания и с аппетитом поглощали столь вредные, по словам Мириллы, продукты. Одновременно мы пытались решить проблему подарка для мавки по случаю присвоения ей степени бакалавра. В голову не приходило ничего путного, до начала практических занятий по кристалловедению у меня оставалось полчаса, а вечером я должен был появиться дома с подарком – хоть умри, но должен. Ратибор искренне пытался мне помочь, но дальше банальных «украшений – книжек – благовоний» дело у нас не двигалось.
- М-может, что-н-нибудь из оружия? – оживился Ратибор. – Н-ну, д-дарсийский к-кинжал там… - и тут же умолк, сообразив, что сморозил глупость. Мирилла великолепно разбиралась в холодном оружии, которым владела с поразительной виртуозностью, и уже который год сохраняла за собой звание чемпиона университета по асимметричным клинками. В коттедже, где она жила (по традиции, университет предоставлял отдельное жилье каждому выпускнику, который оставался на преподавательской работе в его стенах) все ковры в гостиной были увешаны всевозможными палашами, мечами, рапирами, саблями и прочим железом, призванным отправлять в мир иной ближнего своего. При этом сама мавка предпочитала жить у меня в общежитии, и на все мои робкие попытки предложить перебраться к ней неизменно отвечала: «Женщина должна жить в доме мужчины. Если мужчина перебирается в дом женщины, то это уже не мужчина, а альфонс». Поэтому большую часть времени ее коттедж пустовал, и только по большим праздникам, когда предполагалось много гостей, мы на пару дней переселялись в ее жилище. Так вот, дешевый клинок я просто не мог ей подарить, а на приличный типа упомянутого Ратибором дарсийского не хватило бы моей годичной стипендии.
Какое-то время мы с другом бездумно пялились друг на друга, потягивая газированную простоквашу, когда вдруг мой взгляд остановился на незнакомой мавке, в одиночестве обедавшей за соседним столиком. Наверное, Ратибора посетила та же идея, поскольку мы, не сговариваясь, подскочили с места и быстренько подсели к незнакомке.
- Приятного аппетита, простите за вторжение, - начал я. – Меня зовут Велимир, я «магик», а это Ратибор, «естественник». Нам нужна ваша помощь.
Нисколько не удивившись, мавка серьезно кивнула и, сделав небольшой глоток горячего шоколада, проворковала:
- Очень приятно. Ависса, теолог. Чем могу помочь?
Мы с Ратибором переглянулись. Впервые встречаю мавку-теолога. Интересно, и как ее занесло в «духовники»? Ладно, это потом. Сейчас есть более насущные дела.
- Видите-ли, у нашей подруги-мавки знаменательное событие, и мы хотим ее поздравить. Вкус у нашей подруги очень специфический, и не хочется попасть впросак. Не могли бы вы, как мавка, порекомендовать нам что-либо в качестве подарка?
- М-да, насколько я знаю Мириллу, угодить ей действительно непросто, кивнула Ависса.
Я чуть не поперхнулся:
- Откуда вы знаете, о ком идет речь?
- Ну, это несложно. Во-первых, мавок в университете не так уж много. Во-вторых, за последнее время только у Мириллы было событие, которое можно назвать знаменательным – присвоение степени бакалавра. А в третьих, вы что же, думаете, во всем Славгороде найдется еще одна пара человек–мавка, в которой мужчину зовут Велимир?
Наверное, вид у меня был ошарашенный, впрочем, Ратибор тоже казался изумленным. Ависса некоторое время, явно наслаждаясь нашим замешательством, переводила взгляд своих фиолетовых глаз с одного на другого, потом не выдержала и рассмеялась. Тот, кто когданибудь слышал смех мавки, меня поймет – стоило больших усилий сдержать некую часть организма, которой вдруг приспичило проснуться и поглядеть, а кто же это так заливисто смеется? Зная о подобной реакции на их смех, мавки вообще стараются в присутствии чужих смеяться пореже, чтобы не вгонять собеседника в краску.
Взяв себя в руки, я попытался придать своему лицо спокойно-вежливое выражение и спросил:
- Уважаемая Ависса, так вы можете нам помочь в этом вопросе?
Мгновенно посерьезнев, мавка некоторое время задумчиво катала хлебный мякиш длинным пальцем с острым ногтем по скатерти, затем решительно тряхнула копной иссиня-черных волос и поднялась.
- Хорошо. Понимаю, что это срочно, так что идемте со мной.
- Куда, - уже на ходу поинтересовался я. Ратибор несся следом.
- Увидите, - коротко бросила Ависса через плечо и, выскочив на балюстраду, резко свернула направо.

Странно, мне казалось, что за пять лет обучения в университете я исследовал все его самые укромные и потайные уголки. Однако место, куда привела нас Ависса, я видел впервые. Судя по всему, Ратибору здесь тоже бывать не приходилось, хотя, как мне кажется, мы неоднократно проходили мимо этой небольшой лавчонки, попросту не обращая на нее внимания. Небольшая, вросшая в землю хижина, над входом – полустертая надпись по-славски и на языке Герцогства: «Всякая всячина».
Толкнув дверь, мавка нырнула в темный провал, мы с Ратибором последовали за ней. К моему удивлению, внутри оказалось чисто и довольно уютно (я уже приготовился узреть покрытую паутиной покосившуюся мебель и замшелого скелета в придачу). В мягком свете масляной лампы (такую я видел только в деревне – в Славгороде с незапамятных времен пользуются световыми кристаллами) тускло отблескивали какие-то стеклянные бутылочки, аккуратно расставленные на потемневших от времени, но удивительно чистых стеллажах. За небольшим прилавком, откинувшись на резную спинку стула, дремал древний старичок в потертом, но аккуратном камзоле. При нашем появлении он встрепенулся, смущенно кашлянул и живенько поднялся. Вежливое выражение на его лице мгновенно сменилось радостной улыбкой, когда он заметил нашу спутницу.
- Ависса, радость моя, ты ли это? – от неожиданности я подпрыгнул – басу старичка мог бы позавидовать оперный певец.
- Здравствуйте, мэтр, - Ависса тепло и искренне обняла хозяина лавки и запечатлела поцелуй на его лысине.
- А я уж не чаял тебя сегодня увидеть. Собрался уже закрывать лавку. А что это за достойные юноши с тобой?
- Знакомые, - односложно бросила мавка, делая за спиной нам знак рукой – мол, не вмешивайтесь.
Старичок, похоже, тут же потерял к нам всякий интерес. Вновь повернувшись к мавке, он оживленно залопотал на каком-то незнакомом наречии. Мавка отвечала ему на том же языке. Я тщетно пытался определить, что за диалект, повернулся за помощью к Ратибору (насколько я помнил, мой друг свободно изъяснялся на всех восьми официальных языках Короны плюс понимал еще с дюжину малых наречий), но тот только беспомощно пожал плечами.
Тем временем, внимательно выслушав мавку, старичок на секунду задумался, затем кивнул и исчез за дверью, очевидно, ведущей в подсобку. Не было его минуты три, я уже начал нервничать, когда хозяин лавки наконец появился, торжественно неся в руках какой-то сверток. Улыбаясь, он протянул его Ависсе, но та молча сделала отстраняющий жест рукой и указала на меня. Старичок прищурился, оглядел меня с ног до головы, словно оценивая, затем кивнул и рысцой подбежал ко мне.
- С вас пять гривень, молодой человек, - пробасил он, протягивая мне сверток. Я машинально взял его в руки и чуть не уронил, такой он оказался тяжелый.
- А что там, - осторожно поинтересовался я.
- Тебе нужен подарок для Мириллы или нет? – резко спросила Ависса. – Если нужен, тогда расплачивайся и забирай. Не нужен – отдавай обратно.
Удивленно переглянувшись с Ратибором – и с чего это вдруг на мавку нашло? – я молча отсчитал пять гривенных монет и протянул старику. Тот, не сводя с меня взгляда, принял монеты и сунул в карман камзола. Некоторое время мы молча таращились друг на друга, потом вдруг хозяин лавки сделал мне знак подождать, снова метнулся в подсобку и через мгновение выскочил обратно, протягивая мне какой-то желтоватый камень размером с кулак младенца.
- А это зачем? – чуть отступив назад, поинтересовался я.
- Бери. Пригодится. Бесплатно, - пробасил старичок, ткнул камень мне в руку и повернулся к Ависсе. Похоже, не только меня удивило поведение хозяина лавки – в глазах Ависсы плескалось изумление c некоторой долей замешательства.
Став вдруг чрезвычайно неприветливым, старичок повернулся к нам спиной и буркнул:
- Все, лавочка закрывается. Будьте здоровы.
Все так же недоуменно глядя на старичка, Ависса поклонилась ему и, сделав нам знак рукой следовать за ней, вышла из лавки. Уже снаружи, она повернулась к нам и, виновато улыбнувшись, сказала:
- Простите меня за вынужденную резкость. Мэтр человек замечательный, но непредсказуемый. Все висело на волоске, но, слава Богам, все обошлось.
- Что висело? – не понял я. – И что это он мне продал?
- Что продал – Мирилла поймет. И, поверь, оценит. А что висело – ну, это не имеет значения.
- Хорошо, а тогда это что? – я протянул ей камень. Сейчас, в лучах вечернего солнца, он показался мне интересным. Вроде бы ничего особенного, но наметанный взгляд кристалловеда тут же отметил целый ряд деталей, уж никак не вяжущихся с понятием «простой».
- Честно, не знаю, - похоже, Ависса говорила искренне. – Разберись, ты же кристалловед.
Я уже собрался спросить, откуда она знает мою специальность, но вовремя спохватился – наверное, оттуда же, откуда знает все про меня и Мириллу.
- Ну, мне пора, - Ависса коснулась моей руки ладонью. – Занятия начнутся через пять минут, нужно еще добраться.
Повернувшись к Ратибору, она некоторое время изучающе смотрела ему в лицо, затем, подавшись вперед, быстро скользнула губами по его щеке.
- А с тобой мы еще встретимся.
С этими словами она гибко развернулась и растаяла в тени деревьев. Ратибор смотрел ей в след, и на его лице расцветала неуверенная улыбка.
- Ну брат, ты попал, - хлопнул я Ратибора по плечу.
- В-в с-смысле? – словно пробуждаясь, повернулся он ко мне.
- Именно со слов «Мы с тобой еще встретимся» пять лет назад и начался мой совместный с Мириллой жизненный путь. Ладно, помчались, а то магистр Луговой мне голову оторвет…

- А, здравствуйте, здравствуйте, уважаемый мастер Клен, спасибо, что все-таки соизволили почтить своим присутствием наше недостойное общество. Пожалуйста, проходите, усаживайтесь поудобней, ни в чем себе не отказывайте…
Придав своему лицу выражение искреннего раскаяния, я как можно незаметнее просочился мимо распинавшегося магистра и быстренько уселся рядом с Диуной, показавшей мне язык. На этот раз русалка была облачена в мешковатый рабочий комбинезон, тем не менее сидевший на его обладательнице с необыкновенным изяществом. Свою робу я успел натянуть перед дверью в лабораторию, и теперь лихорадочно затягивал ремешки на запястьях, чтобы обеспечить плотное прилегание в этих местах рукавов к коже. Вообще-то до начала занятий оставалось еще минуты две, но магистр Луговой требовал, чтобы студенты в полном рабочем облачении находились на местах за пять минут до начала, дабы «до последней секунды использовать то ничтожное время, которое нерасторопными планировщиками учебного процесса отводится на столь тонкое и филигранное дело, как работа с магией кристалла». То же самое относилось и к завершению занятий – уборка рабочих мест и освобождение от комбинезонов начиналось только после горна.
Магистр Радек Луговой относился к незаурядным личностям – это признавали даже те, кто его недолюбливал за язвительность и некоторую несдержанность в выражениях. Навысокого роста, худощавый, с небольшими усиками под ястребиным носом, он меньше всего напоминал маститого ученого, коим был в действительности – скорее, карточного шулера или «аристократа-карманника», промышляющего в среде почтенной публики.  Коричневый рабочий комбинезон с серебряными магистерскими позументами сидел на нем как вторая кожа, а узкие ладони с длинными пальцами так и порхали над кристаллами, подчиняя их своей воле. Никто не знал, сколько лет ему в действительности – выглядел он на пятьдесят, но если открыть, например, учебник «Основы кристалловедения», автором которого является Луговой, и внимательно прочитать титульную страницу, можно обнаружить, что первое издание данного учебника относится к 873 году, то есть более ста лет назад. Возможно, Луговой принадлежал к той редкой породе людей, которые ухитряются стать если не бессмертными (такое бывает только в сказках), то, по крайней мере, долгожителями.
Сквозь плотно прикрытую дверь лаборатории донесся приглушенный звук горна, возвещавший о начале занятий. Когда-то эту функцию выполнял колокол, но теологи воспротивились, поскольку колокол всегда являлся неотъемлемой частью некоторых ритуалов целого ряда конфессий, так что руководство университета вынуждено было перейти на подачу сигнала с помощью горна, для чего в штат ввели должность горниста, которую, как правило, занимали вышедшие в отставку военные оркестранты.
- Ну-с, молодые люди, приступим, - как всегда, когда дело касалось любимого предмета, из голоса магистра напрочь исчезали язвительные нотки. – Сегодня нам с вами предстоит освоить комбинированную магию кристаллов. Вы скажете, что в прошлом семестре мы уже это проходили. Совершенно верно. Но тогда, если помните, мы работали, в основном, с кристаллами, так сказать, естественного происхождения. На сегодняшнем занятии мы обратимся и к кристаллам искусственным, то есть созданным руками разумных существ…
Здесь я позволю себе сделать некоторое отступление и попытаюсь объяснить, что же такое магия кристалла. Те, кто непосредственно не сталкиваются с этой темой, считают, что к кристаллам относятся только всевозможные поделочные, полудрагоценные и драгоценные камни. В действительности, это не так. Очень многое из того, что нас окружает, обладает кристаллической структурой: гранит, сталь, бронза, латунь, прочие металлические сплавы, керамика и тому подобное. Более того, кристаллическая структура присуща и целому ряду органических соединений, в том числе относящихся к миру живых. Микробы, вирусы, которые можно разглядеть только в микроскоп с линзами из специально отшлифованного кварца, обработанного магией, некоторые простейшие – все это примеры «живых» кристаллов. Вполне понятно, что с живым работать намного сложнее, чем с неживым, поэтому знакомство с кристалломагией начинается с горного хрусталя, плавикового шпата и прочей петрографии. После того, как освоено это направление, студенты переходят к знакомству с полудрагоценными и драгоценными камнями, кои, в действительности, являются ни чем иным как модификацией силикатов, глинозема и алюмосиликатов, а также рядового углерода, только испытавшего на себе все прелести воздействия высокой температуры и давления. Овладев кристаллами естественного происхождения, можно переходить к искусственным образованиям, начиная от монокристаллов, выращенных в лабораторных условиях, и заканчивая такими поликристаллическими объектами, как сталь и прочие металлические сплавы, без которых представить себе сегодня жизнь попросту невозможно. Равно как и без магии кристаллов – например, банальный душ мгновенно потерял бы половину своей привлекательности без нагревательного кристалла – ну кому захочется дрожать под студеной водой? Или кристаллы ночного зрения, позволяющие видеть в темноте так же отчетливо, как и при дневном свете. Кристаллы, обеспечивающие связь между поселениями. Кристаллы, усиливающие звук, освещающие жилье и улицы городов – словом, все то, к чему привыкает дитя цивилизации и от чего отвыкнуть уже практически невозможно. Конечно, многие вещи можно обеспечивать за счет техники – ту же горячую воду вполне реально получать за счет сжигания угля либо древесины – но тут уже в силу вступает фактор чисто экономический: что дешевле. Так вот, многолетняя статистика четко показала, что пар, полученный в результате нагрева воды магическим путем в три раза дешевле пара, получаемого за счет сжигания топлива. Хотя «естественники» приводят свои доводы, но статистика –вещь упрямая, и иногда даже Мирилле, скрепя сердце, приходится с этим соглашаться.
… - Сейчас мы с вами попытаемся скомбинировать магию монокристалла естественного происхождения с искусственным поликристаллом, - продолжал между тем магистр. – Каждый получит по два образца того и другого. Конечную форму изделия выберете по своему усмотрению. А теперь прошу подходить ко мне за образцами.
Спокойно, без суеты (не какие-нибудь там первачки, предвыпускной курс все-таки) одноруппники выстроились в очередь. Диуна, как всегда, оказалась первой, за ней пристроился Эрендейл, златолесский эльф, позади которого серым бочонком замер лесовик Грумар. Я не торопился, и поэтому встал в очередь восьмым, замыкающим.
Когда я добрался до магистра, Диуна с Эрендейлом уже заняли свои места у рабочих столов и трудились – любо-дорого смотреть. Я получил он Лугового кристаллы пиропа и желтоватого алмаза, к которым магистр присовокупил медный браслет и грубый нож с лезвием из мягкой стали, и также подошел к своему столу.
Наверное, у многих при сочетании слов «рабочий стол волшебника» возникает картина тяжелого стола с изъеденной временем столешницей, на которой громоздятся всевозможные булькающие реторты, перегонные кубы, запыленные бутылочки, магические свитки и фолианты, а также ингридиенты типа засушенной кошачьей лапки или рога левиафана. В действительности, подобные столы встречаются только у алхимиков и (по слухам) некромантов ( в университете есть соответствующая кафедра, но то, чем там занимаются, держится в строжайшем секрете).
Рабочий стол кристалловеда, как правило, чист и непорочен, как девственница до брачной ночи. Гладкая, хорошо отшлифованная и отполированная круглая поверхность из серого базальта, установленная четко горизонтально, посреди столешницы – круглое же отверстие-мусоропровод, закрытое бронзовой крышкой. Столешница испрещена вытравленными прямо в ней изображениями ромбов, спиралей, треугольников, трапеций и прочих геометрических фигур, разбросанных, на первый взгляд, хаотично, но тем не менее в определенной последовательности, о чем начинаешь догадываться уже с первых занятий кристалломагией.
Уложив полученные образцы на стол, я уселся на табурет и задумался. От монокристаллов так и несло магией, металлические же образцы были пусты и мрачны, как винные бутылки поутру после бурно проведенной ночи. Но это совсем не означало, что в них не присутствует магии – магия есть везде, ее нужно только пробудить. Понятно, что необходимо создать две пары камень-металл, и постараться наиболее эффективно использовать особенности того и другого. После некоторых раздумий я сгруппировал браслет с пиропом и нож с алмазом, затем натянул тонкие армированные магией кожаные перчатки (совсем не лишняя предосторожность, так как в процессе использования магии обязательно наблюдается либо экзо-, либо эндотермическая реакция, так что можно запросто получить либо ожог, либо обморожение), надел очки со стеклами из турмалина, позволяющие улавливать линии истечения магической энергии, расположил первую пару – браслет и пироп – в соответствующих геометрических фигурах и сосредоточился на них, плетя перед собой паутину базисных движений пальцами, проникая вглубь образцов, ухватывая полузримые нити магии, сочетая их, связывая в узлы самой причудливой формы… Я не просто проникал вглубь кристалла – я становился их частью, и очень скоро волны резонансных колебаний, до этого хаотичные, начали упорядочиваться, скручиваться в спираль, а я вытягивал эту спираль в нить, запуская из золотящегося волшебным светом пиропа в черное нутро медного браслета.  Еще одно усилие, на мгновение пальцы обдало жаром, что-то вспыхнуло, повалил белый дымок, и прямо на глазах медный браслет начал переливаться всеми цветами радуги, среди которых главенствовал красный.
- Неплохо, Велимир, совсем неплохо, - голос магистра раздался неожиданно, над самым ухом, но я даже не вздрогнул – сказалась многолетняя привычка и умение отрешаться от всего внешнего. – Теперь определите, что у вас получилось.
Я кивнул, осторожно переложил браслет в самый центр вытравленной на столешнице спирали и, закрыв глаза, включил внутренне зрение. Все вокруг сразу стало серым и плоским, а браслет засиял золотистым светом, раз в пять превосходившим по яркости свет изначальной магии пиропа.
- Кардио-браслет, - не оборачиваясь, доложил я. – Стимулирует сердечно-сосудистую деятельность, позволяет исцелять инфарктные рубцы, растворяет холестериновые бляшки. Ограничения в использовании – во время носки не рекомендуется потреблять хмельные напитки.
- Великолепно, - в голосе магистра сквозило удовлетворение. – Теперь опишите, каким образом вы получили такой результат. А потом продолжайте дальше.
Луговой отошел к другому столу, я же, сняв очки, извлек из сумки лист белой бумаги и самописку, и принялся по годами отработанной форме заполнять отчет. Настроение было приподнятым – теперь подобные браслеты можно будет выпускать массово, что в значительной степени облегчит работу целителей. Хотя, наверное, что-то подобное уже кем-то когда-то создавалось, так что, возможно, аналогичные браслеты (или кольца, или ожерелья, или серьги) уже давным-давно применяются в целительстве.
Закончив отчет, я отложил бумагу в сторону, сбросил уменьшившийся раза в три полностью истощенный осколок пиропа в зев мусороприемника, вновь надел очки и разложил перед собой следующую пару образцов. Алмаз я поместил в круг, а нож, предварительно освободив его от грубой деревянной рукояти – в трапецию, острием к себе и сосредоточился…
Неожиданно творческую тишину лаборатории нарушил чей-то приглушенный вопль, донесшийся откуда-то из-за двери, за которым последовал глухой удар. Сидевший ближе всех к выходу Эрендейл было дернулся, но, перехватив свирепый взгляд Лугового, тут же вернулся к прерванному занятию. «Хоть небо рухнет, вы должны довести начатое дело до конца, поэтому отвлекаться можно только в случае собственной смерти», любил повторять магистр. Некоторое время было тихо, затем раздался приглушенный расстоянием явно женский визг. Визг повторился еще два раза, все глуше и глуше, словно его обладательница поспешно удалялась от первоначального места. Тут уже вздрогнули все, Луговой сделал страшные глаза, придушенно рявкнул «Продолжать!» и скрылся за дверью. Отсутствовал он довольно долго, с полчаса, не меньше, затем вернулся и, как ни в чем не бывало, принялся вновь расхаживать между столами, то и дело останавливаясь за чьей-либо спиной и наблюдая за манипуляциями подопечных. К этому моменту я мертвой хваткой вцепился в малоподатливую нить магии алмаза (вообще алмазы одни из самых сильных, но в то же время строптивых образцов кристалломагии) и принялся втискивать ее в темное нутро стального поликристалла, одновременно пытаясь обернуть золотистую нить слабенькой едва видимой нитью поликристалла.. В конце концов мне это удалось, нить алмаза вдруг стала мягкой, мгновенно вобрала в себя нити стали. Неожиданно в глаза плеснуло белое пламя, пальцы окоченели, поверхность стола возле ножа покрылась морозным узором, а потом полностью преобразившийся клинок заполыхал таким интенсивным золотым светом, что я невольно зажмурился и отшатнулся.
- Сними очки, быстро! – беспокойства в голосе Лугового хватило бы на целый отряд сестер-наилессок.
Не рассуждая, я сорвал очки, глазам тут же сделалось легче, но пришлось еще некоторое время проморгать, чтобы исчезла пелена невольно выступивших слез.
- Ничего себе, - присвистнул кто-то – кажется, Урман, невысокий крепыш и лучший игрок в «битый мяч» на курсе. На плече я почувствовал чью-то руку, повернул голову и обнаружил магистра Лугового, вцепившегося мне в плечо. Вся группа, как один, прервали свои действия и зачаровано уставились на меня. Вернее, на мой стол. Обратив свой взор к столешнице, я вздрогнул -–алмаз исчез полностью, а на месте грубого тусклого стального ножа горел ровным голубоватым светом клинок такой дивной формы, что я крякнул.
- Велимир, быстро определи, что у тебя получилось. Нет, дай я сам.
Натянув очки, магистр сосредоточился, пальцы его так и мелькали в воздухе. Наконец он шумно выдохнул, снял очки и повернулся ко мне. Таким ошарашенным я его никогда в жизни не видел.
- Ты знаешь, что тебе удалось сотворить? – вопрос был риторическим, и я просто пожал плечами.
- Это Абсолютный клинок. Рубит и режет ВСЕ. По идее, такого быть не может, но, тем не менее, вот он, перед глазами. А ну-ка…
С этими словами Луговой извлек из кармана чистую белую тряпицу, обернул ею хвостовик клинка, взял импровизированный нож, по-прежнему ровно горящий голубоватым светом, пробежался по лаборатории, остановился у высокой вазы из красного гранита, примерился и рубанул сплеча.
- Эк – выдохнула Диуна. Казалось, Луговой просто провел ножом над горловиной вазы, и ничего не произошло. Тогда магистр легонько толкнул вазу, и неожиданно горловина, отделенная от остальной части, с грохотом рухнула на пол. Клинок прошел сквозь твердую породу как сквозь масло, даже, скорее, как сквозь воздух, не встречая сопротивления. Забыв обо всем, я кинулся к пострадавшей вазе и склонился над разрезом, чуть не столкнувшись лбом с магистром, проделавшим то же самое. Гладкая, без малейшего изъяна поверхность камня, словно ее долго шлифовали и выравнивали. Мы с магистром переключились на нож, тщетно пытаясь найти хоть малейшую зазубрину – но нет, лезвие оставалось все таким же чистым и ровным.
- Быстро описывай эксперимент. Очень и очень подробно. Если понадобится, будешь сидеть тут хоть до утра.
Так, если Луговой перешел на «ты», значит, дело серьезное. Коротко кивнув, я вернулся на место, придвинул к себе лист бумаги, на несколько секунд закрыл глаза, сосредотачиваясь, вздохнул и принялся за отчет.
Когда я закончил, все уже давно разошлись, и в опустевшей лаборатории, помимо меня, оставался магистр, все это время просидевший как мышь за своим рабочим столом.
- Готово, - я откинулся назад и протянул Луговому несколько исписанных страниц. Поспешность, с которой он их схватил, изрядно меня позабавила – так долго не евший человек хватает протянутую булку. Он тут же впился глазами в мой труд, и, похоже, все окружающее перестало его интересовать, поэтому я неторопливо снял робу, аккуратно сложил ее и сунул в сумку. При этом мои руки наткнулись на нагревательный кристалл, который я хотел зарядить.
- Магистр, вы позволите воспользоваться плитой? – вежливо осведомился я. «Плитой» в простонародье называли специальное устройство для магической подзарядки кристаллов. Не дождавшись ответа, я пожал плечами, установил кристалл на «плиту» и активизировал ее. Буквально через пять минут изрядно потускневший додекаэдр нагревательного кристалла вновь засиял мягким розовым светом.
- Я могу идти? – вновь обращаясь к магистру, спросил я. Луговой на мгновение оторвался от чтения и уставился на меня ничего не выражающим взглядом, затем в глазах его зажегся огонек узнавания.
- Так я могу быть свободен? – во второй раз спросил я.
- Да-да, конечно… И, Велимир – я бы хотел видеть тебя у себя в понедельник в восемь. Есть разговор…
- Хорошо, магистр. До свиданья.
- Угу, спокойной ночи, - снова вернувшись к моим записям, невпопад бросил Луговой.

Часы в коридоре показывали полшестого, и у меня оставалось целых полчаса, чтобы добраться до тренажерного зала. Длительное сидение и напряжение дали о себе знать, и я завернул за угол, где находились столь нужные для любого живого существа двери со стилизованными изображениями мужчины и женщины. Повернув за угол, я остановился как вкопанный – дверь в мужской туалет была сорвана с петель, и от нее куда-то вдаль уходила цепочка мокрых следов. Тут же присутствовали двое леших-ремонтников, как раз в этот момент менявших сорванные петли, и комендант корпуса, с которым у меня было шапочное знакомство.
- Что произошло? – изрек я избито-сакраментальную фразу
Увидев знакомое лицо, комендант, низкорослый, массивный и бородатый как все дварфы, осклабился и подхватил меня под локоть. Видно было, что ему не терпелось поделиться с кем-нибудь новостью (хотя я явно был не первый, но дварфы любят посплетничать, так что лишних слушателей для них не бывает). И он поделился.
Как всякое цивилизованное общество, заботящееся, в том числе, о чистоте и гигиене, Славгород и прочие более-менее крупные поселения воеводства издревле оснащались канализационной и ливнево-дренажной системами, за состоянием которых традиционно следил Коммунальный приказ. Ну, что такое канализация и для чего она служит, надеюсь, разъяснять не нужно – в приказе состоял целый штат золотарей и ассенизаторов, которые круглосуточно несли свою нелегкую и почетную службу.
Так продолжалось довольно долго, пока лет шестьдесят назад в результате магического эксперимента не было создано некое полувещество-полусущество, которое, как выяснилось, великолепно утилизирует любые отходы органического и неорганического происхождения. Что при этом происходит с этими самыми отходами, науке до сих пор неведомо; тем не менее, как целый ряд других результатов магических экспериментов, плод данного изыска быстро нашел свое практическое применение – «унонопов» (сокращенно от Утилизатор Неживых Отходов Неорганического и Органического Происхождения), или, по простому, «унопов» начали применять для канализационных нужд. Внешне уноп представляет собой кусок дрожжевого теста размером с небольшую овцу; это тесто размещается в коллекторе (например, под жилыми помещениями), куда сливается все, что обычно проходит через рукомойники, ванные, душевые и унитазы; уноп все это приходует, время от времени извергая из себя струю чистой воды, которая стекает в накопительные подземные резервуары для последующего использования. Стоит ли говорить, что создание унопов привело к революциb в вопросах утилизации, и вот уже более полувека мы пользуемся этим благом, оставив традиционную канализационную систему на откуп ливневке. 
Будучи полусуществом, уноп способен находиться как в пассивном, так и активном состоянии. Для того, чтобы он находился в перманентно-латентной фазе, необходимо время от времени (примерно раз в два года) скармливать ему небольшое количество обычной поваренной соли, что и выполняется регулярно бывшей ассенизационной службой вече и соответствующими должностными лицами университета. Однако не бывает правил без исключения, и именно такое наблюдалось сегодня в нашем учебном корпусе.
Уноп, «работающий» на левое крыло корпуса, вдруг вышел из спячки и активизировался. Обнаружив себя в каком-то замкнутом пространстве, он, как и всякое живое существо, интуитивно принялся искать выход, одновременно исследуя окружающее пространство. Ближе всего к лежбищу унопа оказалось ответвление, ведущее прямиком в мужской туалет второго яруса. По своей структуре уноп больше всего напоминает пережравшую амебу, поэтому ему не потребовалось больших усилий, чтобы вытянуться в колбасу соответствующего диаметра и, цепляясь за неровности внутренних стенок канализационной трубы, начать восхождение.
В это время в кабинку буквально бегом ворвался один из студентов. Быстро скинув портки, он с облегченным вздохом уселся на унитаз и напрягся, дабы побыстрее закончить столь деликатное дело и успеть вернуться на лекцию, и в этот момент что-то нежно лизнуло его в зад. Заорав  от неожиданности, студент вскочил и впечатался головой в дверь кабинки (именно этот вопль и треск мы слышали на занятиях); когда, мгновение спустя, к нему возвратилась способность видеть, он обнаружил какого-то мучнисто-белого рыхлого червя в руку толщиной, мотающего передней частью в разные стороны и живенько выползающего из унитаза. Понятно, что неподготовленного зрителя такое зрелище повергнет в шок – студент, подхватив портки, вынесся из туалета прямо сквозь закрытую дверь, даже не удосужившись открыть щеколду.
Вытянув все тело из унитаза, уноп опять «собрался» воедино и, выбросив несколько псевдоподий, довольно резво последовал за предыдущим обитателем кабинки, по дороге оприходовав рулон туалетной бумаги и кусок мыла, свалившийся на пол. Выбравшись из туалета, уноп некоторое время, словно в раздумье, перебирал псевдоподиями, а затем повернулся и поковылял в сторону главного коридора, скорее всего, в поисках пропитания, поскольку ничего другого он попросту не умел.
Завернув за угол, уноп наткнулся на молоденькую ассистентку, спешившую к себе в кабинет, и радостно поскакал ей навстречу. Увидев перед собой некий омерзительной пульсирующий белый сгусток, с приличной скоростью приближавшийся к ней, ассистентка поступила как всякая нормальная женщина – завизжала и швырнула в унопа сумочкой, которую держала в руках. С довольным чавканьем уноп мгновенно оприходовал неожиданное угощение и рванул вперед, а девушка, не переставая визжать, бросилась наутек. Понятно, что в общем-то медлительному унопу не состязаться в скорости с представительницей высокоорганизованной разумной материи, так что ассистентка вскоре скрылась в одной из аудиторий, а живой утилизатор, немало этим не опечалившись, продолжил свой путь, который через несколько минут привел его в рефекторий.
В это время дня рефекторий, как правило, пустует, и только за стойкой скучала дежурная раздатчица. Появление унопа мгновенно согнало скуку, раздатчица завизжала не хуже ассистентки и влезла на стойку. Не обращая на нее ни малейшего внимания, уноп добрался до одного из столов и принялся утилизировать свисавшую до пола скатерть. И в этот момент появился магистр Луговой. Молниеносно оценив обстановку, он схватил со стола солонку и метко швырнул ее в не в меру расшалившееся существо. Проглотив керамическую посудину, уноп еще несколько секунд продолжал приходовать скатерть, а затем вдруг свалился на землю и затих, превратившись в бесформенный кусок дрожжевого теста – безобидное соединение натрия с хлором сработало безотказно. Успокоив бившуюся в истерике раздатчицу, магистр вызвал коменданта, который, в свою очередь, вызвал ремонтную бригаду. Уснувшего унопа вернули на место, и вот теперь оставалось только привести в порядок дверь да проверить, для профилактике, остальных унопов в корпусе.
Посмеявшись, я высказал предположение, что не худо было бы проверить вообще всех университетских унопов, на что комендант заговорщицки мне подмигнул и сказал, что подобное распоряжение уже получено и, начиная с завтрашнего утра, специальная бригада из города займется этим вопросом.
Двигаясь скорым шагом в сторону тренажерного зала, я думал об этом инциденте и пришел к выводу, что хорошо что на пути ожившего утилизатора оказался именно Луговой, довольно хорошо разбиравшийся в унопах, по крайней мере, в вопросах их практического использования – я вспомнил, что в тех фильтрах, которые установлены на трубах металлургической фабрики и в создании которых магистр принимал непосредственное участие, также использованы эти удивительные полусущества.
С этой мыслью я достиг окончания своего маршрута и потянул за массивную ручку. Дверь отворилась, и я оказался в просторном светлом помещении с высоким потолком и бежевыми стенами, на которых висели учебные плакаты с изображением основных фехтовальных стоек и позиций рукопашного боя.

Глава 4

- Мирилла, ты спишь?
- М-ммм
- Понял… Ладно, не буду мешать.
Нежно коснувшись губами щеки уютно посапывающей подруги, я стянул с ложа сухую шелковую простынь и заботливо укрыл мавку. Пусть поспит – угомонились мы под утро, хорошо еще, что коттеджи  не стоят впритирку, так что шансы разбудить соседей ничтожные, не то, что в общежитии. Скомкав залитое шоколадом и вином постельное белье, я сунул его в «мешок чистоты» и скорым шагом двинул в душ.  Прохладные струи ароматизированной воды окончательно согнали сон, но на смену ему пришел зверский голод – еще бы, вчера вечером мне так и не удалось поужинать. Вернувшись в каминную, я подхватил чудом уцелевшее блюдо с холодными творожниками, которое тут же ополовинил, запивая потрясающе вкусные кругляши остатками шоколада из опрокинутого кувшина. Когда основной животный инстинкт был удовлетворен, я вспомнил, что отношусь все-таки к виду «человек разумный», то есть обладающему некоторыми способностями к созидательному процессу, и, с сожалением отнеся на кухню блюдо, принялся наводить порядок в комнате, стараясь при этом особенно не шуметь.
Часы на каминной полке показывали начало десятого, когда мою творческую деятельность прервал деликатный стук во входную дверь. Вообще-то в коттедже для этой цели имеется специальный колокольчик, оповещающий о приходе гостей хрустальным звоном, однако, учитывая воскресный день и безмятежно дрыхнувшую без задних ног Мириллу (а поспать мавка любила, хотя, если требовалось, ухитрялась обходиться без сна по трое суток и при этом оставаться свежей и в здравом рассудке), я пришел к выводу, что это кто-то из своих.
Ратибор, казалось, заполнил собой всю нашу небольшую прихожую.
- П-привет, Велим-мир. Я н-не с-слишком рано? – шепот приятеля, наверное, был слышен на Вечной полощади.
- Отнюдь. Как раз вовремя – я почти закончил уборку. Как насчет чашки горячего шоколада?
- С у-удовольствием. Х-хотя, вроде, п-позавтракал, н-но э-это было ч-часов в с-семь утра, так что…
- Тогда проходи на кухню, я сейчас.
В дверях каминной я столкнулся с Мириллой. Удивительно, как эта девушка ухитряется никогда не выглядеть заспанной. Задрапированная в полупрозрачную простынь, она смотрелась просто потрясающе. Быстро чмокнув меня в губы и радостно крикнув «Ратибор, милый, здравствуй!», на что мой друг ответствовал не менее радостным, но менее внятным восклицанием (похоже, он уже добрался до моих творожников), мавка скрылась в ванной комнате, откуда незамедлительно послышалось журчание воды. Я перенес ложа из каминной в спальню, застелил их чистыми, приятно пахнувшими простынями, извлеченными из «мешка чистоты», и присоединился к Ратибору.
- Ну ты, обжора. Оставь хоть парочку!
- А т-ты еще не з-завтракал?
- Когда бы я успел? Только поднялся – и сразу за работу…
- Угу, т-то-то у т-тебя ш-шоколад на г-губах не п-просох.
- Ну, подумаешь, съел пару творожников. А молодому растущему организму знаешь, сколько нужно? Ого-го. Остановись, изверг!
Во время моей тирады Ратибор продолжал уписывать творожники за обе щеки, ухитряясь одновременно огрызаться.
- У-успокойся, В-веля. С-сейчас Мирилла п-приготовит тебе п-пожрать по в-высшему р-разряду.
В этот момент, словно в подтверждение его слов, на кухне появилась моя подруга – как всегда, аккуратно причесанная, в плотной шерстяной юбке до колен и в закрытой кофте с длинными рукавами.
- Сейчас, мальчики, я буду вас кормить.  Ратибор, перестань жрать вчерашние творожники, не гробь желудок – через пять минут все будет свежее и горячее. И вообще – марш из кухни, я вас скоро позову.
- М-мирилла, с-солнышко, к-как ты себя ч-чувствуешь?
- Спроси у Велимира – он тебе расскажет, - мавка подмигнула мне, улыбнулась и полезла в шкаф за продуктами.
Сцапав напоследок по творожнику, мы с приятелем перешли в каминную. Я с размаху бросился в кресло, Ратибор, дожевывая, прошелся вдоль стены, разглядывая висящее на ней оружие. Затем осторожно извлек из потемневших от времени бронзовых ножен тяжелый  короткий катласс и, встав в позицию, вполне профессионально расчертил им воздух.
- У-ух ты, к-какая б-балансировк-ка… С-сам л-летает… Э-эх, мне б-бы такой т-тогда на ф-флейт… М-может, и Д-дед бы в-выжил…
- Ну, в то время у тебя-то и фехтовального опыта особого не было. Да и не по карману нам с тобой такой клинок. Работа, конечно, не дарсийская, но самого мастера Кривла.
- К-кальсская? Т-точно, вот и к-клеймо. М-да, и от-ткуда М-мирилла все это б-берет?
Я пожал плечами. Многое в прошлом мавки оставалось для меня тайной за семью печатями. Первое время я изводил Мириллу вопросами, на которые получал односложные либо туманные ответы, потом понял, что это бесполезно, и прекратил бесплодные попытки. Вместо этого постарался держать ухо востро – может быть, в обычной беседе подруга забудется и выдаст что-нибудь, что позволит хоть как-то пролить свет на ее прошлое. Но подруга не забывалась, так что я попросту плюнул на все и решил принимать жизнь такой, какая она есть. Единственное, что я выяснил из сторонних источников – это то, что за четыре года до нашей встречи мавка в числе еще нескольких наиболее одаренных личностей была принята на подготовительные курсы при университете, через два года получила диплом об обязательном образовании и без экзаменов была зачислена на факультет естественных наук по специальности механика. Кто-то уверял, что она родом из Кальссии, южной оконечности Короны – вполне возможно. По-славски мавка говорила абсолютно свободно, словно на родном языке, но точно так же она изъяснялась по-кальсски, на языке остов, по-дарсийски, знала эльфийский, дварфовский и лесной диалекты (на последнем, собственно, и общаются мавки, русалки и лесовики). А если учесть, что в Короне насчитывается восемь только официальных языков, то подобные способности не являются чем-то из ряда вон выходящим – как я уже упоминал, Ратибор свободно изъясняется на всех восьми, я же, помимо родного славского, бегло говорю на остском, дарсийском и златолесском диалекте эльфийского языка.
Ратибор сделал еще несколько выпадов, затем с сожалением вернул катласс на место.
- С-слушай, В-велимир, так в-все-таки, что п-произошло в п-пятницу? Я уже в-вчера вас не с-стал беспокоить…
- А что ты слышал?
- Н-ну что з-за п-привычка отвечать в-вопросом на в-вопрос? Л-ладно – г-говорят, что Ч-чибис пытался у-убить М-мириллу. Хотя н-некоторые с-считают, что в-в д-действительности он н-ничего п-подобного не п-планировал.
- А ты как думаешь?
- О-откуда мне з-знать? К-когда я об этом у-услышал, г-готов был н-найти Ч-чибиса и все к-кости ему п-переломать.
- Кстати, когда ты обо всем этом узнал?
- В-в ту же н-ночь. Мне Ав-висса р-рассказала. Она в-все в-видела…
- Гм-м… И в ту же НОЧЬ все тебе и поведала. Интересно…
Ратибор густо покраснел.
- М-мы с ней с-случайно встретились… Я з-засиделся в л-лаборатории до п-полуночи, меня д-дежурный выгнал, в-выхожу из к-корпуса – а тут она н-навстречу. В-встревоженная, у-увидела меня – тут же с-схватила за руку и п-потащила. Г-говорит, Ч-чибис пытался М-мирилле н-навредить, но, с-слава Б-богам, все о-обошлось, н-но ей к-кажется, что что-то т-тут не то…Н-нужно, г-говорит, п-проверить, чтобы н-не ошибиться. Я н-ничего т-толком не п-понял, п-принялся ее д-допрашивать, а у с-самого все в-внутри с-сжалось – ты ведь з-знаешь, для меня М-мирилла все р-равно что с-сестра, г-глотку за н-нее любому п-порву. А А-ависса вдруг о-остановилась, с-словно прислушиваясь, з-затем к-как-то с-сразу расс-слабилась, у-улыбнулась и г-говорит: в-все об-бошлось, п-причин для т-тревоги нет…
- А как она в полночь оказалась у твоей лаборатории?
- М-меня искала…
- С чего бы это?
- В-велимир, ну тебя к м-монахам, - уши у моего приятеля отливали рубином. – Эт-то с-совсем не то, что т-ты д-думаешь. Эт-то…
Я не выдержал и расхохотался. Ратибор недоуменно и как-то по-детски обиженно воззрился на меня, я же, одним прыжком вылетев из кресла, крепко ухватил его за плечи и сильно сжал:
- Бора, дружище. Это как раз то, о чем я думаю. И я страшно рад за тебя. Ну, признайся честно – ведь было продолжение, правильно? Ратибор, не стесняйся – если Мирилла для тебя как сестра, то ты для нас как брат, а пять лет назад я был в твоей шкуре, так что все прекрасно понимаю.
Казалось, сильнее краснеть уже было физиологически невозможно, но Ратибор все-таки ухитрился это сделать.
- Все, братец, можешь ничего не говорить – все написано на твоей пунцовой физиономии. Значит, было продолжение, догадываюсь, какое, и весь вчерашний день пролетел для тебя как один миг… Слава Богам, наконец-то у тебя появилась достойная подруга. Кстати, Мирилла хорошо отозвалась об этой девушке.
- П-правда? – мой приятель расцвел на глазах, а потом подозрительно сощурился, - А ей то о-откуда про А-ависсу из-звестно? Р-растрепался?
- Ничуть, - не моргнув глазом, соврал я. – Просто, когда преподносил Мирилле подарок, упомянул, что с его выбором нам помогла именно Ависса. И все.
- Н-ну ладно. К-кстати, а к-как ей п-подарок?
- Мальчики, все готово. Мыть руки – и за стол, - послышался с кухни голос мавки. Как нельзя вовремя, поскольку сразу же отпала необходимость отвечать на последний вопрос Ратибора. Реакция мавки на подарок меня просто потрясла и, хотя ночь воистину оказалась незабываемой, червячок сомнения все-таки грыз душу – что-то тут было еще, и это меня тревожило. Так что однозначного ответа у меня бы не нашлось.
Запахи в кухне стояли умопомрачительные. На этот раз Мирилла отдала предпочтение мясным блюдам (сами мавки убежденные вегетарианцы, да и моя подруга утверждает, что потребление мясной пищи ведет к деградации личности, однако, помятуя, что человек по природе своей хищник, время от времени кормит меня мясом, чтобы «не озверел»). Посреди стола дымилось блюдо с огромными, в ладонь, бифштексами, щедро посыпанные мелконашинкованной петрушкой и укропом, исходили соком  куриные окорочка в хрустящей кожице, нарезка копченного балыка розовела в желтоватом обрамлении ломтиков сыра и фиолетовых луковых колец. Горка золотистых творожников по размерам могла поспорить с Одинокой вершиной, а в горячем шоколаде явственно чувствовалось присутствие корицы. Словом, никаких особых изысков, но как вкусно! Не сговариваясь, мы с Ратибором налегли на еду, на мгновение забыв обо всем на свете. Мирилла неторопливо жевала творожник, изящно запивая его шоколадом из бирюзовой пиалы, и время от времени умиротворенно поглядывала на нас. Наконец, забросив в себя, наверное, десятый кругляш (а до этого было еще, как минимум, три бифштекса, парочка окорочков и кто его знает сколько ломтиков балыка), я в изнеможении откинулся на спинку стула, ощущая сонливую сытость и некоторую тяжесть в желудке. Ратибор все еще продолжал метать в себя обильно политые медом творожники, но это и понятно – парень раза в два крупнее меня, и пищи ему требуется соответственно. При этом ни грамма жира, сплошные мускулы. Я, правда, тоже достаточно мускулист, и все съеденное во мне особо не задерживается – как говаривает Мирилла, «не в коня корм» – но до приятеля мне далеко. Однако всему есть предел, настал он и для Ратибора – сыто отдуваясь, приятель залил в себя полкварты горячего шоколада и отвалился от стола.
- Ну, парни, вы настоящая радость хозяйки – любо-дорого поглядеть на то, как вы едите.
- А то. Кстати, хозяйка, спасибо тебе а-агромадное за столь вкусный завтрак, - наклонившись вперед, я с чувством чмокнул мавку в губы.
- Только за завтрак? – хитро прищурилась она, незаметно бросив взгляд на Ратибора.
Ратибор опять залился румянцем – под внешностью «ученого с большой дороги», как его ласково величали однокурсники, скрывалась романтическая и чувствительная натура.

Хрустально прозвенел входной колокольчик. Мирилла дернулась было к двери, но я жестом остановил ее и пошел открывать сам. На пороге, подрагивая усиками, стояло существо, более всего напоминавшее кузнечика-переростка: огромные фасеточные глаза, длинные задние ноги, сложенные за спиной жесткие хитиновые крылья – словом, кузнечик-кузнечиком, только размером с приличного пса. Завидев меня, существо издало тихий свист, и передними конечностями протянуло короткую тубу, перевязанную зеленой лентой.
Эту породу Посыльных вывели лет десять назад, с какой-то военной целью – конечно, мы уже давно ни с кем не воюем, однако военное сословие в нашем обществе по-прежнему обладает достаточным весом, из налогоплательщика, постоянно напоминая ему о потенциальной угрозе вторжения извне (только откуда, ума не приложу), высасывают средства на содержание профессиональной армии и Военной академии, а в университете то и дело проводятся исследования по закрытой тематике, связанной с повышением обороноспособности нашей необъятной Родины. В ходе полевых испытаний выяснилась полная неприспособленность «кузнечиков» к боевой обстановке – при первом же проявлении массовой агрессии несчастные насекомые тут же впадали в кататоническое состояние, однако они оказались незаменимыми в качестве курьеров, поскольку могли не только доставить письмо по назначению, но и, при необходимости, озвучить отдельные, самые элементарные детали послания и односложно ответить на простейшие вопросы. Более того – обладая совершенно фантастическим нюхом (или что там заменяет его у насекомых), «кузнечики» были способны отыскать адресата в любой точке обслуживаемой ими территории (странное дело – сколько ни пытались использовать эти их особенности Стражи Порядка или порубежники, ничего не выходило – похоже, пацифизм был у переростков в крови). Стоит ли говорить, что «кузнечиков» с руками оторвал Почтовый приказ, и за истекшее десятилетие зеленые попрыгунчики практически полностью вытеснили обычных почтовых курьеров и посыльных.
- Велимир Клен? – свистом уточнил Посыльный.
- Да, - ответил я.
- Вам письмо.
- От кого?
- Урман Свен.
Я принял тубу, взломал печать, отвинтил крышку и извлек свернутый в трубочку лист бумаги. Вышедшая на крыльцо Мирилла ласково потрепала Посыльного по холке и скормила ему кусочек сахара, пропитанного медом – «кузнечики» жуткие сластены. Довольно посвистывая, Посыльный деликатно принял лакомство и заработал хоботком.
- Ч-что там, В-веля? – Ратибор пристроился рядом.
- Да вот, Урман пишет, что Пест приболел, вместо него должен играть Фенрол, который в запасе, а меня просит подменить Фенрола на скамейке запасных.
- Сегодня команда «магиков» встречается с командой гардемаринов, - Мирилла протянула Посыльному еще кусочек сахара и отряхнула ладони. – Четвертьфинал.
- Т-точно, с-совсем з-забыл. Н-ну, так ч-что, В-веля, п-пойдешь?
- А куда я денусь, конечно. Ведь должен кто-то заботиться о спортивном престиже родной альма-матер. Ребята, вы со мной?
- Ес-стественно. Т-только А-ависсу п-прихвачу. А к-когда игра?
- В два тридцать. В игровом зале Военной академии. – Мавка скрылась в коттедже, и через секунду донесся ее слегка приглушенный расстоянием голос. – Сейчас ровно одиннадцать.
Я завинтил крышку и вернул тубу «кузнечику».
- Ответ? – просвистел Посланник.
- Да, - ответил я.
- Устно?
- Да.
- Хорошо.
Гигантское насекомое развернулось, задние ноги подогнулись, раскинулись с шуршанием хитиновые крылья, и мгновение спустя росчерк зеленой молнии скрылся за соседским коттеджем.
- Н-ну и с-скорость, - восхищенно покачал головой Ратибор.
- А ты думаешь, зря, что ли, элитные спецчасти Короны называются «хамелеонами».
- П-положим, «х-хамелеонами» их н-называют с-совсем п-по д-другой п-причине…
- Ладно, всезнайка, пойдем. Будете сейчас на пару с Мириллой меня гонять, а то после такого завтрака у меня ощущение, будто живот волочится по земле.
- У-у м-меня тоже. Т-так куда – во в-внутренний д-дворик?
- Естественно. Дорогая, поможешь нам?
- С превеликим удовольствием, - мавка, уже облаченная в тренировочный костюм, появилась на пороге, увязывая волосы под черную бандану. – Велимир, переодевайся. Ратибор, на твой размер у меня тренировочной формы нет, так что ограничишься «голым торсом».
- Н-не п-привыкать. Н-ну, К-клен, д-держись. Шас и-из тебя все с-соки в-выпустим.
- Только не ногами и не по голове, а то он мне еще нужен, - Мирилла притянула меня к себе и поцеловала.
- Н-не в-волнуйся. С-самое г-главное мы ему о-оставим…

Игровой зал Военной академии встретил меня какофонией голосов, немузыкального воя многочисленных трубок и свирелей, вызывающих ассоциацию с ущемленным хвостом мартовского кота, и звуков духового оркестра, наяривавшего какой-то бравурный марш. Защитные сетки подняты еще не были, и разминавшиеся на поле игроки то и дело перескакивали через ограждение, чтобы пожать руку приятелю или поцеловать подругу. Университетские болельщики сконцентрировались в зеленом секторе, и, поискав глазами, я тут же углядел мощную фигуру Ратибора, обрамленную с обеих сторон изящными черноволосыми фигурками Мириллы и Ависсы. Троица, завидев меня, радостно замахала руками; к ним присоединились сидевшие по-соседству Диуна со своим новым парнем-лесовиком. Большая часть университетских болельщиков состояла из студентов и преподавателей – «магиков», но было довольно много и представителей двух других факультетов – вне стен университета мы всегда демонстрируем трогательное единство.
Кто-то тронул меня за локоть. Обернувшись, я встретился глазами с Урманом, облаченным в полный игровой доспех. Круглый шлем с выполненной на нем светящейся краской цифрой «8» он держал под мышкой; тяжелая деревянная бита, напоминающая кастет великана, свисала с пояса.
- Велимир, будешь в первой двойке замены. Садись рядом с Висталом.
- Добро, - ответил я, продолжая разминать плечевой пояс.
Урман бросил взгляд на огромные часы, висевшие над входом.
- До начала еще четыре минуты. Так что давай, не задерживайся на поле.
Хлопнув друг друга ладонью о ладонь, мы разошлись в разные стороны – Урман, нахлобучив шлем, порысил к центру поля, я же неторопливо перелез через ограждение (можно было, конечно, воспользоваться турникетом, но ни один уважающий себя игрок никогда этого не сделает) и уселся на скамейке запасных рядом с Висталом, невысоким стройным гномом – студентом-алхимиком.
- Здравствуй, Велимир, - голос Вистала был под стать обладателю – хрустальный порыв ветра, заплутавшего в серебряных соснах. – Давно тебя не видел. Думал, охладел к «битому мячу».
- Ну, не то, чтобы охладел. Просто понял, что это не мое, - пожал я плечами, продолжая оглядывать зал.
- Ясно, - гном отстегнул биту от пояса, извлек из холщовой сумки зеленую тесьму и принялся аккуратно накручивать ее на рукоятку.
В этот момент шум в зале сменился оглушительными аплодисментами. Я повернул голову в сторону Центральной трибуны – на ней, подняв руки в приветствии, стояли трое: высокий, могучий человек в начищенной до блеска кирасе, в котором я узнал начальника академии войскового гетмана Свиристеля, наш ректор – профессор Дрозд-Ясеневый, задрапированный, как всегда, в официальный белый гаун со сверкающей рубиновой Звездой Первопроходца на груди, и невзрачный тщедушный эльф с белыми, словно выцветшими волосами – вице-воевода по делам культуры и спорта. Свиристель опустил руку, и шум в зале постепенно затих.
- Уважаемые коллеги, - начальник академии, в прошлом адмирал Коронного флота, не нуждался в кристаллах звука – так, наверное, он командовал на мостике, зычным голосом перекрывая пушечные залпы. – Друзья. Сегодня команда гардемаринов Военной академии принимает своих коллег с факультета волшебства Славгородского университета. Обе команды долго шли к сегодняшнему дню, и он, наконец, настал. Да будет игра честной, и пусть победит сильнейший.
Стандартная формула потонула в буре оваций и свиста со стороны болельщиков академии. Сегодня они, точно так же как и университетские, позабыли о традиционном соперничестве родов войск. Будущие пехотинцы и моряки, кирасиры и артиллеристы, фортификаторы и интенданты в едином порыве повскакивали с мест, дружно скандируя «Пушки, паруса, палаш – Кубок Славов будет наш». Вояки бесновались секунд пятнадцать, затем, повинуясь руке гетмана, разом умолкли и заняли свои места.
Выступление ректора практически ничем не отличалось от выступления гетмана; после тредиционной формулы пожелания успеха овация охватила сектор болельщиков университета, которые размахивали бело-зелеными флагами – цветами факультета – и скандировали «Универ, универ, он и в спорте всем пример». Девчонки старались вовсю, в особенности русалки – развевались зеленые, в цвет флагов, волосы, волнующие округлости, полуприкрытые прозрачными накидками, подрагивали в такт движениям под горящими восхищенными взорами слушателей академии. Немногочисленные девушки-курсанты, затянутые в форменные камзолы, ревниво косились на разошедшихся русалок. Впрочем, университетские угомонились почти столь же быстро, как и курсанты – профессор пользовался не меньшей популярностью среди своих студентов, чем гетман среди курсантов.
Вице-воевода был совсем краток. Оглядев игроков и болельщиков умными, изумрудного цвета глазами, он воздел обе руки вверх и произнес только одну фразу, усиленную кристаллами звука:
— Да состоится игра.
По залу прокатился гром оваций, судейские помощники быстро подняли защитные сетки, надежно изолировавшие зрителей от игрового поля, облаченные в белое судьи заняли свои места в решетчатых кабинках над боковыми столбами. Капитаны обеих команд встретились в центре поля; жеребьевку выиграли гардемарины, и тяжелый литой мяч из каучука отправился на сине-белую половину поля.
«Битый мяч» - игра жесткая и даже где-то жестокая. История ее появления уходит корнями в не столь далекое прошлое.
То, что мы живем на поверхности шара, было подтверждено еще во времена Чемериса Черного; в тот же период было высказано предположение о существовании на противоположной стороне планеты неизвестного материка, получившего название Антипод. И только около сорока лет назад, по решению Коронного географического общества, была, наконец, снаряжена экспедиция, основной целью которой было подтверждение либо опровержение существования Антипода. Экспедиция в составе ведущих ученых – археологов, геологов, лингвистов, страноведов и прочих – отбыла из западного порта Марли на двух клипперах в сопровождении славгородского парусно-колесного фрегата  и корвета ВМФ Герцогства. Обратно, спустя семнадцать месяцев, вернулись только два корабля – клиппер и корвет, с половиной команды и изрядно поредевшим научным корпусом: схватки с пиратами и тропические болезни не прошли бесследно. Однако результаты экспедиции превзошли все ожидания – был не только открыт новый материк, но и обнаружена цепь островов, окаймляющая экватор наподобие пояса и населенная примитивными племенами, только-только вышедшими из каменного века. Изученная же часть материка оказалась необитаемой, со следами некогда могучей и таинственным образом исчезнувшей цивилизации. Непролазные джунгли скрывали развалины городов с удивительной архитектурой, лианы оплетали уходящие в небо ступенчатые пирамиды культовых сооружений. Жуткие и в то же время исполненные каким-то извращенным совершенством лица скалились с многочисленных барельефов; сложнейшие геометрические узоры, вырезанные с твердом базальте, завораживали взгляд и затягивали в себя. И нигде ни остатков утвари, ни обломков оружия, ни косточки – ничего: такое впечатление, что все население материка вдруг одномоментно снялось с места, прихватив с собой абсолютно все, начиная от предметов обихода и заканчивая останками предков, и растворилось в неизвестном направлении.
Странная это была цивилизация – архитектура свидетельствовала о высоком уровне развития, тогда как барельефы и горельефы запечатлели сцены насилия, человеческих жертвоприношений и бесконечных войн.
В одном из небольших храмов, куда участники экспедиции спрятались от многодневного тропического ливня, были обнаружены чудом сохранившиеся цветные фрески, подробно освещавшие какую-то игру в мяч, которая, по-видимому, пользовалась большой популярностью. В ходе тщательного изучения и жарких споров под речитатив дождя вырисовалась следующая картина: большое, примерно восемьдесят на сорок шагов, поле, делилось пополам; на средней линии, по краям, устанавливались два столба с кольцами, расположенными вертикально и направленными друг к другу на высоте двух с половиной - трех человеческих ростов. В каждой команде насчитывалось от восьми до одиннадцати человек (здесь мнения разошлись, т.к. не удалось точно подсчитать действительное количество игроков на фресках). Мяч размером с дыню, изготовленный из какого-то упругого материала (скорее всего, каучука), можно было отбивать коленом, локтем либо специальной битой квадратной формы, напоминавшей гротескную гарду от рапиры. Основной задачей было загнать мяч в одно из колец, внутренний диаметр которого буквально на полпяди превышал диаметр мяча. Каких-либо иных нюансов этой игры по фрескам установить не удалось, за исключением финала, причем свойственного именно этой цивилизации – капитан команды-победителя собственноручно рубил голову капитану проигравшей команды.
Информация об этой игре появилась в одном из популярных научных изданий спустя год после возвращения экспедиции, в разделе курьезов, и прошла бы незамеченной, не попадись она на глаза тогдашнему кальсскому губернатору. Идея, заложенная в описании игры, полностью захватила его воображение, а, поскольку его превосходительство по праву считался одним из крупнейших покровителей искусства и спорта (сам он в молодости был неоднократным призером чемпионатов Короны по стрельбе из конного арбалета), новое увлечение довольно быстро охватило население самой южной в Короне провинции. В ходе овладения игрой были выработаны правила, которые неоднократно корректировались, пока, наконец, семнадцать лет назад не были приняты в окончательном виде, и игра в «битый мяч» начала свое победное шествие по городам и весям Короны. Исходный вариант сохранился практически полностью, за исключением рубки голов. Каждая команда числом девять игроков (плюс четверо запасных, всего тринадцать) занимает свою половину поля; подающая команда разыгрывает мяч «на три удара», последний должен отправить мяч в кольцо. Удар по мячу наносится локтем, битой или коленом, причем каждый игрок имеет право на три удара подряд, но только упомянутыми частями – нельзя дважды ударить битой или, например, локтем. Команда может держать мяч на своем поле до девяти ударов либо в течение не более двадцати секунд. Удар в кольцо осуществляется с любой дистанции, но не ближе фронтального сектора, распложенного в восьми шагах от средней линии. Попадание в кольцо дает пятнадцать очков, в поле противника – одно очко; попадание в столб штрафуется одним очком, в обод кольца – двумя очками. Игра состоит из трех периодов по двадцать минут чистого времени – за этим следят специальные судейские помощники. Учитывая, что игра ведется тяжелым литым мячом из каучука (привезенные с Антипода гевеи великолепно прижились в Кальссии), игроки наряжены в наборные деревянные панцири и кожаные юбки до колен. Жесткие кожаные наколенники и налокотники защищают руки и ноги и дают возможность наносить мощные удары, а тяжелая деревянная бита способна, при желании, отправить в нокаут древнего рыцаря в полных доспехах. Голова игрока надежно упакована в круглый кожано-деревянный шлем, на котором светящейся краской выполнен его номер в команде. Зрителей и судейских помощников защищают прочные сетки, отделяющие трибуны от игровой зоны, а судьи вполне безопасно чувствуют себя в своих решетчатых кабинках.
Чистый звук горна возвестил подачу команды гардемаринов. Игрок в сине-белом доспехе коленом ввел мяч в игру; его напарник отправил его дальше ударом биты, а капитан команды, невысокий огненно-рыжий старшекурсник, приняв его на локоть, тут же великолепным «косым скользящим» рубанул по кольцу. Мяч прошел впритирку со столбом и по пологой дуге опустился почти под дальний срез поля команды «магиков», где его в прыжке перехватил бело-зеленый игрок. И понеслось… Я едва успевали следить за перемещениями игроков, рев трибун смешивался с глухими ударами по мячу. Первые пять минут противники просто пристреливались, «прощупывая» друг друга. Учитывая, что в кольцо попасть довольно трудно, а любой промах чреват столкновением с ободом либо столбом с накоплением штрафных очков, игроки сосредоточились на попытке «пробить» поле противника. Пока это не удалось ни одной из команд – демонстрируя чудеса ловкости, участники ухитрялись «поднимать» с земли такие мячи, что мы с Вистаром только восторженно качали головами и восхищенно цокали. Вторая двойка запасных сидела чуть поодаль – какие-то незнакомые «мальки» – и изо всех сил изображала из себя ветеранов, стараясь сохранять невозмутимый и даже скучающий вид, что удавалось им с большим трудом.
На седьмой минуте Урман коварным крученым ударом, наконец, «пробил» поле гардемаринов (зеленый сектор трибун просто захлебнулся от избытка чувств); раздосадованные сине-белые тут же попытались контратаковать, их капитан пошел на риск и прицельно выстрелил в кольцо. Мяч молнией влетел в него, но недостаточно чисто – зацепившись за верхнюю часть обода, он несколько бесконечных мгновений колебался, в какую сторону свалиться, и, наконец, выкатился обратно на сине-белую половину. Университетские болельщики опять взревели от восторга; курсанты хранили скорбное молчание, а на табло под изображением скрещенного палаша и якоря появилась цифра 2 со знаком минус. Дальше игра шла достаточно ровно, без излишнего фанатизма – «магики» старались до предела держать мяч на своей половине (для чего один из бело-зеленых громко вслух считал секунды), гардемарины, не желая рисковать снова, по-прежнему пытались «пробить» поле противника, но как-то вяло. Поутихшие было трибуны вновь зашевелились; курсанты принялись скандировать какие-то лозунги, университетские болельщики, вооружившись свистками, дудками и трещотками, довольно слажено исполнили нечто среднее между студенческим гимном и похоронным маршем. На перерыв команды ушли со счетом (1)-2) в пользу университета.
В раздевалке было довольно тихо – игроки в большинстве своем возлежали на топчанах, то и дело прикладываясь к сосудам с тонизирующим напитком и прополаскивая рот. В углу наставник команды магистр Курбан, флегматичный и обманчиво-сонный лесовик, негромко беседовал о чем-то с капитаном и ведущими игроками. Вистал сразу же присоединился к обсуждению; я же некоторое время бесцельно побродил по комнате, односложно отвечая на вопросы товарищей, затем, приняв из рук администратора команды сосуд с тоником, уселся на свободный топчан и закрыл глаза. Все тело ныло, но это было, если так можно выразиться, здоровое нытье – Ратибор с Мириллой погоняли меня на славу. Жаль, что правилами запрещено игрокам покидать раздевалку в перерыве между периодами – хорошо было бы сейчас обнять подругу, хлопнуть по литому плечу Ратибора, послушать язвительные замечания Диуны. Незаметно для себя я задремал, а проснулся от громоподобного голоса наставника, который, казалось, орал мне прямо в ухо:
— Все, хватит прохлаждаться. Трехминутная готовность. Все встали, стандартная процедура…
Игроки мгновенно вскочили и принялись разминаться. Я тоже поднялся и, ощущая необычную легкость во всем теле, сделал несколько движений.
― Круг! – хлопнул в ладоши магистр. Игроки быстренько собрались вокруг наставника и, положив руки друг другу на плечи, образовали неправильное кольцо.
― Что есть сила? – взревел наставник.
― Сила есть ветер! – ревом же ответили игроки. Я чуть не оглох.
― Что есть тело?
― Тело есть земля!
― Что есть воля?
― Воля есть огонь!
― Что есть душа?
― Душа есть вода!
― Что есть жизнь?
― Стремление к победе!
М-да, отвык я уже от этого ритуала. Прямо языческий обряд с упоминанием стихий – еще пустоту забыли, но комментировать я не осмелился: похоже, ребята воспринимали все это всерьез.
- Вперед, к победе!
Круг распался, и игроки трусцой покинули раздевалку. Пропустив «мальков» перед собой, мы с Висталом последними выкатились в зал и заняли свои места на скамейке запасных. Болельщики обеих команд чинно рассаживались по секторам (слава Богам, до мордобоя дело пока не дошло – хотя публика в большинстве своем собралась интеллигентная и дисциплинированная, но от эксцессов никто не застрахован). Шума было меньше, чем перед первым периодом; это объяснялось, скорее всего, тем, что многие успели посетить рефекторий, и сейчас торопливо дожевывали. Ратибор с девушками был на месте; увидев меня, троица снова принялась интенсивно размахивать руками.
- Красивая у тебя все-таки подруга, - хрустальный голос Вистала был исполнен мечтательности.
- Очень, - искренне отозвался я, посылая друзьям воздушный поцелуй. – И умная.
- Ну, женщине ум не обязателен, - пожал плечами гном. – Ум нужен мужчине, чтобы зарабатывать на жизнь. А женщина должна хранить очаг, растить детей и ублажать мужа.
Я открыл было рот, чтобы с негодованием отмести данное утверждение, но вовремя вспомнил о присущей гномам полигамии и заткнулся. Насколько же сильны традиции, если даже такой умный и интеллигентный… э-э… разумный, как Вистал, по-прежнему находится в плену заблуждений.
Звук горна возвестил о начале второго периода. На этот раз подавала команда университета. Мастерски разыгранная комбинация завершилась великолепным ударом Урмана – мяч со скоростью пушечного ядра по крутой траектории устремился к половине поля противника, зал взревел, а на табло под стилизованным изображением семилучевой звезды появилась цифра 2. В свою очередь, сине-белые провели сложную атаку, и разрыв в счете сократился на одно очко. Трибуны ревели не переставая, команды, похоже, получили от своих наставников идентичные установки – игроки, не щадя себя и своих товарищей, безостановочно бомбардировали поле противника. Удар. Поле! Счет становится 2:0 в пользу «магиков». Снова удар, теперь с другой стороны. Столб! Одно штрафное очко, и разрыв снова сокращается. Сидеть я был просто не в состоянии – все происходящее на поле захватило меня полностью. Вцепившись в ограждение, я что-то кричал, подпрыгивая на месте; то же происходило и с Висталом. О мальках я уже  и не говорю – оба визжали как поросята, которым отдавили копытца. При счете 4:4 зал взбесился полностью – я мельком подумал, что защитные сетки нужны не только для того, чтобы предохранять зрителей от возможной травмы, но и чтобы уберечь игроков от разъяренных почитателей. На одиннадцатой минуте четвертый номер «магиков» схлопотал мячом по голове и выбыл из строя. Игра не мгновение была остановлена; дежурный целитель в белой накидке склонился над телом, затем выпрямился и знаком показал, что все в порядке; пострадавшего унесли в лекарскую, а его место занял Вистал. Как только представители самой гуманной профессии покинули поле, рубка возобновилась с новой силой. 4:2! – капитан сине-белых пытался снова пробить кольцо, но зацепил только обод, схлопотав два штрафных очка. Зеленый сектор неистовствовал, одна девушка-курсант билась в истерике, слушатели академии всеми силами старались подбодрить свою команду. 5:2 – опять Урман. Ну и удар же у этого парня! Сине-белый в шлеме с цифрой «7», пытавшийся принять мяч на биту, отлетел в сторону и с трудом поднялся – бита оказалась расколотой, а мяч, ударившись о поле противника, подлетел чуть ли не до потолка. Игру снова остановили, и теперь замену произвела команда гардемаринов – похоже, «седьмой» номер серьезно повредил руку. 5:3: собравшись, сине-белые сократили разрыв в счете. Подача бело-зеленых. Вистал! Вот это «скользящий» - такие мячи просто не берутся. Но его все-таки взяли – огненно-рыжий капитан гардемаринов из невероятного положения «поднял» мяч буквально с пола, подставив под него биту, подправил коленом и нанес сильнейший удар локтем. Зал затаил дыхание, а мяч молнией прошил кольцо и, отлетев от заградительной сетки, со стуком упал на бело-зеленую половину. «Мальки» взвыли в один голос, и тут курсантов словно прорвало – все то, что я слышал до этого момента, показалось мне шепотом. Рев стоял такой, что дребезжали стекла, а на табло под скрещенными якорем и палашом горделиво сияло число «17». Побросав биты, гардемарины бросились к своему капитану и принялись его «качать». Пришлось вмешиваться судьям, но порядок на сине-белой половине удалось восстановить только минут через пять; все это время игроки университета, собравшись в кружок вокруг невесть откуда появившегося наставника, что-то обсуждали. Похоже, наша команда падать духом не собиралась, и у меня несколько отлегло от сердца.
В этот момент кто-то тронул меня за локоть. Обернувшись, я увидел незнакомого человека в добротном камзоле явно герцогского покроя, который, приложив палец к губам, поманил меня за собой. Несколько недоумевая, я проследовал за ним в раздевалку. Толстая дубовая дверь надежно изолировала нас от шума в зале. Кроме нас двоих, в помещении никого не было. Незнакомец знаком предложил мне сесть на топчан, а сам устроился в кресле напротив. Теперь я смог его разглядеть со всеми подробностями: лет сорока, высокий лоб изрезан морщинами, левый глаз тусклый и неподвижный, правый же, серо-стального цвета, блестящий и чуток насмешливый. Портрет дополняли крупный нос с горбинкой и небольшая эспаньолка рыжеватого оттенка. Рыжеватые же волосы были по-военному коротко стрижены.
― Итак, чем обязан? – как можно вежливее осведомился я.
― Велимир Клен? – голос незнакомца больше всего напоминал воронье карканье.
― С кем имею честь? – вопросом на вопрос ответил я.
Незнакомец усмехнулся:
― Весь в отца. Хотя глаза Велены. Да и подбородок, пожалуй, тоже.
― Послушайте, - я почувствовал, что начинаю злиться – любое упоминание о родителях выбивало меня из колеи. – Если вы пытаетесь проводить визуальный генетический анализ, то подберите себе, пожалуйста, другой объект для наблюдений – я сейчас занят.
― Ну вылитый Славомир, - зашелся в карканье незнакомец, и я понял, что он смеется. – Ладно, не обижайся, просто впервые вижу тебя вот так близко, прости – не смог удержаться. Уж больно ты на родителей похож.
― А на кого, по-вашему, я должен быть похож? На соседей?
Незнакомец снова закаркал.
― Ну хорошо, вы тут посмейтесь, а я вернусь в зал, - с этими словами я сделал попытку встать. Рука незнакомца, метнувшись к моему плечу со скоростью атакующей змеи, припечатала меня к топчану.
― Сиди, - он больше не улыбался. – Разговор есть.
― Может, сначала все-таки представитесь? А то мы в неравном положении – вы знаете, кто я такой, как меня зовут, упоминаете моих родителей, а я вот нахожусь в полном неведении относительно вашей персоны.
― Называй меня… Карст, - легкая заминка перед именем подсказала мне, что имя это, скорее всего, вымышленное. – Кто я и откуда – значения не имеет. Да, я действительно хорошо знал твоих родителей, и если бы в тот роковой день я оказался рядом с ними, все могло повернуться иначе. Но я опоздал… - на мгновение лицо его исказилось, словно это воспоминание причинило ему боль, но тут же снова стало бесстрастным. – А сейчас я не хочу, чтобы подобное приключилось с их сыном.
― В смысле? – я недоуменно воззрился на него. – Мои родители погибли при аварии паровика. Причем не они одни – двадцать семь человек… то есть разумных.
― Точно, - кивнул головой собеседник. – А ты видел тела?
Я судорожно сглотнул – перед моим мысленным взором возник кошмар пятилетней давности: истерзанные тела, кое-как собранные на столе в городском морге. Отца можно было опознать только по светлым волосам, маму – по браслету на изуродованной руке.
― Почему вы меня об этом спрашиваете? – слова дались мне с трудом. Целитель-душевник, который лечил меня после похорон, советовал как можно быстрее забыть о том, что я видел, и я послушно гнал от себя страшные воспоминания, загружая себя учебой. А потом появилась Мирилла, в которую я вцепился с отчаянием утопающего…
Некоторое время Карст сочувственно смотрел на меня, по-прежнему держа руку на моем плече.
― Велимир, прости, что заставил тебя вспомнить все это, - голос его прозвучал на удивление мягко, он уже не напоминал воронье карканье, и в нем прорезался едва уловимый акцент уроженца восточной части Герцогства. – Я долго решался с тобой поговорить, хотя с момента… гибели твоих родителей постоянно за тобой присматривал. Наверное, этого разговора у нас бы не было, или он бы состоялся гораздо позже, но события приняли такой оборот, что откладывать его уже было нельзя…
Терпеть не могу, когда начинают излагать в сослагательном наклонении – «бы», «было», «было бы»… И вообще – происходящее нравилось мне все меньше и меньше. Да, кстати, а как этот самый Карст попал в зал? Ведь доступ в игровую зону ограничен…
― А как вы сюда попали? – не к месту спросил я.
― Просто. Ногами через дверь. Ты будешь слушать или нет?
― Буду, если вы скажете, кто вы такой.
― Ну вот опять ты за свое. Ладно – скажем, так: я тот, кто был дружен с твоими родителями, для которого имя Клен не пустой звук, и кто нашел в себе силы преодолеть запрет и войти с тобой в контакт.
― Но…
― Слушай и не перебивай! – в его голосе послышались металлические нотки. – Времени у меня мало. С этой минуты ты не должен оставаться один. Лучше всего, если рядом с тобой будут Мирилла или Ратибор. Или магистр Луговой. На худой конец, любое разумное живое существо, к тебе доброжелательное. Избегай незнакомых мест, в особенности в ночное время. И никогда, ни при каких обстоятельствах, не снимай этого – в мою ладонь легло тонкое кольцо, похоже, изготовленное из кости. – Немедленно надень на мизинец левой руки.
Не знаю почему, но повиновался я беспрекословно. Кольцо пришлось мне точно в пору. Карст накрыл его ладонью, а когда отнял руку, я едва удержался от изумленного восклицания – кольцо исчезло. Вернее, стало невидимым – я по-прежнему ощущал его прохладу.
― Вот так, - удовлетворенно кивнул собеседник. –  И никому ни слова. Для твоей же пользы.
Вдруг глаза его сделались удивленно-круглыми – смотрел он куда-то мне за спину. Я автоматически обернулся, но ничего необычного не обнаружил. Повернувшись обратно, я открыл было рот, чтобы задать очередной вопрос, и осекся: Карст исчез, словно растворился в воздухе – похоже, ему нужно было отвлечь мое внимание, вот он и скорчил соответствующую рожу, а я, естественно, купился. Мысли в голове путались, и даже энергичное встряхивание упомянутым органом, а также интенсивное растирание кончика носа (Боромир утверждает, что в эту точку сходятся какие-то рецепторы, которые способствуют интенсификации умственной деятельности) особо ничего не дали. Ладно, это все лирика, а сейчас пора возвращаться в зал. Я уже было взялся за ручку двери, как вдруг она сама собой распахнулась, и бело-зеленый поток буквально смел меня с пути. Понятно, перерыв. Судя по задумчивым лицам игроков, ситуация на поле оставляла желать лучшего.
― Ну? - деревянный доспех Урмана глухо скрипнул под моими пальцами.
― 17:7. Мариманы ведут, - грустно покачал он головой.
― Клен, где тебя носит? – наставник, сохраняя видимость спокойствия, вырос словно из-под земли.
― Живот прихватило, - буркнул я.
― И как - полегчало?
― Полегчало.
― Хорошо. Тогда заменишь на поле Иствара – он, похоже, связки на ноге потянул, ступить не может. Так что разогрейся хорошо.
― Понял, - я глубоко вздохнул – играть мне не хотелось совершенно, но куда деваться – не могу же я, в самом деле, подвести родной факультет.

Глава 6

... Ратибор стоял на самом краю вздымающегося над лесным массивом утеса и, потрясая в воздухе огромной булавой, что-то кричал на непонятном языке. Могучие мускулы на его обнаженном торсе вздувались гигантскими змеями, кожа была густо покрыта капельками пота, а откуда-то сверху, из самой глубины тяжелых свинцовых туч, доносился громоподобный ответ. У ног Ратибора распростерлась Ависса; спутанные волосы, изорванная одежда, едва прикрывавшая тело, бессильно раскинутые, словно в последнем стремлении обнять всю землю, руки. Из небесной глубины вновь ударила молния. Ратибор взмахнул булавой, и огненный заряд, отразившись от сверкающего навершия, ушел в сторону. Я рванулся вперед, но и эта попытка оказалась неудачной – ноги словно приросли к каменистой поверхности, и мне оставалось только в отчаянии смотреть на то, как погибают мои друзья.
Неожиданно на мое плечо опустилась прохладная рука. Я обернулся – Мирилла, окутанная каким-то зеленоватым сиянием, неподвижно парила в воздухе за моей спиной. «Не бойся, любимый. Я не позволю тебе погибнуть». Слова мавки хрустальным звоном отозвались в моей голове, хотя лицо ее оставалось неподвижным, а губы даже не шевельнулись. Почему она так сказала? Ведь опасность угрожает не мне… 
Очередная молния с треском ударила в булаву Ратибора и переломила ее. Голос с небес торжествующе заревел, словно в предвкушении победы; Ратибор упал на одно колено, но тут же поднялся и взметнул зажатый в кулаке обломок оружия. «Ратибор!» - мой вопль, казалось, потряс окружающий мир до основания. Снова ударила молния, выбивая обломок из руки, и мой друг остался безоружным один на один с разбушевавшейся стихией. «Держись!» - очередная бесплодная попытка сдвинуться с места. «Лови!» - широко размахнувшись, я бросил другу тяжелый катласс, который сжимал в руке. Ратибор, не оборачиваясь, потянулся назад, готовясь принять клинок, но ослепительная вспышка попросту испепелила блестящий меч на полдороги. Еще молния, должно быть, последняя – Ратибор гордо выпрямился и, раскинув руки, встал так, чтобы прикрыть лежавшую на земле Ависсу. Течение времени словно затормозилось – огненное копье, переливаясь всеми оттенками голубого, медленно поползло к моему другу, чья фигура застыла, будто изваяние. Раздавшийся рык заставил меня вздрогнуть – оказалось, рычу я сам, в бессильной ярости от невозможности помочь, предотвратить, защитить…
И в этот момент из-за моей спины вылетел красный шар. Вытягиваясь на ходу в огненный клинок, он с гораздо большей скоростью устремился навстречу голубому копью. Ближе… Еще ближе… Есть! Взрыв от столкновения оказался столь силен, что я не удержался на ногах и упал на колени. Утес вместе с Ратибором и Ависсой заволокло сияющим маревом, сквозь которое с трудом угадывались очертания тел. Голос с небес взревел вновь, но на этот раз в нем не было торжества – только гнев и разочарование.
Марево рассеялось. Ратибор стоял на коленях, прижимая к себе неподвижное тело Ависсы, и укачивал его, словно ребенка; лицо моего друга было мокро от слез, а в застывшем взгляде было столько тоски и безысходности, что мое сердце чуть не разорвалось. Я поднялся и сделал шаг по направлению к нему. Это было трудно – земля по-прежнему цепко держала меня, но на этот раз я противопоставил ей нечто большее, чем просто физическую силу. Ненависть, подобно которой мне еще не доводилось испытывать; горе, в сравнении с которым меркли все мои прошлые беды и обиды; ярость, способную, казалось, разорвать тонкую ткань мироздания и вывернуть его наизнанку. И земля сдалась, медленно, неохотно выпуская меня из плена. В два прыжка преодолев расстояние, отделявшее меня от друзей, я упал на колени и подхватил Ависсу с другой стороны. Мраморная холодность ее тела заставила меня вздрогнуть. Я попытался нащупать пульс, зачем-то делал искусственное дыхание, хотя умом понимал, что ее не воскресить, что наша веселая и жизнерадостная подруга навечно ушла в чертоги зловещей богини Крагги.
Мирилла, по-прежнему окутанная зеленоватым сиянием, неслышно опустилась на колени рядом со мной. Над ее левым плечом тлел маленький огненный шар красного цвета, и я знал, что при малейшей угрозе сверху этот крошечный огонек мгновенно разрастется до гигантских размеров и отразит любую атаку. Но тучи над головой развеялись, и над миром воссияла опрокинутая чаша небосвода. Моя подруга возложила руки на грудь Ависсы и, обратив лицо к солнцу, застыла с закрытыми глазами – мы с Ратибором даже перестали дышать, и только едва слышный шелест гигантских кедров под порывами ветра нарушал повисшую над миром тишину.
Наконец, Мирилла открыла глаза и повернула голову ко мне. Вопрос, готовый сорваться с моих губ, так и остался незаданным – в глазах мавки плескалась всепоглощающая скорбь. Я не выдержал и заплакал. Рядом в безмолвных рыданиях сотрясалось могучее тело Ратибора.
«Велимир!» - раздался голос Мириллы, но ее губы по-прежнему оставались неподвижны. «Прости меня, я не успела…». «Почему, за что?» - слова давались с трудом, мир вокруг расплывался, и мне никак не удавалось сфокусировать взгляд. «Они прикрывали тебя, любимый. Но им противостояли слишком могучие силы, и Ависса не выдержала…» «Почему меня?» «Потому что ты истваль… Велимир, успокойся, успокойся, успокойся…»
— … Велечка, родной мой, что случилось? Ну, успокойся, все хорошо, - Мирилла крепко прижимала меня к себе, осушая мое лицо поцелуями. Сон и явь смешались в моем сознании, я с трудом вырывался из ночного кошмара, но горячее тело подруги в сочетании с успокаивающим тоном постепенно возвращали ощущение реальности.
— Веля… Все хорошо… Все нормально… Тебе приснилось что-то плохое? Успокойся – это только сон… Что… Что ты делаешь? Веля, может не надо… Твое колено… Велимир… Веля… а-а-ах…

… Когда я проснулся, небо за окном только начинало сереть. Рядом заворочалась Мирилла - перевернувшись лицом ко мне, она что-то сонно пробормотала и тут же умолкла, по своему обыкновению обвив меня рукой и забросив ногу мне на бедро. Обычно я сплю без сновидений, а если когда что и приснится, то наутро все практически начисто выветривается из памяти – как правило, остаются лишь какие-то бесформенные обрывки, но на этот раз все было совсем по-другому. Свой сон я помнил до мелочей, причем не только зрительно, но и осязательно – руки до сих пор стыли мертвым холодом тела Ависсы, волосы еще ощущали порывы ветра, а в теплом и уютном запахе жилья явственно чувствовался грозовой привкус. Сказать, что сон меня потряс, значит не сказать ничего, и, хотя последовавший за ним секс с Мириллой, совершенно неожиданный даже для меня, каким-то образом позволил мне вернуться в действительность, подробности пережитого кошмара снова и снова проходили перед моим мысленным взором. «Наверное, стоит наведаться к толкователям», совсем некстати пришла совершенно абсурдная мысль, которую я тут же прогнал – хотя в университете и была соответствующая кафедра, услугами ее сотрудников и выпускников, как правило, пользовались только малообразованные люди. Интересно, как отреагировала бы моя подруга, сообщи я ей о подобном намерении? Я повернул голову и несколько мгновений вглядывался в такое знакомое и такое родное лицо. Сейчас мавка больше всего походила на безмятежно спящую юную дриаду, какими их любят изображать художники-романисты. Длинные иссиня-черные волосы, еще более темные в предрассветных сумерках, разметались по белой подушке, вызывая в памяти ассоциацию с ветвями ивы. Идеальные полушария грудей с длинными темными сосками слегка поднимались в такт спокойному дыханию. На коралловых губах застыла едва уловимая улыбка, которую я так любил. Я вдруг почувствовал, как на меня накатывается волна нежности, как начинает трепетать сердце, словно у подростка, впервые познавшего тело подруги. Осторожно отодвинув прядку волос, я легонько коснулся губами щеки любимой. Мирилла вздрогнула и, не просыпаясь, сильнее прижалась ко мне. Организм отреагировал незамедлительно, но усилием воли я погасил порыв, интуитивно понимая, что сейчас не время. Кстати, а который час? Соответствующий механизм висел на стене напротив, но в комнате было слишком темно для того, чтобы разглядеть циферблат. Я принялся щуриться, пытаясь все-таки понять, что там показывают стрелки – вставать ужасно не хотелось; в конце концов, мне удалось уловить их примерное положение, и я мысленно застонал – начало пятого, еще часа полтора можно спать, но мои потуги в деле определения времени окончательно прогнали сон.
Некоторое время я лежал с закрытыми глазами, считая про себя обезьян (это у меня осталось еще с детства, когда мне вроде бы не хотелось спать, а время было позднее, и тогда мама предлагала закрыть глаза, представить себе вереницу маленьких смешных мартышек и начать их пересчитывать), но обезьяны шли и шли нескончаемым потоком, а сон все не приходил. Похоже, заснуть мне сегодня уже не удастся.
Осторожно, чтобы не потревожить спящую подругу, я поднялся и выбрался в каминную комнату. Мавка сама предложила остаться ночевать у нее, а не идти ко мне в общежитие. Это меня устраивало – ее коттедж располагался гораздо ближе к университетским воротам, чем мой корпус, а после вчерашней разминки, последовавшей затем игры и длительной пешей прогулки, да еще с поврежденным коленом, делать лишние три четверти версты мне никак не хотелось. Кроме того, учитывая, что Ависса намеревалась провести ночь у Ратибора, я тут же объявил о необходимости нам с Мириллой остаться в коттедже, поскольку, если соседи по общежитию за последние пять лет как-то притерпелись к некоторому буйству, время от времени сотрясавшему мою комнату, то совершенно неизвестно, каким образом они отреагируют на подобное, доносящееся уже из двух рядом расположенных комнат одновременно. В ответ на мое замечание девушки рассмеялись, а я едва успел увернуться от подзатыльника, которым попытался наградить меня Ратибор.
Колено еще давало о себе знать, но, похоже, вчерашняя припарка, которую мне сделала Мирилла, изрядно помогла – гематома резко уменьшилась, припухлость практически спала. Конечно, кристалл-целитель вообще убрал бы ее в два счета, но, во-первых, такового в домашней аптечке не оказалось, а, во-вторых, мавка опять завела свою песню о непредсказуемом воздействии магических приспособлений на человеческий организм.
Натянув тренировочные штаны, я, как был босиком и без рубахи, неторопливо вышел во внутренний дворик. Вообще-то все коттеджи в университетском городке строились по типовому проекту, но в дальнейшем каждый хозяин обустраивал их по своему вкусу. Внутренний дворик коттеджа Мириллы был полностью засеян курчавой жесткой травой, и только в уголке, возле изгороди, ровным рядком застыло несколько невысоких елочек.
Почувствовав холод (вообще-то климат в воеводстве вполне приемлемый – жаркое лето сочетается здесь с довольно теплой зимой, когда снег выпадает два-три раза за весь период, да и то в основном в середине лютня, не то, что в Рудных горах; однако раннее утро в самом начале второго весеннего месяца, кветня, теплым уж никак не назовешь), я подпрыгнул, а затем, разогреваясь, неторопливой трусцой принялся наматывать круги по дворику. Размявшись, я приступил к первому комплексу упражнений, которым в свое время обучил меня отец. Стройный, высокий мужчина с копной соломенного цвета волос и глазами такого ярко-зеленого цвета, что временами казались двумя изумрудами. Выдающийся ученый, прекрасный муж и замечательный отец. И возле него – гибкая голубоглазая женщина с черными как смоль волосами и смуглой кожей, моя мама. Они всегда были рядом, никогда не разлучались, и всегда таскали с собой меня. Даже когда отца пригласили прочитать курс лекций в Брунгельском университете, мы с мамой поехали с ним, и я почти целый год учился в школе Герцогства. И только в тот злополучный день они оставили меня дома… Интересно, вдруг подумал я, отжимаясь на кулаках, а почему мы никогда не жили в университетском городке? Ведь и отцу, и маме, как постоянным сотрудникам, полагался коттедж, такой же, как у Мириллы – тем не менее мы обитали в самом Славгороде, в большом особняке в двух кварталах от Вечной площади (когда я был маленький, то считал, что Вечной она называется потому, что существует уже много столетий, и только позже отец растолковал мне, что ее название происходит от «вече», традиционного славгородского народного собрания, высшего органа власти в воеводстве), где, помимо нас, проживало еще три семьи. И в школе я учился самой обычной, а не при университете, как дети других сотрудников. Когда родителей не стало, родственники по отцовской линии затеяли тяжбу, претендуя на наши апартаменты в особняке. Маму они не признавали и не могли простить отцу его выбор (отец был выходцем из аристократического сословия, а мама – сиротой «без рода и племени», хотя в большинстве случаев в наше время это особой роли не играет – не древность седая), а ко мне вообще не питали никаких родственных чувств. Суд тогда вынес решение в мою пользу, но я попросту не мог оставаться один в доме, где каждая мелочь напоминала мне о родителях, поэтому поручил стряпчему составить дарственную в пользу моего двоюродного брата, единственного из всех, кто относился ко мне по-человечески и, как мог, противостоял всей остальной родне. Отца в университете ценили, да и я, будучи к тому моменту студентом первого курса, похоже, произвел благоприятное впечатление на ректорский совет, поэтому проблем с получением жилья в общежитии у меня не возникло; кроме того, как сын постоянных сотрудников университета, я имел право на льготное обучение и даже (при условии успешной сдачи сессии) на именную стипендию. А потом я встретил Мириллу, и жизнь вновь наполнилась для меня смыслом.
К тому моменту, как небо над головой окончательно прояснилось, я напоминал скаковую лошадь, только что проскакавшую несколько десятков верст по пересеченной местности. Пот буквально лился с меня ручьем, конечности гудели, но это была приятная усталость; кроме того, при моем очень умеренном потреблении хмельных напитков вчерашние два последних бокала «Осенней рапсодии» были явно излишними, а сейчас мне удалось все это выгнать из организма. Заскочив в коттедж, я тут же отправился в душ, где провел минут десять, включая поочередно то горячую, то холодную воду, после чего почувствовал себя заново народившимся на свет.
Мирилла стремительно ворвалась на кухню, когда я уже заканчивал печь блины.
— И чего ты меня не разбудил? – ее руки обвились вокруг моей шеи, а от крепкого поцелуя в губы мир на мгновение завертелся вокруг меня. – Ты ведь знаешь, что женщина обязана кормить своего мужчину, а не наоборот.
— Ну, у нас в семье равноправие; кроме того, мне хотелось сделать тебе приятное… - я осекся – мавка как-то странно смотрела на меня, и в ее глазах было….
— Повтори, что ты сказал? – голос ее звучал не громче шелеста ветра за окном.
— Ну, мне хотелось сделать тебе приятное…
— Нет, до этого…
— Ну, что у нас в семье… - договорить мне не дали. Ладошка Мириллы нежно закрыла мой рот; ее глаза сияли таким счастьем, что я невольно заулыбался.
— Велимир… Любимый… Значит, ты считаешь нас семьей?
— А чем же еще? – недоуменно прогудел я в пахнувшую свежестью ладошку.
— Просто… Просто ты никогда до этого не употреблял этого слова…
Я ласково отнял ее руку от своего лица и осторожно сжал в ладонях:
— Солнышко мое, а что тебя удивляет? Мы с тобой вместе уже почти пять лет. Свою жизнь без тебя я просто уже не представляю. Ты знаешь, как я тебя люблю, и уверен, что ты платишь мне тем же. Да, я считаю, что у нас самая настоящая, полноценная семья, и Боги с ним, с официальным Ритуалом Сочетания – как будто для двоих любящих сердец нужны какие-то условности. А когда у нас появятся дети… то есть, я хотел сказать, что когда мы усыновим или удочерим ребенка, то тут уж никто не усомнится в прочности нашей семьи…
Мирилла вздрогнула и мягко высвободила свою руку из моей ладони.
— Я… не знаю… Пока рано… Велимир, родной мой, пока говорить о детях… О супружестве... Нет, пока рано, я еще не готова, и ты еще не готов… Пойми, я не говорю «нет», но нужно еще некоторое время… Пойми меня…
Вот это да! Моя всегда собранная, умная подруга, у которой бойцовских качеств хватит на когорту мужиков, стоит передо мной как напроказившая школьница и что-то лепечет. Я ощутил, как все мое существо наполняется бесшабашной радостью – значит, есть надежда, что мавка, в конце концов, согласится выйти за меня замуж. Интересно, что ее подвигло на этот шаг? Ведь раньше она постоянно декларировала свое нежелание связывать наши отношения брачными узами. Подождать? Да я готов ждать вечность, если понадобится – главное, что начало положено. Настаивать не будем, чтобы не спугнуть, а то вдруг передумает.
Прижав голову подруги к своей груди, я нежно поцеловал ее в щеку:
— Ну что, будем завтракать? Заваривать шоколад так, как делаешь это ты, я не умею, но, по-моему, у меня получился вполне приличный медовый чай.
— Может быть, приготовить тебе твои любимые творожники? – осведомилась мавка, вновь становясь сама собой.
— Ну нет – зря, что ли, я тут целый час колдовал над этими блинами. Никак не могу понять, каким образом ты ухитряешься все сделать за столь короткое время. Может быть, колдовство? Недаром ты вечно выпроваживаешь меня из кухни, когда готовишь.
— Кто знает, кто знает… Ведь в каждой женщине есть немного от ведьмы…
Честное слово, свою подругу я сегодня просто не узнавал. Чтобы моя Мирилла, с ее радикальным отношением к магии, вдруг да сказал такое? Я демонстративно выглянул в окно.
— Что ты там интересного увидел? – тут же поинтересовалась мавка, заливая блин клубничным повидлом и складывая из него аккуратный конвертик.
— Да вот, смотрю, не пошел ли снег – моя подруга вдруг впервые признала в себе волшебное начало.
— Ну, все когда-нибудь происходит впервые, - благодушно отозвалась Мирилла, отрезая от конвертика кусочек. Точно – то же самое говорил мне и старший дознаватель Куньи, когда беседовал со мной в субботу. Кстати, о дознавателях.
— Мирилла, я тебе говорил, что Чибис в коме?
— Не говорил, но я в курсе, - голос мавки был начисто лишен каких-либо эмоций.
— И что ты по этому поводу думаешь?
— А что я могу думать? Чибиса мне искренне жаль, парень он, в общем-то, неплохой, но, как говорится, что случилось, то случилось. Зла я на него не держу, и подавать на него в суд не собираюсь, если ты это имел в виду.
— Следовательно, когда – или если – Чибис выйдет из комы, против него никакого дела возбуждено не будет?
— Не знаю, я ведь не юрист. Если и будет, то не по моей инициативе. Но и защищать я его особо не собираюсь. Кстати, хорошо, что ты об этом заговорил – я, наверное, сама зайду к дознавателю, де дожидаясь приглашения, и дам показания. Как ты говоришь, его зовут?
— Старший дознаватель Рольг Куньи. Работает у нас недавно, сменил на этом посту предыдущего.
— Командора Рубина я помню хорошо, а с этим сталкиваться еще не приходилось. Куньи, Куньи… Знакомая фамилия!
— Ну, она была как-то связана с делом «Черных пастырей», о котором вчера упоминала Ависса. Там тоже был дознаватель Куньи, только не знаю – наш или однофамилец.
— Точно! Ну ладно, при встрече спрошу у него – не откажет же он такой очаровательной девушке, как думаешь?
— Причем лишенной всяких недостатков!
— Всяких? – Мирилла жеманно стрельнула в меня взглядом из-под полуопущенных ресниц.
— Ну, один недостаток все-таки имеется, - глубокомысленно изрек я.
— Это какой же, милый? – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, ласково поинтересовалась мавка.
— Отсутствие всяческих недостатков, - глядя на нее честными глазами, ответил я. Мирилла заразительно рассмеялась, и мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы не отреагировать обычным образом.
— Кстати, о ведьмах, - нарочито веселым голосом начал я. – Мне тут сон сегодня приснился – хоть роман пиши.
— Серьезно? Ты ведь всегда жаловался, что не помнишь своих сновидений.
— На это раз запомнил, причем до мельчайших деталей…
— Расскажи, - попросила мавка.
На секунду закрыв глаза, я вызвал в памяти посетивший меня ночью кошмар – он тут же услужливо раскрылся перед моим мысленным взором – и начал рассказывать. Мое повествование заняло минут десять, не больше, и все это время Мирилла сидела неподвижно, вперив в меня два бездонных колодца своих глаз. Когда я закончил, она еще некоторое время молчала, затем пошевелилась и спросила:
— Так как я тебя назвала?
— Истваль.
— Истваль… Интересно – слово совершенно незнакомое, но какие-то ассоциации навевает. Истваль… Истваль…
— Ну, и что ты думаешь о моем сне?
— А что здесь думать? Считается, что сновидения таят в себе некие предупреждения, ниспосланные разумному существу высшими силами. Но это так, теоретически. В действительности, как мне кажется, сон – это ни что иное, как своеобразное осмысление событий, которые произошли с человеком. Вполне возможно, что твой сон был вызван перегрузкой на вчерашней игре плюс серьезными беседами в «Серебряной подкове». Я, естественно, не толковательница снов, но, может, тебе стоит подойти на кафедру ворожбы?
Моя челюсть со стуком упала на пол – нет, сегодня явно происходит что-то из ряда вон выходящее. Чтобы моя подруга, при всем ее неприятии подобных вещей, САМА предложила мне наведаться на «кафедру шарлатанов», как ее частенько называют в университете?
— Мирилла, ты серьезно?
— О чем?
— О «кафедре шарлатанов»?
— Вполне, - моя подруга хладнокровно пожала плечами, с видимым удовольствием потягивая уже подостывший медовый чай. – Хуже от этого не будет, а если тебе удастся переговорить по этому поводу с бакалавром Змией, то, может, что-нибудь интересное и узнаешь. Просто я вижу, что сон произвел на тебя впечатление, причем довольно негативное, и развеять его должен тот, кто сам верит, будто компетентен в подобных вопросах.
— Ух ты, - стрелки на кухонных часах показывали начало восьмого. – Все, солнышко, мне пора – Луговой ждет меня в восемь, а опозданий он попросту не выносит. Так что оставляю коттедж тебе на разграбление. – Это уже на бегу.
— Спасибо, твоя щедрость просто потрясает. Кстати, ты не забыл, что сегодня тренировка, как обычно, в шесть? – входя за мной в спальню, осведомилась мавка.
— Но ведь сегодня понедельник, а не вторник.
— Завтра начинается фестиваль боевых искусств, и фехтовальный зал будет оккупирован до субботы. Так что я договорилась с наставником Лаской о переносе занятий на сегодня.
— И когда только успела? – пробормотал я, лихорадочно натягивая извлеченный из мешка чистоты камзол.
— У меня свои методы. Да, ты, по-моему, обещал заняться нагревательным кристаллом? Сегодня мы возвращаемся к тебе в общежитие, и мне понадобится горячая вода. Да и тебе, наверное, не помешает.
— Кристалл-то я зарядил, - выуживая упомянутый предмет из сумки, сказал я. – Но, может, еще пару деньков задержимся у тебя в коттедже?
— Хочешь, чтобы я начала воспринимать тебя как альфонса? – с моей подругой зачастую нельзя понять, она шутит или говорит серьезно. Ладно, будем воспринимать ее заявление серьезно, так жить легче.
— Ну, в общежитие так в общежитие. Тем более, что, похоже, Ависса тоже будет по-соседству, и скучать тебе не придется.
— Мне вообще-то никогда не бывает скучно, - заметила мавка, набрасывая на себя домашнее платье. – Но, пожалуй, ты прав – игра в «мандрагору» при четырех участниках гораздо интереснее, чем при трех и, тем более, при двух.
— Если только Ависса играет в «мандрагору».
— Играет, - убежденно ответила Мирилла. – в «мандрагору» умеют играть все мавки – разве ты не знал, что они-то как раз ее и разработали?
— Правда? Я всегда считал, что эту настолку создали эльфы.
— Просто она пришла к вам от эльфов, а они позаимствовали ее у нас. Ладно, лети, а я займусь уборкой. У меня сегодня третья лекция, так что торопиться мне некуда.
Поцеловав на прощание подругу, я подхватил сумку (хорошо, что так и не удосужился выложить из нее асимметричные клинки) и выскочил из коттеджа. Только уже преодолев порядочное расстояние, я вдруг сообразил, что ничего не сказал мавке о встрече с Карстом. Хотя, может, это и к лучшему: в конце концов, мои проблемы – это мои проблемы, и нечего впутывать в них любимого человека.
Судя по розовому окрасу восточной части небосвода, день сегодня обещал быть погожим. Мимо пронеслась зеленая молния Посыльного; из коттеджей неторопливо выходили облаченные в форменные камзолы и гауны сотрудники университета, с некоторыми я на бегу раскланивался. Учебные корпуса приблизились, и на многочисленных переходах, напоминая трудолюбивых муравьев, стали видны спешившие на занятия студенты.
Рядом со мной пристроился вынырнувший, словно из-под земли, Дуттар.
— Привет, Велимир.
— Здравствуй, Дуттар. Как там Чибис?
— Все по-прежнему, - горестно покачал головой дварф. – Ни хуже, ни лучше.
— Ну, главное, что не хуже.
— И я так думаю, но все-таки надеялся, что целители сумеют вернуть его к жизни. Кстати, ты говорил с Мириллой.
— Говорил.
— И?
— Она не будет подавать на Чибиса в суд.
Дуттар крепко сжал мне локоть:
— Спасибо тебе, дружище!
— Я здесь ни при чем, - пожал я плечами, – мавка сама так решила, никто ее ни о чем не просил.
— Все равно, спасибо. Тебе. И Мирилле. Ну ладно, я к себе.
— Удачного дня, - пожав на прощание друг другу руки, мы разбежались в разные стороны.

Часы над входом в корпус показывали без четверти восемь, когда я, ничуть не запыхавшись, вошел в лабораторию Лугового. Магистр, как всегда затянутый в рабочий комбинезон, неторопливо прохаживался из угла в угол, явно о чем-то размышляя. Услышав звук открывшейся двери, он поднял голову и приветливо махнул мне рукой:
— Доброе утро, мастер Клен. Надеюсь, и вы пребываете в добром здравии.
— Вне всяких сомнений, - положив сумку на стол, я приблизился к магистру и выжидательно замер.
Несколько мгновений Луговой смотрел на меня, затем, словно смутившись, сделал приглашающий жест в сторону своего рабочего стола.
— Как насчет чаю или горячего шоколада? Я как раз собирался перекусить – вопрос был задан самым обычным тоном, но я чуть не споткнулся от неожиданности. Так, что-то сегодня происходит – сначала Мирилла, теперь вот мой любимый преподаватель – впервые за все без малого пять лет знакомства с магистром он предложил мне разделить с ним завтрак. Однако я быстро справился с замешательством, и невозмутимо ответил:
— Чрезмерно вам признателен, магистр, но я только что откушал. Может быть, дабы вас не стеснять, я пока перейду в мастерскую? – при общении с Луговым трудно не сбиться на его несколько витиеватый стиль.
— Ну что вы, мой друг, отнюдь – вы мне совершенно не мешаете. Более того, я предлагаю совместить приятное с полезным – приятное для меня, полезное для вас - и начать нашу беседу прямо сейчас. Так что, прошу вас, присаживайтесь в это кресло, я вернусь буквально через минуту.
С этими словами магистр исчез за дверью, которая вела с его личную мастерскую; через мгновение оттуда потянуло запахом горячего шоколада, изрядно сдобренного гвоздикой, а еще через пару минут появился и сам магистр с подносом в руках, на котором возвышалась дымящаяся емкость и тарелка с несколькими крошечными булочками.
— Грешен, люблю сладкое, - словно извиняясь, проговорил он, усаживаясь в кресло и наливая шоколад из емкости в керамическую чашку. – А вы знаете, мастер Клен, что мужчины в гораздо большей степени сластены, чем женщины?
— Знаю, - кивнул я, - сам такой.
— Тем не менее потребление сладкого на вас никак не сказывается. А я вот ничего не могу поделать со своим животом – Луговой сокрушенно постучал себя по упомянутому и, на мой взгляд, совершенно впалому месту. – Кстати, я и не знал, что вы играете в «битый мяч». Вчера искренне наслаждался вашей игрой.
— Вы были на встрече? – удивительно, и как я его не заметил.
— Ну, не на всей, успел только к началу третьего периода. Должен сказать, что наши не выглядели хуже гардемаринов – на мой взгляд, команды играли на равных, просто воякам повезло больше.
— Не знаю, чего там было больше – везения или мастерства – но факт остается фактом: мы проиграли, и теперь, чтобы выйти в полуфинал, нам нужно выиграть у цеховиков с разницей не меньше восьми очков.
— Если бы это было главной проблемой в жизни, мы с вами, Клен, были бы самыми счастливыми людьми на свете, - заметил магистр, потягивая ароматный напиток. – При этом, как я понимаю, вы не собираетесь продолжать участвовать в играх.
— Не собираюсь, - согласился я. – Я бы и в этой не участвовал, если бы Финрол не заболел, а потом Иствар не потянул бы связки. Надеюсь, к следующей игре они выкарабкаются, а я с удовольствием поучаствую в ней в качестве болельщика.
— Вот и славно, - Луговой залпом допил свой шоколад, убрал поднос и повернулся ко мне. – Ну вот, теперь можно и поговорить. Собственно, у меня ряд вопросов, но я бы хотел начать с, на мой взгляд, основного. Впереди у вас выпускной курс, и, я полагаю, вы уже задумывались о том, что делать по окончании университета.
— Задумывался, - согласился я. – Есть несколько вариантов: отправиться преподавать в Марлицкую школу волшебства; стать «магом на ставке» в каком-нибудь ведомства – не исключено, в военном, хотя мне бы этого не хотелось; подать прошение в ректорский совет, чтобыпройти конкурс и, если повезет, остаться на кафедре в качестве штатного сотрудника.
— Ну, а чего бы больше всего хотелось тебе? – переходя на «ты», осведомился Луговой.
— Остаться на кафедре, - тут же ответил я, и добавил, грустно покачав головой – Хотя представляю, какой будет конкурс.
— Значит, на кафедре? Понятно. Ну, с учетом того, что и Мирилла осталась в университете, это вполне логично. Ладно. Значит так, Велимир – не далее как в прошлый четверг я встречался с нашим ректором, профессором Дрозд-Ясеневым, и уговорил собрать малый ректорский совет в пятницу. Как ты знаешь, только малый совет имеет право принимать нестандартные решения. Так вот, после полуторачасовой дискуссии ректорат принял решение предоставить тебе должность ассистента на кафедре кристалловедения, минуя конкурс, однако с одним условием, - магистр многозначительно умолк.
— Каким?! – буквально прошептал я – сердце гулко билось в груди, все происходящее казалось мне сном.
— Индивидуальный учебный график выпускного курса с параллельным выполнением обязанностей ассистента. Правда, ассистентское жалованье ты начнешь получать только по окончании университета, однако размер стипендии тебе увеличат.
— Магистр! – то, о чем мне только что рассказали, выходило даже за пределы моих мечтаний. Конечно, я очень рассчитывал получить место на кафедре – для этого у меня были все основания. Однако между мной и моей мечтой лежали конкурсные экзамены, а я знал как минимум троих со своего курса, кто мог бы на равных претендовать на это место. Но чтобы быть принятым вне конкурса, да еще с индивидуальным учебным графиком? О подобном в студенческой среде слагались легенды…
Очевидно, все мои чувства легко читались на моем лице, поскольку Луговой тут же постарался вернуть меня на землю:
— Ну, тебе еще предстоит сдать сессию – она, кажется, начинается в червне?
— Нет, в середине травня.
— Ах да, я и забыл – это у четвертого курса в червне. У младших в кветне, через неделю, а у предвыпускников – точно, в травне. – Луговой явно рисовался, никогда не поверю, что он мог о чем-либо забыть. – И, насколько я понимаю, главный камень преткновения – это экономическая философия, так?
— Так, - подтвердил я. – Хотя куда мы все денемся – сдадим.
— Обязательно сдадите, - кивнул Луговой. – Только ты должен сдать этот экзамен с первого захода, а не то все, о чем я тебе сказал, так и останется несбыточной мечтой.
— Это тоже одно из условий малого совета? – осведомился я.
— Это мое ЛИЧНОЕ условие, - отрезал магистр. – И только попробуй его не выполнить. А теперь перейдем к насущным проблемам.
Он легко поднялся и, подойдя к лабораторному шкафу, извлек из него отливающее голубым сиянием лезвие.
— Узнаешь?
— Естественно. Абсолютный клинок – во всяком случае, вы назвали его именно так.
— И не ошибся. Субботу и половину воскресенья я провел здесь, в лаборатории, пробуя его на всем, что попадалось под руку. Это лезвие одинаково легко рубит камень, любой металл, сплав, керамику, волос, бумагу, дерево… Одним словом, все, что нас окружает. Я внимательно изучил твои записи – должен сказать, что за пять лет отчеты ты научился писать мастерски. Но самое парадоксальное заключается в том, что у меня так и не получилось повторить твой результат. Более того – подобное сочетание алмаза и низкопробного железа даже теоретически невозможно. Я перелопатил все имеющиеся по данному вопросу материалы, и ничего не нашел, кроме упоминаний о постоянных неудачах при попытке соединить алмаз с железом. Видишь ли, они полные антиподы, и наличие в стали углерода, как это ни странно, еще более усугубляет их несочетаемость. Когда я давал тебе эту работу, то был уверен, что ты с железом соединишь пироп, а алмаз – с медью. Но тем не менее, вот он, плод твоего совершенно нестандартного подхода, который не может существовать теоретически, но который можно пощупать руками. Велимир, я понимаю, что это звучит глупо, я вовсе не склонен впадать в суеверие, но мне кажется, что все дело именно в тебе.
— Во мне? – как-то глупо переспросил я.
— В тебе, в тебе, - сварливо повторил Луговой. – Подумать только, лучшие волшебные умы работали над этой задачей, а тут какой-то студент – пусть даже подающий определенные надежды – берет и создает то, что отрицалось на протяжении столетий. Слушай, а может быть, ты скрытый теолог? Может быть, сам того не ведая, ты воспользовался энергетическим потоком от какой-либо ипостаси Создателя?
— Нет, - твердо ответил я. – Как раз вчера меня достаточно подробно просветили, каким образом действует теолог-проводник. Здесь, наверное, было что-то совершенно иное, хотя ничего необычного я не помню. Все как всегда – нити, сплетения, узоры…
— Да-да, конечно, обо всем этом ты подробно написал в отчете. Слушай… Давай-ка, дружище, занимай свое место за рабочим столом, будем экспериментировать. Комбинезон, надеюсь, не забыл?
— Всегда со мной, а то кто его знает, чем придется заниматься при встрече с магистром Луговым.
— Вот и славно. Пять минут тебе на облачение, и приступаем. Кстати, когда у тебя сегодня занятия?
— Начинаются в десять.
— Если до этого времени ничего не получится – придется пропустить. И вообще – мы отсюда никуда не выйдем до тех пор, пока не достигнем какого-нибудь результата. Лучше всего опять такого же, - Луговой неожиданно ловко метнул голубоватое лезвие в стену мастерской, и оно без каких-либо усилий прошило камень насквозь. Наружу осталась торчать только костяная рукоятка, на которую магистр насадил клинок. – И не возись, время дорого.

— А если попробовать изменить ориентацию составляющих?
— Уже пробовали. Ничего не даст.
— Может, все дело в размерах и массе кристаллов?
— Велимир, не заставляй меня разочаровываться – ты ведь прекрасно знаешь, что при достижении кристаллом критической массы дальнейшее ее увеличение ни на что не влияет. А для алмаза тем более…
— Знаю, но ведь не бывает правил без исключения – сами об этом постоянно повторяете.
— Бывают, но не в этом случае. Так, вернемся к твоим записям. Ты пишешь о том, что самое сложное было ухватить нити стального поликристалла...
— Сейчас я не то что ухватить, я их обнаружить не в состоянии. Словно их там никогда и не было.
— А ну-ка, дай я попробую… Гхм… Действительно. Давай, что ли, нож поменяем?
— Три раза уже меняли.
— Да-да. Это я так, от безысходности… Слушай, а ты ничего в своих записях не напутал?
Я смерил Лугового уничтожающим взглядом и промолчал. Часы показывали начало первого, в животе бурчало, мы ни на йоту не продвинулись в своем эксперименте и дошли уже до той стадии раздражения, когда субординация попросту идет побоку, и остаются не магистр и студент, а два взъерошенных и обозленных на весь мир человека.
Некоторое время Луговой задумчиво теребил себя за нижнюю губу (плохой признак – похоже, он тоже дошел до ручки), затем вдруг резко поднял голову и прямо взглянул на меня.
— Есть идея! – бодро провозгласил он.
— Какая? – встрепенулся я.
— Давай поедим. Все равно ничего не получается, а когда мужик голоден, он становится опасным, как любила повторять двоюродная тетушка сына брата мужа сестры моей матери.
— Чего? – растерянно переспросил я. С ходу разобраться в родственных отношениях магистра мне не удалось.
— Да ладно, это я просто так. Острю… Я сейчас, - с этими словами он скрылся в своей мастерской, но почти тут же вернулся, прижимая к груди плотно набитую сумку, в которой я без труда узнал продуктовый магохранитель.
— Я тут кое-что припас, на всякий случай, - оповестил он, проворно раскладывая на вспомогательном столике завернутые в мягкую ткань продукты. – Ты, главное, Мирилле не рассказывай, а то она меня убьет за то, что я кормил ее ненаглядного магически сохраненными продуктами.
Я почувствовал, что краснею. Похоже, наша с Мириллой жизнь настолько на виду, что даже магистр в курсе некоторых нюансов довольно интимного характера.
— Не переживайте, ничего она не узнает, - пробубнил я.
— Вот и славно. Так, это у нас колбаски – кстати, весьма недурственные. Вот еще что-то, похоже, из птицы. Хлеб, овощи, фрукты. Сейчас заварится шоколад. Велимир, не стой столбом, садись и ешь – нам с тобой еще работать и работать.
Магистр, как всегда, оказался прав – после еды настроение заметно поднялось, и я смотрел на свой рабочий стол с разбросанными по нему в кажущемся беспорядке кристаллами с гораздо меньшим отвращением.
— Велимир, когда допьешь свой шоколад, сделай, пожалуйста, промежуточный отчет – хотя результат пока отрицательный, но он тоже результат – по крайней мере, будем знать, чего делать не нужно.
Я молча кивнул и, отыскав брошенную мною у входа в лабораторию сумку с принадлежностями, вернулся к столу и принялся за промежуточный отчет. Закончив, я протянул исписанные листки Луговому, в которые тот погрузился с головой, затем надел очки и, глубоко вздохнув, приступил к работе.
И почти в то же мгновение я вдруг увидел то, что так долго и безуспешно искал – слабые, но отчетливо различимые нити поликристалла. На мгновение я утратил дар речи, а затем с бьющимся сердцем принялся оплетать их золотистыми нитями алмаза, в точности повторяя последовательность своих действий в пятницу. Вспышка оказалась столь же ослепительной, как и тогда, но я уже внутренне был к этому готов и успел сорвать очки.
Форма клинка несколько отличалась от предыдущей, но это ровное голубоватое свечение ни с чем нельзя было спутать.
— Магистр! Кажется, у меня получилось, - сказал я неожиданно тонким голосом.
— Что? – Луговой непонимающе взглянул на меня, но тут его взгляд сфокусировался на клинке, рот приоткрылся в немом изумлении, а затем он с такой скоростью кинулся к столу, что я едва успел отшатнуться в сторону. Магистр ухватил лезвие невесть откуда взявшимся куском замши и поднес к глазам. Некоторое время он пристально изучал его, потом подскочил к верстаку и с силой рубанул по лежавшему на нем точильному камню. Клинок легко прошел сквозь камень, а заодно и сквозь верстак – Луговой явно не рассчитал силу удара. Какое-то мгновение ничего не происходило, затем ножки у верстака разъехались, и он двумя примерно равными половинками рухнул на пол. Обе половинки точильного камня откатились в сторону и замерли, слегка покачиваясь.
— Как… как ты это сделал? – Луговой впился в меня взглядом, и я внутренне поежился – его глаза пронзали насквозь, и в них не было ничего, кроме желания ПОНЯТЬ.
— Не знаю, - я действительно не мог сказать ничего определенного. – Просто вдруг появились нити магии поликристалла, и я их задействовал.
— Вдруг появились! – Луговой шагнул в сторону, перецепился через мою сумку и едва удержался на ногах. Все содержимое вывалилось на пол, и я снова замер – давешний неприглядный камень, врученный мне в нагрузку странным хозяином лавки, испускал лучи такого интенсивного золотистого света, что я невольно зажмурился.
— Что это? – голос магистра вывел меня из оцепенения. Турмалиновые очки изящно сидели на его лице, а сам магистр, встав на четвереньки, внимательно разглядывал светящийся камень. – Откуда он? Отвечай, В-велимир, - от возбуждения он даже начал немного заикаться.
— Достался случайно, от хозяина лавки “Всякая всячина”, - волнение Лугового передалось и мне. Нацепив очки, я присел рядом с магистром и внимательно взглянул на камень. Ничего себе! Такого я еще не видел – огненно-красные нити невероятных размеров шевелились, словно живые; их размещение и характер поведения явно указывали на поликристаллическую природу объекта.  – Получил в качестве довеска к подарку для Мириллы.
— «Всякая всячина»? А, эта небольшая вросшая в землю лавчонка старого Теодрата… Интересно, где он раздобыл такой поликристалл?
— Теодрат? –нити принялись сплетаться в хаотичный узор. – Так вы его знаете?
— Потом, все потом… Так, Велимир, давай еще раз, - магистр поднялся и снял очки. – Вспомни – прошлый раз, в пятницу, когда ты получил клинок, где был камень?
— В сумке, как и сегодня. А сумка лежала… То есть, вы хотите сказать, что именно этот камень оказал определенное воздействие на результат эксперимента?
— Соображаешь. И есть только один способ проверить это…
Еще около часа работы, и кое-что прояснилось, правда, не до конца. Камень действительно оказывал каталитическое воздействие на процесс, совершенно необъяснимым образом активизируя нити поликристалла железа применительно к нитям алмаза. При этом управлять процессом при наличии камня-активатора мог только я – как Луговой ни старался, ничего у него не выходило. Магистра это, похоже, выводило из себя, но он старательно держал себя в руках. Активизация процесса начиналась в случае, если камень располагался не далее трех шагов от рабочего стола. Дальнейшее его приближение к сочетаемым объектам никак на результат не влияло. Кроме того, действие камня не было бесконечным – его активность иссякла на четвертом клинке, и золотистое свечение погасло. Луговой покрылся холодным потом, предположив, что камень разрядился окончательно, но после получасовой выдержки (в течение всего этого времени Луговой занимался тем, что, насадив полученные клинки на костяные рукоятки, свирепо швырял их в стену мастерской, окончательно превратив ее в подобие решета) свечение появилось вновь, правда, не столь интенсивное. Еще час, и камень восстановился полностью. При этом, стоило отодвинуть его дальше трех шагов от меня и объектов, как свечение тут же исчезало, и камень снова превращался в кусок невзрачной желтоватой породы.
Наконец, в начале третьего, выложив перед собой все пять «абсолютных клинков», магистр буквально упал в кресло и, вытянув ноги, закрыл глаза. Чувствуя себя полностью опустошенным, я последовал его примеру и постарался расслабиться. Тело ныло, а руки дрожали так, что мне пришлось поднапрячься, чтобы налить остывшего шоколада в чашку и при этом ухитриться не накапать на стол.
— Велимир, - в голосе Лугового звучала усталость. – То, что мы сегодня сотворили, выходит за рамки повседневности. Мне еще трудно оценить значение всего этого, но, поверь мне – за всю мою долгую жизнь я впервые понял, что значит «заглянуть за грань». Раньше я считал данное выражение метафорой, но сегодня понял, что это вполне конкретная категория. И я тебя не благодарю – это было бы слишком просто и не отражало моего настоящего отношения к произошедшему. Надеюсь, ты меня понимаешь… А теперь иди – мне о многом нужно подумать. Кстати, не забудь передать мою записку в деканат, с объяснением, почему тебя не было сегодня на занятиях – а то еще наложат взыскание, и плакало твое ассистентство. И, Велимир – не мог бы ты оставить этот камень мне? Я хочу с ним тщательно поработать.
Оставлять камень мне не хотелось, но в голосе Лугового было столько надежды, что отказать ему я не мог.
— Хорошо, - я постарался, чтобы в моем голосе не чувствовалось нежелания оставлять камень. – Надеюсь, в конце концов вы мне его вернете в целости и сохранности, - все-таки не удержался я.
— Можешь в этом не сомневаться, - Луговой враз повеселел и вскочил. – Завтра на занятиях встретимся. И, знаешь…
— Что?
— Может, проведешь их завтра вместо меня? Я, конечно, присутствовать буду, но новый материал группе изложишь ты. Нужно же тебе постепенно привыкать к своему будущему статусу…
Я сглотнул, понимая, что таким образом Луговой хочет выразить мне свою благодарность. С одной стороны, мне это предложение польстило, но с другой накладывало дополнительную нагрузку – в этом случае мне предстояло к завтрашнему занятию самостоятельно проштудировать новый материал. Для этого времени оставалось не так много, а если учесть, что в шесть мне предстояло еще появиться в тренажерном зале, откуда мавка меня до восьми не выпустит точно, а библиотека работает только до десяти (хорошо еще, что у первачков скоро сессия – в межсессионный период она закрывается в девять)… Ладно, где наша не пропадала.
— Согласен. Тогда я пошел в библиотеку.
Вместо ответа магистр помахал мне рукой и, подхватив камень, скрылся в мастерской. Однако не успел я взяться за ручку двери, как он снова появился в лаборатории:
— Велимир, убедительная просьба – не распространяться о том, чем мы сегодня занимались. Пока не время. И еще - если тебя не затруднит, наведайся, пожалуйста, к коменданту корпуса и попроси, чтобы он прислал сюда каменщиков заделать дыры в стене.
— Понял, - я поспешно выскочил в коридор, чтобы избежать еще каких-нибудь дополнительных просьб любимого преподавателя. Уже второй человек за последние два дня просит меня о чем-то не распространяться. Надо было как бы между прочим спросить его о Карсте, вдруг мелькнула мысль, ведь мой новый знакомый упоминал имя Лугового; но не возвращаться же ради этого в лабораторию, можно подождать и до завтра.

Глава 8

Читальный зал студенческой библиотеки, как всегда в это время года, был переполнен, в основном, серьезными до невозможности «первачками», среди которых затерялись немногочисленные представители старших курсов. Последних можно было отличить не только по отсутствию обязательного гауна, но и по тем снисходительным взглядам, которыми они окидывали своих младших коллег.
Сегодня дежурил Громвель, убеленный сединами ветеран, чью широкую грудь украшали многочисленные наградные ленточки. С этим старым остом нас связывала если не дружба, то глубокое взаимное уважение. Хранителем библиотеки отставной флаг-сержант отдельного сводного порубежного полка стал лет десять назад, когда был комиссован по ранению, полученному в одной из многочисленных стычек с контрабандистами, в изобилии водившимися на границе Короны и Рудных Гор. Тогда было модно на подобные должности назначать отставных военных (ректорат почему-то решил, что, раз стремление к дисциплине и порядку у таких людей в крови, то им сами Боги велели обеспечивать сохранность бесценного литературного наследия), однако Громвель в действительности очень любил книги, хотя за спиной у него были только начальная школа и курсы младших командиров.  Его теплое отношение ко мне объяснялось, в первую очередь, тем, что он великолепно знал моих родителей, а с родным братом отца, дядей Верославом, служил в одной части где-то за Перевалом. Впрочем, старик был очень тактичен, когда речь заходила о моих родственничках – наши с ними взаимоотношения являлись секретом полишинеля.
— А, Клен-младший, рад видеть, - рукопожатие отставного флаг-сержанта по-прежнему напоминало тиски. – Говорят, тебя приняли на должность ассистента кафедры кристалловедения? Очень, очень за тебя рад.
— Ну, не совсем так – просто ректорский совет принял решение о зачислении меня в штат вне конкурса, но это будет только после окончания университета, - я пожал плечами, очередной раз удивляясь, откуда хранители ухитряются первыми узнавать все слухи и сплетни. Не иначе, обладают телепатическими способностями.
— Не имеет значения. Главное, что ты остаешься в университете, и мы с тобой будем по-прежнему видеться. Как поживает уважаемая бакалавр Нгар?
— Спасибо, очень хорошо. – Мирилла искренне тепло относилась к старику, и Громвель платил ей тем же. – Сударь Громвель, я к вам по делу.
— Ларт, Велимир, меня зовут Ларт. Это я для других «сударь Громвель», а для тебя Ларт, мы ведь договорились. Так что у тебя за дело?
— Меня интересует «Вестник Коронного географического общества» за 973 год.
Похоже, старик удивился.
— «Вестник» почти сорокалетней давности? Гм-м, подобная литература хранится в запаснике. Тебе срочно?
— Ну, вообще-то да. У меня час до начала следующего занятия, так что времени не так много.
— Хорошо. Подежурь пока за меня, я сейчас схожу в запасник.
Отсутствовал Громвель довольно долго, минут двадцать. За это время я успел принять и выдать кучу свитков и фолиантов, заполнить восемь новых формуляров и отчитать двоих «малышей» за небрежное отношение к древним рукописям.
Когда, наконец, старик появился, вид у него был озадаченный.
— Гхм, - смущенно произнес он, подходя ко мне. – Ты знаешь, не нашел я «Вестника» за 973 год. Остальные выпуски в наличии, кроме упомянутого. И еще нет за 971 год.
— Ну, «Вестник» за 971 год я вчера обнаружил на стеллажах, в закутке – еще удивлялся, как он туда попал. Принести?
— Будь любезен. Ведь, по идее, ему там не место. Семь лет назад по решению ректорского совета «Вестник» был передан в малую библиотеку факультета естествознания, а в Центральном хранилище остались более ранние выпуски. Ничего не понимаю…
Я быстро смотался за «Вестником» (он отыскался на том же месте, где я его вчера оставил) и вернул его Громвелю. Отставной флаг-сержант некоторое время держал выпуск в руках, рассматривая переплет и бормоча себе под нос «И что за нерадивая душонка разбрасывается книгами где попало», затем со вздохом повернулся ко мне.
— Подежуришь еще немного? А я схожу, попытаюсь еще раз – вдруг интересующий тебя выпуск случайно оказался среди других книг?
— А где еще можно найти «Вестник»? – в то, что выпуск отыщется, я почему-то не верил – библиотечных служащих можно было обвинить в чем угодно, только не в безалаберности. Хотя оказался же выпуск за 971 год совсем не там, где ему надлежало быть?
— В городской библиотеке. Правда, там придется заранее сделать запрос, и получишь ты свою книгу, скорее всего, на следующий день, но зато уж наверняка. Или же в библиотеке Военной академии, только гражданских туда не пускают.
— Спасибо за совет, Ларт. Мне уже пора идти. Всего доброго.
— Возвращайся целым, - я вздрогнул - обычное напутствие порубежников сегодня прозвучало для меня как-то уж очень символично.

В город я сумел выбраться только после пяти. Мирилла была еще занята со своими экспериментами, поэтому договорились встретиться уже в общежитии. Правда, она намекнула, что не отказалась бы посмотреть церемонию открытия фестиваля боевых искусств, но я резонно заметил, что сама процедура повторяется из года в год, и марширующие команды под собственными вымпелами в промежутке между высокопарными речами организаторов фестиваля не самое увлекательное зрелище. Вот на бои и показательные выступления мы сходим обязательно, тем более, что, по информации наставника Ласки, в этом году свое мастерство будут демонстрировать и «хамелеоны». Мавка незамедлительно заинтересовалась, поскольку последний раз представители элитного формирования участвовали в показательных выступлениях лет семь назад, и я был отпущен под честное слово вернуться до наступления темноты; более того, мне было настоятельно  рекомендовано в качестве спутника обязательно взять Ратибора (пресловутая женская интуиция, что ли?). Однако приятель где-то пропадал, а, памятуя слова Громвеля о том, что в городской библиотеке искомую книгу можно получить только на следующий день после оформления заявки, я решил сегодня только заказать «Вестник», а поработать с ним уже завтра.
Погода была великолепная, солнце стояло еще довольно высоко, поэтому я решил пройтись до библиотеки пешком, а на обратном пути воспользоваться конкой либо извозчиком. Выйдя за университетские ворота, я бегом спустился вниз, к подножию горы, и тут же повернул направо, в Ткацкий квартал. Здесь было довольно людно, в большинстве учреждений рабочий день уже закончился, и по-весеннему одетые горожане спешили посетить многочисленные лавки и магазины, торгующие одеждой, обувью и прочими товарами, вышедшими из-под умелых рук ткачей и кожевенников. Быстрым шагом миновав пеструю толпу, я повернул налево, пропустил прогромыхавшую мимо ярко-красную конку с надписью на вагоне «Пряники от Нарбуса», пересек рельсы и очутился на бульваре Гнеста Мудрого – широкой улице, соединявшей Ткацкий квартал с Вечной площадью. По обе стороны бульвара протянулись добротные двух- трехэтажные особняки, утопавшие в белизне цветущих фруктовых деревьев, и сердце царапнула застарелая боль – в том большом доме под красной черепичной крышей с двумя голубыми елями у ворот я провел все свое детство. Стараясь не смотреть на особняк, я быстро прошел мимо и, только отойдя на квартал, перевел дух. Всегда со мной так – почти уже пять лет прошло, а я все никак не могу полностью отойти, слишком сильна боль утраты. С тех пор я никогда не заходил в этот дом, хотя кузен и приглашал, причем искренне.
Я остановился на пересечении бульвара и улицы Оружейников, выводящей в Стальной квартал. Это место мы часто посещали вместе с Мириллой – мавка очень любила оружие, и в оружейных лавках ее знали. Вот и сейчас из небольшого аккуратного магазинчика, расположенного на первом этаже трехярусного серого здания, выскочил знакомый продавец, призывно махая мне рукой,
— Мастер Клен, у меня кое-что есть для вашей подруги. Зайдите!
Я взглянул на часы над входом в лавку. Без десяти шесть. Библиотека работает до восьми, так что время есть, тем более, что «сумерки не темнота», все равно обратно не пешком добираться.
— С удовольствием, сударь Гроздь, - я, наконец, вспомнил имя оружейника.
Внутри магазинчик ничем не отличался от себе подобных: довольно большой торговый зал со стойками, на которых были аккуратно расставлены всевозможные виды холодного и метательного оружия. Отдельно, на стене, висели пращи, луки и арбалеты. Огнестрельным оружием Гроздь не торговал, отдавая предпочтение более архаичным изделиям. Посетителей было немного; судя по всему, они относились к завсегдатаям, так как чувствовали себя совершенно свободно, негромко обсуждая достоинства того либо иного клинка.
Владелец лавки скрылся за прилавком, и через мгновение материализовался вновь, с заговорщицким видом держа в руках довольно длинный оббитый черным бархатом футляр.
— Вот, смотрите, это из последней партии, только сегодня утром получил, - Гроздь жестом фокусника раскрыл футляр, и солнечный луч, проникавший в магазин сквозь узорчатое окно, заиграл всеми цветами радуги на хищном узком клинке.
— Классический баселард . Обратите внимание на гарду – выступы сделаны под более острым углом к лезвию, чтобы удобнее было перехватывать клинок противника. Рикассо несколько утолщено, что обеспечивает великолепный баланс. Возьмите в руки, попробуйте.
Кинжал был действительно хорош; создавалось ощущение, что он является естественным продолжением руки. Я встал в стойку и провел серию. Вот это да! Никогда прежде мне не доводилось держать в руках ничего подобного. Клинок пел в моей руке, наполняя душу какой-то светлой легкостью. Я поднес кинжал к глазам и внимательно его осмотрел. Странно, нигде никакого клейма. А для клинка такого класса это может означать только одно…
— Да, вы абсолютно правы, - кивнул на мой вопросительный взгляд Гроздь. - Клинок работы  самого Риальто, лучшего дарсийского мастера современности. Форма, конечно, довольно архаична, но ее недостатки компенсируются некоторыми авторскими доработками. Само лезвие – многослойный булат, причем из природнолегированного молибденом железа. Отковано по оригинальной технологии. Смотрите.
Вокруг нас сконцентрировались посетители магазинчика. Гроздь подскочил к деревянной стойке, воткнул в нее лежавший тут же гвоздь и, приняв кинжал из моих рук, резко рубанул.
— Полюбуйтесь! – в голосе оружейника звучал триумф.
В стойке оставалась половина гвоздя, поверхность косого реза была чистой и гладкой. Лезвие же кинжала оставалось таким же идеальным, как и до этого – ни зазубринки, ни зацепки.
— А теперь второе классическое испытание!
Установив кинжал ребром горизонтально, Гроздь отработанным движением извлек из-за обшлага рукава камзола шелковый платок и небрежно подбросил его в воздух. Тончайшая ткань медленно опустилась на лезвие и с тихим шелестом распалась на две половинки.
— И сколько стоит это чудо? – вперед протиснулся молодой коренастый слав, лицо которого украшали модные нынче небольшие усики и эспаньолка.
— Извините, сударь, это персональный заказ. Мастер Клен, я думаю, в коллекции сударыни Нгар подобный клинок мог бы занять достойное место. Да и вы, как я поглядел, вполне профессионально им работаете.
— И сколько вы за него хотите? – я знал примерную цену дарсийских изделий, и приготовился сразу не падать в обморок.
— Идемте в подсобку, так и поговорим, - бережно укладывая баселард обратно в футляр, ответил хозяин.
В небольшой комнатке за прилавком Гроздь усадил меня в кресло, извлек из шкафа бутылочку «Красного заката» и два кубка, неторопливо наполнил их до середины, один протянул мне, а со вторым удобно устроился в кресле напротив.
— Велимир – можно мне так вас называть? Меня можете звать Кирис. Так вот, когда сегодня у меня появился этот клинок, я сразу подумал о сударыне Нгар. Более компетентного знатока во всем, что касается клинкового оружия, среди моих покупателей – а их, поверьте, немало – я не знаю. Кроме того, сударыня великолепный механик, и хорошо разбирается в вопросах металлургии. Вот я и подумал, чем продавать эту уникальную вещь какому-нибудь богатому  неучу, я лучше продам его настоящему ценителю и знатоку. Я собирался завтра с утра отправить сударыне Нгар Посыльного, чтобы пригласить в мой магазин, а тут вдруг появились вы, и я счел это добрым предзнаменованием. Скажем, пять тысяч меня бы устроили.
— Две, - тут же быстро отреагировал я, ибо ожидал чего-то подобного.
— Ну, Велимир, это же несерьезно! Для подобного изделия и семь не слишком высокая цена! Ладно, так и быть – четыре с половиной.
— Две с половиной. Четыре с половиной – это двухмесячный заработок бакалавра, я уже не говорю о своей стипендии.
— Мастер Клен! При чем тут ваша стипендия! Деньги – это так, просто металлические кружочки, которые мы, в основном, тратим на такие низменные вещи, как еда и питье! А тут возможность сделаться обладателем настоящего произведения искусства! Четыре.
— Три и ни гривней больше. Мне, конечно, очень хотелось бы порадовать сударыню Нгар, но всему есть предел. Тем более, что сейчас при мне нет и трети этой суммы.
— Ничего, вы мне напишете расписку и остальное принесете до конца недели. Три с половиной – это последняя цена, и так уже сплошной убыток.
— Позвольте еще раз? – я протянул руку к футляру, и Гроздь с готовностью подал мне кинжал рукояткой вперед. Хаос тебе в якорь, но ведь действительно вещь! Даже элитные короткие клинки из коллекции Мириллы, в том числе и дарсийской ковки, не шли ни в какое сравнение с тем, что я сейчас держал в руках. Провернув несколько раз «мельницу», я резко взмахнул рукой. Мелькнув в воздухе, клинок до половины ушел в толстую деревянную доску, предназначенную для проверки метательного оружия. Да, такой балансировки я еще не встречал. Кстати, а может, есть смысл начать собирать собственную коллекцию клинков? Для начала, коротких – все ж таки дешевле, чем мечи, шпаги и рапиры. И почему бы этого баселарду не стать первым экземпляром такой коллекции? Тем более, что в банке кое-какие сбережения имеются, а Мирилла возражать не будет – все равно у нас с ней все общее.
— Хорошо, - сказал я, вставая и с трудом извлекая кинжал из доски. – Три двести плюс ножны. С подмышечным ремнем, - добавил я, озаренный неожиданной мыслью. Дело в том, что, согласно эдикта вече от какого-то там года гражданским лицам не возбранялось скрытое ношение клинков, длина лезвия которых не превышала расстояния от локтевого сгиба до запястья владельца. До вчерашнего вечера мне как-то даже и в голову не приходило воспользоваться этим правом. Однако, если подобное вчерашнему повторится (мое кредо – надеясь на лучшее, рассчитывать на худшее), то не мешало бы иметь под рукой (точнее, под мышкой) что-нибудь подходящее. Конечно, анализируя вчерашний инцидент, я подумал, что можно было бы попытаться воспользоваться асимметричными клинками, которые находились в сумке, но задним умом мы все крепки. – Сейчас готов выложить пятьсот, а на остальное принесу банковский вексель, чтобы не таскаться с тяжестью.
— По рукам, - Гроздь живенько вскочил, и мы исполнили означенную процедуру. – То, есть, насколько я понял, вы собираетесь оставить этот клинок себе?
— В принципе, да, хотя от этого ничего не меняется, поскольку у нас с сударыней Нгар все общее, и в любой момент она может без каких-либо ограничений воспользоваться этим баселардом.
— Ну что ж, мне приятно, что уважаемый мастер Клен отныне заимел достойный его клинок для скрытого ношения. А теперь давайте подберем ножны и подмышечный ремень.

Когда я покидал оружейный магазин, часы над входом показывали без двадцати семь. Время еще было, но уже впритык, поэтому я, уже не останавливаясь, добрался до Вечной площади (здесь пришлось задержаться, пропуская колонну усталых кадетов в полной выкладке с мушкетонами за спиной – очевидно, возвращались с полевых занятий), пересек ее по диагонали, миновал Почтамт и типографию, и вышел к монументальному зданию городской библиотеки. Мне удалось довольно быстро сделать заказ, так как мой читательский формуляр еще не был просрочен, и хранитель пообещал выдать мне выпуск для ознакомления не позднее завтрашнего полудня. Поскольку среда у пятого курса – это день самостоятельной работы, каких-либо занятий на завтра не намечалось, у Мириллы же среда, наоборот, очень загруженный день, так что я смогу с чистой совестью заняться «Вестником». Поблагодарив хранителя, я покинул библиотеку, вновь пересек площадь, но уже в обратном направлении, и успел вскочить в конку Синего маршрута. До университета удобнее было бы добираться по Зелено-желтому, но от конечной остановки Синего тоже было недалеко. Полупустой вагон, покачиваясь, мягко катился по рельсам, влекомый двойкой тяжеловозов. Устроившись у окна, я задумчиво смотрел на проплывавшие мимо улицы, на неторопливо прогуливающихся горожан, на ярко освещенные в наступавших сумерках витрины лавок и магазинов, на проносящиеся по мостовой экипажи всевозможных форм и расцветок, и думал о том, как же далеко шагнула цивилизация с того момента, как на вершине Славского холма была воздвигнута первая крепость…
Наверное, я задремал, потому что очнулся только после того, как кондуктор потряс меня за плечо и вежливо сообщил, что мы достигли конечной остановки и конка идет на разворот. Я извинился и поспешно выскочил из вагона. Чувствуя приятную тяжесть клинка под мышкой, я быстро пересек Бондарный квартал, добрался до боковой лестницы, ведущей к университетским воротам, и принялся быстро подниматься.
Я очень люблю Славгород, но только территория университетского городка вселяет в меня ощущение дома. Приветливо кивнув привратнику, наряженному, по традиции, в черную мантию и высокий кожаный шлем, я пересек условную границу в виде ворот, отделявшую университет от столицы воеводства, взглянул на надвратные часы (их светящийся циферблат был хорошо виден в сгустившихся сумерках, положение стрелок свидетельствовало о том, что сейчас начало девятого) и рысью припустил домой.

Дверь мне отворила Ависса. Радостно чмокнув меня в щеку, она схватила меня за руку и потащила на кухню, где в ожесточенном споре сошлись Мирилла с Ратибором. Увидев меня, Мирилла тут же вскочила, наградила меня нежным поцелуем и, пока я здоровался с приятелем, споро накрыла на стол.
— А м-мы т-тебя уже з-заждались. Д-думали, н-начнем и-игру б-без тебя, - Ратибор кивнул на коробку с «мандрагорой».
— Это вы бросьте. Сейчас вымою руки, быстренько поем и присоединюсь. Составите мне компанию за ужином?
— Мы уже, - покачала головой Мирилла, наливая мне в чашку дымящийся медовый чай. – Так что давай, ешь, а мы пока пойдем в комнату, подготовим поле.
«Мандрагору» я любил, хотя в последнее время в нее доводилось играть не так часто. Быстро покончив с ужином, я убрал посуду и проследовал в комнату. Там уже все было подготовлено: ложе убрано в сторону, из полностью включенных осветительных кристаллов лился мягкий желтоватый свет, а вся честная компания расположилась на ковре вокруг большой доски с полем, состоящем из трехцветных шестиугольников. Мирилла ловко перетасовывала Карты Событий, а Ависса с Ратибором выкладывали из полотняного мешочка рунные кости, горсть цветных колечек  и фигурки бойцов. Я занял свое место напротив Мириллы, сбрасывая камзол.
— У-ух т-ты, с-скрытый к-клинок! И с-с к-каких п-пор В-велимир К-клен с-стал н-носить о-оружие? Д-дай п-посмотреть.
— Держи, - я отстегнул ремень и передал кинжал приятелю. – А начал с сегодняшнего дня. Был в городе, встретил там Гроздя, он и затащил меня к себе. Собственно, этот клинок он планировал продать Мирилле…
— Не мой стиль, хотя работа отменная, - прервала меня моя подруга, забирая кинжал у Ратибора и вертя его в пальцах. – Великолепная балансировка. Клеймо… Клейма нет – неужели сам Риальто? Точно, Риальто. И сколько же этот хитрый Гроздь с тебя скачал, любимый?
— Три двести вместе с ножнами и подмышечным ремнем.
— Ты смотри – не так уж дорого для такой вещи. И с чего бы это ему быть таким добреньким? А баселард и вправду хорош. Как раз тебе по руке. Ты правильно сделал, что не стал скупердяйничать и купил стоящую вещь. Только не забывай его носить, вдруг пригодится - Мирилла прямо взглянула мне в глаза, и я смущенно отвел взгляд – похоже, мавка все-таки что-то подозревала.
— Ну что, играем два на два или каждый за себя? – чтобы скрыть неловкость, осведомился я.
— Д-давайте д-два на д-два. К-каждый з-за с-себя мы и-играем в-все в-время.
— А вы как, девушки? – обратился я к мавкам.
— Конечно, два на два, - уверенно определила Мирилла. – Семья против семьи, - лукаво добавила моя подруга.
Ависса томно улыбнулась, стреляя взглядом в Ратибора из-под опущенных ресниц. Ратибор, как всегда, покраснел и сделал вид, что пересчитывает колечки.
— Тогда бросаем жребий, - я поспешил на помощь приятелю. – Ратибор, давай кости…
Жеребьевку выиграли Ратибор с Ависсой. Посовещавшись, они выбрали Цитадель Огня, что давало им преимущество в начале игры; мы с Мириллой довольствовались Цитаделью Воды, на чем настояла мавка – лично я бы предпочел Цитадель Земли, но Мирилла была более опытным игроком. Зато наша с Мириллой армия ни в чем не уступала армии друзей, хотя принадлежность бойцов к той либо иной стороне также определялась жеребьевкой. Затем внутри каждой армии произошло распределение бойцов между союзниками, уже просто по согласованию.
Ратибор начал в своей обычной манере – вошел в Поле самым тяжелым бойцом, Громобоем.  Ависса, к моему удивлению, рискнула ввести в игру наименее защищенную фигуру Портала. Мирилла, подумав, выставила в своем секторе на подступах к нашей Цитадели Метателя – малоподвижного, но незаменимого в обороне бойца, я же, как всегда, предпочел легкую фигуру Кентавра. Опять настала очередь моего приятеля. Поскольку после ввода в игру тяжелой фигуры необходимо переждать два хода, прежде чем выставлять очередного бойца, Ратибор выбросил рунные кости на перемещение. Выпала шестерка Огня, и Громобой переместился на восемь клеток, пересекая их красную сторону. В свою очередь, Ависса, хотя первая легкая фигура позволяла ей сразу же ввести в игру следующего бойца, отказалась от такой возможности и тоже бросила кости. Выпало две парных Земли, и Мирилла, которая «сидела на колоде», протянула ей верхнюю Карту События – эта оказалась «Возможность ввода в Поле нового бойца». Ависса довольно улыбнулась, ввела в игру тяжелую фигуру Рыцаря и снова бросила кости. Семерка Воды. Портал переместился по «синему коридору» на десять клеток, существенно приблизившись к нашей Цитадели. Ход перешел к Мирилле; моя подруга выбросила руны, выпала тройка Огня, мавка подумала и оставила Метателя на прежнем месте. Следующий ход она пропускала. Мне удалось выбросить парную Воду, что позволило взять Карту События и переместиться по «синему коридору» на двенадцать клеток, выйдя на очень удобную позицию для обстрела Громобоя. Следующий бросок оказался для меня удачным – пятерка Земли, что позволило нанести Громбою одно ранение и надеть на него одно синее колечко. Однако Ратибор сумел не только вывести своего бойца из-под обстрела, но и значительно приблизиться к Цитадели Воды, угрожая Метателю…
… Разошлись мы далеко за полночь – благо, ребятам нужно было просто выйти из дверей моего жилья и тут же войти в соседнюю дверь. Игра удалась на славу, в двух сетах победили мы с Мириллой, в двух – Ратибор с Ависсой, пятый заончился вничью. Все решил дополнительный поединок между моим Всадником и ратиборовским Пикинером – средний боец приятеля буквально «размазал» мою тяжелую фигуру, но куда денешься: в «поединке», в отличие от самой «мандрагоры», где просто необходимо тактическое и стратегическое мышление, все зависит, в значительной степени, от везения. Так что уходили друзья, довольные выигрышем, хотя мы с Мириллой тоже особо не переживали – в другой раз отыграемся.
Уже засыпая, я подумал, что опять забыл рассказать подруге о своей находке в «Вестнике», но не будить же мавку ради этого – завтра наверстаю упущенное.

На следующее утро, когда я еще валялся в постели, а Мирилла плескалась в душе, раздался деликатный стук в дверь. Набросив на себя халат, я вышел в прихожую, открыл дверь и страшно удивился, обнаружив за ней переминающегося от нетерпения магистра Лугового.
— Извини, что побеспокоил, но мне нужно срочно тебе кое-что показать.
— Может, зайдете, позавтракаете с нами?
— Нет, спасибо. Ты давай собирайся, я тебя здесь подожду, хоть подышу свежим воздухом, а то вчера до ночи проторчал в лаборатории.
Зная по опыту, что уговаривать магистра бесполезно, я кивнул и прикрыл дверь. Натянуть камзол было делом одной минуты; несколько секунд я раздумывал, а не побриться ли, но потом решил, что мой светлый пушок на щеках и подбородке как-нибудь еще потерпит, и принялся зашнуровывать башмаки, одновременно жуя ароматическую смолку.
В этот момент из душа выпорхнула Мирилла, на ходу вытирая тяжелые иссиння-черные волосы льняным полотенцем.
— Ты куда без завтрака? – мавка терпеть не может, если я ухожу, по ее мнению, голодным.
— Там магистр Луговой примчался, меня требует.
— Так пригласи его, вместе и позавтракаем.
— Уже приглашал – отказывается.
— Ничего, мне он не откажет.
Моя подруга скрылась в комнате, откуда через мгновение появилась уже полностью одетая и с уложенной прической (и как это у нее получается, очередной раз удивился я). Распространяя вокруг аромат своих любимых духов, Мирилла подошла к входной двери, раскрыла ее и, взяв Лугового под локоть, нежно проворковала:
— Радек, дорогой, позавтракайте с нами.
— Э-э, Мирилла, голубушка, я, собственно…
— Ничего не хочу слушать, - мавка протащила не особо-то и сопротивлявшегося магистра на кухню. – Мужчина должен быть сыт, тогда от него будет хоть какой-то толк. Велимир, радость моя – ты долго будешь копаться? Шоколад остынет.
Хотя Луговой вначале и проявлял нетерпение, творожные оладьи с медом он умял с большим аппетитом. Во время завтрака они с Мириллой вели светскую беседу о погоде, видах на урожай пшеницы и предполагаемых ценах на фрукты в этом году. Я быстро расправился со своей порцией, в два глотка осушил чашку с шоколадом и поднялся:
— Магистр, я готов.
— Большое спасибо за роскошный завтрак, коллега Нгар, - Луговой галантно поцеловал Мирилле руку. Затем, обращаясь ко мне, добавил, - завидую вам, мастер Клен. Если вас так кормят каждый день, то не удивляюсь, что вы всегда в прекрасной форме. Не то, что я – нахватаешься всяких там жиров с углеводами, а потом удивляешься, с чего у тебя вдруг растет вот это, - и магистр похлопал себя по впалому животу.
— На здоровье, коллега. А вы почаще приходите к нам, глядишь, все и образуется.
— Удачного вам дня, сударыня, - Луговой поклонился и направился к входной двери. – Мастер Клен, я вас жду.
— Ну, я пошел? – нежный поцелуй в губы вновь заставил мир кружиться вокруг меня.
— Ты что-то забыл, - Мирилла подала мне ножны с подмышечным ремнем. – Надень сейчас же.
— Да ну, глупости, - отмахнулся я. – Прямо театр плаща и кинжала.
— Надень. Мне так спокойней будет.
— Ну хорошо, - я застегнул ремень на плече и набросил камзол. – Увидимся на фестивале в шесть. Я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Веля. Иди, - Мирилла легонько поцеловала меня в щеку и принялась деловито убирать со стола.

Весь путь до лаборатории Луговой молчал, полностью уйдя в себя. Первые несколько минут я пытался его расшевелить, но он отделывался односложными междометиями, и я решил оставить магистра в покое. Добрались мы быстро – магистр не хуже меня ориентировался во всех хитросплетениях межкорпусных переходов; правда, в это время суток они заполнены спешащими на занятия студентами и преподавателями, но Луговой несся, не разбирая дороги, разрезая толпу острым плечом, и зазевавшиеся обитатели университетского городка испуганно шарахались в стороны. Мне ничего не оставалось, как держаться в кильватер за любимым преподавателем, рассыпая направо и налево извинения за обоих и выслушивая не очень лестные замечания нам в спину.
Наконец, двери лаборатории за нами захлопнулись, и Луговой, казалось, пробудился от глубокого сна. В некотором недоумении он огляделся, удивленно поднял брови, обнаружив меня, затем в глазах зажегся огонек узнавания, и магистр глубоко вздохнул.
— Ты извини, я, кажется, несколько задумался, - Луговой с силой провел пятерней по волосам. – Рабочий комбинезон с собой?
— Естественно, - я скинул камзол, извлек комбинезон из сумки и принялся облачаться. Все это время магистр нетерпеливо барабанил пальцами по столешнице. Едва дождавшись, когда я закончу, он сделал знак следовать за собой и направился к мастерской, стена которой изобиловала свежими заплатами.
Внутри мастерская оказалась неожиданно уютной (наверное, я был первым студентом, допущенным в эту святая святых нашего магистра), с удобным диваном в дальнем углу и огромным, на всю стену, книжным шкафом. Посреди комнаты находился рабочий стол кристалловеда, выполненный из редкого в наших краях черного гранита, возле которого стояло два кресла.
— Садись, - магистр указал рукой на одно из кресел, опускаясь в другое. Некоторое время он молчал, словно собираясь с мыслями, затем поднял голову и взглянул мне прямо в глаза.
— Вчера весь вечер я посвятил изучению твоего камня-катализатора, или, точнее, активатора. В жизни не видел более неблагодарного объекта. И, только применив внешний энергетический источник, я сумел уловить отраженный отблеск нитей магии поликристалла, хотя для этого понадобились очки с турмалиновыми стеклами, снабженные фильтрами из полевого шпата. Затем я попытался хоть как-то «ухватить» эти нити и «вытянуть» их. И вот результат.
Магистр вскочил, подбежал к небольшому секретеру, извлек из него небольшой кожаный кисет и, вернувшись к столу, высыпал из него горсть желтоватых кристаллов размером с фалангу мизинца.
— Поликристалл неправильной формы рассыпался на сорок восемь совершенно одинаковых монокристаллов, обладающих идеальной октаэдрической формой.
Я поспешно поднялся с кресла и склонился над столешницей. Все кристаллы имели совершенно правильную восьмигранную форму, то есть, говоря научным языком, представляли собой четырехгранные равносторонние бипирамиды. Совершенно гладкие на ощупь желтоватые грани тускло отсвечивали.
— Вы позволите? – я указал на кристаллы, одновременно надевая очки.
— Только не забудь фильтры. И вот, возьми в качестве источника, - магистр протянул мне серебристо блеснувший кристалл-аккумулятор.
— Потом. Сначала хочу попробовать без источника и без фильтров.
— Резонно, - согласился магистр, также надевая очки и подсаживаясь ближе. – Возможно, у тебя получится то, чего не сумел сделать я – достаточно вспомнить, как этот камень реагировал на твое присутствие во время прошлого эксперимента.
Отобрав первый попавшийся кристалл, я ссыпал остальные в кисет и отложил в сторону. Выбранный объект я поместил в центр трапеции, выгравированной в гранитной столешнице, и сосредоточился. Нити кристалла словно только этого и ожидали – впечатление было такое, будто над золотистой поверхностью вдруг поднялись тонкие языки пламени, закрученные в спираль. Рядом шумно вздохнул Луговой.
Вытянув обе руки вперед, я принялся отработанными движениями распрямлять скрученные нити. Ничего себе! Такого я еще не встречал – под воздействием моих движений нити принялись переплетаться между собой, меняя цвет от красного до фиолетового и обратно. «Спектр», молнией пронеслось в голове. «Спектр», произнес рядом голос Лугового, в котором недоумение смешивалось с благоговением. «Белый кристалл»! Невозможность его существования доказывалось на протяжении последних лет двухсот, тем не менее попытки его получения не прекращались. Это было сродни поискам «философского камня» у алхимиков, существование которого также отрицалось официальной наукой. Разница только в том, что «философский камень» ищут до сих пор, а «белый кристалл» – вот он, прямо перед нами.
Наверное, мне стоило хотя бы удивиться. Но какое-то странное спокойствие охватило меня, руки автоматически повторяли годами выверенные движения, и нити, наконец, успокоились, окрасившись в интенсивно белый цвет. Цвет, который вобрал в себя все остальные цвета и, следовательно, все возможные варианты магической энергии кристаллов.
— Велимир, скажи, что это не сон, - рука магистра прошла над белой светящейся «гребенкой», и «зубцы» послушно потянулись за ней. – Что это действительно именно то, что я вижу, а то, что я вижу, является именно «белым кристаллом».
— Ну, если это сон, то мы видим его одновременно, - нет, все-таки какая-то часть меня не совсем спокойна, хрипловатый голос выдавал внутреннее волнение. – Как по мне, это самая что ни на есть реальность.
— Отлично, - Луговой быстро взял себя в руки. – А теперь давай проверим остальные кристаллы.
Спустя часа полтора мы убедились в том, что в руках у нас находится сорок восемь «белых кристаллов». Второе открытие за последние несколько дней: сначала «абсолютное лезвие», теперь «абсолютный магический монокристалл». Не многовато ли?
— Знаешь, мы с тобой могли бы с полным основанием претендовать на Премию Короны за выдающиеся научные достижения, - озвучил мою мысль магистр. – Но беда в том, что пока нам все наши результаты нужно держать в секрете. Надеюсь, ты меня понимаешь.
Я согласно кивнул – некоторые вещи, если их обнародовать, становятся опасны, вспомнить хотя бы трагические события, связанные с открытием «звездной пыли», унесшей сотни жизней вследствие попадания этого вещества не в те руки.
— Но старшего дознавателя Куньи мы обязаны поставить в известность, - лицо Лугового напоминало лицо человека, только что откусившего изрядный кусок недозрелого лимона.
Я снова кивнул. О любом открытии, да что там открытии – любом результате эксперимента, который, пусть даже с большой натяжкой, может быть отнесен к разряду затрагивающих интересы обороноспособности Короны, авторы должны незамедлительно сообщить в Военный либо Дознавательный приказ.
— А пока давай продолжать, - из секретера магистр приволок целый мешок всевозможных лезвий, браслетов и прочих металлоизделий, а из небольшого сейфа, скрывавшегося за толстыми фолиантами в книжном шкафу, Луговой достал несколько кристаллов алмаза и корунда.
На этот раз нас ожидало горькое разочарование. Похоже, свои каталитические способности желтый камень проявлял, только будучи поликристаллом. К сожалению, совокупность частей целого не всегда эквивалентно самому целому, поэтому, как мы ни бились, алмаз никак не хотел сочетаться с железом в присутствии даже сложенных аккуратной горкой октаэдров; при этом благородная модификация углерода, как всегда, с готовностью «сплеталась» со сплавами на основе цветных металлов, однако ни медное, ни бронзовое лезвие, будучи магически армированным нитями алмаза, не обеспечивали эффекта «абсолютного клинка» – так, на уровне не самого дорого булата приличной ковки. По-видимому, если не отыскать второго образца желтоватого поликристалла, те пять «абсолютных клинков», хранившихся у Лугового в сейфе, так и останутся раритетами. Этой мыслью я незамедлительно поделился с пригорюнившимся магистром.
— Наверное, ты прав, - вздохнул Луговой. – И, похоже, для этого нам придется наведаться к твоему знакомцу, хозяину «Всякой всячины». Возможно, у него еще есть подобный камень. Даже если нет, мы хотя бы выясним, где Теодрат его раздобыл.
— Кстати, магистр, вы мне обещали рассказать, кто такой этот Теодрат, - я снял очки и выжидательно поглядел на собеседника.
— Вообще-то, это долгая история, но, если вкратце… Когда-то Теодрат Друз был самым молодым профессором Короны.
— Ого, - не удержался я - профессорское звание присваивается малым Коронным советом за особый вклад в науку, и профессоров в Короне можно пересчитать по пальцам.
— Вот именно, - кивнул головой магистр. – Он заведовал кафедрой магической защиты нашего факультета и, после получения звания профессора, был избран в ректорский совет, на должность проректора по науке.
Кафедра магической защиты! Одно из самых таинственных заведений университета – ее студенты и сотрудники даже жили обособленно, практически не принимая участия ни в каких общеуниверситетских мероприятиях. Более таинственной была только кафедра некромантии, о которой вообще ходили самые невероятные слухи.
— Он быстро шел в гору, - тем временем продолжал Луговой, ловко вертя в пальцах бронзовый клинок, армированный магическими нитями алмаза, - и, когда малым Коронным советом было принято решение о направлении экспедиции к Антиподу, именно ему предложили стать одним из трех ее руководителей.
Наверное, у меня что-то сделалось с лицом, потому что магистр прервался и встревоженно спросил:
— Велимир, у тебя все в порядке?
— Да-да, продолжайте, - я сумел овладеть собой, и мой голос звучал как обычно.
— Ты, конечно, слышал об этой экспедиции, по крайней мере, твоя любимая игра в «битый мяч» появилась у нас благодаря ей, а открытие экваториальной цепи островов и подтверждение существования самого Антипода с его загадочно исчезнувшей цивилизацией вообще не имеет аналогов в истории науки. Однако все эти сведения были добыты дорогой ценой – из четырех кораблей вернулось только два, а в живых осталось меньше половины участников экспедиции. В их числе оказался и Теодрат. Профессор горько переживал потерю людей, в первую очередь обвиняя себя, поскольку именно на него была возложена миссия обеспечения магической безопасности участников. Но далеко не всегда магия, даже столь сильная, как магия защиты способна справиться с неизвестными болезнями и пиратскими пушками. Конечно, в экспедиции были целители, а орудия имелись не только на кораблях сопровождения, однако и целители, и воины, как правило, имеют дело уже со свершившимся фактом болезни либо нападения. Магия же защиты призвана, в первую очередь, избегать подобных коллизий, и Теодрат считал, что он не сумел в достаточной степени справиться с возложенной на него задачей. Состоялся Коронный суд, на котором настаивал сам профессор; в ходе судебного разбирательства, на основании свидетельских показаний оставшихся в живых участников экспедиции стало ясно, что потери были бы значительно больше, если бы не мужество и высокий профессионализм Друза и его помощников. Теодрат был не только оправдан, но и, в дополнение к «Ордену Льва», удостоен «Звезды Первопроходца» с бриллиантовой лентой…
Я почувствовал, как мое уважение к странному владельцу «Всякой всячины» возрастает в геометрической прогрессии – число кавалеров «Звезды Первопроходца» с бриллиантовой лентой было еще меньше, чем профессоров. Даже у нашего ректора, одного из самых выдающихся ученых современности, «Звезда Первопроходца» была без дополнительных регалий.
— Однако недаром говорят, что самый страшный суд – это суд собственной совести, - магистр отложил клинок и взял в руки желтоватый октаэдр. - От нее никуда не спрячешься, она постоянно гложет тебя изнутри. Люди полностью оправдали Теодрата, но сам себя он оправдать не смог. Какое-то время он еще пытался работать, но быстро сдал, опустился и, в конце концов, был вынужден распрощаться не только с кафедрой, но и с университетом. Почти тридцать лет никто не знал, что с ним – поговаривали, что он отправился в пустоши южнее Кальссии, где и жил отшельником. Но затем, девять лет назад, он вдруг неожиданно появился в университете, постаревший, в парадном мундире со всеми регалиями на груди. Я не знаю, о чем он говорил с ректором, но после этого разговора ему была выделена лавка умершего к тому времени торговца алхимическими ингридиентами, где Теодрат и основал свою «Всякую всячину». С тех пор он тихо и незаметно доживает свой век среди бутылочек с зельями и прочих предметов магического и немагического происхождения. Похоже, что он слегка повредился в рассудке, но никому ничего худого не делает – наоборот, всячески старается помочь, если это в его силах. Хотя какие там силы… - Луговой огорченно махнул рукой и умолк.
Некоторое время мы сидели молча, каждый погруженный в свои мысли. Не знаю, о чем думал магистр, но в моей голове уже созрело твердое решение после посещения библиотеки наведаться с Теодрату и постараться максимально разузнать у него об Ильме Гранат. И еще один момент не давал мне покоя: уж слишком хорошо Луговой был осведомлен не только о судьбе Друза, но и, похоже, об экспедиции в целом. В самой экспедиции магистр участия не принимал, в этом я был уверен. Так откуда же такие познания? Или, может, это просто мое воспаленное воображение, взбудораженное событиями последних дней? Ладно, подойдем к вопросу системно: сначала библиотека, затем Теодрат, а там видно будет. Да и с желтыми кристаллами что-то нужно делать; самое интересное, что, не смотря на утерю камнем каталитических свойств после его превращения в груду «белых кристаллов», я совершенно не огорчился. Наоборот, интуиция мне предсказывала, что здесь не все так просто, а интуиции своей я привык доверять. Кстати, а что, если попробовать непосредственно «сочетнуть» желтоватый октаэдр с металлическим поликристаллом? Я тут же озвучил эту мысль.
Луговой оживился, и мы снова приступили к работе. Увы, ничего не получилось. Собственно, иного от «белого кристалла» ожидать и не приходилось – его ценность не в возможности «сплетаться» с нитями других моно- и поликристаллов, а в генерировании любого вида кристалломагической энергии, которую он способен (опять-таки, чисто теоретически – на практике, как я уже упоминал, «белых кристаллов» еще никому получить не удавалось) передавать другим объектам. Правда, пока нам не удалось выяснить, каким именно образом, но для того мы и кристалловеды, чтобы находить ответы на подобные вопросы.
— Ну хорошо, - сдался, наконец, Луговой, поспешно записывая результаты наших экспериментов. – На сегодня хватит, у меня лекция через час, хочу еще успеть заглянуть к дознавателю Куньи и доложить о нашем открытии. Боюсь только, что в этом случае нам с тобой придется в дальнейшем экспериментировать в условиях повышенной секретности, хотя, может быть, это и к лучшему.

В отличие от библиотеки университета, зал городской читальни оказался практически пустым. Получив от хранителя заказанный выпуск, я проследовал в самый конец огромного, на весь этаж, помещения, и уютно устроился у окна, выходившего в городской парк.
Вид «Вестника Коронного географического общества» за 973 год свидетельствовал о том, что пользовались им нечасто – за последние без малого сорок лет он был как новенький, только бумага несколько пожелтела. Пройдясь по оглавлению, я открыл выпуск на искомой странице и погрузился в чтение. На этот раз посвященная экспедиции статья оказалась не столь пространной, как в выпуске за 971 год, однако и здесь были приведены рисунки выживших на фоне двух вернувшихся кораблей с соответствующим списком, в котором на этот раз ограничились только перечнем фамилий. Ильму Гранат я отыскал сразу – в сравнении с 971 годом она особо не изменилась, разве что волосы были коротко стрижены, да в уголках губ залегли скорбные складки. Впрочем, печать усталости и скорби лежал практически на лицах всех выживших, похоже, график запечатлел их сразу по возвращении. Профессора Теодрата Друза я нашел только по ссылке – этот невысокий, широкоплечий крепыш с волевым подбородком и пронзительными глазами ничем на напоминал мэтра, каким я его видел в последний (он же первый) раз. Что ж, особо удивляться не приходится – на рисунке Друз на сорок лет моложе и без бороды. Ладно, оставим это до встречи с Теодратом. Гораздо больше меня интересовала судьба моей потенциальной родственницы.
После официальной информации о возвращении экспедиции давался перечень совершенных ею открытий с комментариями. Я бегло пробежался по списку. Экваториальная цепь островов… интересно – оказывается, многие были соединены отмелями, так что экватор можно было бы обогнуть практически «вброд», только в нескольких местах пришлось бы проплыть несколько миль глубокой воды, разделявших соседние острова. Часть островов населены племенами темнокожих людей, находящихся на уровне каменного века. Странно, но информации о прочих разумных обитателях «пояса жизни» не было – то ли их не сумели обнаружить, то ли их там действительно не было. Вообще-то еще в школе на уроках географии нам об этом рассказывали, но в тот момент меня больше интересовали светлые кудряшки сидевшей передо мной Альки, чем все острова в мире. Нужно будет более подробно почитать об этих островах в специальной литературе, мелькнула мысль, и тут же исчезла. Еще несколько островов, расположенных правильным треугольником на полпути между самым крупным из островов цепи и Антиподом, названных Островами Треугольника (м-да, не очень оригинально). А вот и Антипод… Хотя в последующем тексте его именовали просто «материк». Я постарался вспомнить, как его называли на уроке географии – по-моему, все-таки Антиподом. Нет, решительно нужно освежить свои знания о строении собственной планеты, хотя бы общие. Но это потом, а сейчас продолжим. Краткое описание материка… Стандартный набор – флора, фауна, строение почвы, рельеф. Архитектурные памятники исчезнувшей цивилизации, барельефы, фрески, таинственные письмена. А вот это уже интересно – комментарий одного из участников экспедиции, ссылавшегося на ряд фресок, обнаруженных в подземном, очевидно, культовом сооружении, из которых следовало, что материк пережил какую-то глобальную катастрофу, однако природа последней так и осталась нераскрытой. Причем непонятно, случилось это до или после Исхода. Исход? Ага, имеется в виду исчезновение разумных обитателей материка. Хотя экспедиции удалось изучить лишь крохотную часть огромного континента, так что говорить о полном отсутствии на Антиподе разумной жизни, по меньшей мере, некорректно. Интересно, вдруг подумал я, а почему Корона больше не посылала экспедиций к Антиподу? Ведь за сорок лет и суда стали лучше, и оружие совершеннее. Или, возможно, последующие экспедиции и были, только снаряжали их без излишней огласки? В своих мысленных записях я сделал еще одну пометку – постараться отыскать в литературе какую-либо информацию о возможных экспедициях к Антиподу после его открытия. Можно, кстати, наведаться и на кафедру географии, там у меня знакомый ассистент, когда-то вместе играли в «битый мяч». Так, опять я отвлекся – ведь пока все это не имеет никакого отношения к предмету моих поисков. 
Далее шло описание трудностей, с которыми столкнулась экспедиция: нападения пиратов, в особенности в районе Островов Треугольника,  странная лихорадка, от которой нельзя излечиться ни целительскими, ни магическими средствами, необычные животные, безобидные днем и смертельно опасные в ночное время, тропические ливни и разломы в земной коре с языками пламени и неторопливо текущими лавовыми потоками… Меня даже передернуло – не хотел бы я оказаться на месте исследователей! И в то же время где-то в глубине души зародилось новое чувство, чувство зависти к этим отважным (пусть даже по необходимости) людям, которым довелось увидеть то, что для подавляющего большинства их соотечественников так и останется несбыточной мечтой.
Завершал статью комментарий редакции, из которого следовало, что путевые заметки одного из исследователей, некоего географа Римарда Госсера, после соответствующей литературной обработки предполагается опубликовать отдельным изданием.
Я еще раз взглянул на рисунок Ильмы Гранат, перевел взгляд на портрет профессора Друза. Итак, что же мы имеем в сухом остатке? Практически ничего, кроме некоторого расширения знаний о результатах экспедиции (об игре в «битый мяч» в этом выпуске, кстати, не было сказано ни слова), о том, что Ильме Гранат посчастливилось оказаться в числе выживших, и факте существования путевых заметок одного из участников экспедиции, которые планировались к опубликованию. Вот с них, пожалуй, и нужно начать.
Сдав «Вестник» хранителю, я поинтересовался у него путевыми заметками Римарда Госсера. Хранитель некоторое время сосредоточенно размышлял, затем покачал головой:
— Простите, сударь, что-то я такого автора не припомню… А название книги?
— Даже не знаю, - я пожал плечами. – Это один из участников экспедиции к Антиподу. Просто в статье, которую я сегодня читал, есть упоминание о предполагаемом опубликовании его путевых заметок отдельным изданием, вот я и подумал, может быть, у вас это издание есть.
— В принципе, можно попытаться отыскать по автору, - с некоторым сомнением в голосе отозвался хранитель – Но, видите ли, это сопряжено с некоторыми трудностями…
— Сколько, - без обиняков спросил я.
— Э-э… четыре гривни.
— Плачу пять, но мне, желательно, получить эту книгу сегодня, - я выложил пять серебристых кругляшей на стойку. – Если вы не возражаете.
— Минуточку. Ирида, подмени меня, я в хранилище! – Симпатичная темноглазая славка лет двадцати пяти, сосредоточенно заполнявшая какие-то формуляры, кивнула и подошла к стойке.
Минуточка растянулась почти на час. Все это время мы мило беседовали с Иридой, оказавшейся интересной и начитанной девушкой. Похоже, она была бы не против продолжить знакомство в менее официальной обстановке, но у меня перед мысленным взором сразу же возник любимый образ Мириллы, и я ограничился светской беседой.
Наконец, появился хранитель, однако, судя по пустым рукам и расстроенному виду, он потерпел фиаско.
— Очень сожалею, сударь, но у нас нет этого издания. Я даже не уверен, существовало ли оно вообще.
— О чем это вы? - поинтересовалась Ирида.
— О путевых заметках Римарда Госсера, - ответил я.
— А, экспедиция к Антиподу! Странно – вы первый на моей памяти, кто интересуется этими заметками, а я работаю здесь уже пять лет.
Я резко повернулся к собеседнице:
— Значит, заметки все-таки были опубликованы?
— Были, - кивнула головой Ирида. – Спустя три года после возвращения экспедиции, в 977 году. Отдельной книгой под названием «Пылающая дорога» – чрезвычайно претенциозное название. Однако очень ограниченным тиражом. Один экземпляр хранился у нас, но во время пожара 994 года сгорел вместе с половиной библиотеки.
— А вы не знаете, где сегодня можно раздобыть эту книгу?
— Насколько я помню, по одному экземпляру было разослано во все городские библиотеки Короны. Остальные разошлись по частным коллекциям. На сегодняшний день ее смело можно отнести к разряду раритетов. Так что, Фрал, прежде, чем брать с сударя деньги и копаться в хранилище, тебе следовало спросить меня, - глаза девушки, обращенные к хранителю, насмешливо блеснули.
— А университетские библиотеки? – я с надеждой поглядел на девушку.
— Право, не уверена. Они ведь не входят в систему коронных библиотек, так что все может быть. Попытайтесь в своем университете, но, как мне кажется, надежнее всего было бы сделать запрос в другие городские библиотеки, например, в тот же Керстень.
Я стиснул зубы – именно в Керстень направлялись мои родители в тот последний для них день.
— Конечно, это займет некоторое время, но, зато, если эта книга там есть, то ее могут на время передать в наш читальный зал. Правда, услуга платная.
— Сколько? – второй раз за последний час спросил я.
— Ну, с учетом тех пяти гривень, которые вы так поспешно отдали Фралу, с вас еще шесть, всего одиннадцать. В случае отрицательного ответа либо вашего отказа десять вам возвращается. Ну как, оформляем?
— Давайте, - кивнул я, извлекая из кошелька три двойных монеты. – И, пожалуйста, вне зависимости от результата запроса пришлите ко мне Посыльного с информацией. Наложенным платежом. Вот адрес, - я быстро набросал свои координаты на листе запроса.
— Велимир Клен, - вслух прочла Ирида. – Красивое имя. Я запомню, - и многозначительно взглянула на меня.
Я поспешно откланялся. Как там говорила Ависса – все мужчины полигамны? Похоже, в чем-то она была права.

Еще издали я увидел какое-то скопление народа возле лавки Теодрата, и, почувствовав неладное, припустил со всех ног. Предчувствие меня не обмануло – когда я подбежал, из дверей магазинчика двое дюжих целителей-помощников выносили носилки, на которых лежал сам хозяин с заострившимся лицом и синяками под глазами. Рядом с носилками суетился знакомый целитель – именно он оказывал Мирилле тогда помощь на помосте. «Скорее, скорее», подгонял он и без того спешивших носильщиков, ухитряясь на ходу вливать в полуоткрытый рот неподвижного Теодрата какие-то снадобья. Возница, управляющий лекарской каретой, запряженной двойкой силанских рысаков, подъехал ближе, чтобы было удобнее погрузить носилки с пациентом.
— Что случилось? - ни к кому не обращаясь, спросил я.
— Сердце, - пояснил стоявший рядом лесовик. – Хорошо еще, что в этот момент мы с друзьями были в лавке. Пока Власта – она у нас учится на лекарском отделении - оказывала старику первую помощь, я сбегал к ближайшему «лекарскому рогу» и подал сигнал.
«Лекарским рогом» называли устройство, позволявшее сообщить в дежурную часть лечебницы о каких-либо происшествиях, в которых требовалось вмешательство целителей. Эти «рога» разбросаны по всей территории университета, включая учебные аудитории, спортивные залы, библиотеки и тому подобное. Такими же устройствами снабжены все ярусы жилых корпусов, а каждый преподавательский коттедж оснащен собственным «лекарским рогом». Причем помощь приходит буквально спустя две-три минуты после вызова. Как абсолютно здоровый человек, я никогда особо не интересовался системой лекарской помощи, но мне кажется, что без магии целителям было бы трудновато добираться до места за столько короткое время.
Целитель скрылся внутри кареты вместе с носилками и одним из помощников, второй помощник уселся на облучок рядом с возницей. Воздух прорезал разбойничий свист, щелкнул бич, рысаки с места взяли в карьер, и через мгновение карета исчезла за приземистым университетским корпусом.
— Будем надеяться, что все обойдется, - вздохнул лесовик.
Нужно, чтобы все обошлось, мысленно добавил я. Слишком много у меня накопилось вопросов к почтенному профессору Друзе.