Крепости АФМ штурмовал креативно. Правда под конец ему это надоело и началась штурмовка тупо, отчего он едва не склеил ласты в крепости маллов.
Если он сунется на Стену Болот, то креативом придется жечь уже мне, дабы реализмус был.
А я, как не крути, не Македонский. Хотя на прецедентах играть способен. Собственно, все мои многочисленные батальные изыски - игра на прецедентах, я же не древний грек.

А так-то да, надоели уже батальные сцены. Сосчитать, сколько я их написал, так сбиваться начинаю. Политтриллер хочу. Вы не представляете, что мы вчера придумали... Спойлерить не буду, но ммм... предвкушаю.

Аналогично

Да, кстати, я тут плавно дорвался до своего любимого, потому не удивляйтесь. Сейчас флотские заклепки постепенно пойдут по нарастающей. Это то, от чего я не могу отказаться. Можно сказать, это движущая сила творчества.
Когда я придумывал написать "Фракийца", то первым делом искал в источниках подходящее морское сражение, чтобы было. Так что да, вся первая книга написана ради одного Лекта Троадского. В "Кругах 2" море будет доминировать. И здесь тоже его дофига будет. А "Полумесяц"... тут и говорить нечего. Я даже немножко планирую в будущем (наверное, теперь довольно отдаленном, из-за Мегиддо и Кругов) написать рассказ про флотскую гонку вооружений XIX века, известную, как "Вторая Столетняя война".
Так что не один Тутмос флотофил в этом тексте.

--------------

   До полудня еще далеко, но утренняя дымка уже растаяла без следа. Впрочем, воздух не стал прозрачнее: ночной береговой бриз еще не сменился морским, и весь пролив заволокло дымом пожарищ.
   Маленькая десятивесельная посыльная эпактида, как морская птица, бьющая крыльями по воде в попытке взлететь, выскочила из серого облака. Гребцы, надышавшись дымом, отчаянно кашляли и работали вразнобой, отчего эпактида двигалась рывками, виляя кормой, как портовая шлюха задницей. На носу, вцепившись в канат-протон[80], поддерживающий голую, лишенную паруса мачту, почти повиснув на нем, стоял босой человек, одетый в синюю короткорукавную рубаху до колен. Нижнюю часть лица он укрыл от дыма черно-белым платком, который на голове удерживал толстый витой шнур.

*****80 Протон (греч.) – штаг, снасть стоячего такелажа, расположенная в диаметральной плоскости судна и поддерживающая мачту. Здесь и далее вся морская терминология финикийцев заменена греческими аналогами.

   В подобном окружении и одеянии только слепой не опознал бы в этом человеке моряка-финикийца. Однако высказав такое предположение, любой, кто видел его впервые, сорвал бы лишь часть покрова истины. Причем меньшую. Финикиец? Бесспорно. Моряк? Очень может быть. По крайней мере, кормчий эпактиды, и еще несколько человек на борту одеты почти так же.
   Вот благодаря одежде, явно не господской, любой ушлый пройдоха, знавший моряка, мог бы в два счета обвести вокруг пальца праздного наблюдателя, поспорив с ним на деньги о роде занятий этого человека. Потому что звали того – Энил, сын Эли-Баала и был он царем Гебала, который эллины зовут Библом.
   Эпактида приближалась к большой пентере, стоявшей на якоре в полусотне локтей от берега. Звался огромный боевой корабль – «Стопа Бога» и на его корме, на древке, торчавшем из «скорпионьего хвоста», развивалось белое знамя с вышитой золотом пятиконечной звездой Аштарт. Гребцы эпактиды проворно втянули весла. Корпуса кораблей (сколь ни мало посыльное судно, а все же – корабль, даже мачта с парусом есть) соприкоснулись. Удар смягчили толстые канаты, протянутые вдоль бортов. С пентеры на эпактиду сбросили веревочную лестницу, и царь с кошачьим проворством взобрался наверх.
   Энил откинул в сторону край платка, прикрывавший рот и нос. Под ним обнаружилась не слишком длинная, ухоженная борода, завитая мелкими колечками.
   – Бен-Закар, готовимся к отходу, – распорядился царь, – передать на все корабли.
   Энил покосился на диск солнечных часов, установленный возле педалиона[81].

*****81 Педалион – рабочее место кормчего, система подвески двух рулевых весел на корме и сами эти весла.

   – Выходим не позднее, чем через час.
   – Что случилось, государь? – удивился Бен-Закар, старший кормчий флота Гебала.
   Царь повернул к нему свое загорелое лицо.
   – Случилось? А ты, что, Бен-Закар, сам не видишь, что случилось?
   – Вижу, – мрачно ответил кормчий, – но почему, государь, ты решил покинуть яванов?
   – Да потому что эти нечестивые слуги Тиамат таки прогневили Баала, да падет гнев Его на их дурные головы!
   – Похоже, твое проклятие, государь, сбылось еще до того, как ты его произнес, – кивнул кормчий на возникшие за ночь стены Ушу.
   – Глупых и самоуверенных яванов это не остановило, – раздраженно буркнул царь, – они почти сломили сопротивление в порту. Последних защитников дорезают. И знаешь, Бен-Закар, кто эти защитники? Одетые в бронзу воины Черной Земли!
   Кормчий едва дар речи потерял от изумления.
   – Черной… Земли?
   – Да!
   – Как они там оказались?
   – Понятия не имею. Но это еще самое малое из чудес. Отсюда из-за дыма плохо видать, но Цор словно гигантским мечом надвое развалило. Был остров, стало два. Понимаешь, что это означает?
   – Н-нет… – пробормотал кормчий.
   – Это не тот Цор, на драку с которым мы подрядились, склонив головы перед яванами. Другой!
   – К-как другой? Какой?
   Энил понизил голос.
   – Тебе что, два острова ни о чем не говорят?
   – Нет, государь, – покачал головой Бен-Закар.
   Царь презрительно скривился.
   – Был бы ты простолюдином, еще простительно, но отпрыску столь славного семейства и не читать священных летописей… На двух островах Цор стоял до Ахирама, Бен-Закар. Больше шести веков тому назад. Баал не уронил на головы яванов стены Ушу, он поднял из глубин минувшего древний Град-на-острове! Цор, каким тот был до Великого царя! И Ушу в те времена окружала неприступная стена. Либо время повернуло вспять, за половину ночи пролетев несколько столетий, либо Бог проклял нас, и мы все поголовно сошли с ума.
   – Время… вспять… – только и проговорил кормчий, невидящим взором глядя прямо перед собой, – но ведь это невозможно!
   – Нет ничего невозможного для Всемогущего Баала, маловерный! – грозно рыкнул царь.
   Бен-Закар попятился в суеверном ужасе, споткнулся и едва не растянулся на палубе. Спохватившись, закричал слова команды. Забегали матросы, ударили в барабаны сигнальщики, привлекая внимание моряков на стоящих рядом кораблях.
   Когда царский приказ уже активно исполнялся, старший кормчий флота вновь подошел к Энилу.
   – Государь, прошу простить меня, но я не могу понять, зачем же уходить? Мы навлечем на себя гнев Александра! Он жестоко карает изменников.
   – Плевал я на него, – бросил царь, – и на его гнев. Меня гнев Баала куда больше беспокоит.
   – Но ведь ты сказал, – осторожно напомнил кормчий, – что яваны взяли Ушу. Да еще так быстро, не успели стены возникнуть, как уже захвачены. Значит, помощь Бога, ниспосланная Цору, защитникам не помогла. Я слышал, что яваны зовут Александра сыном…
   – Ты, что, Бен-Закар? – прогремел Энил, – считаешь, что какой-то возомнивший о себе царек сравнится в мощи своей со Всемогущим Баал-Хамоном? Александр – простой смертный! Червь, копошащийся в грязи! Я знаю, тело его несет следы многих ран, в Киликии он едва не утонул, а вынутый из воды чудом не сгорел от лихорадки! Как может тот, кого легко убить железом, сравниться с Богом!
   Кормчий открыл было рот, чтобы возразить, напомнить царю, что и без божественной помощи царь яванов одолел величайшее войско шахиншаха Дарайавауша, избавив Ханаан он многовековой власти жестоких парсов, однако счел разумным промолчать.
   Царь между тем продолжал:
   – Да, яваны взяли Ушу, но лишь потому, что все они, от царя своего до последнего из рабов, охвачены безумием. Противясь воле Всевышнего, они сами себя тащат на жертвенный алтарь. Я не собираюсь здесь ждать, пока Баал обрушит на них серу с небес. Бог милостив, он не стал карать нечестивцев сразу, сперва предупредил, окружив Ушу стенами, но они не вняли. Нет, надо убираться.
   – Куда же? Обратно в Гебал?
   – Разумеется. Прогнувшись перед Александром, мы навлекли на себя гнев Дарайавауша. Да, сейчас парсы не в силе. Их войско рассеяно. Но флот Автофрадата у проливов никуда не делся. Если шахиншах повелит отомстить, то угроза Гебалу придет не с востока, а с запада. У Автофрадата еще осталось три сотни триер.
   – А если сам Александр уцелеет? Ведь сейчас его нет в лагере? Бог обрушит гнев на Пармениона, а царь избежит кары? И мы окажемся между двух огней, ведь он соберет новое войско.
   – Где? Здесь? Никогда! Без флота, с малым отрядом, он навсегда сгинет в землях Ханаана!
   – Вдруг большая часть войска уцелеет? – не сдавался осторожный Бен-Закар.
   – Посмотри туда, – Энил указал на стены Цора, выраставшие из дымного облака, мало-помалу рассеивавшегося, – он не смог взять один остров, думаешь, с двумя выйдет лучше? Баал поднял из пучины город, стоявший здесь до Великого Ахирама. А стены того города, да будет тебе известно, невежда, возводили лучшие зодчие Черной Земли. Уж они-то умели строить, как никто другой, ты же бывал в их стране и видел гигантские пирамиды и великие храмы. Ты успел позабыть вчерашнюю грозу? Я не помню, чтобы молнии били беспрерывно, превращая ночь в день. Какого знамения тебе еще нужно, маловер? Всевышний предупредил сынов Ханаана, дабы покинули сие проклятое место. Только глупец станет противиться.
   – Но если Баал-Хамон испепелит яванов, то погибнет и Цор…
   – Вот уж кого мне совсем не жаль. Когда мы шестнадцать лет назад восстали против шаха Артахшассы, этот ублюдок, Адземилькар, целовал ему стопы и, злорадно ухмыляясь, поднялся на беде своих братьев, познавших горечь поражения. Он и сейчас пытался усидеть на двух стульях, презренный двоедушец. Но ничего, расплата не за горами.
   
   Предпоходная суета охватила флот Гебала. Восемьдесят триер и пентер стояли на якоре напротив южной оконечности острова Мелькарта. То есть, еще вчера там была оконечность острова, а теперь на этом месте меняющий направление ветер гнал морские волны.
   Большая часть кораблей уже изготовилась к выходу, когда планы Энила едва не расстроились. А виной тому стал Неарх-критянин.
   Этот человек, уроженец древнего острова, детство свое провел на южном берегу Фракии, в Амфиполе, где некогда поселились его родители. Когда царь Филипп захватил эту бывшую колонию афинян, отец Неарха поступил к нему на службу и поднялся довольно высоко, что позволило его сыну войти в круг знатных юношей, отправленных вместе с царевичем в Миэзу, учиться у Аристотеля.
   Неарх сблизился с Александром, полностью разделив судьбу царевича. Он даже последовал за ним в изгнание после ссоры Александра с отцом. Когда Филипп пал от руки убийцы и его сын взошел на трон, Неарх некоторое время служил в коннице гетайров, как и многие аристократы, не знающие иных занятий. Однако уже во время азиатского похода, вскоре после падения Галикарнаса, царь назначил его сатрапом Ликии.
   Под властью критянина оказалась не только эта область, но и весь Памфилийский залив, для охраны которого он получил небольшой флот – двадцать триер. Тут было что охранять. Здесь проходил важнейший торговый путь, соединявший Элладу с Египтом и Финикией. Издревле его облюбовали киликийские пираты, настоящий бич мореходов.
   Из царских друзей критянин лучше всех подходил на роль флотоводца, ибо любовь и знание моря впитал с молоком матери, хотя прежде и не командовал флотом. Старые навархи Филиппа, Амфотер и Гегелох, остались в Македонии, защищая ее берега. Когда Александру потребовался флот, он призвал к себе Неарха. Тот, взяв десять триер (половину пришлось оставить в Ликии, дабы хоть как-то оберегать купцов от неистовства разбойных киликийцев), прибыл в Тир прежде эскадр Энила и Пнитагора.
   Александр, не слишком доверявший финикийцам, приставил Неарха к Энилу советником, а по сути – своей десницей, лежавшей на горле царя Библа. Критянин присматривал за Энилом зорко и, когда тот собрался сбежать, не стушевался.
   Действуя решительно и быстро, Неарх, с горсткой македонян, пресек мятеж на пяти триерах, что стояли в наибольшем отдалении от флагманской пентеры Энила. Еще четыре корабля, вытащенные на берег для ремонта, финикийцы все равно не успели бы спустить на воду, но критянин не остановился на достигнутом.
   Когда финикийцы уже выходили в море, он смело направил свою триеру прямо в гущу мятежных кораблей и, на чем свет стоит костеря мятежников в медный рупор, сумел подавить волю некоторых колеблющихся триерархов[82].

*****82 Триерарх – командир военного корабля (любого, не только триеры) в греческих и ранних римских флотах. Здесь термин употребляется так же и в отношении финикийских капитанов.

   – А ну стоять, сучьи дети!
   – Ай, чего кричишь, уважаемый? – отвечал Неарху кормчий одной из триер, путь которой пытался преградить критянин, – у вас, яванов, своя дорога, у нас своя! Ты бы не приближался, а то, неровен час, немножко утопить тебя стану!
   – Куда вы направились, дурни? Преступите через свою клятву, изведаете, каков царь в гневе! Или не слышали про Фивы?
   – Ты не ори так, уважаемый, голос совсем сорвешь. Слышали про Фивы. Гневом вашего смертного царя пугаешь? А гнев богов ты видел? Оглянись-ка вокруг!
   – А вы уже от таких чудес жидко обгадились? Трусы вы и бабы! И дураки! Пока будете огибать Тир, Пнитагор успеет выйти в море. Он, в отличие от вас, трусливых шакалов – верен царю! И боя вам не избежать! А его кораблей больше! Всех перебьем! А потом наведаемся в Библ и спалим дотла гнездо изменников! Детей ваших на копья побросаем, баб перетрахаем и туда же!
   Часть горячих голов на триерах «пурпурных» призадумалась. Испуганные чудесами, они с самого начала не имели единодушия в том, как поступить. Последовать за Энилом – нарушить клятву, которую они вслед за своим царем дали Александру. Большой грех. С другой стороны, «пурпурных» гнал вперед страх перед неведомым и был он столь силен, что никаких иных мыслей у них в головах не осталось.
   На кораблях началась яростная перепалка между теми, кто увещевал остаться и теми, кто яростно рвался прочь. Дошло до драки. Кого-то выкинули за борт. Жаждущих убраться оказалось много больше, но возникшее замешательство позволило Неарху с теми пятнадцатью триерами, что оказались у него в руках (в их числе десять верных ему ликийских), отсечь часть финикийцев от пентер Энила. Драться «пурпурные» все же не стали. Многие из них были так напуганы, что вообще не могли ни на что решиться сами. Лишились вожака, и сбились в блеющее стадо.
   Весла триер уперлись в воду.
   – К берегу! – кричал Неарх, поглядывая в сторону удалявшихся кораблей Энила.
   Царь Библа смог увести около пяти десятков триер и пентер из тех восьмидесяти, что привел к Тиру. Финикийцы огибали южный остров. Энил, которого тоже весьма беспокоило то, как поведет себя Пнитагор, решил взять мористее, дабы избежать встречи с киприотом. Боевые корабли «пурпурных» для открытого моря приспособлены куда лучше эллинских.
   Неарх провожал взглядом Энила до тех пор, пока корма последнего мятежного корабля не скрылась за округлой оконечностью южного острова.
   – Ну и пес с тобой… – в сердцах сплюнул критянин, – обойдемся без поганых предателей.
   Несмотря на браваду, на душе у него лежал камень. Пятьдесят триер и пентер потерять, не плащ с плеч скинуть. Тем более, когда тут такое творится вокруг…
   «Ладно, доберемся еще до тебя».
   Он не знал, что в это самое время, по ту сторону острова, корабли Энила сближались с чужими, совершенно незнакомыми эллинам и македонянам. И встреча эта грозила совершенно изменить расстановку сил в мире, который уже изменился до неузнаваемости.