Сообщение от Анх-Нофрет, переданное с молодым воином, недавно вступившим в ряды «Хранителей», повергло защитников Тисури в замешательство.
– Н-да... – озадаченно поскреб подбородок Ра-Неб.
Шинбаал побледнел и отвернулся. Ему вдруг показалось, что у него на лице написано: «А вдруг это действительно воля Баала?» Царь, принявший Посвящение и новую веру, поспешил эту мысль отогнать.
– Я не хочу думать, что мы угодили в совершенно чужой для нас мир, – сказал наместник, – если произошло именно это, то ни о каком сопротивлении не может быть и речи. В таком случае нам следует немедленно сдаться на милость этого Алесанраса и надеяться, что Владычица Истин не оставит нас, каковы бы ни были ее мотивы.
– А если это они свалились нам на головы? – спросил Ра-Неб.
– А вот это совсем другое дело. Будем надеяться, что все прояснится уже сегодня. До тех пор, мы на осадном положении. О поступке Анх-Нофрет я сообщу Ра-Неферу. Немедленно отправлю еще одну сову.
– Ты осуждаешь ее?
– Нет, хотя она и ослабила наши силы. Анх-Нофрет знает, что делает. Она стала достойной ученицей Верховного Хранителя.
– Я слышал, между ней и моим соправителем кровь? – ни с того ни с сего спросил Шинбаал.
– Это в прошлом, – ответил Ра-Неб.
– Она простила его? – повернулся царь к моряку.
– Тебя это удивляет, царственный Си-Небт-Маатуи?
Шинбаал покачал головой, сгреб пальцами свое одеяние на груди. Он смотрел на Ра-Неба, но не видел его, погруженный в свои мысли.
«Значит, это правда. Ее отца тоже убил Ра-Нефер. Выходит, что она, как и я, приняла это. Поняла и простила... Простила ли?»
– Ты доверяешь, ей, достойнейший Тутии? – спросил царь наместника.
– Как себе, – холодно ответил тот, – у тебя появились сомнения в ее верности, царь?
– Казначей только что доложил мне, что Хранительница взяла из казны сорок хека золота и пять серебра.
– Золото уже было погружено на «Владычицу», – спокойно ответил наместник.
Царь удивленно посмотрел на наместника.
– Это та часть казны, которую собирались везти в Бехдет, – напомнил Тутии, – она погружена еще два дня назад. У Анх-Нофрет, конечно, не было времени избавиться от золота.
– Она знает о нем?
– Разумеется.
– Могла бы взять другую ладью. Зачем ей столько золота?
– Чтобы купить этого выходца из другого мира.
– Значит, она затем и отправилась с ним в Гебал? – недоверчиво спросил царь.
– Я не знаю, что у нее на уме. Но «Хранители» всегда думают на три хода вперед, – сказал Тутии, – Анх-Нофрет – одна из лучших в Совете Дома Маат. Если не лучшая.
– Даже так?
– А ты думал, царь, – набычился Ра-Неб, – Величайший ввел ее в Совет из-за того, что она с ним...
– Помолчи, Ра-Неб, – одернул Знаменосца наместник, – не пристало тебе повторять все, о чем шепчутся простолюдины.
Моряк заткнулся.
– Царь, – обратился к Шинбаалу наместник, – поверь, твои подозрения беспочвенны. Анх-Нофрет знает, что делает. А у нас полно своих забот.
– Ты намерен продолжать подготовку к обороне, уважаемый? – спросил Шинбаал.
– Именно так. Пока не получим иного приказа. С твоего дозволения, царь, я бы погрузил всю казну на «Асет» и другие ладьи.
Шинбаал покачал головой.
– Если акайвашта возьмут Тисури, да оградят нас всех от этого Нетеру, не найдя золота, нечестивцы озлобятся, начнут пытать купцов и высокородных, кто не сможет уехать...
– Царь прав, – мрачно согласился Ра-Неб.
– Хорошо, – сказал Тутии, – оставим часть золота. Пусть забирают.
– Да будет так!
Тутии помолчал немного, обдумывая слова царя о пытках. Заговорил вновь:
– Достойнейший царь Си-Небт-Маатуи, если наши дела пойдут плохо, будь готов взойти на борт «Асет» вместе со своей семьей. Мой долг доставить тебя в безопасности в Бехдет.
– Ты слышал, достойный Тутии, – молодое лицо Шинбаала на миг стало маской, – что тебе сказали и супруга моя Сит-Уаджат, и царственная сестра моя Сульяэли? Мы останемся в Тисури.
– Царь, – попробовал настоять наместник, – я не могу...
– Мы останемся, – отрезал Шинбаал.
– Твой сын пережил всего три разлива... Что, если пришельцы не ведают жалости даже к тем, кто не причинил им вреда? Мы ничего не знаем об их нравах...
Царь указал на маленькую прозрачную склянку синего стекла, подвешенную к поясу Сит-Уаджат, которая стояла рядом с супругом, бледная, но исполненная уверенности.
– Тогда царственная супруга моя и сестра испытают величайшее блаженство, а после очнутся на ладье Анпу, везущей их на Берег Возлюбленных. Не коснется их бесчестье. Забери в Бехдет лишь моего сына и мать.
– Я все исполню, – заверил Шинбаала наместник и добавил, – ты истинный царь.
Пара сов прилетели в конце пятого часа Амена[87]. Они несли послания для царя Шинбаала и Знаменосца Ра-Неба. Одинаковые, на случай нежданной гибели птицы. Хотя те и летают слишком высоко для стрел охотников, и хищники их опасаются, но сова, севшая подремать на ветку, может стать жертвой подкравшейся кошки, или даже лисы.
Царственная Мерит-Ра уже покинула Джару и прибыла в Бехдет, куда прилетела одна из сов, отправленных Анх-Нофрет.
Шинбаал сломал печать супруги фараона и зачитал наместнику письмо.
Мерит-Ра сообщала, что Тути-Мосе и Ра-Нефер осаждают Мегиддо и не могут выступить к Тисури. В Бехдете всего восемь больших и три малых ладьи. Устраивать их размен на флот акайвашта невыгодно, потому они так же не придут на помощь. Если потерять их – нарушатся перевозки кедра, морская торговля, придется отложить захват Арвада, труднее будет удерживать форпост на Алаши[88], кичливые кефтиу снова поднимут голову. Даже если Величайший снимет осаду, нечестивцы, скорее всего, не примут бой и уберутся восвояси. Мен-Хепер-Ра не станет ловить полчища мышей, но загонит их в мышеловку.
*****[87] От 19:00 до 19:20. Сутки в Древнем Египте делились на 36 сорокаминутных часов. 04:00-12:00 – Время Хепри, 12:00-20:00 – Время Амена, 20:00-04:00 – Время Атума.
*****[88] Кипр.
– Посему надлежит тебе, Си-Небт-Маатуи, – прочитал вслух юный царь, – оставить Тисури и предпринять все возможное, дабы вывезти ценности и высокородных горожан в Бехдет.
– Исполним все в точности, – кивнул наместник.
Мерит-Ра словно мысли Сит-Уаджат на расстоянии прочитала. Ее приказ Ра-Небу предписывал затащить супругу и сестру царя на ладью силой, если те пожелают разделить судьбу Шинбала.
Уахенти отыскал царицу, и молча протянул ей папирус с печатью Мерит. Сит-Уаджат пробежала его глазами, взглянула на Ра-Неба. Покачала головой. Моряк долго смотрел ей в глаза, не говоря ни слова. Потом повернулся и ушел. Царица, почувствовав слабость в ногах, прислонилась к стене, чтобы не упасть. Сердце билось в груди, как птица, запутавшаяся в силках.
Моряк вернулся в гавань, столкнулся на пирсе с наместником.
– Выводи свои корабли первым, достойный Тутии. Успеешь уйти, пока нечестивцы не опомнились. Погонятся за тобой, я их сдержу.
Наместник кивнул, поднялся на борт ладьи «Асет» и сказал ее кормчему:
– Выходим.
Из гавани северного острова можно выйти совершенно незаметно для наблюдателя, находящегося в Ушу. Корабли скроет длинная коса со стеной, они пройдут между островами, после чего – ищи-свищи. Однако отряд Тутии не мог проследовать этим путем. Его ладьи были чрезвычайно перегружены, а пролив мелководен, потому они двинулись на юг у всех на виду.
– Похоже, началось! – выдохнул Шинбаал, заметив, что с севера, в погоню за отрядом наместника направились, вспенив веслами воды, семь трехрядных ладей, из облегченных, чьи гребцы не укрыты даже льном от светила. К ним присоединились еще четыре более крупных. С сильным недолетом, локтей в двести, плюхнулся в воду снаряд, пущенный громоздким устройством на носу тяжелой ладьи. Не достали беглецов и стрелы с горящей паклей. Тутии даже не думал отстреливаться.
– Истинно сказано, – вздохнул Ра-Неб, наблюдавший за погоней с угловой башни в северо-западной части стены, – самая страшная кара Нетеру – лишение разума. И, похоже, она настигла этих акайвашта.
Корабли Пнитагора шли ходко, явно быстрее неповоротливых сундуков, пытавшихся спастись бегством. Наварх стоял на носу чуть отставшей пентеры, сложив руки на груди. Он вышел в море самовольно, даже не уведомив Гефестиона. К чему тратить на это время? Он сейчас догонит беглецов, а победителей не судят.
Пнитагор хорошо знал воды Тира и не опасался ловушек. Колья, с которыми тирийцы познакомили его в предутренний час, прикрывали лишь входы в гавань, но как перегородишь ими пять стадий моря? В свете дня, пусть и клонящегося к вечеру, проревс[89] заметит ловушки загодя. Их можно зацепить канатом и безопасно своротить. Да и кто будет их здесь ставить? У берега большой земли не слишком глубоко, но все же достаточно для афракта[90], уж если высокобортные и глубже сидящие триеры Адземилькара не боялись подходить к лагерю македонян во время атаки на мол.
*****[89] Проревс – начальник носа, впередсмотрящий. Третий по старшинству из командного состава на триере после триерарха и кибернета (кормчего).
*****[90] Афракт (греч.) – «открытый» (соответственно, катафракт – «закрытый»). Наиболее древний тип триеры, в котором гребцы не защищены бортами и отсутствует сплошная палуба. Известная современная реконструкция, триера «Олимпия» – афракт. В конце IV века до н.э. использовался все реже, в моду входила гигантомания.
Тот, кстати, исчез, как и второй, работа над которым только началась. Это заставило наварха насторожиться и свою пентеру «Персефону» он решил осторожно провести ближе к острову, где глубины больше. Кормчие остальных кораблей не выказали подобного благоразумия, увлеклись погоней.
Меньшая из триер, вырвавшаяся вперед, проскочила место, которое еще вчера пересекал мол, но две следующие за ней, неожиданно вздрогнули. Одна начала заваливаться на бок, другая, словно носом в ил зарылась (а так оно и было). Ее развернуло поперек пролива. Гребцы опрокидывавшейся триеры закричали, побросав весла, начали прыгать за борт.
Пентера, идущая впереди «Персефоны», вдруг словно на стену налетела. Перепуганные гребцы навалились на весла, пытаясь отработать назад, но корабль так быстро не остановить. Бронзовый таран отломился, стэйра хрустнула. Корпус, все еще продолжая движение, похоже наползал на крутой подводный каменный склон, корма опускалась все ниже.
– Табань! – заорал Пнитагор и бросился к педалиону.
Кормчий и сам не дурак, рванул одну весельную рукоять на себя, другую оттолкнул, но было поздно. Таран «Персефоны» врубился в корму товарки.
– А, чтоб тебя! – взрыдал Пнитагор, – сдавай назад!
Келевст[91], плюясь и матерясь, двинул в ухо флейтиста, который, вращая круглыми глазами, продолжал насвистывать темп гребли.
– Назад! Назад, дармоеды!
Гребцы, рыча, пятью гребками из неудобного положения, вытащили пентеру-убийцу из тела жертвы, но лишь ускорили ее конец. Моряки барахтались в воде. Им бросали концы канатов, подавали древки копий.
Пентера, налетевшая на мель, с креном на корму погрузилась в воду до середины траны[92]. Внутрь корпуса ворвалось море. Корабль лег покореженной носовой частью на скалу, но корму его ничто не поддерживало и, едва та заполнилась водой, пентера начала сползать с подводного уступа.
*****[91] Келевст – начальник гребцов.
*****[92] Трана – первоначально скамья гребца, банка. Позднее – выносной короб, расширявший с боков корпус триеры (и всех более крупных кораблей). В нем располагались два верхних ряда гребцов (число рядов никогда не превышало трех) – зигиты и траниты.
– Тонем!
– Чего орешь, не тонем мы, на мель же сели!
– На приап Посейдонов мы сели! Глаза разуй, придурок! Сейчас потонем нахрен!
Пнитагор, бесновавшийся на палубе «Персефоны», вдруг сообразил посмотреть на зубцы крепостной стены Тира. Там маячили головы.
«Мы же, как на ладони здесь. Ударят стрелами, никто не спасется...»
– Отходим! Весла на воду! Метробий, командуй разворот! Еще сдать назад!
Весла пентеры пришли в движение. Прямо посреди еще барахтавшихся в воде людей.
– Вы что творите, сучьи дети! – захлебываясь, заорали моряки, погибшего корабля.
Люди, спеша выбраться, хватались за весла, мешая гребцам. Лопасти опускались на головы. Несколько человек из тех, что пытались по ним взобраться на корабль, исчезли с поверхности воды.
– Ублюдки, будьте вы прокляты!
– Дальше от борта, ребята!
– Сдохни, Пнитагор!
Наварх, выбранившись, осмотрелся. Пентера затонула, еще одна прочно сидела на мели. Два корабля, включая «Персефону», у которой открылась небольшая течь в носовой части, отошли от опасного места. Из триер мель сумели беспрепятственно миновать четыре. Не получив иного приказа они продолжили погоню, хотя теперь явно пребывали в меньшинстве.
Последний из уходящих кораблей, самый большой размерами, замедлился и начал разворачиваться.
– Что он делает? – спросил один из воинов, стоявших рядом с Ра-Небом на крепостной стене.
– Льву недостойно убегать от стаи шакалов, – сказал Знаменосец, – эх, осадные луки поснимали... Такая мишень...
– Смотрите! – указал рукой другой воин, – еще идут!
С севера приближались еще несколько ладей акайвашта. Какое-то движение наблюдалось и на юге, где виднелись корабли «пурпурных», не последовавшие за «царем-выходцем», как его обозвал Ра-Неб.
– Я выхожу в море, – объявил Знаменосец, – если они приблизятся к стенам, накормите их, как следует, огнем.
«Асет, великая чарами», разворачиваясь, подставила ладьям акайвашта борт и они, словно псы, повизгивающие от возбуждения, спешили вонзить свои зубы, покрытые живой и мертвой зеленью, в беззащитный борт. Беззащитный, ага.
– Бей, – коротко приказал Тутии, даже не повысив голос.
Со звенящим гудением распрямились бронзовые рессоры трех осадных луков. Толстые длинные стрелы, снабженные медными трубками, заполненными горючей смесью, секретом жрецов Братства Тути, прочертили в воздухе искристо-дымный след. Две прошли мимо, а третья поразила цель. Неугасимый огонь выплеснулся и жадно вцепился в смоленое дерево. Моряки-акайвашта закричали, засуетились.
«Асет», продолжая огрызаться огнем, который с каждым выстрелом поражал врага все точнее и точнее, избежала тарана и, развернувшись, шла теперь меж ладьями акайвашта. Сам наместник, стоя во весь рост на носовой башне, бил из своего дорогого составного лука.
Чужаки опомнились, тоже огрызнулись стрелами. Несколько «Хранителей» рядом с наместником упали.
– Достойнейший, укройся! Не ровен час...
Тутии послушался. Прячась за высоким бортом, он еще раз окинул взглядом ладьи акайвашта. Удовлетворенно хмыкнул: три пылали, четвертая пыталась удрать, на ней пожар смогли затушить.
– Уходим. Нечего задерживаться. Ра-Неб даст добавки тому, кто не наелся.