– Ада-а-р! Меле-е-ек! – орал Неарх, срывая голос, – не стре-ля-а-ай! Бес-по-лез-но-о-о!
   – Что-о-о? – отвечал с борта «Гнева Мелькарта» его командир.
   – Бли-и-и-же! Вплот-ну-у-ю! Сожгу-у-т! – Неарх ударил кулаком о ладонь.
   – По-о-нял!
   У обоих бортов «Гнева Мелькарта» вскипели волны. Три библосских пентеры, оставшиеся с Неархом, начали выходить вперед. Критянин на «Никее» держался рядом. Триеры расходились веером, обходя уже горящие корабли.
   Опытные финикийцы не ударились в панику, хотя по внешнему виду кораблей противник был им совершенно незнаком. Но его выдавала любовь к огненным снарядам. Дети Реки. Египтяне. Во флоте Ахеменидов их корабли даже в худшие для Черной Земли годы оставались грозной силой. Обладавшие скверной мореходностью, неповоротливые, они практически бесполезны в борьбе с пиратами. В морских сражениях эллинских усобиц, тайно или явно раздуваемых персидскими царями, они не использовались. Только изредка, в самых крупных сражениях, в столкновениях флотов. И вот там-то египетские рессорные стрелометы-эвтитоны снимали такой урожай смерти, на который не способен более никто.
   Неарх знал, что египтяне в своих машинах никогда не использовали силу скрученных волосяных канатов. В море канаты быстро отсыревали (хотя их и смазывали маслом), натяжение их менялось. Камнеметы-палинтоны эллинов и финикийцев требовали длительной пристрелки и очень сильно зависели от погоды. Рессорные стрелометы египтян били не столь далеко, как машины их морских соперников, но зато не в пример точнее. Так повелось с седой древности. Конечно, финикийцы не оставляли попыток разгадать секрет бронзы, которую их противники использовали в рессорах, но не слишком в этом деле преуспели.
   Вскоре после смерти фараона Нехо, могущество египтян стало стремительно хиреть. После завоевания Египта персами, многие знания были утрачены. Финикийцы рассказывали Неарху, что последний раз знаменитые египетские эвтитоны использовались Ксерксом в битве при Артемисии. Да и то их там было совсем немного. После смерти мастеров, последних хранителей тайны, секрет канул в Лету. Фараон Нектанеб, изгнав персов, обратился к жрецам Братства Тота, с просьбой воссоздать его.
   – Ходят слухи, будто что-то у них получается.
   Неарх уже знал, почему бежал Энил, и теперь понял, что столкнувшись с древними, обречен увидеть их смертоносное оружие во всей красе и мощи.
   С критянином осталось около сорока кораблей. Не последнюю роль в этом сыграло то, что последовать за Энилом не решился один из его приближенных, Адар-Мелек. То был высокородный аристократ, и, как стало недавно известно Неарху – претендент на трон Библа. В случившемся он увидел для себя шанс возвыситься. Александр без сомнения накажет предателя. А гнев Баала... Кто не рискует, тот не пьет хиосское. Ради осуществления своих замыслов Адар-Мелек готов был рискнуть.
   Однако оказалось, что крики Энила про серу с небес – не пустой звук. Увидев, как одна за другой вспыхивают его триеры, Адар-Мелек дрогнул, но отступать уже некуда. По правому борту две его пентеры, которые, выполняя приказ идут вперед. По левому – критянин с горящими глазами. Не развернуться. Не сбежать. Спасение одно – атаковать.
   – Быстрее, еще быстрее!
   Флейтист на корме «Никеи» повиновался, а его товарищ на носу перестал попадать в такт. Келевст-киликиец, мешая эллинские и финикийские слова, разразился бранью, замахнулся кулаком, веля тому заткнуться, о потом принялся отбивать ритм деревянной колотушкой.
   – Вот так! Вот так!
   – Еще быстрее!
   На спинах гребцов, блестящих от пота, вздуваются мощные мышцы. Хилым нечего делать в этом ремесле беднейших, не способных иным способом добыть себе хлеб насущный. Доля гребца триеры для кого-то – настоящий дар богов. И их же проклятие.
   – Ха-а-ай!
   Выдох.
   Сто восемьдесят весел вспенивают воду, рывком бросая триеру вперед. Лопасти рассекают границу стихий, с них срывается дождь. Гребцы толкают весла вперед, опускают.
    – Ха-а-ай!
   Корабли египтян все ближе. Сразу две горящих стрелы ударили в борт «Никеи» у самого акростоля[94]. Он моментально запылал, заставив Неарха отшатнуться. Разве возможно, чтобы дерево, даже смоленое, вспыхнуло так быстро и с такой силой?
   – Тушите!
   Несколько матросов с мокрыми кожами бросились спасать корабль. Неарх, наплевав на опасность, сам кинулся помогать. Успел увидеть, что на наконечнике одной из стрел, наполовину впившемся в борт, болтается медная трубка. Древко сгорело, а трубка, прикрученная проволокой, осталась. Что это еще за хрень такая?
   Впрочем, нет времени предаваться размышлениям. С высокой надстройки вражеского корабля полетели стрелы. Какой-то матрос оттолкнул Неаха, а сам скривился: тростниковое древко с длинным бронзовым наконечником прошило плечо.
   Критянин вскочил, стараясь не высовываться из-за борта, который стремительно превращался в ежа.
   – Помогите ему!
   – Командир, держи! – подскочивший воин подал щит.
   Неарх надел его на локоть, осторожно выглянул. Борт вражеского гиганта все ближе. Критянин спрыгнул с катастромы[95] в проход между рядами гребцов. Побежал на корму, крича:
   – Правый борт, втянуть весла! Левый – суши!
   Гребцы торопливо исполнили приказ. «Никея», набравшая скорость, продолжала лететь вперед.

*****[94] Акростоль – рог на носу триеры, продолжение форштевня.
*****[95] Катастрома – верхняя, боевая палуба триеры. На афрактах не ограничивалась бортами. Катастрому не делали сплошной, фактически это был помост над гребцами для работы воинов.
   
   Приблизившись на расстояние в сотню локтей, акайвашта начали стрелять точнее. Горшок с маслом разбился о стрелковую носовую надстройку «Себек-Сенеба» в трех шагах от Ра-неба. Знаменосец успел прикрыться от брызг масла, однако оно не загорелось. Торчащий из горшка фитиль потух в полете. Следующий снаряд оказался куда смертоноснее и, хотя пожар задавили в зародыше, несколько моряков заработали ожоги, а один истошно орал царапая выжженные маслом пустые глазницы.
   Ра-Неб видел, как из бойниц кормовой надстройки «Нейти», идущей первой, повалил дым, показались языки пламени. Акайвашта обошли ее с двух сторон и, не приближаясь, обстреливали в упор. Они заплатили за свою удачу тремя ладьями, пылавшими позади, но и «Нейти» теперь обречена. Только сейчас Ра-Неб понял, что ее приняли за ладью Знаменосца и навалились с большой силой.
   Сразу два корабля акайвашта атаковали «Скипетр», намереваясь таранить. Тому удалось уклониться, однако судьба его была – погибнуть от своего оружия. Снаряд чужаков, расколовшись, разлил масло с серой на приготовленные у борта огненные припасы. Асфальт, которым запечатывались трубки, быстро расплавился и неугосимый огонь выплеснулся на палубу кормовой надстройки, превратив ее в факел.
   «Себек-Сенеб» приближался к стене огня и дыма. Жечь врага больше нельзя – велик риск пострадать самим.
   – Огненные припасы убрать! – крикнул Ра-Неб, – стрелять каменными ядрами!
   Лучники, перебравшиеся в закрытые надстройки, выбивали гребцов на легких трехрядных ладьях, где тех не закрывал сплошной борт. Одна из таких, совершая неуклюжий маневр, подставилась под удар «Сехмет» и бронзовая голова львицы, давя гребцов, вломилась внутрь ладьи. Акайвашта не стали дожидаться, пока их всех перебьют стрелами и бросились на вражеский корабль. Завязался палубный бой. Гребцы тоже кинулись с драку, подхватывая оружие убитых. Еще один корабль противника, воспользовавшись неподвижностью «Львицы» ударил ее тараном в борт.
   Все-таки настал в жизни Ра-Неба тот момент, которого любой опытный моряк боевой ладьи должен избегать точно так же, как лучник обязан сторониться схватки на мечах. Сразу две вражеских ладьи шли точно навстречу, и в их бортах не было видно весел... Вот оно как у них заведено – лишить хода хотят. Знаменосец отвлекся, но «первый на ладье» не растерялся. Зазвучали слова команды, гребцы начали втягивать весла. И успели не все.
   «Никея», прокатилась вдоль борта здоровенного чудовища с головой крокодила на носу, сломав десяток весел. Эпибаты[96] заваливали врага дротиками, но и сами гибли от стрел египтян. Не останавливаясь, триера разошлась с «Сеьек-Сенебом».
   Вдоль другого его борта прошел «Гнев Мелькарта» и, хотя там египтяне свои весла сохранили, но финикийцы смогли наделать на осадной ладье шороху двумя удачными выстрелами из палинтонов в упор. Каменные ядра проломили борта и искалечили обломками около дюжины гребцов. Египтяне смогли причинить пентере меньший урон, хотя лучники активно заваливали ее стрелами.
   – Весла на воду!
   Кормчий, которого во время «прохода»[97] прикрывали щитами сразу четверо гоплитов (двое из них погибли), рванул левую рукоять педалиона, правую толкнул от себя и «Никея» начала разворот противосолонь, удаляясь от частично обездвиженного «Себек-Сенеба». Тоже самое делал Адар-Мелек.

*****[96] Эпибаты – морские пехотинцы.
*****[97] Этот распространенный тактический маневр, имевший целью разрушение весел противника при проходе вдоль его борта, так и назывался – «проход» (чаще используют слово «проплыв»).

   Ра-Неб сразу понял, что дела плохи. Шакалы сожрут неподвижного льва. Знаменосец приказал передать половину уцелевших весел на другой борт, но пока гребцы возились, к двух сторон притерлась еще пара ладей с закрытыми галереями гребцов и скорпионьим хвостами на корме. С обоих кораблей на «Себек-Сенеб» полетели абордажные крючья.
   «Гнев Мелькарта» не смог вернуться, чтобы добить «Крокодила» – сцепился с другим кораблем. Но вернулась «Никея». Немного мешала финикийская пентера, прилипшая к борту гиганта и ограничивавшая выбор места, куда можно всадить таран. Однако, цель теперь неподвижна, только совсем бестолковый промахнется.
   – Всем приготовиться!
   Бронзовый бивень вломился в беззащитный борт. Эпибаты метали дротики, били из луков. Неарх уже собирался сам броситься на палубу вражеского корабля, когда к нему подскочил проревс.
   – Стэйра треснула! Течь!
   – Тьфу ты, зараза! – выругался критянин.
   Он кинул взгляд на палубу вражеского корабля, где кипел бой. Помочь финикийцам? Но если египтяне одолеют... А их там чего-то многовато.
   Неарх не рискнул ввязываться в палубную драку. Надо убираться. Идти скорее к берегу, пока не потонули.
   – Назад!
   «Никея» попятилась, извлекая таран из тела «Крокодила».
   Ра-Неб, как в полусне, отдавал приказы, почти ничего не видя, возникал то на носу, то на корме. Воинов на любимом детище Тути-Мосе было гораздо больше, чем ладьях пришельцев, и они одолевали. С одного борта чужаков удалось отогнать на их ладью. Несколько «Хранителей» последовали за ними.
   – Врете! Даже неподвижный лев разорвет дюжину шакалов! – кричал Ра-Неб, размахивая хопешем.
   Знаменосец уже торжествовал, когда вдруг осознал, что дела на самом деле гораздо хуже, чем он думал. «Себек-Сенеб» начал крениться на правый борт, его чрево быстро заполнялось водой.
   – Воины! – закричал Знаменосец, – «Себек» тонет! Наше спасение – эта ладья!
   Ра-Неб указал клинком на вражеский корабль. «Хранители» все поняли. Гребцы и воины бросились на него, добивая последних защитников. Те попытались заглотить кусок больше, чем смогли переварить, и не преуспели.
   «Хранители», проникнув уже и на нижнюю палубу вражеской ладьи, силой вытаскивали оцепеневших от страха гребцов и заставляли прыгать в воду. Гребцы «Себек-Сенеба» выбрасывали за борт убитых, спешили занять места и приноровиться к непривычным веслам и скамьям. На борт захваченной ладьи с месабит перебрасывали припасы для осадных луков, сами луки, из тех, что полегче.
   «Себек-Сенеб» быстро оседал. Вторая пентера финикийцев, потерявшая почти всех эпибатов, поспешила расцепиться с ним.
   Ра-Неб отыскал глазами «Львицу» и увидел, что она тоже погружается, вместе с протаранившей ее ладьей акайвашта.
   Они погибли почти одновременно, «Себек-Сенеб» и «Сехмет во гневе», два самых больших боевых корабля Священной Земли, с такой любовью выстроенные Величайшим по его собственным чертежам. Много лет они верой и правдой служили ему, одним своим видом наводя ужас на берег фенех, и вот над обоими сомкнулись Зеленые воды...
   За кормой полыхал огромный костер. «Нейти»... Знаменосец отвернулся, ибо не мог помочь ничем оставшимся там. Закатный ветер сносил дым до самого горизонта, где угасал Атум, истекая кровью...
   И все же Ра-Небу удалось главное – он дал уйти ладьям с особо ценными беженцами. Противник лишился многих ладей, на одной их которых уже подняли знамена Та-Кем.
   От отряда Ра-Неба уцелела лишь одна боевая ладья Тисури, и легкая «Звезда Уасита», принявшая всю команду с погибшего «Скипетра». Она улизнула, скрытая дымом. Ну и эта еще... Знаменосец не задумывался над тем, какое имя получит захваченная ладья, сейчас все его мысли были с павшими товарищами, с погибшими кораблями. Но в одном он был уверен точно – жертвы не напрасны. Этот корабль для Величайшего ценнее золота, которое способен поднять.
   Ладьи – величайшая страсть в жизни Мен-Хепер-Ра. Захваченный корабль столь необычен, что теперь Величайшему предстоит долгая череда бессонных ночей, пока он не проникнет в его секреты, разберется во всем. Какая ладья, какой мощи и скорости родится разумом Тути-Мосе – Ра-Неб не брался и предполагать.
   
Примерно через час после побоища, в сгущающихся сумерках, из гавани Тира вышел еще один корабль, совсем небольшой и явно не военный. Он направился прямиком в бухту Ушу.
Обозленные потерями финикийцы, рвались предать его огню, но Гефестион не позволил. Он сразу понял, что это за судно.
– Хотят сдать город. Кто сумел, сбежали, остальные сдаются.
Он не ошибся.
Судно подошло к пристани, с которой только недавно убрали трупы. Гефестион, Парменион, Филота, Эвмен, Мелеагр и Кратер молча ожидали посланника. Египтяне опустили сходни, и по ним на пирс... сошла женщина.
Она была одета очень богато. От обилия и изящества украшений, блеск которых пламя факелов выхватывало из объятий тьмы, у некоторых македонян дух захватило. Хотя кое-кто из них успел повидать великолепие гарема Дария и потому не должен был удивляться роскоши женских нарядов, кои нельзя увидеть в их далекой отчине.
Женщина была молода и красива. Кратер и Мелеагр переглянулись. Филота усмехнулся, бесцеремонно раздевая ее взглядом.
Посланница торжественно произнесла несколько слов на непонятном языке. Гефестион, отметив, что она упомянула имя «Алесанрас», посмотрел на Эвмена, тот поманил переводчика.
– Понимаешь ее?
Финикиец кивнул.
– Она «окает». Вместо «а» произносит «о». Но в целом почти все по-нятно.
– Что она сказала?
– Представилась. Ее зовут Сит-Уаджат. Она – царица Тира.
– Вот как? – удивился Гефестион, – так городом правит женщина?
Финикиец задал вопрос. Посланница ответила.
– Городом правит царь Шинбаал. Она – его супруга.
– Почему царь не прибыл сам?
– Царь не может быть посланником.
– Бабу вместо себя прислал! – засмеялся Филота, но под грозным взглядом своего родителя заткнулся.
– И что же хочет нам сообщить царь Шинбаал устами своей супруги? – церемонно спросил Гефестион.
– Он покоряется тебе, царь Александр, и сдает город...
– Что? – переспросил Гефестион.
– Не сердись, уважаемый. Она думает, что это ты – царь Александр, – поклонился переводчик.
Гефестион посмотрел на Пармениона. Старик ничего не сказал.
– Пусть продолжает.
– Царь Шинбаал просит не предавать Тир огню и мечу, ибо все сегодняшнее противостояние между нами случилось из-за недоразумения, вызванного вмешательством божественных сил.
Гефестион посмотрел на стратегов и писаря. Кратер пожал плечами. Мелеагр коснулся свежего пореза на щеке. Эвмен молча кивнул, а Филота поджал губы.
– Что скажет царь? – еле слышно проговорил Парменион, – он очень зол на Тир.
– Я знаю, – так же негромко ответил Гефестион, повернулся к Сит-Уаджат и объявил торжественно, – да будет так! Я гарантирую безопасность города.