Эти слова произнёс Клит. Царь удивлённо повернулся к нему.
– Что ты имеешь в виду?
– Он там шутки шутит? – совсем еле слышно прошипел Клит, – а вот кое-кто другой делом занят.
– О ком ты, Чёрный?
Телохранитель коротко мотнул головой в сторону Анхнофрет.
– Не понимаю тебя.
– Я слышал, львица до решающего броска крадётся тихо и невидимо. Говорят, со стороны это выглядит красиво...
Александр отшагнул в сторону. Его примеру последовал Птолемей, услышавший разговор.
– Клит наблюдателен, как ему и положено, – сказал Лагид, – посмотри, как она выходит из неловкого положения, очаровывает, располагает к себе и убеждает. Чувствуется большой опыт.
– Вот именно, – буркнул телохранитель.
Александр нахмурился.
– Но он ошибается, – продолжил Птолемей, – записывая её во враги. Её задача иная. Она послана сюда, чтобы склонить нас к дружбе.
– Уж тебе-то они друзья... – прошипел телохранитель.
Птолемей недовольно покосился на него, но ничего не ответил.
– Царь, мы же знаем – она ручная змея Тутмоса... – сказал Клит.
– Следи за языком, – мрачно бросил Александр.
– Вот именно. За языком нужно следить. Её оружие не яд, а язык. Вспомни, как она сладкими речами сманила этого вероломного финикийского ублюдка. Умна, образована, очаровательна и владеет собой. А сейчас – слишком мягко стелет.
– Не доверяешь, – усмехнулся Александр, – я повидал немало послов. Все стелют мягко, убеждают и очаровывают.
– Царь, не верь ей! – почти в отчаянии проговорил Клит.
– Я сам решу, кому доверять, – холодно ответил Александр.
Телохранитель сжал зубы и отступил в тень.
Тем временем тема беседы сменилась.
– Достойнейшая Анхнофрет, – спросил Каллисфен, – когда я посетил вашу страну, то был столь многим поражён, что не успел поинтересоваться, что ваши философы говорят о сути вещей?
– О сути вещей, достойнейший, можно говорить тысячу лет и не закончить, настолько обширно сие понятие, – посланница улыбнулась, – можно говорить о высших мирах и вечности, о нравах смертных и мире зверей. А можно о том, что нас окружает, о веществе, которое триедино, как всё совершенное.
– Анфея, ты говоришь красиво, но непонятно, – Птолемей улыбнулся, – я слышал о вашем понимании совершенства и миропорядка, но как это соотнести с неодушевлённым творением богов?
– Наши жрецы, мудрецы и древние свитки учат, что в Вечности совершенен Свет, и он есть сама Вечность и наш мир. А в нашем мире совершенна вода, которую свет проходит без препятствий. И всё, от камня до плоти, подобно ей. Если тепла мало, то вещество состоит из... – она задумалась, подбирая слово, – по-вашему – "кубов".
– Кубов? – переспросил Птолемей.
– Не знаю, как сказать иначе. Как здание сложено из каменных блоков, так всё сущее, включая те же каменные блоки, состоит из более мелких кирпичиков.
– Из атомов? – переспросил Каллисфен.
– Из чего? – не поняла Анхнофрет.
– Атом. "Неделимый". Так его назвал Демокрит из Абдеры, описав, как мельчайший кирпичик Мироздания.
– Он, кстати, много путешествовал, просадив отцовское наследство, – добавил Лисипп, – бывал и в Египте. Может оттуда набрался премудрости.
– Могу представить твёрдые предметы, состоящие из кирпичиков, – сказал Птолемей, – но не пойму, как они могут образовывать ту же воду. А дым и огонь? Они тоже состоят из атомов?
– Да, – ответил Каллисфен, – существует четыре начала мира – огонь, воздух, вода и земля. Они все состоят из атомов, только разного размера и формы. Например, атомам огня Демокрит приписывал шарообразную форму, атомам земли – кубическую.
– Наши мудрецы учат немного иначе, – сказала Анхнофрет, – я была в Нахарине, и видела, как вода превращается в лёд. А если поставить её на огонь – растает, а потом вскипит. При добавлении тепла края кубов оплывают, превращаясь в сферы. А они соприкасаются друг с другом меньше. Все мы знаем, что и металлы плавится, как лёд. Им лишь нужно больше тепла. При плавлении сферы истончаются и перестают соприкасаться друг с другом, а вес имеет все меньшее значение. Так вода превращается в подобие воздуха.
– Как видно, Демокрит не принял на веру ваши учения полностью, – заметил Каллисфен, – ведь получается, что у вас мельчайшие частицы, "кубы", оплавляясь, становятся ещё меньше. А он учил, что атом неделим и не уменьшаем. Кроме того, у вас "кубы" в твёрдых телах тесно соприкасаются, как кирпичи в кладке. А Демокрит говорил, что атомы не связаны друг с другом. Они находятся в пустоте и пребывают в непрерывном движении.
– Это как? – спросил Птолемей, – вот лежит камень. Разве он куда-то движется?
– Все его атомы трясутся во все стороны, – ответил Каллисфен, – колеблются, как тетива после выстрела.
– Рассуждения этого философа кажутся мне весьма обоснованными, достойнейший, – Анхнофрет задумалась, – однако, прошу извинить моё невежество, всё же я Хранительница и посланница, а не жрец Тути и не учёный муж. Рассказать о том, чему меня учили – это одно, но представить частицу воздуха или металла, кажущегося неделимым, дабы рассуждать об их связи и форме, мне непросто.
– Многие философы, известные мне, были бы рады беседе с тобой, достойнейшая, – заметил Каллисфен, – не умаляй своих способностей. Всё постичь невозможно.
Похвала прозвучала в почти мёртвой тишине. Повисла пауза, довольно длительная. Некоторые из присутствующих начали переглядываться. Каллисфену хотелось ещё о многом спросить, но он молчал, подчинившись всеобщему задумчивому безмолвию. Наконец, прозвучал голос Александра.
– Анфея, скажи мне одну вещь. Я часто в последнее время задумываюсь о ней.
– Слушаю, царь.
– Вы учите нас, учитесь у нас. Почему? С чего нам такая честь? Мне известно, что с теми же хеттами вы не делитесь знаниями. Наоборот, тщательно оберегаете свои секреты.
Анхнофрет посмотрела на Клита, почувствовав его холодный пронзающий взгляд. Он заметил и отвернулся.
Посланница собралась с мыслями:
– Что тут скажешь... Мы сразу увидели в вас ровню себе. От мира промеж тобою, царь, и Величайшим, оба царство могут достичь недосягаемых высот. Я склонна считать, что ваше появление в нашем мире сравнимо с даром огня людям, о котором повествуют ваши сказания. Огонь может убить, он же согревает нас, даёт нам пищу и жизнь. Вопрос лишь в том, как его использовать. У Ранефера есть присказка: "В битве льва и крокодила побеждают шакалы". Нам следует преодолеть все препятствия между нами...
– Почему же Ранефер сам создаёт их? – прищурился Александр.
– Создаёт? Какие?
– Разве тебе не известно о запрете торговли с нами, наложенном на купцов?
– Ранефер не может принуждать торговцев, царь, – возразила Анхнофрет, – море заполонили пираты шарден, кефтиу и злокозненные угаритяне.
– Да ну? – саркастически хмыкнул Александр, – а не он ли надоумил их перекрыть морские пути?
Анхнофрет не изменилась в лице.
– Нет, царь. Священной Земле в том нет никакой выгоды. Более того, Нефер-Неферу, в храме которой мы стоим, свидетельница – совсем скоро Величайший пошлёт ладьи и воинства, чтобы разрушить Угарит. Дабы более не было пиратам пристанища.
Гефестион и Птолемей переглянулись. Угарит лежит южнее черты, отделяющей земли и воды, которые египтяне считают своими, от владений, выговоренных Лагидом для Александра. В "своих" землях Тутмос может делать, что хочет, но все же война у границ аукнется и соседям.
– Не скрою, верится с трудом. Чего же он ждёт?
– Ждёт, когда успокоится зимнее море. Ждёт прихода весны.
– Сейчас уже месяц антестерион[126]. Мы считаем его весенним.

[126]  Февраль-март.

– Возможно, мы совсем скоро услышим о выступлении Величайшего.
Александр минуту молчал.
– Почему ты говоришь об этом только сейчас?
– Прости, царь, я лишь исполняю приказы тех, кто надо мной. Но даже если бы не нынешний разговор, ты всё равно узнал бы об этом в ближайшие дни.
– Да... – медленно проговорил Александр, – когда Тутмос уже выступил бы...
– Я не сомневаюсь, что Величайший сокрушит Угарит, – поспешила остудить накалившуюся атмосферу Анхнофрет, – и тогда твои купцы смогут ходить в порты Священной Земли, не выплачивая податей. Естественно, мы будем ожидать таких же послаблений для торговцев Та-Кем.
– Что ж. Такой договор я готов подписать, – сказал царь, – однако, как я смотрю, египтяне, не слишком уважая торговую суету, всегда ждут, когда зрелый плод сам упадёт им в руки. Вы решили разорить Угарит, когда казна его царька наполнилась золотом алифоров[127]. И вознамерились перехитрить "пурпурных", торгуя с моим царством напрямую, без лишних налогов.

[127]  Алифор – в древнегреческом языке синоним слова "пират".

– Ты осуждаешь такой подход, царь?
– Напротив, нахожу его разумным, – подумав, ответил Александр.
Он покосился на Птолемея. Тот поджал губы, но ничего не сказал. Анхнофрет проследила взгляд Александра и поняла, что македоняне не обрадовались новостям, и последние слова царя прозвучали лишь для того, чтобы разрядить обстановку.
В воротах временного забора, окружавшего стройку, появился Эвмен. Александр заметил его, подозвал кивком головы. Архиграмматик приблизился.
– Царь, важные вести. Неприятные.
– Говори.
Эвмен покачал головой.
– Здесь нельзя.
Александр кивнул. Они отошли в сторону.
– Что случилось?
– Цитанта мёртв, – ответил Эвмен.
– Болезнь? – быстро спросил царь.
Его лицо, только что расслабленное, мгновенно окаменело.
– Пока неясно. В Хаттусе хаос. Произошло что-то из ряда вон выходящее. Муваталли распространяет слухи, будто царя поразили боги.
– Что?!
– Многие слышали во дворце грохот. Говорят, тронный зал заволокло дымом. Вместе с царём погибло несколько высших сановников.
– А Хуцция? – подался вперёд Александр.
– Неизвестно. Его не могут найти.
Александр минуту молчал.
– Когда это случилось?
– Вчера. Наш человек выпустил голубя на рассвете.
– Вчера...
Александр повернулся к телохранителю.
– Клит, отзови Гефестиона и Лагида и быстро во дворец. Пойдём, Эвмен.
Анхнофрет удивлённо проводила взглядом в одночасье посерьёзневших македонян.
– Что случилось? – спросил Лисипп.
– Не знаю...
Дальнейшая беседа расклеилась. Анхнофрет слушала вполуха, отвечала невпопад, а потому поспешила удалиться под благовидным предлогом.
Возле своих покоев она встретила Хранителя из числа составлявших её свиту. Он сообщил ей то, что уже знали македоняне. Анхнофрет не на шутку встревожилась. Она не ожидала подобного, о замысле Мерит-Ра ничего не знала.
Повод для встречи с Александром в тот день больше не представился. На следующий день от Тутии прибыла ладья с ингредиентами красок для росписи храма и благовониями. На ней доставили сообщение для посланницы, уведомлявшее, что в четырнадцатый день месяца Мехиру [128] Величайший Менхеперра выступил с многочисленными воинствами сухим и морским путём в поход "на помощь союзному Ашшуру, терпящему бедствия от нечестивого царя Бабили".

[128]  9 марта.

Пять дней назад.
Сердце Анхнофрет забилось чаще. Она ждала этого события, давно спланированного. Оно должно было произойти через много лет, но с явлением македонян расстановка сил на Престоле Геба изменилась настолько, что поход Величайшего на Бабили стал возможен значительно раньше.
Теперь следовало собраться, привести мысли в порядок и успокоиться. Она должна вести себя спокойно, самоуверенно и при этом приветливо. Как всегда. Сейчас наступал важнейший этап её миссии, многократно обговорённый с Мерит-Ра ещё в Бехдете.
Александра явно взволновало сообщение, что цель Величайшего – Угарит. Как царь поведёт себя, когда узнает, что Угарит лишь малое препятствие на пути Менхеперра, которое просто не следует оставлять за спиной? Когда увидит, что воинства Священной Земли значительно превосходят то число, которое необходимо, чтобы проучить Архальбу?
Кто знает, как Александр может истолковать действия Величайшего? Не бросится ли он, очертя голову, в какую-нибудь авантюру, которая приведёт к печальным последствиям? И не только для македонян. После Камира они стали очень подозрительны.
Анхнофрет должна успокоить Александра, уверить его, что вся эта сила направлена вовсе не против него. Это давние дела с Ашшуром и Бабили. Этим делам почти сто лет и они, конечно же, не касаются македонян.
Для большей демонстрации миролюбия в Александрию вскорости собирался прибыть Нимаатра. Анхнофрет его кандидатура для данной задачи не нравилась. Он слишком раздражён на македонян за Камир, но Тутии дал ей понять, что в Доме Маат считают – так будет лучше. Одновременная демонстрация и миролюбия и мускулов.
"А ты постараешься, чтобы мускулы играли не слишком явно".
Она не смогла встретиться с Александром и на следующий день. Он был очень занят, долго заседал с военачальниками. Анхнофрет догадывалась, что они обсуждают. Как быть с хатти. По-прежнему ничего не было известно о происходящем в Хаттусе. Сообщений не поступало ни македонянам, ни ей. Лазутчики Дома Маат, если с кем и связались бы, то не с ней, а с Тутии. В этой части Зелёных Вод он был старшим сановником Величайшего. Но ей Тутии ничего не сообщал, даже если сам знал.
Цитанта мёртв. Жив ли Хуцция? Кто теперь правит державой хатти? Ничего не известно.
"Друзья", которых она встречала во дворце, не заговаривали с ней, отделывались вежливыми, но холодными приветствиями. Она прошла в конюшни, проведать Аэрею и там увидела Клита. Он разговаривал с каким-то незнакомцем, одетым по-хурритски. Это удивило её. Обычно молчаливый Клит если с кем и общался, то только со своими. О чём они говорили, она не слышала, отступила в тень. Незнакомец вскоре ушёл. Клит, оглядевшись по сторонам, тоже удалился. Позже она видела его сопровождающим царя, и вёл он себя, как обычно.
Вечером, когда зашло солнце, Александр сам посетил её. Она с порога обратила внимание, что он очень напряжён. Попытался завести разговор, но с трудом подбирал слова. Несмотря на это было видно, что речь он обдумывал долго. Возможно, даже не только он.
Анхнофрет довольно быстро поняла, чего он добивался. Хотел узнать, что ей известно о происшествии в Хаттусе и имеют ли ремту к этому отношение. Но открыто говорить не желал, пытался достичь цели, спрятавшись под маской.
Почему он пришёл сам? Почему не Эвмен или Птолемей? Ответ был прост. Ни с кем из македонян у неё нет более тесных, более доверительных отношений. Только с ним.
Анхнофрет учтиво предложила ему выпить.
– Тебя что-то тревожит, царь? Может, каплю макового сока в вино? Он поможет отрешиться от забот.
При виде зелёного флакона Александр вздрогнул, словно она протянула ему отраву. Сердце его забилось часто-часто. Он позабыл все, что собирался сказать. Ему хотелось немедленно уйти и при этом неудержимо тянуло к ней. К этой... ведьме, совсем заворожившей его. Анхнофрет готовилась лечь спать и была одета в полупрозрачный лён, сквозь который просвечивала грудь.
Мысли в его голове неслись галопом.
"Змея! Умная, хитрая змея! Речи слаще меда, ни одна гетера не сравниться. Сколько мужей пали жертвой твоих бездонных глаз? Ядовитый Цветок... Воистину правы те, кто утверждает, будто ты – коварная Лилит, соблазнительница мужей, ведущая их к гибели".
Он привстал из-за стола. Пальцы его сжались в кулаки.
"Взять бы тебя... за горло... Припереть к стенке. Чтобы рассказала все. А потом... "
Когда он представил, как раздирает её платье, в голове возник образ из детства. Чадят факелы, поют кифары, свистят флейты. Хохот, нестройные песни царских друзей. Филипп, пьяный, празднующий очередную победу, подминает под себя обнажённую пленницу-фракиянку. А он, Александр, стоит на пороге мегарона и смотрит на это. Ему десять лет.
Он вспомнил, как смотрел таким же взглядом победителя на сжавшуюся Барсину, жену Мемнона, самого сильного своего врага. Там, в Дамаске, после того, как в его руки попал весь двор и гарем Дария. В прошлой жизни...
Эта женщина, Анхнофрет, не такова. Он знал, что если сомкнёт пальцы на её горле, она освободится. И найдёт силы ударить в ответ. Он не задумывался, откуда у него это знание. Может быть, будущее отражалось в её глазах. Его будущее. Она притягивала и отталкивала одновременно. Никогда, ни с кем он не ощущал подобного. Все его женщины были лишь сосудами для утех. Красивые цветы, благоухающие, неядовитые, они не имели иного предназначения. Хотя Барсину, дочь сатрапа Артабаза, он взял из соображений политической целесообразности, по совету Пармениона. В кои-то веки послушался старика.
Он никогда не любил ни одну из женщин, что грели его постель. Не чувствовал к ним привязанности, не ощущал потребности быть с ними. Вот так, постоянно, ежеминутно их видеть. Когда он подарил Кампаспу художнику Апеллесу, влюбившемуся в свою модель, и застуканному на горячем, окружающие остолбенели от столь неслыханного великодушия. Александр тогда лишь пожал плечами. Ему было всё равно.
А с этой... Он с ужасом осознавал, что не может расстаться с ней. С любовницей его врага. Сильного, невероятно могущественного врага, непобеждённого. Куда уж там Мемнону...
Александр отшатнулся, уронив кресло. Анхнофрет молчала. В её взгляде он видел испуг. Но совсем не тот, который замечал в глазах Барсины.
Александр пробормотал что-то невнятное. Шагнул к двери. Задержавшись возле неё, усилием воли заставил взять себя в руки. Удалось. Он снова стал царём, покорителем царств. Мимолётная слабость прошла.
Приоткрыв дверь, он обернулся. Взгляд его упал на пляшущий язычок пламени лампады. Минуту царь заворожённо смотрел на него, а потом негромко произнёс:
– Зевс заплатил нам огнём за огонь, одаривши женою,
Лучше бы не было вовсе – ни жён, ни огня!
Пламя-то вскоре угаснет, а женщина – неугасимый,
Жгучий, и новые жаркие вспышки дающий огонь!
Анхнофрет молчала.
– Доброй ночи, Анфея, – сказал Александр и вышел прочь.

Да, я тоже в некотором недоумении. Соавтору-поэту не понравилось звучание "отплатил". Почему не знаю. Я не поэт.
Исправил.

Отредактировано Jack (05-03-2015 13:26:49)

До самого города Клит одаривал Анхнофрет взглядом, полным злобы. Он был вынужден заткнуться, когда понял, что его версия, будто "змея специально пожертвовала своими подельниками" выглядит неправдоподобно. Убивать подручного при всех, чтобы тут же самой попасться?
Царю не давала покоя эта египетская стрела, но, когда он увидел, как быстро и деловито Анхнофрет с его личным врачом Филиппом-акарнанцем готовят противоядие для Эвмена, то немного остыл. К нему вернулась способность трезво мыслить.
Кардиец, поглаживая правую руку, притянутую к телу, и, перебарывая волнение, рассуждал, что сама по себе стрела ещё ничего не доказывает. Александр и сам это понимал.
Поведение Анхнофрет после покушения свидетельствовало об её невиновности красноречивее любых слов. Однако царь не исключал того, что покушение всё же могли спланировать египтяне, которые не поставили посланницу в известность. Не все "друзья" были согласны с ним. Например, Пердикка поддакивал Клиту. Александра насторожило ещё и то, что Леоннат при захвате второго стрелка так приложил его, что едва не вытряс душу из тела. Могли вообще остаться без свидетелей.
Царь не мог забыть взгляд жреца Аристандра, когда тот указал ему на небольшое раздвоение выпуклости на краю правой доли бычьей печени. Александр знал, что такое знамение предвещало переворот, изменение во всём строе жизни. Сей признак толковали по-разному, как хороший и как плохой, смотря по обстоятельствам. В нынешних он был скорее плохим.
Переворот. Предательство?
Царь не мог отогнать эту мысль. Клит пытался выставить виновницей Анхнофрет, Пердикка ему вторил, Леоннат едва не отправил убийцу в Аид.
Неужели, кто-то из них?
Кто?
Царь мрачно переводил взгляд с одного на другого. На скулах его играли желваки.
Кто?
Анхнофрет и Филипп чем-то промыли рану Эвмена, дали ему питье. Акарнанец уверил Эвмена, что яд сей знаком ему и противоядие подействует. Тот заметно приободрился.
Анхнофрет подошла к Александру.
– Ты подозреваешь меня, царь?
Александр долго, очень долго смотрел ей прямо в глаза. Она взгляда не отводила.
"Рассчитывает на то, что я не подниму руку на посла? Интересно, на чём сей расчёт основан? Вавилоняне, бывало, убивали их послов. Может, и иные варвары поступали столь же вероломно. Другие варвары... Мы ведь для них тоже варвары".
Наконец, он ответил:
– Нет, я тебя ни в чём не обвиняю. И я, и Эвмен, обязаны тебе жизнью.
– Я могу быть свободна?
– Да.
Он повернулся к Птолемею и сказал:
– Лагид, проследи за тем, чтобы нашу гостью никто не потревожил. Она неподсудна, никто не смеет её обидеть подозрениями.
Птолемей кивнул.
– Мои люди защитят меня, – сказала Анхнофрет.
– Ещё не хватало, чтобы твои люди, защищая тебя, убили какого-нибудь дурня, которому взбредёт в голову "защитить меня", – ответил Александр.
Анхнофрет кивнула и удалилась под испепеляющим взглядом Клита.
Вскоре стрелок пришёл в себя. Александр пожелал допросить его лично, в присутствии Эвмена и заплечных дел мастера. Остальным повелел удалиться.
Из темницы, куда уволокли стрелка, царь вышел часа через два. Эвмен остался внутри.
– Ну что? – спросил Пердикка.
Царь помотал головой. Его взгляд не стал мягче, наоборот, жёг белым пламенем. Весь остаток дня Александр ходил сам не свой. Отказался от трапезы, кусок в горло не лез.
"Кто?"
Он перебирал в памяти обиды "друзей". Он знал, что многие, не только Клит, недовольны интересом, который он проявлял к вере и обычаям египтян. Как удобно объявить виновными ненавистных "раскрашенных баб", от которых уже получили болезненных тумаков...
Убийца оказался критянином. Из местных. Он не знал ни эллинского, ни египетского, ни даже хурритского языков. Кое-как Эвмен смог с ним объясниться на финикийском, но продолжать допрос было невозможно. Пришлось послать за ахейцем Этеоклом. Царь не стал дожидаться.
На вопрос – "кто тебя нанял", стрелок твердил одно и то же: "я не знаю". Скверно. Если он не лжёт, то сразу же возникает подозрение, что знал другой. Которого так "удачно" убила Анхнофрет. Если она всё же стоит за всем этим...
Александр отогнал эту мысль. Нет, невозможно. Он смотрел ей в глаза. Видел её испуганное лицо в тот момент, когда за его спиной вскрикнул Эвмен, поражённый стрелой. И этот крик – "Умоляю, Александр!" Не "царь". Она в первый раз назвала его просто по имени.
Он видел, как она была бледна во время лечения Эвмена, как дрожали её пальцы. Нет, это не она. Её соотечественники – возможно. Но не она.
Александр сидел в своих покоях и пил по-скифски. Хотелось забыться, но хмель все не брал его, сказывалось напряжение минувших дней.
Анхнофрет спасла его. Возможно, тем самым разрушила планы Ранефера. А если бы знала о них?
Царь смотрел в чашу, катал вино по стенкам, вспоминая рассказы Анхнофрет о "видящих". Каково это, жить, зная, как и когда умрёшь? Легче ли, чем вот так терзаться неизвестностью, подозревая всех?
Александру захотелось её увидеть. Извиниться за свои подозрения. Он усмехнулся. Не получилось бы, как в прошлый визит. Да и повод тот же. Что-то часто начали в последнее время убивать царей.
Он должен её увидеть. Должен. Александр не отдавал себе отчёт, зачем он так хочет оказаться рядом с посланницей, что он собирается ей сказать. В прошлом, когда он пребывал в подобном смятении, то искал общества Гефестиона. Тот всегда находил нужные слова, и царю удавалось взять себя в руки. Так было в день убийства отца. Так было при разоблачении заговора сына Аэропа[129].

[129]  Речь идёт об Александре Линкестийце, братья которого были казнены по обвинению в причастности к убийству Филиппа, но сам он избежал преследования, первым назвав Александра царём. Тот приблизил его, но во время азиатского похода в палатке Линкестийца было найдено письмо Дария III, который предлагал убить Александра. Линкестийца заковали в кандалы. В настоящее время он все ещё под стражей.

Сейчас всё изменилось. Он не нуждался в успокаивающих словах друга, единственного друга среди многочисленных "друзей". Он жаждал иного. Его неудержимо тянуло к ней.

Анхнофрет всю трясло, и она пыталась успокоиться, применяя то же средство, что и Александр.
"Дура, возьми себя в руки! Как ты могла так расклеиться?"
Она злилась на своё состояние, но ничего не могла с собой поделать. Так уже было в её жизни, когда Ядовитый Цветок не смогла совладать со своими чувствами. Спустя много лет, хладнокровно отправив в Дуат кучу народу, она и представить не могла, что снова будет вот так метаться с растрёпанными мыслями, не находя себе места. И почему?
Просто она на мгновение представила Александра, лежащего на земле со стрелой в груди. Мёртвого. И в это мгновение она едва не закричала от отчаяния. Вовсе не из-за того, что весь многомесячный труд в одночасье пошёл бы прахом. Нет.
Она только сейчас поняла, что больше не представляет своего мира без Александра. И это потрясло её до глубины души.
Когда много лет назад Тутимосе, тогда ещё наследник Двойной Короны, одарил запутавшуюся в своих желаниях дочь Меринасира своим вниманием, и она оказалась на его ложе, против воли Самозванки исполнив предначертанное, чем стала его любовь для неё? Великой честью, разумеется. Были ли ответные чувства? Без сомнения. Ей было хорошо с ним. Зная, что никогда не станет законной женой, она не задумывалась о своей судьбе. Разве плохая судьба? Одна из первых лиц Дома Маат, владетельница шепа Пер-Басти. Если бы родились дети от Величайшего, они заняли бы высокое положение в обществе. Впрочем, она не позволяла себе забеременеть, ведь пришлось бы надолго отказаться от той жизни, которою она вела, а этого ей не хотелось.
Любила ли она Величайшего? Привязана была точно. Да и не задумывалась она над этим. А если бы все же задумалась – пример Ранефера и его женщин был красноречивее любых возвышенных речей, прославляющих любовь. Такой любви она и врагу бы не пожелала.
И вот судьба свела Анхнофрет с человеком, который оказался для неё загадкой. Воин и полководец, как и Тутимосе. Чужеземец, варвар, нечестивец, поклоняющийся ложным богам, он, однако, не имел ничего общего с царями хатти, митанни, фенех и прочими.
Александр был подвержен тёмным страстям, вспыльчив, нередко жесток. В минуты слепого гнева он терял контроль над собой, превращаясь в деспота, подобного тем, что Анхнофрет немало повидала на востоке. Но, успокоившись, он становился другим человеком.
Нечестивцы-хазетиу всегда оставались варварами. Александр же, умный, прекрасно образованный, чрезвычайно любознательный, стал в её глазах ровней ремту. Сказать, что ей было интересно с ним – всё одно, что не сказать ничего. Она разгадывала его, как некую тайну. Тутимосе был прост и понятен. Она всегда легко угадывала его настроение, чуть ли не мысли читала. Ещё в те времена, когда злые языки называли её сведущей в колдовстве, она слушала эти сплетни со снисходительной усмешкой. Ей нравилось сознавать своё могущество. От которого в обществе Александра не осталось и следа.
Отворилась дверь. Анхнофрет повернула голову. На пороге стоял царь.
Анхнофрет поднялась из-за стола. Александр приблизился и остановился чуть дальше вытянутой руки. Некоторое время оба молчали.
– Я так боялась, что не успею... – прошептала Анхнофрет.
– Успела, – почти так же негромко ответил Александр.
Он смотрел на неё, чуть склонив голову набок. А она сама не заметила, как подхватила эту его привычку. Уже давно.
"Я испугалась, что больше тебя не увижу".
Он мягко улыбнулся, словно услышал невысказанные слова. Она тоже улыбнулась.
– Ты не обидишься, если я не буду сегодня предлагать тебе вина? – спросила Анхнофрет.
Она позабыла добавить обращение "царь".
– Потерять голову можно не только от вина, – сказал Александр.
– Есть разные способы... – согласилась Анхнофрет, – хочешь проверить, не прячу ли я меч?
Александр не ответил.
– Не прячу... – прошептала Анхнофрет.
Она медленно подняла руки к плечам. Щёлкнули бронзовые застёжки, и тонкая ткань хитона скользнула вниз.
Всёсжигающее пламя, до сих пор скованное незримыми путами, загнанное в клетку условностей, вырвалось на волю.
Мужчина шагнул вперёд и легко, словно пёрышко, подхватил женщину на руки.