– Досадно, что ты, почтеннейший, до сих пор не побывал в Александрии. Уверяю, ты был бы принят, как подобает человеку твоего достоинства. Увидел бы собственными глазами всё то, о чём расспрашиваешь меня. Ты ведь опасаешься чего-то? Потому и затеял тайную встречу. Прости, если невольно оскорбил тебя.
Купец отклонился на спинку кресла.
– Ты проницателен, царь Ишкандар. Нет, я не оскорблён. Только глупец теряет голову от слепой обиды, причинённой незнакомым человеком. Во многом ты прав, но кое в чём ошибаешься. Я наслышан о твоём городе. Рассказчики были весьма впечатлены красотой Карт-Ишкандар. Красотой и силой, да. Весьма впечатлены. Хороший город. В хорошем месте. Будет богатым. Может быть, – купец улыбнулся и поднял взгляд верх, – всё в руках Благого Господина.
Он замолчал, неспешно отпил вина, степенно пригладил бороду и продолжил.
– Ты сказал мне, царь: Нитбалу, приходи ко мне в Карт-Ишкандар, всё увидишь своими глазами. Я встречу тебя пиром, развлеку беседой, и ты увидишь, что я твой друг.
– Так и есть, – согласился Александр.
Нитбалу покачал головой.
– А я скажу так. У царя Йаххурима был ручной лев. Он свободно ходил по дворцу, лениво возлежал возле трона Йаххурима и никого не задирал. Малолетние дети царя играли с ним, дёргали за гриву и хвост. Но кто стал бы утверждать, что этот лев не способен разорвать человека, даже вооружённого? Всем ведомо, что лев – могучий зверь. Ты, царь, спросил меня о звере пахема. Я сказал, что он способен потопить ладью. Но если бы ты увидел его мирно жующим траву, ты решил бы, что я обманщик, ибо на вид он не опаснее коровы. Да и то, у неё есть рога, а у него нет. Не раздразнив пахема, ты не узнаешь его силы. Сытый лев, живущий во дворце, может позволить дёргать себя за хвост, и даже будет урчать, как домашний кот.
Александр прищурился. Эвмен пытался разгадать его настроение, но не мог, и оттого сердце билось чаще.
– Ты совершенно прав, почтеннейший, – сказал Александр ровным голосом, – познать зверя можно лишь на охоте. Как бы предпочёл встретиться со львом?
– Я взял бы колесницу и лук со стрелами, – ответил Нитбалу.
– Так охотятся и ремту?
– Да, царь, – кивнул купец и добавил, – высокородные.
– Что ж, я уже убедился, что как стрелков их трудно превзойти, – складка меж бровей Александра разгладилась, он почти улыбался, – готов побиться об заклад, что и у тебя немало людей, хорошо знающих, как следует управляться с луком.
Царь чуть качнул головой в сторону выхода из шатра. Нитбалу прикрыл глаза, соглашаясь.
– Истинно так, великий царь. И люди умелые, и луки добрые. И стрелы на всякого зверя.
Александр, лицо которого приобрело благодушное выражение, покивал.
– А чтобы ты стал делать, достойнейший сын Илирабиха, если бы получилось так, что твои стрелы не смогли пробить шкуру льва?
– Разве такое бывает? – чуть наклонил голову вправо купец.
– Мой предок как-то встретил такого зверя, – сказал Александр, – ни стрелы, ни копья не могли его поразить.
– Что же сделал твой славный предок?
– Он задушил этого льва голыми руками. А потом содрал с него шкуру и носил её вместо брони.
Нитбалу снова провёл пальцами по бороде, отпил вина и цокнул языком, поглядывая в чашу. Что он одобряет, дар лозы или доблесть победителя льва, Эвмен не понял, однако отметил, что купец – крепкий орешек. Никаких чувств и мыслей напоказ. Иных людей архиграмматик читал, как развёрнутый свиток, а этот словно каменный истукан. Все сомнения, не преувеличил ли Эфраим опасность купца, уже улетучились.
– Поистине, твой предок был могучим воином, и боги щедро наградили его славными потомками, – купец приподнял чашу и кивнул царю.
Александр ответил тем же жестом.
Нитбалу продолжил:
– Немногие из мужей способны на такое. Очень немногие. Но ещё ценнее – взять зверя живым. Боги вознесли людей, одарив острым умом, что позволяет нам одолевать тех, кто сильнее нас. Зверинцы царей Кинаххи полны самых разных тварей, вооружённых страшными зубами и когтями. Все они попались в руки, которые вряд ли были способны повторить подвиг твоего предка, царь Ишкандар.
Эвмен чуть наклонился к царю. Тот разгадал его движение и прикрыл глаза:
"Говори".
– Ты прав, достойнейший. Мало познать силу зверя, в его собственном логове, – сказал кардиец, – но стоит обратить взор и на того, кто смог его поймать.
Эвмен посмотрел на занавеску, прикрывающую вход в шатёр и отметил, что купец проследил за его взглядом.
– Полагаю, зверинцы Тутмоса не менее обширны, чем те, что принадлежат царям Кинаххи?
Нитбалу, не изменившись в лице, поставил чашу на небольшой складной столик возле кресла и сплёл на животе пальцы, на каждом из которых красовался перстень с самоцветом.
– Да, у Менхеперра знатные ловчие.
– Особенно главный из них, – сказал Александр.
– Догадываюсь, кого ты имеешь в виду, царь. И соглашусь с тобой. Сему мужу достойно зваться "Ловцом душ".
– В том истина, – кивнул Александр.
Нитбалу ничего не ответил.
Царь помолчал немного, а потом сказал:
– Мне приходилось видеть зверей, выросших в неволе и приручённых. Они были готовы загрызть даже собрата, если такой приказ отдаст хозяин. Ибо не считали уже подобного себе собратом.
– Тот ручной лев, о котором я рассказал тебе… – Нитбалу запустил ладонь в пышную бороду, достигавшую середины груди. – Когда ладьи Ранефера принесли неугасимый огонь в Град-на-острове, и воины ремту вошли во дворец, этот лев не бросился защищать от них детей Йаххурима. Ему было наплевать на этих детей. Он рычал не от ярости, что враг пришёл в его дом, а лишь выражал недовольство, что слуги не принесли вовремя мясо. Сочтёшь ли ты сие предательством?
– Сколько волка не корми… – негромко проговорил Эвмен.
– Зверь неразумен, – сказал Александр.
– Но он был вскормлен с младых лет в семье царя.
Царь покачал головой.
– Равнодушие человека я счёл бы предательством.
Эвмен видел, что Александр опасается отвечать то, что, как архиграмматику казалось, ждёт от него купец. Не хочет подыгрывать ему. Он посмотрел на Нитбалу, пытаясь понять, разгадал ли тот неискренность царя.
Купец помрачнел, снова взял в руки чашу, качнул её, глядя, как тёмно-красное вино омывает золото. И заговорил изменившимся голосом, в котором не осталось и следа от былой невозмутимости и уверенности в собственной силе и могуществе. Только какая-то застарелая тоска.
– Мы говорим с тобой на языке ремту, славный царь. Видимо, Благой Господин мало получал жертв от своих недостойных рабов, или же на небесах Ра-Мефтет, Маат, Херу и Нейти повергли старых добрых богов. Такова судьба кинаххи – тысячи лет то Аккад, то ремту меняют нам не только царей, но и богов. Три самых богатых и сильных царя нашего побережья приняли веру ремту и взяли другие имена. Я имею дело с каждым из них, а так же с Домом Маат и купцами Та-Кем.
Нитбалу поднял взгляд на Эвмена. Верно, хотел оценить, какое впечатление произвели его слова на "Хранителя Трона". Архиграмматик весь обратился во внимание и никак не отреагировал на упоминание Дома Маат. Купец вновь опустил глаза и продолжил:
– Но Нитбалу для них – нечестивец, поклоняющийся тварям Дуата. С ним можно вести дела. С ним хорошо вести дела, ибо Нитбалу, набивая свою суму, не забывает обогащать и своих "дорогих друзей", чьи глаза украшают знаки Уаджат. Но, скажем, на пиру ремту нет места Нитбалу, нечестивцу из Джахи. А вот достойнейший торговец Мутхопт – желанный гость во дворцах высокородных.
Купец усмехнулся. Криво как-то, недобро.
– Ты, славный царь, тоже зови меня так. Если хочешь.
Александр и Эвмен коротко переглянулись.
– А как бы ты хотел, чтобы я называл тебя, достойнейший сын Илирабиха? – спросил царь после короткой паузы.
Купец посмотрел на него, прищурившись и некоторое время молчал. Потом сказал:
– Ты оказал мне большую честь, великий царь. Я многое слышал о тебе и теперь гораздо яснее вижу, где в тех рассказах была правда, а где клевета.
– Не поторопился ли ты, составив своё суждение? – улыбнулся Александр.
Нитбалу тоже улыбнулся. Очень открыто и доброжелательно.
Александр посмотрел на Эвмена. Тот подался вперёд и напрягся, снова всем своим видом показывая, что хочет что-то сказать. Царь еле заметно кивнул.
– Признаться, ты удивил нас, достойнейший сын Илирабиха, – сказал Эвмен, – в голосе твоём явственно слышится грусть об утраченной свободе, однако наши добрые друзья, подданные царя Хуцции, немало удивились, увидев, сколь быстро свободолюбивая Страна Пурпура отдалась под руку Тутмоса, хотя за три дня до нашего появления числила его врагом.
– Полагаю, мои соплеменники всего лишь взвесили зло и избрали меньшее, – сказал Нитбалу.
Александр чуть скривил губы. Купец заметил это и, примирительно приподняв ладони, пояснил:
– Не гневайся, великий царь, но посуди сам – что было делать бедным кинаххам, когда они, пятясь от кровожадного крокодила, угодили в пасть льва? Крокодил к тому времени уже насытился, лев же был голоден.
– Не означает ли твой визит, почтенный Нитбалу, что крокодил снова проголодался? – спросил Александр.
Купец медленно покачал головой.
– Я хотел бы объяснить тебе кое-что, великий царь. Возможно, выслушав меня, ты будешь удовлетворён в большей степени, нежели я просто ответил бы "да" или "нет".
– Я весь внимание, почтеннейший, – кивнул Александр.
– Крокодил силён. Очень силён. И его власть весьма обременительна для нас. Дед Менхеперра грабил нашу страну. Самому Менхеперра оказалось мало грабить нас. Его побратим решил отнять у нас наши души. Он запретил нам служить нашим богам, как завещали предки. Благого Господина он повелел именовать Сети-змееборцем, а Аштарт по его воле превратилась в Хатор. Он забрал детей высокородных и воспитал в своей вере. Они вернулись к нам чужими… Теперь в Цоре правит царь, который больше ремту, чем кинаххи. Он не любит говорить на родном языке.
– И вот это вы считаете "меньшим злом"? – спросил Александр.
– Не всё так просто, великий царь. Ранефер и сестра его мудры, они понимают, что одним кнутом тяжело держать народ в узде. И поднесли нам медовую лепёшку. В Цоре, Цидоне и Гебале появились не только большие храмы Маат и Амена, но и маленькие, посвящённые Хатор и Анпу. Бог с головой шакала покровительствует врачевателям, а Хатор опекает матерей. Её жрицы весьма опытны в деле принятия родов. Поначалу женщины боялись их, но теперь страх прошёл и всё больше обращается к ним за помощью. Стало меньше женщин умирать родами, а здоровых детей больше. И высокородный и простолюдин, все хотят быть здоровыми и жить долго. Жрецы Анпу помогают всякому. Только принеси вино, плоды и мясо агнцев Дарующей и Отнимающей. Откажись от Баала, поклонись Триединому. Cбрей бороду, прими Рен. Защити себя от тварей Тьмы знаками Всевидящего Ока, подведя глаза толчёным малахитом или лазуритом. Иначе Триединый и Прекраснейшая не заметят смертных в своей обители.
Нитбалу умолчал, каково было главное требование Ранефера – прекратить приношение в жертву детей. Кто знает, как отнесётся к этому Ишкандар?
Александр слушал очень внимательно. Казалось, ударь сейчас над ухом в колокол – не заметит.
Купец продолжал свою речь:
– В Яхмаде теперь Разящую-из-за-Времён, Карающую отступников называют именем Нейти, а не Маннат. При храмах открыли суды и школы лучников, ибо Держащая Скипетр Ириса в другой руке держит лук и стрелы. Вы думали, тот лучник, что пришёл со мною – ремту? Нет. Хотя… Теперь, пожалуй, да… Он обучался в храме Нейти искусству стрельбы. Принял их веру, как и я.
– Ты не сбрил бороду, достойнейший, – сказал Александр.
– Не сбрил, – подтвердил купец.
– Почему? Ведь ты сам сказал, что ремту с презрением относятся к бородатым хананеям.
– Ремту с презрением и высокомерием относятся ко всем, кто не похож на них. Но это касается не столько внешности, сколько веры. Будь ты хоть нехси с кожей чернее сажи, если ты принял Рен – ты для них свой. Немало нехси среди высших военачальников, что основали знатные роды. Что касается меня, то я имею дело не только с ремту. Со многими людьми, говорящими на разных языках. Есть среди них и такие, кто считает, что при Мегиддо Величайшего можно было победить, но царям, заключившим союз, не достало доверия друг к другу. Каждый из них преследовал лишь свои цели. Воины Бабили всю битву простояли в стороне и ушли. У каждой глупости есть цена. Теперь они её заплатят.
Нитбалу отпил вина, покатал языком во рту, смакуя.
– Ирония судьбы – при Мегиддо Паршататарна и Иштартубал стояли против Величайшего, рядом с воинами Бабили. А теперь они идут грабить и жечь Бабили под знаменем Амена.
Александр помрачнел.
– Я встречался с Иштартубалом и он показался мне достойным мужем. Не ожидал, что он перебежчик.
– Он не перебежчик. Иштартубал – давний друг и побратим Ранефера. Его повелитель прельстился посулами царя митанни и других царей и послал своего полководца воевать с ремту, но Иштартубал немало сделал, чтобы при Мегиддо цари потерпели поражение.
Александр покачал головой. Объяснение купца не изменило его мнения. Двуличие претило царю, и даже хитростей политики отца он не одобрял.
– Ходят слухи, что Иштартубал неравнодушен к Мерит-Ра, – сказал купец.
Царь на это ничего не ответил, ему не было дела до чужих любовных интересов.
– А что царь мидян… митанни? – спросил Александр, – он покорился Тутмосу?
– На словах, конечно покорился. Что ему ещё оставалось? Опять же, ремту и перед его носом покрутили медовой лепёшкой. Дочь названа невестой наследника Аменхотпа, обещана доля в добыче, которую возьмут в Бабили.
– Они так уверены в себе?
Купец усмехнулся.
– Та-Кем, Митанни, Ашшур – кто устоит против такого союза? Бабили обречён.
– Ты сказал: "На словах покорился". А на деле?
– Откуда мне знать, царь Ишкандар? – улыбнулся купец.
– Но ты имеешь дела со многими людьми, – сказал Эвмен, – которые не бреют бороды.
– Как и с теми, что бреют.
Эвмен усмехнулся и почесал щетину.
– Я слышал, – сказал купец, – в Карт-Ишкандар построили храм Маат?
– Это правда, – ответил Александр.
– Вот видишь, Ловец душ, Рыболов Нетеру преуспевает даже тогда, когда стрелы и огонь не приносят ему победы.
Александр откинулся на спинку кресла. Лицо его скрылось в тени, однако Эвмен видел, что эти слова купца царю очень не понравились.
– А я слышал, – сказал архиграмматик, что богатейшим купцам Цора никто никогда не связывал локти за спиной. И некоторые из них входят в Дом Маат, как в свои покои.
– Всякое болтают, – усмехнулся Нитбалу, – некоторые говорят, будто Величайший заключил договор о мире с неким северным царём, да тот царь всё никак воинов своих к плугу не отпустит. Хотя, может это про царя Тунипа болтают? Весьма воинственен сей муж, пять раз меч обнажал, чтобы потом оземь бросить. На рынках чешут языками, что, дескать, нравится ему внимание ремту, да кто ж лампу возле его мыслей держал? Как и на ступенях Дома Маат.
– Не во всём следует басням досужих людей верить, – покивал Александр.
– Вот и я о том.
– Однако же остерегают нас отцы и от легковерия. Особенно в делах торговых.
Купец снова молитвенно простёр ладони перед грудью.
– Всякий, кто назвался Священным Рен, знает, что придётся ему отвечать в Чертоге Двух Истин: "Я не прибавлял к мере веса и не убавлял от неё".
– Непросто, как я гляжу, торговому люду приходится в Стране Реки, – засмеялся Эвмен.
– То правда, – вздохнул купец, – нелегко. Но барыши все затруднения окупают.
– И велики затруднения? – спросил Эвмен.
Купец прикусил губу, кивнул. Некоторое время он молчал, что-то обдумывал. И, как видно, принял некое решение.
– Я наследовал торговый дом, в ту пору входивший в двадцатку богатейших Домов Кинаххи, имел немало кораблей и воинов. Опытных воинов. Я давал им лучшее оружие и броню, не скупясь. Мне не приходилось гнуть спину перед царями Цора и Цидона. Во дворцах меня чаще желали видеть, дабы испросить золота в долг. Оказывал я и другие услуги.
Нитбалу кашлянул, отпил вина.
– Они помогали возвыситься одним и пасть другим. Но в ту пору я ещё не имел дел с Домом Маат.
Купец помолчал немного, потом продолжил:
– Однажды в Уасите я встретил знатного юношу в окружении его высокородных сверстников. Мне сказали, что это сам Верховный Хранитель. Сей титул Ранефер принял в весьма юном возрасте, после смерти отца. Тогда в Ипет-Сут принимали брата Бин-Мелека Йаххурима. Ремту откуда-то прознали, что он склоняется к дружбе с митанни. Рассказывали, что Ранефер выпил с ним из одной чаши. Спустя час брат Йаххурима скончался в судорогах, а Ранефер лишь позеленел лицом и долго блевал. Наутро, когда он ещё не оправился от яда, спутники нечестивца попытались свершить месть. Он убил троих. Три года спустя он рубил мечом золотого Баала и божий гнев не пал на голову святотатца. Тогда все кинаххи поверили, что яд, стрелы и даже гнев Благого Господина бессильны против воплощённого Нетеру.
Купец взглянул на Александра. Лицо царя окаменело, меж бровями появилась морщинка.
– Ещё тогда, при первой встрече, – продолжил Нитбалу, – я счёл полезным представиться ему и, узнав, что юноша уже женат, преподнёс украшения для его супруги. Самые дорогие, какие смог достать. Меня запомнили. Позже я не раз получал приглашения в Дом Маат. У меня просили огромные займы и не спешили отдавать. Вместо этого я получал знание – когда Та-Кем снизит поставки хлеба или уменьшит продажу золота. Я неплохо наваривался на этом знании. Ранефер убирал моих соперников. Вскоре я стократно преумножил богатства, полученные от родителя…
– Зачем ты всё это рассказываешь нам, почтенный? – спросил Александр.
– Рано или поздно, великий царь, наша встреча бы состоялась, – ответил купец, – но кто знает, какого рода слава обо мне достигла бы твоих ушей?
Александр кивнул. Видно было, что он не вполне удовлетворён ответом.
– Чего ты хочешь?
Нитбалу не отвечал долго. Александр ждал, хотя не привык, чтобы его терпение испытывали столь бесцеремонно. Но царь чувствовал, что разговор достиг черты, переступив которую, назад уже не вернуться. И потому он ждал.
– Когда два льва дерутся, – заговорил Нитбалу, – обезьяне следует сидеть на дереве. Полагаю, для льва и крокодила справедливо то же самое. И более всего обезьяну в сей момент должно беспокоить, высоко ли располагается та ветка, на которой она сидит.
– Крокодил уполз в восточные болота, – вставил Эвмен, – и чавкает там. А лев не желает прослыть шакалом.
Александр, сидевший слегка сгорбившись, распрямил спину.
Нитбалу медленно покачал головой.
– Тот человек, рассказавший мне про воинов и плуги, прежде ни разу не был уличён во лжи.
– Он мог ошибиться, – сказал Эвмен.
– Мог, – кивнул Нитбалу, – но охотничьи угодья льва не слишком богаты. Возможно, скоро из всей дичи останется лишь обезьяна. Будет ли лев с урчащим пузом столь же благороден, как теперь? Ведь обезьяна хорошо помнит, каковы его когти и клыки. Она помнит, что едва успела добежать до спасительного дерева на берегу реки, где живёт крокодил.
– Я могу принести клятву перед всеми богами, что под защитой льва обезьяне не будет хуже, нежели под властью крокодила, – сказал Александр, – и прежнего разорения более не случится. Достаточно ли тебе такой клятвы? Перед каким алтарём ты желаешь выслушать её?
– Благодарю тебя, великий царь, – склонился купец, – мне достаточно твоего слова.
– Ради этого ты проделал столь дальний путь? – спросил Эвмен.
– Не только. Я знаю, вы имеете причины не доверять мне. И сейчас мне почти нечего добавить на чашу весов, где уже лежит моё слово. Только откровенность. Возможно, ты сможешь по достоинству оценить мою откровенность великий царь, ибо то, что я хочу сказать тебе, попросить у тебя, не знает Ранефер. А если узнает – моя жизнь укоротится.
– Я слушаю тебя, – ответил Александр негромко.
– Когда я рассказал тебе о "нечестивом Нитбалу" и "достойнейшем Мутхопте", я опустил одну важную деталь. Ещё задолго до того, как я познакомился с юношей, которому судьба назначила оскорбить Баала и не поплатиться за это, я уже был принят во дворцах Та-Кем. При власти той, которую Ранефер зовёт Самозванкой и ненавидит даже после её смерти. Царь Йаххурим не устраивал никого, его жизнь в любом случае не была бы долгой. Но некоторые из возвысившихся рядом с троном Величайшей Мааткара, желали бы видеть на его месте не сына, тогда совсем малолетнего, а другого мужа. С царской кровью в жилах, но стоящего в тени. Всегда в тени. Простого купца.
– И этот купец, стократно умножив свои богатства, по-прежнему пребывает в тени, – медленно проговорил Эвмен.
Нитбалу кивнул.
– Продолжай, я слушаю тебя, – повторил царь.
– Я долго ждал. Очень долго. Но потом рухнули стены Ушу и чужое войско из ниоткуда вошло в Цор. Чужой флот появился в водах Града-на-острове. Вы знаете, что потом случилось. Знаете судьбу городов и правителей, оставшихся за вашей спиной. Недолго пустовали троны Кинаххи. Но вот сидят там сейчас не те, кто имеет на это право. Ни по крови, ни по заслугам.
– И они бреют бороды, – почти прошептал Эвмен.
Купец кивнул.
– Люди знают – Нитбалу Бен-Илирабих никогда не поступался своим достоинством. Не всё так просто в Кинаххи под лапой крокодила, великий царь. Тех, кого проклинали в спину, могут встретить пальмовой ветвью.
Он замолчал.
"Но Рен ты принял", – подумал архиграмматик, но вслух не сказал.
Александр не отвечал долго. Потом медленно, тщательно подбирая слова, заговорил:
– Я понял тебя, достойнейший сын Илирабиха. Но лев не поступится своей честью. Я не нарушу договор, на котором стоит моя печать. Я не бросаюсь своим словом, и потому можешь быть спокоен – какой бы жребий не вынули мне боги, не повторится разорение Страны Пурпура. Но договор преступить не могу. Хочешь моей помощи, Нитбалу Бен-Илирабих? Избавь меня от договора.
Купец, который во время этой речи, казалось, даже прекратил дышать, несколько ударов сердца оставался подобен статуе, а потом неторопливо, сохраняя достоинство, встал и поклонился. Глаза его превратились в узкие щёлки.
Дальнейший разговор уже не клеился. Церемонно распрощавшись, купец отбыл к своим кораблям. Вскоре, затихшая было гроза, разыгралась с новой силой и не прекращалась до самого утра. А на рассвете подул ветер с запада. Златокрылая Ирида перебросила мост меж небом и землёй и корабли Нитбалу, подняв все паруса, устремились к этому всходу в обитель богов, столь близкому, но недостижимому, как и многие устремления даже самых могущественных из смертных.
Александр стоял на камне, венчающем Дайнарет. Прямо в расцвеченных всеми цветами радуги брызгах прибоя. Царь смотрел на удалявшиеся корабли. Долго смотрел, пока не заболели глаза, измученные нестерпимым сиянием поднимающейся в небо колесницы Гелиоса, пока не истаял без следа радужный мост. Он молчал. Думал. Ему было о чём подумать.
А на корме самого большого из кораблей стоял купец и тоже задумчиво смотрел на таявший в дымке мыс "Бычий хвост". Ветер трепал одеяние Нитбалу, щедро делясь своей мощью с парусами и даря отдых гребцам.
Царь думал, не была ли эта встреча тем самым маленьким камешком, что способен сорвать в пропасть неподъёмную и, на вид пребывающую в вечном покое гору валунов. И купец размышлял о том же.
"Избавь меня от договора"
– Бойся своих желаний, – прошептал Нитбалу.