Поправки внес. А теперь - получите третий фрагмент. Сдается мне, что маловато действия, и опять я сбиваюсь на путеводитель...
Обратите внимание: у главы появилось название:

Глава 1. Кисловодск – Ташкент

1.3.

Тем временем Оржоникидзе нагнулся, взял малышку на руки и посадил себе на колени:
– Что, понравилась груша? – поинтересовался он, усмехаясь в свои шикарные усы.
Эрнестина энергично закивала, прекратив облизывать пальцы от сладкого сока.
– А виноград любишь? – продолжал спрашивать важный московский гость.
Девочка на мгновение задумалась. Слово «виноград» она уже знала, но попробовать его еще не довелось. Однако любопытство тут же взяло верх над осторожностью – почему бы не кивнуть и на этот раз?
Серго пододвинул к себе тарелку с фруктами, где лежала довольно приличная кисть темного, почти черного, с сизоватым налетом винограда, и, отщипнув несколько ягод, протянул Эрнестине:
– Держи-ка. Только ешь осторожно, не подавись: там мелкие косточки, – заботливо предупредил он несмышленую еще девчонку.
Что там косточки, дочка Ани поняла, еще не дослушав солидного усатого дядю, потому что успела раскусить виноградину раньше, чем нарком договорил до конца свой совет.
Представитель заказчика незаметно, бочком, подобрался к девице, не умеющей призвать к порядку собственную дочь (а еще командир РККА!), и злым шепотом принялся втолковывать:
– Смотри у меня, Коновалова! Еще раз такое повторится, ты у меня поедешь белым медведям санатории изо льда строить…
– Думаю, вам от меня беспокойства больше не будет, – спокойно отпарировала молодая женщина. – Я уже написала рапорт о переводе в Ташкент, к месту службы мужа.
От удивления чин из ОГПУ даже дернул головой. В Ташкент? В эту дыру, к каким-то там туркестанцам? По своей инициативе? Так и пусть едет, раз такая дура. Помедлив для порядка, он важно прознес:
– Думаю, рапорт твой мы удовлетворим. Нам тут разгильдяйство терпеть ни к чему.
Перед отъездом Аня сфотографировалась с дочкой у местного курортного фотографа, сдала дела, собралась в дорогу (хотя, что там было собирать-то?), и отправилась на вокзал. Отбила телеграмму мужу – и на посадку. Путь до Ташкента был кружной, неблизкий. Хорошо хоть по зимнему времени не пришлось тащиться через бесплодные пустыни с иссушающим воздухом в раскаленном на палящем солнце вагоне.
Январский Ташкент встретил ее мокрым снегом, тающим на перроне, и знакомой родной фигурой с тремя кубарями в синих кавалерийских петлицах на воротнике долгополой шинели.
– Ну, здравствуй, Яков!
– Здорово, Анька! – муж стремительно подбежал, обнял ее, даже не дав сойти со ступенек, и лишь затем поставил на перрон.
– А где же дочка? – опомнился он через несколько секунд и тут же, увидав маленькую Эрнестину на площадке вагона, подхватил дочурку на руки.
– Смотри, какая большая вымахала! И серьезная.
– А ты кто? – действительно, с полной серьезностью спросила девочка. – Ты будешь мой папа?
– Почему – будешь? Я уже есть твой папа! – твердо заявил подтянутый командир со светлыми волосами, чуть вытянутым худощавым лицом и орлиным носом.
Приняв у Ани фибровый чемодан с вещами, Яков повел свою семью на выход, к трамвайной остановке. Домой и пешком можно было дотопать меньше, чем за тридцать минут, но для дочурки это пока слишком. Да и багаж столько тащить неохота. Тем более что и от улицы Тараса Шевченко, где проходила линия трамвая, придется нести чемодан до дома, в проезд Кафанова, еще с полкилометра. Здесь, в трапеции, ограниченной улицами Стрелковой, Саперной, Чехова и Тараса Шевченко, размешался своего рода филиал Старого города в Русской части Ташкента – узкие, кривые улочки, проезды, переулки и тупики, двухэтажные глинобитные дома за дувалами, с балханой (второй этаж на деревянных столбах) и айвоном (крытой террасой без передней стены). А совсем рядом был центр города, большущее новое здание типографии газеты «Правда Востока», сквер Коммунаров, парк имени В.И.Ленина, разбитый на месте русской крепости 1870 года, от которой остались лишь одни ворота из трех…
Несмотря на столь узбекский вид этой части Русского города, жили здесь в основном не узбеки, а главным образом русские (от украинцев до татар) и евреи, недостаточно состоятельные для того, чтобы купить или построить дом европейского типа. Деревянный каркас обеспечивал жилищу некую стойкость к частым здесь землетрясениям, а остальное складывалось из сырцовых кирпичей или самана. Такой дом вполне можно возвести, опираясь на соседскую взаимопомощь – обычай хашар еще не успел уйти в прошлое. Бичом кварталов, состоящих из подобных домов, была пыль, и потому не только дворики, но и улицы регулярно подметались и поливались.
Арыки, представлявшие собой каналы, отведенные от реки Чирчик севернее города, пересекали Ташкент в основном с северо-востока на юго-запад. От крупнейших из них – Бозсу, Бурджар и Салар (в обиходе нередко именовавшихся Хан-арыками) – ответвлялись арыки помельче. Все они заботливо обсаживались деревьями, что позволяло в летний зной наслаждаться тенью и прохладой текущей воды. Из арыков наполнялись маленькие прудики – хаусы – которых в городе насчитывались многие сотни.
Так что вода для полива в городе имелась в достатке. А поливать надо было не только улицы и дворики, но и маленькие садики и виноградники, устроенные в этих дворах. Хуже обстояло дело с питьевой водой. Ею горожан снабжали водоносы, обходившие с бурдюками квартал за кварталом. Нововведением сравнительно недавнего времени стали бочки на колесах, влекомые терпеливыми осликами. Источником питьевой воды служила река Чирчик, бегущая с близлежащих гор и огибающая юго-восточные окраины Ташкента. Как и положено настоящей горной речке, вода в ней текла с ледников, кристально чистая и холоднущая даже в самый нестерпимый зной. Поэтому даже ребятня в Чирчике не купалась, предпочитая для этой цели арыки и хаусы.
Вот в таком месте и поселилась молодая семья. Дома Аню с Яковом встретила ее мать, Елизавета Климовна, пожилая, но крепкая, статная сибирячка. Собственно, дом на ней и держался. Женщина эта была крутой породы. Чуть не полсотни лет назад, когда через их село гнали политкаторжан, шестнадцатилетняя Лиза углядела среди кандальников своего будущего мужа – и без оглядки ушла за ним.
Ее избранник, Алексей Ильич Коновалов, принадлежал еще к поколению народовольцев. Их совместную эпопею можно было бы рассказывать очень долго – каторги, ссылки, этапы, подполье… Удивительно, но в этих суровых условиях выжили довольно многие из родившихся у них детей – правда, только девочки. Аня была младшей среди них. Вот эти ее сестры с мужьями составляли большую семью, признанной главой которой была Елизавета Климовна.
В Туркестан она с мужем попала, тоже следуя за ним в ссылку. Как-то устроилась, обжилась, нашла работу – водителем пущенного в 1912 году электрического трамвая. А тут как раз революция, и Алексей Ильич принял живейшее участие в становлении Советской власти в Ташкенте. В январе 1919 года, во время мятежа, поднятого военкомом Туркестанской республики Осиповым, Коновалов оказался одним из немногих уцелевших влиятельных большевиков, поскольку большинство туркестанских комиссаров, не подозревавших о предательстве своего соратника, было им расстреляно в самом начале мятежа.
Мятежники захватили практически всю Русскую часть города, однако руках советской власти остались два стратегических пункта – крепость с гаубичной артиллерией, во главе с комендантом, левым эсером Беловым, и железнодорожные мастерские с сильной рабочей дружиной, во главе которой стоял так же левый эсер Колузаев. А вот комиссар железнодорожных мастерских большевик Василий Агапов входил в число заговорщиков, но был арестован рабочими. «Белая кость», активно участвовавшая в восстании, однозначно определила симпатии Старого города – старгородскакя боевая дружина и местная милиция выступили на стороне Советов.
Пока Алексей Коновалов участвовал в двухдневных уличных боях с мятежниками, его жена поддерживала на трамвае связь между главными опорными пунктами созданного для отпора мятежу Временного военно-революционного совета – крепостью и железнодорожными мастерскими. Она не раз вспоминала:
– Страху я тогда натерпелась! Ведешь трамвай, а вокруг стреляют, налетают конные, с гиканьем несутся вслед за трамваем – и так всякий раз, что туда, что обратно. Еду, а саму страх пробирает – ну, как придет кому в голову хотя бы шпалы поперек рельсов навалить? Но ведь так и не догадались, дурачье! – добавляла она торжествующе.
Все свое семейство Елизавета Климовна держала в строгости, и Якову, человеку самостоятельному и самолюбивому, конечно, нелегко было притереться к сложившемуся жизненному укладу. Однако его теща сама умела легко находить общий язык с самыми разными людьми и, в общем, жизнь сладилась. Теперь же в этой семье появился полноправный новый член – без скидок на возраст – маленькая Эрнестина… Эрнестина?
– Это что еще за собачья кличка такая?! – немедленно возмутилась ее бабушка, как только услышала имя девочки. Не желая слушать никаких объяснений по поводу вождя немецкого пролетариата, она прямо-таки заставила поменять своей внучке имя на Нину. А для верности еще и в церковь сходила, окрестив бывшую Эрнестину в честь Нины – просветительницы Грузии.
Вот так и начала дочка Анны Алексеевны Коноваловой свою жизнь в Ташкенте с нового имени.

Отредактировано Запасной (30-12-2012 17:28:03)