У меня запланировано два доклада: один - о реформе финансовой системы. Я ни разу не спец по финансам, и доклад призван всего лишь показать - что требуется от финансовой системы, чтобы она содействовала развитию экономики, а не паразитировала на нем.
Второй - о стратегии опережающего развития (это не о том, чтобы бежать быстрее всех, "догнать и перегнать", а о том, чтобы сейчас ориентировать экономику на те цели, которую станут ключевыми через 15-20 лет).

Дописал. Ловите:

Глава 15. Ах, какое оно было красивое!

15.1.

Всю дорогу до Варшавы, куда поезд нес Речницкого обратно из Москвы,  генерал продолжал работать, прерываясь только на непродолжительный сон. Задание, свалившееся, как снег на голову, – притом, что и прежних никто с него не снимал, – не давало ему покоя. Якуб достаточно быстро сообразил, что, приглядывая за капитаном Уильмсоном, помощником военного атташе, он ровным счетом ничего не добьется. Не такие дураки кадровые офицеры разведки, чтобы обнаруживать знакомство между собой на людях. Но как же тогда их вычислить?
Так, зайдем с другого конца. На людях они связь между собой обнаруживать не будут, это ясно. А не на людях? Как-то ведь они должны согласовывать свои действия? И происходить это будет… Так вот же ответ, на поверхности! Кто у них там самый главный зубр по части разведки? Сам господин британский посол, Виктор Кавендиш-Бентинк. Вот он и будет офицеров SIS время от времени собирать у себя в кабинете, ценные указания раздавать, и стружку снимать, как это у начальства водится.
Да, вывод напрашивающийся, но только что в нем пользы? За дверями посольства они могут позволить себе многое, потому что посторонним туда хода нет. Даже вспомогательный и обслуживающий персонал посольства из числа поляков англичане весьма тщательно подбирали сами, и все попытки Министерства общественной безопасности внедрить в ряды работников посольства своего осведомителя провалились. Раз так, надо искать агента среди тех, кто уже там служит…
Вернувшись в Краков, генерал погрузился в поток ежедневных проблем, обращая особое внимание на дела оперативной группы «Жешув». Но и о дочке он не забывал. Пока у нее длились летние каникулы, Якуб Речницкий все же нашел кое-что, чем ее можно дополнительно загрузить, чтобы поменьше времени оставалось искать приключения. Надо было исправить кое-какие пробелы Нины в боевой подготовке, по меньшей мере, по двум специальностям. По одной из них генерал мог сам выступить в качестве инструктора, а вот для второй надо было найти профессионала. Первая специальность именовалась «бальные танцы», вторая – «игра на фортепиано». И ничего смешного – какая же, в дупу, шляхетна пани, без таких умений? Отыгрывать легенду надо на все сто, или уж не браться вовсе.
Вальс, полонез, мазурка, танго… Якуб уже давно овладел этими премудростями. Эх, как они отжигали с женой в окружном Доме Красной Армии в Ташкенте! Ладно, воспоминания стиснуть в кулак и засунуть подальше, в какой-нибудь темный уголок памяти. Расслабляться нельзя.
Офицерское собрание Краковского гарнизона располагало весьма приличным залом, и генерал с дочкой стали использовать любую возможность, чтобы выход Нины в большой свет в Варшаве прошел без сучка, без задоринки. Вскоре Нина не только обратила на себя внимание панов офицеров как дочка командующего, но и стала для них весьма желанной партнершей для танцев. Впрочем, сама она в качестве партнера отдавала явное предпочтение собственному отцу – нельзя сказать, что к большой радости генерала, поглядывавшего на других дам, но отказов с его стороны не было.
Для обучения музыке было приобретено фортепиано и найден учитель, маленький сухощавый старичок с пышными седыми усами. Первый урок никаких проблем не вызвал, но вот второй… Незадолго до его начала Нина уселась за фортепиано и одним пальцем попыталась подобрать мелодию к популярной хулиганской песенке, начало которой звучало почти совсем невинно: «Говорила мама Зосе, что детей аист приносит». Но в ответ Зося вразумляла глупую маму, объясняя, что это вовсе не аист, а… Короче, – прямо называя вещи своими именами, – «i do tego trzeba chuja» (думаю, перевод не требуется).
Учитель музыки, вошедший в этот момент в комнату, был до глубины души потрясен и уязвлен столь кощунственным использованием инструмента, предназначенного для высших достижений человеческого духа – для исполнения классической музыки. Подкравшись к увлекшейся своим занятием девочке сзади на цыпочках, он внезапным движением захлопнул крышку фортепиано, с силой ударившую несостоявшуюся пианистку по пальцам.
– Как вы смеете, – заорал он, – пачкать инструмент такой низкопробной, хамской мерзостью! Еще не научившись ничему, вы уже пускаетесь по пути пошлости, недостойной ни настоящей пани, ни высокого искусства музыки! – видимо, старичок был знаком и с мелодией, и с текстом песенки, иначе трудно объяснить столь сильную степень возмущения.
На этом уроки музыки для Нины закончились. Учителю был дан от ворот поворот, потому что рисковать точностью стрельбы с распухшими пальцами было бы чересчур высокой ценой за обучение игре на фортепиано. В конце концов, может же панночка, только что вернувшаяся из дикой России, иметь пробелы в светском воспитании? Может, и даже должна – наоборот, было бы странно, если бы таких пробелов не обнаружилось.
Катился к концу август , и в один из дней последней декады месяца Якуб Речницкий под вечер сообщил дочери:
– Собирайся, завтра переезжаешь в Варшаву. Заодно и меня туда подбросишь.
Солнечным августовским утром Студебекер летел по шоссе к Варшаве. За окном мелькали деревья, которыми было обсажено шоссе, невдалеке темнела полоса леса, вокруг расстилались луга, на которых паслись черно-белые коровы. Идиллия!
И вдруг одной из коров, до того мирно щипавшей травку у обочины, неизвестно что взбрело в голову, и она, странно взбрыкнув задними ногами, и задрав хвост, прыгнула на шоссе прямо перед носом мчавшегося автомобиля. Реакция не подвела Нину – она тут же втопила педаль тормоза в пол, и салон наполнился возмущенными выкриками отца, врезавшегося в спинку переднего сиденья, и стоном шофера Казика, налетевшего грудью на приборную панель, а головой ударившегося в лобовое стекло. Но корову это уже не спасло. Машина, массой под две тонны, со всего размаху ударила несчастное животное, рухнувшее на асфальт, не проявляя никаких признаков жизни.
Генерал выскочил из машины с пистолетом в руках, бросив на ходу:
– Нина – на месте, Казик – прикрываешь меня с ППШ!
Конечно, было бы чушью полагать, что смертельный трюк коровы подстроен кем-то специально, но сельская местность была тогда не столь идиллическим местом, каким она могла представляться из окна машины. Здесь постреливали… Мало ли кому захочется воспользоваться аварийной остановкой автомобиля с генералом? Да и корову, если еще жива, надо было добить, чтобы не мучилась.
Однако никаких желающих открыть стрельбу вокруг не появилось. Поблизости вообще не было ни души, кроме пожилого крестьянина, который, подбежав к месту происшествия, и увидев генерала с пистолетом, бухнулся на колени и уткнулся носом в землю, причитая:
– Не губите, пан генерал! Дети малые…
Генерал, не делая попыток поднять мужичка с земли – сразу видно, что дело безнадежное – только поинтересовался:
– Сколько твоя корова стоит?
Но пастух, видно, совсем потерял голову от страха, и ничего не соображал, только повторяя, как заведенный:
– Дети малые… Дети малые… Пощадите…
Генерал плюнул с досады, вытащил из портмоне немалую пачку злотых и кое-как впихнул их ополоумевшему хлопу в руку. Нина уже развернула машину, и вскоре крестьянина и корову на шоссе было уже не разглядеть в зеркало заднего вида. Тот так и оставался на коленях, все еще не соображая, чем для него закончилось происшествие с коровой.