Вот психологический портрет Изгоя, составленный нами в дворцовой библиотеке. В своем расследовании мы пошли от человека и его характера, а – не от совершенных им (предположительно) преступлений. По-моему очень правильное решение. Запись делал по памяти, когда вернулся в Москву из 1892-го года. В том времени я опасался что-либо писать.
Психологический портрет Изгоя
Николай Константинович Романов. Домашнее имя – «Никола». Родился в 1850-ом году. Старший сын (первенец) Константина Николаевича и Александры Иосифовны. Мать обожала его с рождения, отец, наоборот, проявлял к сыну повышенную строгость и даже жестокость. Вероятно, под воздействием этих двух влияний и сложился характер Изгоя.
Детство провел в Павловске. Воображал себя разными людьми – императором Павлом, Петром Великим, Наполеоном Бонапартом. Однажды вооружил местных мальчишек саблями и ружьями из Охотничьей залы и захватил павловскую гауптвахту. Всех, находившихся в ней, выпустил. Обошлось без крови. Но в 12 лет был посажен под самый настоящий арест в той же гауптвахте, на хлеб и воду. Вышел оттуда с высоко поднятой головой и без всяких признаков раскаяния.
Рано проявил черты лидерства и стихийного атеизма. По мнению окружавших его людей, характер юного князя с годами становился все более неуравновешенным, упрямым и взбалмошным. К нему был приставлен личный врач (лейб-медик Гауровиц), который наблюдал за ним и обо всем докладывал родителям. А если не только им?
Этот медицинский надзиратель пришел к выводу, что причиной быстрой возбудимости Н.К. является рано проснувшаяся в нем половая чувственность. По его наблюдениям красивый мальчик из семьи Романовых стал заглядываться на противоположный, женский пол с двенадцати лет. Рецепт был выписан немедленно: ознакомить красивого юношу со всеми тайнами интимной жизни. По мнению эскулапа, это должно было спасти психику красивого юноши из Дома Романовых. Но не спасло…
Мне помнится, что при обсуждении этого эпизода из жизни Изгоя, Головин разнервничался и стал говорить резкие вещи. У него даже голос изменился.
– Есть люди, которые во всем видят одну и ту же причину, кол да мочало. Словно других не существует.
Он вскочил из кресла с малиновой обивкой, прошел вдоль стола, за которым я сидел, и неожиданно остановился. Теперь он смотрел мне прямо в глаза, и каждое его слово отдавалось в моей голове острой болью.
– Ты ведь знаешь, что такое безумие? Настоящие психи, обычно тихи и покорны, свою ненависть к людям они прячут внутри себя, пестуют, ковыряются в ней, и только тогда, когда их душа начинает гореть, выходят на смертельную охоту. И тогда они ловят человецов голыми руками, рвут их на части и едят. И кровь, как малиновый сок, течет по горячим губам…
Он сел в кресло, поерзал по обивке и закончил свою мысль так, как это обычно делал мой любимый следователь Костырь в конце длинных и нудных совещаний в родной прокуратуре:
– Но у нас нет никаких оснований считать Н.К. безумцем и половым маньяком. Опираться мы должны только на факты. А у нас – их пока нет. Утверждение лейб-медика Гауровица таковым не является. Поэтому пойдем дальше…
Психологический портрет Изгоя (продолжение)
Интеллектуальный уровень Н.К. проявился также стремительно, как и его рано проснувшаяся половая зрелость. Один из самых красивых великих князей Дома Романовых, первым в роду успешно сдал экзамены за полный курс Академии Генерального штаба и поступил на службу в лейб-гвардии Конный полк. В семье Константиновичей считали, что он исправился и повзрослел. Решено было отправить его в заграничное путешествие. Князь проехал всю Европу и вернулся в Россию. Его душевное здоровье теперь ни у кого не вызывало сомнений.
О диагнозе лейб-медика Гауровица забыли.
Помню, как рассказывая это, Головин внезапно выложил на стол несколько фотоснимков Изгоя. Как говорили в родной прокуратуре, он знакомил меня с «объектом». Пока это знакомство было заочным.
На полированную поверхность длинного стола, словно колода игральных карт, веером полетели фотокарточки. От неожиданности я даже вздрогнул. Откуда Головин их вытащил? Из рукава своего мундира? Но они не могли там уместиться.
Это были плотные, желтоватые снимки, как бы наклеенные на картон, украшенные виньетками, декоративными рамками и непременным адресом мастера-фотографа. Кажется, их называли – фототипиями.
До того я видел такие снимки только в архивах и музеях, удивлялся им и внимательно разглядывал портретируемых. Мне, привыкшему к совсем другим фотографиям, люди на этих чуть желтоватых картонках казались непохожими на нас, красивыми и счастливыми. Теперь я понял, что это не так. Просто их снимали иначе…
С желтоватых картонок на меня смотрел Изгой – молодой, красивый и беспечный. Благородный юноша из хорошей семьи. И теперь мне очень хотелось увидеть и понять этого человека.
Отредактировано Дьяк (27-02-2013 16:51:31)