Художественных воплощений Чернобыльской трагедии не так уж и много. Лично мне навскидку вспоминаются опубликованная в «Науке и жизни» в 1987 году повесть Владимира Губарева «Фантом» (не путать с известным детским писателем Виталием Губаревым), близкая по стилю изложения к документальным повестям, и его же драма «Саркофаг», выполненная в символистском духе, безупречная и жуткая. А еще – снятый в девяностые фильм «Аврора» о маленькой детдомовке, борющейся с лучевой болезнью. Про мадам Алексиевич с ее «Чернобыльской молитвой» вспоминать не хочу, но вспоминаю с единственной целью – чтобы сказать: да, есть и такое, любителей паразитарно подиссидентствовать на чужой трагедии, увы, хватает.
И вот – украинский фильм «Мотыльки», вышедший на экраны в апреле сего года. Не из разряда громких премьер, один из любимейших стандартов мини-сериала – четыре серии и в центре событий, как видно из описания, - любовь на фоне массовой драмы. Прямо скажем, не лучшая аттестация для фильма. Уж столько снимается всякого про любовь на фоне» - душещипательного, но при этом пропитанного не только презрительным безразличием к судьбе страны, но и снисходительным равнодушием к людям за пределами тандема «Ромео-Джульетта», что такого рода аннотация – добротная антиреклама.
Однако же у всех у нас прочно сидят в сознании самые значительные воспоминания детства – и резонируют, так или иначе определяя сферы наших интересов. Да, Орловщину Чернобыльская зона только краем и зацепила. Но я до сих пор отчетливо – наверное, слишком отчетливо – помню тихую панику, охватившую наших бабушек, переживших Великую Отечественную и много чего повидавших. Нас, дошколят, на несколько дней отлучили от прогулок по двору. Прошел слух, что яичницу надо обжаривать с двух сторон – так она менее вредна. Но особенно боялись почему-то молока. «На траве радиация, а корова траву ест», - объясняли нам. Сколько помню себя ребенком, в соседнем гастрономе отдел детского питания был забит молочной смесью в коричневых и синих картонных упаковках, никто ею особенно не интересовался – предпочитали брать прикорм для малышни на молочной кухне. А в эти дни полки в отделе опустели. Несколько дней мы честно давились разведенным в воде порошком, потом голод пересилил страх и мы постепенно вернулись в обыденность. Но ощущение близкого и жуткого засело в воспоминаниях. И к этой теме меня тянет. Ну а неоднозначные зрительские мнения в сети… часто ли зритель бывает единодушен? Тем более, осторожных и взвешенных почти нет – есть либо восторги, настолько лаконичные, что в них не уместилось никакого обоснования, либо критика, самая разная, но, как правило, с позиций точной исторической достоверности. Еще часто сетуют на затянутость мелодраматических эпизодов фильма. Вот, собственно, и все. Согласитесь: для того, чтобы составить мнение о фильме как о произведении искусства, этого мало. Да и вообще, предпочитаю в таких случаях составлять собственное мнение – очень уже тема ответственная.
Итак.
Первое: никогда прежде мне не доводилось видеть, чтобы фильм так четко делился на две части, за первую из которых испытываешь глубокую благодарность создателям, а от второй получаешь что-то вроде культурного шока – труднообъяснимо, малопонятно, неприемлемо!
Сразу оговорюсь: разменивать впечатление на заклепки не буду. Даже в замечательных первых двух серия найдется, куда их поставить, была бы охота. Я всегда придерживалась и придерживаюсь мнения: произведение искусства – это не рапорт и даже не историческое исследование, здесь имеют место отбор материала, художественные обобщения, допущения – все, чтобы сократить путь зрителя, читателя, слушателя к идее… была бы она хороша – с точки зрения соотечественника и просто с человеческой.
Если оценивать первые две серии именно таким образом, их, безусловно, смотреть стоит. Редкий случай в современном кинематографе, когда через отдельные очень лаконичные эпизоды вырисовываются истории (внимание!) обыкновенных хороших людей. И не важно, живут эти люди под одной крышей долгие годы или случайно встретились на считанные минуты и каждый дальше пошел своим путем. Никаких тупоголовых фанатиков, которых придумывает сценарист под лозунгом «а сейчас я расскажу вам всю правду о том жутком времени», никаких кликуш, присутствие коих в кадре должно увеличить драматический накал. Обычные люди, которые еще не вполне осознали, что происходит. Одни растеряны и подавлены тем непонятным, с чем столкнулись, но дисциплинированно выполняют положенные действия, другие утешают себя тем, что все идет нормально, ситуация под контролем, третьи просто следуют своему долгу – не с молчаливой покорностью, а попросту не тратя времени на рассуждения.
И центральные образы хороши. Десятиклассница Аля, взбалмошная, не вполне еще себя нашедшая, бунтующая, но при этом добрая и обаятельная, и ее старшая сестра Марьяна, серьезная и ответственная, напомнили мне гайдаровских Женю и Ольгу. Они тоже давно потеряли маму, папа – майор-вертолетчик – часто отсутствует дома. Правда, есть дедушка, но он больше хранитель семейного очага, деятельная сила – именно Марьяна. Не убеждена, что создатели фильма сознательно выстраивали параллель, скорее всего, просто повлиял устойчивый архетип, однако ж взаимоотношения двух сестер – пикировки на фоне взаимопонимания – вызвали у меня теплую улыбку. И – узнавание. Как и гайдаровские сестры, они едут на отдых, только не в поселок, а в город Припять. И тоже ждут, что со дня на день вернется папа – и тогда все будет вообще замечательно. У Марьяны – любовь, у Али – предчувствие скорого выхода в большой мир…
И люди, которые им встречаются, добры. Юный сержант милиции старается казаться суровым, но охотно помогает завести закапризничавшую машину и немного смущенно болтает с отчаянно веселящейся Алей. Потом он появится еще в нескольких эпизодах: будет участвовать в эвакуации населения (не могу не восхититься, как замечательно – одной только мимикой и интонациями – показано, что он растерян, но старается казаться уверенным и спокойным), затем – патрулировать город и препятствовать мародерам. И, в конце концов, погибнет от рук мародера. Слова «до конца выполнив долг», к несчастью нашему, давно превратились в штамп, употреблять который в речи почти неприлично. А ведь есть ситуации, о которых иначе не скажешь.
К слову: мародеры в фильме появляются только вслед за множеством хороших людей. Причем это не вдруг потерявшие человеческий облик обычные горожане, а парочка а-ля Бонни и Клайд, явно с криминальным прошлым, и хлюпик-интеллигент, аутсайдер, свихнувшийся на почве вседозволенности и, в итоге, становящийся худшим зверем, чем его сотоварищи по трудам неправедным. Они не карикатурны – они страшны в том, как идут к цели. Разумеется, момент их появления определяется хронологией событий, но он еще и подчеркивает смысл противопоставления: людей – много, их действия формируют суть исторических событий, нелюди – частное явление. Согласитесь, такая огласовка не очень характерна для современного кино.
Люди… Отец Али и Марьяны, майор Широков, опытный командир, участник боевых действий. Он уже на уровне интуиции понимает: произошло что-то незаурядное и страшное. Но выдержка ему не изменяет. Все видно – и вполне понятные опасения, и огорчение из-за того, что он не успел повидаться с дочерьми. Но он прежде всего – командир. И когда нужно доставить физика к месту взрыва, он летит сам. И второй пилот, его боевой товарищ, обижается от одного только намека на то, что командир мог взять в полет какого-то другого добровольца. И физик, который смущен своим неумением говорить на языке военных и вообще чувствует себя крайне неуютно – он-то хорошо представляет себе уровень угрозы! – вызывает уважение: дело, для которого он прибыл сюда из Москвы, стоит для него на первом месте. Ни один из характеров не исчерпывается доминирующей чертой, в них есть все и сразу. Но вот какое-то чувство, какое-то намерение – явно доминируют.
И все это – кусочки большой картины обыкновенного подвига, без надрыва, без пропагандистской заостренности. Марьяна, которая понимает, что уже облучена, но еще и помнит, что она врач, не рассуждая, идет помогать своим коллегам. Врач-гинеколог, который не увиливает под предлогом иной специализации, а принимает на себя ответственейший участок работы. И его товарищ, жених Марьяны, врач-педиатр, который сначала бежит подальше от трагедии, но потом, устыдившись и победив собственную трусость, возвращается – и мы уже видим его среди ликвидаторов. Сотрудники милиции. Лейтенант, тоже совсем еще юный, которому предстоит отправлять солдат на крышу энергоблока и по которому видно (хотя об этом прямо не сказано ни слова) – ему легче было бы пойти самому. Он тоже снова появится – уже тяжело пострадавший, но продолжающий думать о судьбе оказавшегося рядом с ним рядового-срочника. Инженер, который инструктирует солдат перед выходом – с ободряющим (слегка надрывным, если вслушаться) юмором, но четко и понятно…
На протяжении двух серий появляется только один карикатурный персонаж – майор, загоняющий солдат в добровольцы. Тут вопрос не в целесообразности – с этим как раз все понятно, а в том, как он это делает – смешивая лозунги со скабрезностями. Он тоже человек долга, но при этом… не вполне человек. Олицетворенный – но не очеловеченный – долг. Который лучше всех знает, как надо, который всех подозревает в непроходимой тупости или лицемерной хитрости. Искренне жаль актера – сыграть подобное и не сбиться на фарс просто нереально. Создатели фильма, наверное, сами почувствовали искусственность образа – и принялись вкладывать в его уста крайне одиозные реплики. Но эти реплики говорят против персонажа, не проникая в область идей: случай-то единичный.
В целом же, повторюсь, мозаика из судеб складывается в картину настоящей – без дешевых внешних эффектов – трагедии. И падение вертолета, и работа солдат на крыше энергоблока, и эвакуация – все это показано и на уровне «картинки», и на уровне игры актеров настолько сдержанно, что чувствуется надрыв, который в современном кино очень часто заслоняется грохотом взрывов и криками, а то и, того хуже, театральными монологами героев.
К несчастью, все сказанное относится только к двум первым сериям. В третьей фильм стремительно скатывается от драмы – массовой и семейной (в семье Али каждый по-своему верен долгу) к мелодраме и становится алогичным. Парнишка-срочник, на глазах у которого несколько часов назад погиб, сорвавшись с крыши того самого энергоблока, товарищ, и девочка-школьница, у которой вчера или позавчера погиб отец, а только что умерла на руках собака, бродят по безлюдной Припяти, объясняются в любви, наряжаются в ателье и делают прически в парикмахерской, пьют шампанское и водку в чужой квартире, испытывая лишь легкую неловкость при мысли, что пользуются чужим. И неторопливо идут по направлению к Киеву, попутно прячась от дозиметристов и милиции. На протяжении двух серий Аля дважды вспоминает об отце, единожды – о пропавшей, а потом нашедшейся в больнице, в крайне тяжелом состоянии, сестре и ни разу – о дедушке. О смертельной опасности – тоже ни разу. Ладно, пусть в силу возраста и необычности обстоятельств они не вполне осознают угрозу, но то обстоятельство, что жители города были полностью эвакуированы, должно испугать? Люди в ОЗК должны хотя бы насторожить? Как бы не так! У героев – любовь на фоне катастрофы. И снова здравствуй, голливудщина бессмысленная и беспощадная! Как отыгрывать ситуации разной степени бредовости актеры, похоже, не знают - и начинают отчаянно врать. Анализировать дальнейшее подробно не имеет смысла да и смотреть было тяжело – не больно, а крайне неприятно. Что еще добавить? Если на протяжении первых двух серий был только один неестественный персонаж, то в заключительных по-настоящему хороша лишь одна героиня – врач, заведующая отделением, женщина со стальным характером и добрым сердцем.
Ну а финал, действие которого происходит в наши дни, не хорош и не плох. Ровный, предсказуемый, слишком старательно давящий на эмоции, чтобы с размаху по ним ударить. Художественно и идейно правильный фильм скатился к нулевому итогу. Очень жаль. Действительно – очень.

Отредактировано Цинни (27-10-2013 21:33:03)