Окончание главы:

Глава 34. Схватка

34.3.

Сухой щелчок. Осечка, или ошиблась в подсчете? Все равно, второй раз на спуск не нажмешь – самовзвода нет. Ничего не оставалось, как использовать «Лилипут» в качестве камушка – запулить им в морду ближайшему бандиту. Попала, не попала – смотреть некогда. Нырнуть под руку того, кто пытался ее схватить, и, воспользовавшись тем, что он наклонился, качнувшись вперед и хватая пустоту – ребром ладони по шее. Отдохни…
Нина вилась ужом между своими противниками, и ухитрилась хорошенько крутануть одного из них за кисть, так, что тот даже взвыл, выпуская из руки нож. Но на этом ее подвиги оборвались. Она еще успела перехватить рукоять ножа, как почувствовала мощный захват сзади, выворачивающий ей плечи, едва не вывихивая их суставов. Бандит без затей швырнул ее оземь, едва не вышибив дух, а затем ее с силой оторвали от земли за косы, вздергивая в воздух. Тот, кто держал ее за косы, одним рывком содрал с нее платье:
– Эй, кому бабу?
Ответом ему был дружный гогот множества мужских глоток:
– Мы не собаки, кости глодать не будем!
Но веселились не все:
– Эта курва Збыха завалила! – злобно выкрикнул кто-то.
– И Антека! – подхватил еще один, не менее злобный.
– Дай, я ее порву! – этот рык не предвещал ничего хорошего.
Нина почувствовала, как рука, державшая ее за косы, разжалась, и она снова ощутила под ногами землю, ухитрившись не упасть, и даже увернуться от первого удара в голову, который мог бы убить ее на месте. Впрочем, кулак, прилетевший в плечо, долбанул ее с такой силой, что она кубарем покатилась по траве. Свернувшись клубочком, и прикрыв руками голову, она уже не думала ни о чем под градом обрушившихся на нее ударов, отшибавших внутренности и ломавших кости. Последнее, что врезалось ей в память, перед тем, как страшный удар по затылку зажег фейерверк перед глазами, а затем упал покров черноты – английские высокие десантные ботинки со шнуровкой, которыми ее с чувством месили бандиты…
Перестрелка была слышна на полустанке, но мало ли кто стреляет по лесам? Пока всполошились на дельнице ZMP, пока поднял тревогу генерал Речницкий, обеспокоенный отсутствием дочери… В общем, грузовик с солдатами, автомобиль генерала и санитарный автобус появились на месте трагедии лишь на вторые сутки. Но спасать было уже некого. Тела убитых пока не трогали – ждали грузовик для перевозки, так что Нина продолжала лежать там, где ее бросили вымещавшие на ней злобу бандиты.
– Жива? – скорее с тоской, чем с надеждой спросил генерал, увидев, в каком состоянии находится его дочь. Обрывки одежды, множественные кровоподтеки, глубокие ссадины, опухшее от ударов лицо, так, что глаза почти заплыли, лужа запекшейся крови, смешанной с мочой, под телом.
Врач в капитанской форме покачал головой, наклонился над девушкой и долго пытался прощупать пульс.
– Ну?! – в нетерпении прикрикнул генерал.
– Есть пульс! Жива! – радостно воскликнул врач в ответ. Испытать на себе генеральский гнев, многократно помноженный на отчаяние, ему вовсе не улыбалось.
В Варшавском военном госпитале седой хирург твердым ровным голосом сообщил Якубу:
– При предварительном осмотре: переломы обеих ключиц, четырех ребер, множественные переломы лучезапястных костей на обеих руках, перелом локтевой кости на левой руке, перелом плечевой кости на правой руке, трещина правой лопатки, трещина нижней челюсти, трещина левой скулы, в двух местах заметные смещения позвонков, серьезно травмированы почки, наверняка тяжелое сотрясение мозга… Переломы сложные, оскольчатые, с фрагментацией костей. Мы будем стараться сделать все возможное, но вам следует быть готовым к худшему.
Сразу после осмотра к Нине на короткое время вернулось сознание. Ну, кто его просил возвращаться?! На нее нахлынула такая боль… Даже если это слово написать на огромном плакате аршинными буквами, то и тогда оно не передаст всего, что ощутила девушка. Боль была везде, она проникала тело насквозь, сверлила мозг, наваливалась неимоверной тяжестью, давила, сминала, драла когтями, жгла, колола, резала, дергала, грызла, рвала и тело и сознание на части… Привыкшая стойко переносить нешуточные удары, теперь Нина уже не властвовала над собой. Вырвавшийся у нее крик как будто пытался обрушить стены… правда, недолго. Через несколько минут, сорвав голос, она только сипела, пока укол морфия не погрузил ее в относительное забытье.
Что пережил в это время ее отец, находившийся рядом, не берусь даже представить. Ведь недаром у него вырвался обращенный к хирургу вопрос:
– Послушайте… Сколько же ей еще так мучиться? Может быть... ее лучше усыпить? – с сумасшедшей тоской во взоре генерал ожидал ответа.
Седой врач отрицательно мотнул головой:
– Пока есть хоть малейшие шансы, мы будем бороться. А там, как Бог даст.
В этой схватке со смертью Нина выстояла. Крайне тяжелое состояние девушки исключало оперативное вмешательство, из-за чего многие переломы с фрагментацией костей срослись неправильно. В преклонные годы это аукнулось очень серьезно, но многие десятилетия нисколько не мешало жить. Три месяца Нина провела в госпитале – большую часть времени почти вся в гипсе, на растяжках, с постоянным приемом обезболивающих (морфий и белладонна). Врачи весьма опасались наркотического привыкания. Обошлось. Тем не менее, некоторое время после выписки из госпиталя Нина не могла обойтись без приема белладонны из-за мучивших ее сильных болей.
Впереди был август, и оставшийся месяц летних каникул ей предстояло провести в санатории в Закопане. Но Нина не была бы сама собой, если бы не потащила на отдых в Татры и своих подшефных пятиклассников из русской школы-интерната. Хотя так она о них думала просто по привычке – ребята уже давно перешли в следующий класс.
На людях девушка держалась молодцом, хотя то и дело боль наваливалась на нее – без всякого распорядка и видимых причин, но регулярно. Днем с этим еще как-то удавалось справляться самой, но чем ближе к вечеру, тем меньше оставалось шансов обойтись без лекарств.
Вечером, перед сном, Нина зашла в медпункт пансионата и сказала дежурной медсестре:
– Мне прописали белладонну в качестве обезболивающего. Надо принять на ночь, а то я уснуть не смогу.
Медсестра просто ткнула рукой в сторону шкафчика:
– Вон, на второй полке снизу стоит флакончик.
Девушка взяла четыре таблетки, пошла к себе в номер, приняла и заснула, заперев дверь, чтобы ей не мешали выспаться.
Зашедшая в медпункт женщина-врач, выяснив, что одна из отдыхающих приходила за белладонной, проверила наличие таблеток и ужаснулась:
– Неужели девочка решила покончить с собой?
Всех подняли на ноги, всполошили учеников, приехавших вместе с Ниной, и, когда не удалось докричаться через запертую дверь, самый сильный из старшеклассников – Дорогуша (о котором уже упоминалось в связи с дракой с харцерами) – просто вышиб дверь.
Когда Нину растормошили, она в раздражении пробормотала:
– Дайте же поспать, наконец!
– Ты что вытворяешь! – запричитала женщина-врач. – Ведь эта доза убьет лошадь!
– Значит, я верблюд, – пробормотала Нина, и, заметив среди вошедших Дорогушу, взмолилась – Выстави всех за дверь!
– Что такое верблюд? – недоумевала врачиха, ибо это слово Нина произнесла по-русски.
– Ребята, нарисуйте ей, – вдогонку бросила Нина.
И ребята нарисовали. Углем на чистой белой стене медпункта.
В конце концов, врач дозвонилась до города, и, видимо, что-то выяснила относительно странной девчонки и верблюда.
– Русские всегда что-нибудь такое вытворяют, – резюмировала она.

Отредактировано Запасной (25-11-2013 23:22:39)

Новая глава:

Глава 35. В Москву!

35.1.

Генерал Речницкий уже давно подготавливал перевод своей дочери в Москву. Он не считал ошибкой тот первый эмоциональный порыв, который позволил забрал дочь с собой в Польшу – оставив ее в Ташкенте, он не мог быть уверенным за ее судьбу. Но и тут Нина подвергалась большому риску, и последний случай только укрепил его во мнении, что ее пора убрать отсюда, отправив обратно в СССР. Теперь у него, да и у самой дочери, было больше возможностей, чтобы она смогла устроиться достаточно благополучно. Повод для того, чтобы пробить это решение через руководство, был – Нине в апреле 1950 года исполнилось восемнадцать лет и ей надо было нормально завершить обучение в школе и получить высшее образование. Кроме того, сыграло свою роль далеко не блестящее состояние ее здоровья после госпиталя.
Вопрос был решен положительно, и в конце августа девушка отправилась в Москву, получив советский паспорт на свое прежнее имя. Janina Recznicki превратилась в Нину Яковлевну Коновалову. Она сняла комнату в центре столицы, на улице Обуха, между Бульварным и Садовым кольцом, не так далеко от станции метро «Курская», на четвертом этаже старого московского дома, и приступила к учебе. Многое ей оказалось в новинку – например, раздельное обучение. Поначалу она попала в привилегированную женскую школу, в среду «генеральских деток». Учениц туда привозили на автомобилях, и, хотя все были одеты в школьную форму (сшитую лучшими портными из лучших тканей), у девчонок оставалась еще возможность соревноваться друг с другом по части того, у кого лучше чулки, туфельки и драгоценности.
Нине эта конкуренция не грозила – она не носила жутко дефицитные в Москве и распространенные в основном в «высшем свете» чулки со стрелкой, а щеголяла в еще неизвестных здесь, и едва-едва появившихся в Париже французских нейлоновых чулках без шва. Туфли у нее были сшиты на заказ, – не из стремления выделиться, а из-за очень маленького размера ноги, на которую почти невозможно было найти «взрослую» обувь даже в Польше. Своими же бриллиантами Нина предпочитала вообще не светить, хотя и была к ним неравнодушна. Однако уже через несколько дней она ушла из этой школы и перевелась в другую, самую обычную, расположенную неподалеку от снятой ею комнаты – настолько ей стали противны мещански-распущенные нравы своих «элитных» одноклассниц.
Учеба в десятом классе требовала от нее немалых усилий, ведь одновременно Нина была вынуждена подтягивать практически отсутствовавшие знания за несколько предшествующих классов. Надо напомнить, что полноценное образование она получила только за три класса, а после этого училась лишь урывками. Неизбежно ей приходилось много дополнительно заниматься – как самостоятельно, обложившись учебниками аж с 4-го класса, так и с учителями. Немалые проблемы возникли у нее и с русским языком – как в устную, так и в письменную речь у нее то и дело вплетались обороты из польского, или на русский переносились свойственные польскому языку грамматические конструкции.
В десятом классе Нина была не единственной восемнадцатилетней. Были даже ученицы и постарше. В то время многие начинали учебу в школе с восьми, а то и с девяти лет. У некоторых ее сверстниц-москвичек, даже относительно благополучно переживших войну, эвакуацию и последующее возвращение, эти события вычеркнули один-два года из учебы.
Так что вовсе не из-за возраста учителя почти единодушно сочли девушку «слишком взрослой». Уж больно самостоятельной и в словах и в поступках была эта ученица, попавшая в московскую школу – вы только подумайте! – прямиком из-за границы. Нередко учителя, раздраженные излишней самостоятельностью Нины, нарочито подчеркивали – «Здесь вам, Коновалова, не Польша!». Резкий контраст с другими ученицами подчеркивался и тем, что девушка была начисто лишена той инфантильности, которая частенько свойственна даже немало тертым жизнью подросткам. Но таких вокруг Нины практически не оказалось – десятиклассницы были из более или менее благополучных семей, во всяком случае, по меркам того времени. А другие, как правило, до десятого класса и не добирались.
Как ни странно, тот факт, что новая ученица – «генеральская дочка», совсем не привлекал к себе внимания. Наличие папы-генерала никак себя не проявляло, заносчивостью девушка не отличалась, и, несмотря на то, что десятиклассницы в этой школе форму не носили, а таскали кто что мог, одевалась в очень скромное платьице.
Денег на жизнь ей поначалу вполне хватало – полученная компенсация за неиспользованные в течение четырех лет отпуска позволяла и комнату снять, и нормально питаться, отдавая квартирной хозяйке деньги на закупку продуктов. Самой возиться с покупками и готовкой совершенно не было времени. Едва она прибегала домой из школы, как тут же садилась за учебники и тетрадки.
– И что ты так носишься? – незлобиво укоряла ее квартирная хозяйка. – Как заслышу на лестнице, – «Тр-р-р!» – так и знаю, что это твои каблучки стучат. Девушке в твоем возрасте уже надо приучаться степеннее себя держать, скромнее.
Впрочем, аккуратная квартирантка, парней к себе не водившая, по ночам не шляющаяся, регулярно вносящая плату, и без расточительности, но и без жадности отдававшая долю на совместное пропитание, хозяйку вполне устраивала. Однако прошло не так много времени и обнаружилось, что деньги имеют свойство кончаться, и вот тут Нине пришлось столкнуться с особенностями советской бюрократии. В том ведомстве, где она продолжала числиться, – но теперь уже офицером действующего резерва, – бухгалтерия все никак не могла перекинуть ее заработную плату из одной ведомости в другую.
Давно привыкшая решать проблемы самостоятельно, девушка вовсе не собиралась беспокоить по такому поводу своего отца. Однако надо было искать какой-то источник дохода. И вот, еще до истечения 1950 года Нина обратилась в Московский дом моделей одежды, в надежде получить работу манекенщицы. Но, когда она заикнулась об этом, в Доме моделей ее чуть не подняли на смех:
– С таким маленьким ростом? В манекенщицы? Да вы что?!
Девушка уже собиралась было уйти несолоно хлебавши, как вдруг кто-то воскликнул:
– Постойте! У нее же косички! Как раз подойдет детские модели демонстрировать.
Вот так она и стала манекенщицей, некоторое время вполне успешно подрабатывая на Кузнецком Мосту показом моделей детской одежды. А потом, наконец, и зарплату по основному месту службы начали выдавать, и можно было расстаться с подиумом. Ведь, как ни крути, но время, которого и так на учебу не хватало, это занятие все же отнимало.

Отредактировано Запасной (30-11-2013 13:05:09)

Глава 35. В Москву!

35.2.

Каждое утро Нина, после чашки крепкого кофе, – хозяйка уже давно перестала коситься на это «баловство», – Нина сбегала по лестнице и выскакивала из подъезда на Воронцово поле, ныне именовавшееся улицей Обуха, направляясь к Чкаловской улице (прежде называвшейся Земляной вал). Практически на углу этих улиц, аккурат в обширном дворе за угловым домом, располагалась школа №397, где она и училась. По странному капризу судьбы девушка поселилась совсем рядом с теми местами, где прошел первый год ее жизни.
В классе Нина держалась особняком – сказывался и разный жизненный опыт, и различие интересов, и необходимость интенсивнейших занятий, чтобы суметь одолеть программу десятилетки. Разумеется, это не значит, что она вовсе не общалась с одноклассницами, – у нее и подружки завелись, и в делах комсомольской организации она участвовала – но сколько-нибудь близкой дружбы ни с кем не сложилось. Со вступлением в комсомол у нее, впрочем, были проблемы. Ее былое членство в ZMP немало озадачило райкомовских работников, а по уже глубоко укоренившимся бюрократическим привычкам все непонятное они встречали с подозрением. Что пребывание в ZMP может вызвать к ней недоверие – этого Нина уж никак не ожидала, и была немало оскорблена отношением к организации, где она сражалась плечом к плечу со своими товарищами, отнюдь не ограничиваясь выпуском стенгазет, проведением политинформаций или сбором металлолома.
В ряды ВЛКСМ ее, после некоторых проволочек, все же приняли. Видимо, наверху, где-нибудь в недрах Международного отдела ЦК ВЛКСМ, какие-то не слишком драконовские инструкции по поводу молодежи, прибывающей в СССР с места службы своих родителей в странах народной демократии, все-таки имелись.
К точным наукам (физике и математике) девушка особой тяги не испытывала, хотя исправно вгрызалась в гранит науки. Препятствия в освоении предметов подчас возникали достаточно неожиданные – так, Нина никак не могла разобраться в карте звездного неба и выделить созвездия среди хаотической россыпи звезд. Молодой учитель физики, преподававший заодно и астрономию, никак не мог смириться с тем, что прилежная ученица спотыкается на такой малости. С нерастраченным энтузиазмом он решил вытащить Нину после наступления темноты на крышу школы, чтобы наглядно продемонстрировать ей рисунок созвездий.
Девушка отнеслась к такому порыву с сочувствием и покорно внимала его объяснениям:
– Вот смотри, – втолковывал он Нине, – вон там выделяются несколько крупных звезд, образующих прямоугольник. Это «ковш» Большой Медведицы. А от ковша отходит «ручка»…
Несмотря на объяснения, самостоятельно вычленить ковш с ручкой девушке никак не удавалось. Точно так же ничего не получалось с нахождением Полярной звезды. Зато у нее появилась возможность, прихватив перед очередной вечерней астрономической экскурсией на крышу бутерброды из дома, малость подкормить тощего физика. Уж очень жалостно выглядел явно не объедавшийся молоденький учитель, пытавшийся прожить с семьей на свою невеликую зарплату. В конце концов, Нина решила, что будет куда как проще, пользуясь выгодами своей фотографической памяти, запомнить карту звездного неба из учебника и различать созвездия по ней. Да холода уже наступали, так что лазить на продуваемую ветрами крышу становилось не очень-то приятно.
Однако эти походы на крышу получили свое продолжение, о котором девушка поначалу не подозревала. Все началось с того, что у нее никак не получалось подтянуть успеваемость по химии. Сплошной полосой пошли «неуды». Отчаявшись справиться с проблемой собственными силами, Нина во втором полугодии нашла себе репетитора – учительницу химии из другой школы. Однако и занятия с репетитором пока не приносили желаемого результата…
Гораздо лучше у девушки складывались отношения с литературой. Однако ее суждения о литературных героях частенько встречали неприятие ее одноклассниц. Все девочки, например, дружно осуждали Онегина за то, что он так жестоко обошелся с Татьяной, ответив отказом на ее искренний порыв, выраженный в таком замечательном письме. С их точки зрения, Онегин просто обязан был в нее влюбиться.
– Да как он мог влюбиться в эту сопливую несмышленую девчонку? – недоумевала Нина. – И что же еще в таком случае он должен был ответить?
Негодование одноклассниц было столь велико, что они решили ответить на вопиющее попрание своих романтических чувств бойкотом. Впрочем, девушка этот бойкот просто-напросто не заметила. Не до того ей было, да общалась она с девчонками не так много, чтобы обращать внимание на нарочитое охлаждение отношений. Поэтому вскоре бойкот как-то сам собой рассосался.
А вот учительница литературы воспринимала свою новую ученицу совсем иначе. Через какое-то время они сдружились настолько, что учительница, пользуясь своими знакомствами, стала водить Нину в отдел рукописей библиотеки имени Ленина, дав ей возможность читать дневники и письма известных писателей и поэтов, хранившиеся там.
Сколько бы времени не отнимала у девушки учеба, не забывала она и про комсомольские дела. Одним из таких дел стала организация лыжного похода всем классом в деревню Петрищево к месту гибели Зои Космодемьянской. Прекрасно понимая, что для ее одноклассниц и сам переход от железнодорожной станции до деревни – весьма нелегкая задача, Нина подошла к организации похода весьма основательно. Заранее съездив на место, она договорилась с местным колхозным начальством обо всем необходимом. И когда выбившиеся из сил лыжницы достигли деревни, их уже ждала натопленная изба правления колхоза, где в большой комнате для общих собраний был накрыт горячий обед. А обратный путь от Петрищево до железнодорожной станции школьницы проделал на любезно предоставленных колхозом санях. Все были довольны: и колхоз, которому лишние наличные денежки были ой, как нужны, и одноклассницы Нины, гордые своим героическим лыжным походом, и учителя, с тревогой ожидавшие, чем обернется эта затея для городских девочек, а теперь вздохнувшие спокойно.