Пришлось нашим егерям заниматься исключительно этими гавриками. Пока их повыщёлкивали, потеряли одного убитым и одного раненым, причём ранили именно унтера. И это при том, что наши в белых балахонах сугробами прикидывались и порох имели бездымный, а у франков и костюмы  были карусельные, и клубы дыма пи выстрелах никак не способствовали ни скорострельности, ни маскировке.
Тем временем остальной эскорт кареты мгновенно её окружил, и занял круговую оборону. По ним палили все переданные под моё командование стрелки Сеславина. Нельзя сказать, что особо эффективно. К тому же им сильно мешал мой же приказ «По карете не стрелять!». А гвардия (в этом можно уже не сомневаться) Наполеона действовала выше всяких похвал. И не только здесь – как позже мне рассказал Давыдов, арьергард отряда сражался как львы:
Когда наша конница напала на хвост конвоя втягивавшегося после поляны на лесную дорогу, французы (а это оказались латники-жандармы), немедленно и слаженно развернулись навстречу. Их вырубили и выкололи пиками всех, но эти «железные люди» забрали у казаков и гусар по две жизни за каждую отданную свою…

А перед каретой продолжала кипеть битва. Вернее не битва, а перестрелка. Французы сидели в глубокой обороне, и, судя по всему, на что-то надеялись. Достаточно понятно на что: вероятно следом за ними идёт ещё один отряд, и если вороги продержатся энное количество времени, то скоро нагрянут их коллеги и загнут нам салазки. Разве что разбежаться успеем…
Наши элитные стрелки действовали чётко, но не стопроцентно, основная масса палила исправно, но, опять же, с совсем уже невзрачным КПД.. Нужно было что-то предпринимать.
Но сцена, когда я встаю во весь рост, и ору: «За Родину! За Царя!», выглядела бы дурацкой и совершенно неэффективной. Не поймут-с! Не тысяча девятьсот сороккакой-то год. Не поднимали тогда (сейчас) офицеры свои подразделения в атаку из «лёжки». Как только поднимусь и шпагой размахивать начну, тут меня и «приголубят» из штуцера. Да ещё и «изобретённой» мной пулей. Вернее, пулями.
.

Причём, безо всякой пользы для дела.
В общем, сидел я за своим пеньком, и не отсвечивал. Не слишком почётная роль, но ничего другого для пользы дела в данный момент произвести невозможно. Держим французов на огневом контакте, а от моих пистолета и шпаги ничего в данной ситуации не изменится.
Ещё с четверть часа бабахало с обеих сторон, а потом со стороны поляны стало всё увереннее и громче наплывать наше «Ура!». Ещё пара минут, и даже я увидел, как коричневые мундиры ахтырцев и синие казаков буквально съедают красные ментики последних кавалеристов наполеоновской гвардии.
Пусть дорога была и узковата, но лавина нашей конницы взяла по ней такой разгон, что сдержать её уже не представлялось возможным.
Конные егеря императора не успевали уже спрыгнуть с седла и приготовиться к стрельбе – при малейшей задержке их настигали гусарские сабли или казачьи пики.
Впереди пылали поваленные ёлки, с обеих обочин дороги трещали выстрелы наших партизан, с тыла накатывала кавалерия Давыдова…
Дверца кареты распахнулась, и из повозки спрыгнул ОН.

Не слишком пафосно?