Глава
       
       Выспаться удалось. Причём до отвращения к себе. То есть, продравший глаза Андрей, чувствовал, что вокруг уже вовсю 'происходит' новый день, а он, командующий Черноморским флотом, медленно и степенно проплывает мимо событий.
       Встал. Принял душ. Оделся. Вызвал вестового.
      - Завтрак.
      - Будет исполнено, ваше высокопревосходительство! Как обычно?
      - Да, - адмирал был немногословен.
       И через пятнадцать минут на столе адмиральского салона нарисовались кофейник, бутерброды с чёрной икрой, и тарелка овсянки.
       С отвращением, но с сознанием необходимости употребления, Андрей стрескал 'поридж', после чего, с большим удовольствием, выпил кофе с бутербродами. В общем: здоровое питание - одно, а удовольствие - совсем другое. Крайне редко они идут рука об руку. 'Вкусно' и 'полезно' как правило, антагонисты...
       Хотя Андрей неоднократно слышал о всяких 'завёрнутых' на вегетарианстве и даже сыроядении, с некоторыми даже общался, но так и не смог понять, как можно обходиться свеженатёртыми свёклой и морковкой, проращенным зерном и прочей мурой, и воротить нос от хорошего куска мяса. Причём 'гуманизм' и сопли по бедненьким убитым на прожор 'трупоедам' животным среди большинства вышеупомянутых, не имели логического обоснования - меха, и кожаные изделия, они носить, почему-то не гнушались...
       
       Балкон на 'Георгии' хоть и адмиральский, но погода всё равно февральская: не то, чтобы холодно - Крым всё-таки, но мерзко.
       Словосочетание 'свинцовое небо' уже давно затаскано и банально, но как это ещё назвать? Темно-серое и ДАВИТ... И цвет и психологический 'вес' как у старого рыбацкого грузила...
       Опять захотелось курить, но Андрей уже твёрдо решил, что больше никогда не возьмёт в рот 'палочку-убийцу'. Хоть ему и обещали здоровье при любых вывертах судьбы кроме смерти или серьёзного ранения, но местное курево было просто 'невкусным'. Сигар он никогда не любил и не понимал, а папиросы в этом времени - натуральная дрянь.
       До жути хотелось вернуться в тёплый салон, раздеться, и посибаритствовать ещё парочку часов под тёплым одеялом, которое, казалось, может защитить от всего этого враждебного, холодного и мокрого мира...
       Андрей заставил себя надеть пальто и выйти на верхнюю палубу броненосца. А потом и на мостик.
       А дальше - рутина: как идёт ремонт эсминцев Первого дивизиона, телеграммы из Новороссийска и Батума, во сколько конкретно отбывает из Севастополя его императорское величество...
       В общем, Андрей очень обрадовался, когда доложили, что прибыл командир Третьего дивизиона Кузнецов.
      - Заходите, Иван Семёнович, рад вас видеть!
      - Здравия желаю вашему высокопревосходительству! - вытянулся в дверях каперанг.
      - Проходите. Присаживайтесь, - командующий флотом сделал приглашающий жест, в сторону кресла находящегося напротив него...
       
      - И ни одна шаланда, ни один парусник, который следует вдоль берегов Анатолии, не должен добраться ни до Босфора, ни до Трапезунда, - Андрей объяснял очень эмоционально, но ему до жути хотелось вколотить, зазубренными гвоздями вколотить командующему дивизионом, что задача его эсминцев - полностью парализовать турецкое судоходство на Чёрном море. - Любое корыто, которое не нсёт над собой русский флаг, а там таковых быть не может, должно быть либо утоплено, либо захвачено, и приведено в Севастополь в качестве приза.
      - Но автономность... - лицо командира дивизиона отнюдь не лучилось оптимизмом и верой в то, что четыре достаточно 'пожилых' по нынешним меркам эсминца смогут легко и непринуждённо 'поугнетать' турецкое судоходство достаточно долго. - По самым оптимистическим расчётам, нам необходимо вернуться в Севастополь через шесть дней после выхода на операцию.
       - А я с вас большего и не прошу. К тому же, вам наверняка там встретятся суда с углём . Так не топите их сразу - грузитесь топливом., а потом уже отправляйте их на рандеву с Нептуном. Но главная ваша задача даже не в этом: вы должны показать османам, что Чёрное море для них теперь запретная акватория. Если возле Зонгдлака не ведутся подъёмные работы - не страшно. Ну не потренируются лишний раз ваши комендоры... Но чтобы турки поняли, что по выходе в НАШЕ море, им не нужны уже ни штурманы, ни компасы, курс у них может быть только один - ВНИЗ. А на смену вашему дивизиону, не беспокойтесь, придут 'зоркие' - 'звонкие' - 'жуткие'. Да и крейсера, отдохнув, присоединятся.
       Кажется, Кузнецов проникся идеями командующего, и адмирал с каперангом простились, вполне понимая друг друга.
       
       Лязг вагонов, тронувшихся в путь от перрона Севастопольского вокзала, казалось, совпал со звуком падения булыжника на этот самый перрон. Это с души командующего Черноморским флотом свалился камень. Его императорское величество наконец-то покинуло Севастополь.
       Сразу задышалось легче. Не то, чтобы самодержец давил на Эбергарда, не то, чтобы доставал какими-нибудь придирками, но даже просто его присутствие в главной базе флота создавало нервозную и совсем не способствующую нормальной и спокойной жизни обстановку.
       Но, прощаясь, Хозяин Земли Русской наговорил Андрею столько любезностей, что тот не преминул воспользоваться благоволением монарха в самое ближайшее время.
      - Эдуард Эмильевич, - подошёл адмирал к доктору Киберу, который так же присутствовал при проводах государя, - предлагаю доставить вас в госпиталь на моём авто.
      - А в чём причина столь неожиданной любезности, Андрей Августович, - хитро прищурился руководитель севастопольского госпиталя, прекрасно понимая 'в чём причина'.
      - Не буду скрывать - я намерен похитить у вас Елизавету Сергеевну. Причём надолго. Минимум - на неделю. И это не обсуждается. Кстати, прошу вас присутствовать при нашем с ней венчании. Послезавтра.
      - Ну что же... Никто и никогда не посмеет сказать, что Эдуард Кибер препятствовал любви и браку, - весело посмотрел доктор на адмирала. - От всей души поздравляю вас, и очень рад за Елизавету. Идёмте в ваш мотор. Обещаю отпустить лучшую сестру госпиталя немедленно. Даже, если она на операции...
       
      - Здравствуй, Лиза!
       Женщина, только что корпевшая над казёнными бумагами, немедленно обернулась на голос... На голос, который успела полюбить. Вместе с тем, кто этим голосом говорил.
       И нет в этом ничего удивительного: любовь и страсть - прерогатива не только юных, далеко не только юных...
       А мезальянсы... *