- …Они не могли так поступить, - упрямо повторила Мари, склонившись над тактической картой со схемой манёвров прошедшего учебного боя.
- И почему же это? – поинтересовался коммодор Оушен.
- Не в правилах американцев проводить самоубийственные атаки. На тот момент приоритетнее была задача по обеспечению живучести повреждённого корабля. Поэтому окончание симуляции было некорректным.
- Отчего же? Повреждённый «лос-анжелес» в первую очередь должен был бороться за своё выживание – это ты правильно подметила. Однако достигалось это в первую очередь уничтожением нашей «Морриган». Ты же ведь намеревалась после уничтожения второй субмарины вернуться и добить первую?
- Так точно, - проворчала Илластриэс.
- Ну, вот… А ты говоришь – не могли… - коммодор прошёл взад-вперёд по своей маленькой каюте. – Недооценка противника – это верный путь к тому, чтобы потерпеть поражение. Да, всякие самоубийственные атаки действительно не в традициях американских военных… Однако нельзя исключать саму возможность её проведения.
- Камикадзе придумали японцы, - поправила сбившуюся чёлку девушка.
- А воздушный таран – русские, - несмотря на многолетнюю службу в королевском подводном флоте, Оушен увлекался историей авиации. Странно, но факт. – Что не помешало применять его и нашим лётчикам, и даже тем же американцам. Может, слышала про капитана Келли, который на своей «летающей крепости» протаранил японский линкор «Харуна»? На самом деле он его, правда не таранил – это всего лишь легенда… Хотя подвиг всё равно был – когда его сбили, то он до последнего вёл бомбардировщик, давая время остальным членом экипажа покинуть погибающую машину. Но вот сам спастись уже не успел… А вот капитан Флеминг при Мидуэе действительно совершил таран. На подходе к цели его самолет был подбит и загорелся, однако капитан продолжил атаку. А увидев, что бомбы его подчиненных не попали в цель, Флеминг врезался на горящем самолёте в японский крейсер. Или майор Чели, который на Новой Гвинее бросил свой подбитый бомбардировщик на стоящие на земле японские самолёты…
Илластриэс погрустнела.
Оседлавший своего любимого конька – историю авиации, коммодор мог говорить долго. То есть не просто говорить, а говорить как любой армейский или флотский начальник высокого ранга – много, грозно, но неопределённо. Даже  про историю, потому как привычка.
И дело тут было не в том, что в убелённой сединой голове Оушен было мало связных мыслей, из-за чего он гнал разную муть. Наоборот – мыслей было так много, что они толпились, толкались, отпихивали друг друга и вообще всяческим образом перемешивались между собой.
- Самая же главная твоя ошибка это даже не недооценка противника… Что тебе было приказано?
- Нанести удар по столице США, - буркнула девушка, уже понимая, к чему клонит Оушен.
- Именно! Ты не должна была устраивать подводные дуэли - ты должна была запустить ракеты.
- Но ведь тогда бы «Морриган» погибла!
- И что? - ирландская кровь придавала подводнику изрядную долю отчаянности, даже несмотря на прожитые годы и жизненный опыт. - Первоочередной твоей задачей было выполнение миссии. Выживание при этом - приятный, но необязательный бонус.
- Это неправильно.
- А я тебя и не учил определять, что правильно с твоей точки зрения, а что - нет. Я тебя учил делать. Так что завтра будешь сдавать зачёт по новой и только попробуй мне… И вообще, Мари, - неожиданно, как своенравный радиоприёмник, переключился на новую волну коммодор. – Ну, что с тобой в последнее время происходит-то? Прямо сама не своя… Гулд говорит, что у тебя появилась какая-то… эээ… эмоциональная нестабильность из-за которой и участились обрывы сопряжения. У тебя что-то произошло? Скажи мне – решим вместе.
- Да ничего у меня не произошло, - вздохнула девушка. – Просто…
- Просто? Что просто? Или на тебя кто-то дурно влияет? – настолько сурово произнёс Оушен, что Мари невольно улыбнулась. В отличие от большинства виденных ею офицеров, коммодор ни капельки не походил на чопорных и высокомерных аристократов, в изобилии ходивших на кораблях Его Величества. Выбившийся из самых низов лондонских окраин Ричард Оушен был человеком грубоватым, но простым. И, не имея настоящей семьи, относился к членам своего экипажа как к непутёвым детям или даже внукам.
Ну, а уж к дочери своего старого ученика - коммандера Илластриэс он вовсе относился по особенному, растя девочку после гибели отца...
- Тааак… Наверняка всё дело в этой вертихвостке! – свирепо сверкнул глазами офицер. – Пригрели змею на груди! Да я её… Да я её мехом внутрь выверну, собственными руками в торпедный аппарат засуну и потеряю где-нибудь около Цейлона!
- Сэр, Шерил здесь совсем не причём! Не надо её мехом внутрь!
- А это уже мне решать, девочка. И если не она, то кто же? Нездоровый элемент анархии на борту… Ещё и женщина! Женщина на борту – к бедам. Однозначно. И к дуэлям.
- Сэр, между прочим, я тоже женщина, - напомнила Мари.
- Ты - маленькая, ты - не в счёт, - отмахнулся Оушен, но тут же, видимо, вспомнил о чём вёл речь изначально. – Так что? Будем отпираться? Или будем признаваться? Что у тебя – несварение желудка, мигрень, депрессия, тоска по берегу, скука?
- Сэр, у меня всё в порядке, - решительно заявила девушка. – Я нормально питаюсь, здорова, у меня хорошее настроение, я ни капельки не тоскую по твёрдой земле и мне совсем нескучно. По правда сказать, сэр, что-то как-то даже многовато нагрузок мне бу…
- Ааатставить, жалобы… Ну, а что тогда, Мари? Если б не октябрь-месяц на дворе, то решил бы, что у тебя весеннее гормональное обострение или как его там… Цветочки, первая любовь там, и всё такое…
Илластриэс почувствовала, что краснеет. Причём чем дальше, тем больше.
- Рехнулась девка! – ахнул коммодор. – То есть влюбилась! Дейви Джонс меня побери, как же я о главном недостатке маленьких девочек-то забыл!
- Мне уже четырнадцать, - промямлила девушка.
- Кто он? – сверкнул глазами Оушен. - Кто этот гад? Кто выводит из строя мою драйвер-приму? Он у меня… Да он у меня на каноэ! В Ледяной Дозор пойдёт! Вперёднюхающим!  Говори! Сейчас же говори, кто это! Говорю, кому говорят, говори!..
Из каюты капитана субмарины Мари выползла лишь спустя полчаса, когда Оушену надоело пытать Илластриэс расспросами, и он закончил читать ей лекцию о том, что не стоит поддаваться эмоциям с учётом возложенной на неё ответственности…
Ну, и всё в таком духе.
По уже сложившейся традиции, Мари на повороте запнулась о выступающий порог в проходе и полетела на обрезиненный пол. Несмотря на все тренировки, девушка всё ещё оставалась довольно неуклюжей в быту, из-за чего регулярно была вынуждена замазывать очередной синяк… Пока остальной экипаж «Морриган» отрабатывал по приказу раздражённого Оушен меры по борьбе за живучесть корабля или противопожарные мероприятия.
Однако девушку любили. Большая часть экипажа экспериментальной подлодки была набрана из опытных и проверенных моряков, которые по возрасту годились Илластриэс в отцы. Так что и отношение к ней было соответствующее, особенно в свете того, что у многих были дети примерно её возраста… Поэтому к буйствам коммодора на тему «Из-за какой криворукой сволочи Мари опять ходит с синяком под глазом?!» относились философски…
В этот раз, правда, падение Мари закончилось вполне благополучно – как для неё, так и для остальной команды в перспективе. Почти сразу же её поймали и не дали в очередной уже раз грохнуть на палубу.