вовкулаку? Вроде бы, эта нечисть всегда была мужского пола.

Что, спрашивается, любящий отец не может поговорить с любимой дочерью?

Ливония. 40 верст до кордона с Диким Полем

Легкости, с какой он оказался в свадебном конвое Дмитр не удивился. Томаш Неназываемый мужиком оказался правильным и не голословным. Удивила разве что некоторая суматошность сборов – решено вроде бы давно, а нихрена и не готово.
Зато не пришлось долго торчать в Крукове. Вечером под ясны очи явился, утром в путь! Дмитр ни примелькаться не успел, ни служаночку какую приголубить. А уж те, сочные варенички, вокруг племяшки королевской так и вились! Будто специально таких выбирали. Посочнее, и чтобы глазёнки поблудливее.
Свадебный кортеж подловили в сорока лигах от ливонского кордона. Там, где никто и подумать не мог о нападении. Коронный шлях тянулся широкой ровной полосой по-над высоким обрывом, обильно поросшим хмызом. Как пояснил один из гвардейцев конвоя, хорунжий Ирумченко, с которым Ярошевский успел за четыре дня неторопливого пути малость сдружиться, шлях торили по руслу реки, высохшей еще в те времена, когда про Ливонию и Оршу среди окрестных лесов и слышно не было. Очень уж удобно оказалось…
Из кустов шарахнул густой залп, разом выкосивший добрую половину, и без того, маленькой гвардейской четы[1], что из-за узости дороги вынуждена была ехать плотным строем. А потом – еще один! Был среди нападавших умный человек, на кол бы его голой сракой натянуть!
Ярошевский выстрелил в набегающего на него галуца, размахивающего валашкой - топориком на длинном древке. Перехватил разряженный пистоль поудобнее, и засадил увесистой рукоятью в лоб другому, что ухватился перемазанными в каком-то дерьме руками за повод Грома – коня Владиславы. Каким бесом племяшку пана Казика, как за глаза называл ее Дмитр, принесло ему под бок, он не понял. Да и до того ли?...
Галуцы, мерзкий народец, выводящий свой род чуть ли не от самого Айона, но чтящий Богов-кошкодавов, кроме своей пакостливости, славился еще и подлинно крысиной многочисленностью. Что еще делать в темных пещерах, кроме как молитвы Богам возносить, да сношаться? Вот и выплескивались с гор по весне, многочисленные отряды-стаи оголодавших галуцей. Особо везучие доходили аж до Свеонии. Где, впрочем, их ждала та же участь, что и везде. Разве что свеоны, люди незлобивые, да душой чистые, крысо-людей сразу резали. Не заставляя их испытывать те муки, коим любили подвергать своих жертв эти выродки.
Обычно, через кордон проникали малые отряды, не больше дюжины. Здесь же, только на первый взгляд, была добрая сотня вражин. И неизвестно, сколько еще скрывалось по округе…
Последних гвардейцев добили быстро. Кого застрелили, кого взяли в копья, а кого и зарезали. Большая часть галуцей, почуяв, что сопротивления больше не будет, кинулась грабить обоз.
Дмитра же, с панной племяшкой, окружило десятка два горян[2]. Знатную даже на вид девушку решили брать живьем. О чем и заявили с препохабнейшими подробностями. Не стягивая, мол с коня, натянут так, что уши завернутся!
Она, прижавшись плечом к Ярошевскому, невозмутимым истуканом зашептала быстро, обжигая дыханием ухо:
- Не знаю, кто ты на самом деле такой, но если уйдем с теми вьюками, - кивнула она, щекоча длинными волосами, выбившимися из косы-рогалика, в сторону неприметной лошадки, - на золоте срать будешь. Понял? – и прижалась сильнее, будто от страха.
- Ну то гляди, королевишна, за язык тебя не тянул, - не глядя на Владиславу, прошептал Дмитр, уже прикидывая диспозицию будущей драки. По всему выходило – получится. Ну а там – как пойдет. Воинское дело, оно не всегда предсказуемое.
- Злазь, москалыку, приїхав вже! – точнехонько Дмитру в пузо смотрело копье, вернее, обугленная заостренная палка. Судя по свежему потеку крови – в деле уже опробованная.  – Та й бабу залышай. А то удвох дупами на кониках сидите, а їм може, тяжко!
- Знаешь что, - совершенно миролюбивым голосом произнес Ярошевский, наклоняясь в сторону звероватого мужичка, в вывернутом наизнанку овечьем тулупе, пронзительно воняющем даже на расстоянии, - а не пошел бы ты своему Господарю Вольфу в дупу? Изнутри её вылизывать. Самое для тебя, и всех твоих упыряк пригодное дело.
Галуца, однако, судя по искривившейся роже, излюбленное занятие галуцких Младших Богов не вдохновило. И он, покраснев рожею, начал набирать побольше воздуха, чтобы заорать что-то оскорбительное.
Ярошевский метким броском послал поводья ему в лицо. Галуц отшатнулся, перехватывая корявое копьецо. Дмитр выдернул из узкого свертка, притороченного к седлу, мушкет с удивительно тонким стволом, затянутым дырчатым кожухом.
- Ховайтесь, падлы кривожопые!  - заорал он. И вскинул оружие к плечу. На дульном срезе мушкета, который вовсе и не мушкет, забилась рыжая бабочка пламени, чуть ли не в пол локтя длинной. Удивительное дело, но выстрелил он не один раз, а целых десять. И так быстро, что выстрелы чуть было в один долгий протяжный залп не слились.
Окруживших Дмитра и Владиславу галуцей порасшвыривало, будто гренадой жахнуло...
Ярошевский с размаху залепил оглушенной и ошарашенной племяшке пощечину, от которой ее голова чуть не оторвалась от шеи.
-Не спать, дура!
Галуцы, сбежавшиеся на грохот пальбы, потеряли еще троих, и разбежались. Дмитр окинул взглядом рагромленный вдрызг караван. Живых не заметил. Походу - все. А вешать  гирей на шею подранка-недобитка, значит утонуть всем вместе. И ему, и вообще...
Конь у Владиславы оказался выучен толково. От стрельбы не шарахнулся, запаха свежепролитой крови не испугался. И даже не вздрогнул, когда ему на спину легли два тяжелых вьюка а следом запрыгнула королевишна.
Вперед?- оглянулась Владислава на хмурого Ярошевского, по прежнему держащего мушкет наизготовку.
И как можно быстрее, пока крысы не очухались. И берданки свои зарядить не догадались.
Неизвестно откуда прилетевший порыв холодного ветра сорвал пару дюжин листьев, бросил их на разбросанные в изобилии тела, будто намереваясь укрыть  погребальным саваном.

[1] Примерно взвод.
[2] Горяне – жители гор

перед а запятая