…С ночи сильно похолодало, восточный ветер противно завывал в проводах, ледяным сквозняком задувал под одежду. Потом пошел снег. Он сначала сыпался осторожно, понемногу: одинокие снежинки тыкались в лицо и тут же уносились сметаемые напорами ветра. Потом снег сыпанул стеной, еще сильнее забелив окружающую степь, заметая черную набитую машинами колею.
Студебеккер, рыча движком и тяжело переваливаясь, заполз на очередной холм, на секунду замер и устремился вниз. Порыв ветра швырнул в глаза добрую пригоршню снега, но Виктор успел разглядеть занесенные крыши деревни и два голых тополя, стоящих рядом и служивших ориентиром их аэродрому. Через минуту он уже шел по дороге навстречу тополям. Мягкая, мокрая и не успевшая смерзнуть земля пружинила под ногами, а снег все сыпал и сыпал, скрывая следы. Недельная командировка в Москву осталась позади…
Первым он встретил Палыча. Верный механик  шествовал с ведром по улице. Увидев Виктора, он поставил ведро в снег и ни слова не говоря, полез расстегивать ему новую, выданную накануне командировки шинель. Распахнув грудь, явил на свет Золотую Звезду и растянул лицо в довольной улыбке.
- Цаца! – Налюбовавшись наградой, он сграбастал Виктора в медвежьих объятьях.  – Рассказывай! Калинин вручал?
- Калинин, - от таких нежностей у Виктора заныли ребра. – Все расскажу. В полку как дела? Как Таня? Все живы?
- Та чего у нас? – Палыч пожал плечами. – Танька себя достойно ведет, блюдет... А в полку... позавчера Чуриков разбился, вместе с Морозовым. Вылетели парой, а тут буран начался, - он обвел рукой окружающую снежную взвесь. – В холм воткнулись, оба. Рядышком. Вчера похоронили.
- Жалко, - расстроился Виктор, - Чуриков хороший был летчик, сильный. Да и Морозов уже не сопляк зеленый, с лета воевал… - он огорченно прищелкнул языком. – Второй эскадрильей Лешка командует?
- Пока Лешка, - усмехнулся Палыч, -  а там видно будет. А так тихо все. Ты лучше расскажи, как съездил, про Москву расскажи, про то, как награждали…
- Стоит Нерезиновая, - Виктор улыбнулся, - что ей сделается? А как ехал, это жуть и ужас
Они пошли по улице, к штабу и снег заметал их следы. 
Утро началось без солнца. Аэродром затянуло однообразной непогодной мутью,  студеный туман разлился по земле молочным киселем. От белого обилия не за что зацепиться глазу – все серое, расплывчатое, сырое. Сырость проникала под летные комбинезоны, загнала пилотов в прокуренную тесноту землянок. Жадные до драки приуныли – сколько так сидеть, перетирая раз за разом одно и то же никто не знал. Воспряли полковые краснобаи и балаболы – им прибыло благодарных слушателей.
- Бои… - Лешка – новоявленный комэск второй, остервенело плюнул, - вы боев-то и не видали. Вот в сорок втором это были бои. Не успеешь взлететь, а мессера уже пристраиваются. Все аэродромы наши знали, все площадки. Рыскали там парами, как волки по степи, все видели. Если заметят нашу группу – сразу подкрепление вызывают, пять минут и уже против тебя шесть – десять гансов. А если нас мало то и вдвоем бьют. А чего им? Скорость есть, высота есть. Выбрал момент удобный и лупи… Потери были жуть…
- А сейчас меньше? – понизив голос, спросил Улитка. – Штабные болтали, что с февраля полк, считай, обновился.
- Так-то с февраля-я, - Лешка презрительно отклянчил губу. - А тем летом максимум месяц и от полка ничего не осталось. – Зашедший по какому-то делу в землянку третьей эскадрильи, он зацепился языком с Улиткой и уже час ораторствовал, наверное, позабыв, зачем пришел. – Всех выбьют. Останется, может, комполка, - продолжал он, - комэск, да один – два летчика, самые везучие. Месяц на переформирование и все по новой.
- Это да, - согласился Виктор, - в сорок втором жесть была. Наш полк два месяца продержался, потом выкосили в ноль и расформировали. Да и сейчас тоже, – он перешел на шепот. – Про Кубань пишут, что победа мол, побили немцев. А какой ценой? Знакомый рассказывал, что полки, что там дрались, заново переформировывали. Такие потери были. Техсостав целый, а летчиков хорошо, если треть осталась. А ведь полки-то были не чета прошлогодним, трехэскадрильные уже. Корпус, куда нас перевели, там сильно пощипали.
- Так побили же немцев, - возразил Станислав, - вон их сколько на той Кубани посбивали. Из девятой гвардейской летчиков видел? Те кто там дрался, все в орденах…
- А я на конференции с ребятами из восемьсот двенадцатого познакомился, - возразил Саблин, - так говорят, что после того сражения их десять человек осталось. Эти-то десять в орденах, а остальные? Да что Кубань? Возьми наши, августовские бои, полк едва ли не на половину уменьшился…
- Дурости много, - вздохнул Лешка, - новичков много. Это нам повезло – костяк полка остался, да еще с Дальнего Востока подкинули, кадровых. Мы на фоне других хорошо смотрелись. И то… – Он надолго замолчал, разглядывая мигающий огонек коптилки, потом задумчиво произнес: - Что-то я в этом году арбузов мало ел. В прошлом у нас аэродром прямо на краю бахчи был. Бывало, прилетишь, мокрый, уставший, отойдешь на двадцать метров от стоянки, а там арбуз на арбузе. Выберешь покрупнее, хрясь его кулаком, сердцевинку-«барашка» съешь и следующий… - он блаженно зажмурился, вспоминая.
- Жаркое было лето, - Виктор машинально потер подстреленную тогда ногу, – меня, помню, комполка за цветами послал…
- Тогда Вахтанг учудил, - не слушая никого, продолжал Лешка, - помнишь его? Мы в одной станице два дня сидели. Бензина не было. Так вот, он приперся в сельсовет и заявил, что набирает официанток и поварих для БАО. А потом стащил у Синицына халат и всем тем девкам, что устраиваться пришли, медосмотр устроил. В пустом амбаре. Хе-хе. А мы дырок в стене наколупали и смотрели. Правда, крапиву скосить не догадались. Хе-хе. Красивые в той станице девки…
- А эти, языками чешут, и все про девок. А еще летчики, цвет и гордость Красной армии! – Шубин стоял в дверях и злорадно скалился. – Личный состав давно на обеде, а эти тута сидят, сочиняют. Как бабки на завалинке. Вольно! - он барским жестом вернул летчиков на места. – Я, пожалуй, с вами посижу. Кости старые погрею тута.
- Что-то я не слышу продолжения вашей содержательной беседы, - командир по-хозяйски расселся, потеснив Саблина, задымил папиросой. – Рассказал бы, - усмехнулся он, - как эти же девки, стоило им правду узнать, Вахтанга коромыслами отлупцевали. Сломали тута ребро. Как этот Дон-Жуан недоделанный потом неделю не летал, и за это время сбили Васина, Исмаилова и Свеженцева…
Некоторое время все молчали. С улицы доносились обрывки голосов чей-то смех. В землянку сунулся было Зайцев, но увидев Шубина испарился.
- Погода улучшается, - прервал тишину комполка,  - а дивизия разведку требует. Саблин, возьми с собой кого… поопытней, слетай тута. Район тебе в штабе доведут. Обрати внимание на ж.д. станции, но близко не подходи. Погода дрянь, так что аккуратно. Ясно?
- Ясно, - проворчал Виктор. Покидать уютное тепло землянки не хотелось. – Возьму Рябченко, пусть потренируется в дерьме летать...
Лететь оказалось непросто. Низкие облака прижимали к земле, а туман местами так и не рассеялся и тогда что вверху, что внизу проплывала одна лишь белая муть. За Днепром стало немного лучше, облака немного приподнялись, туман же остался лишь в балках и ориентировке почти не мешал. Впрочем, и разведывать было особо нечего. Пустые дороги, с кое-где ползущими подводами. Одинокий паровоз, тянущий за собой целых семь вагонов. Разбитая бомбежкой станция, с почерневшими стенами пакгаузов без крыш и заваленной набок водонапорной башней. Деревеньки со светлыми пятнами редких дымков и пустыми безлюдными улицами. Вторая станция встретила таким фейерверком огня, что пришлось спешно уносить ноги. Впрочем,  Виктор успел рассмотреть стоящий под парами эшелон.
- Уходим! Маневрируй!
Недружелюбная станция скоро осталась позади и под крылом вновь проплывали рощи и деревни.
- Слева! Смотри!
По дороге, только выбравшись из тени небольшой посадки, ехали два приземистых тягача. Задний тянул за собой укрытую маскировочной сетью пушку.
- Атакуем!
Прислуга, шустро, как тараканы сыпанула с кузова, и бросилась врассыпную, пытаясь  укрыться в придорожном бурьяне. Разрывы легли по обочине, накрыв какого-то неудачника, пыхнули на лафете орудия, проредив маскировку, и выкосили кустарник на противоположной обочине. Секунда и серая полоса дороги, обсаженная деревьями, ушла под капот. Перегрузка вдавила в сиденье - истребитель лез вверх.
- Повторная атака!
Тягачи стояли. Над головным формировалось черное облако, сквозь него пробивались толи искры, то ли языки пламени - Колька отстрелялся удачней. Виктор загнал в перекрестье прицела тушу второй машины. Снаряды вновь проредили кустарник, и он чуть двинул ручкой, опуская нос ниже, как самолет вдруг вздрогнул.
Понимая что что-то случилось, но еще не осознавая что именно Виктор плавно потянул ручку, выходя из пикирования. Машина отозвалась вяло и с трудом, словно нехотя, задрала нос. Голые ветки деревьев, словно растопыренные, жадные пальцы мелькнули совсем рядом с крыльями и исчезли позади, упустив добычу.
- У меня неисправность! Идем… - истребитель снова вздрогнул и неожиданно земля и небо поменялись местами, снова и снова, сливаясь и перемешиваясь в стремительном калейдоскопе. – Черт!
Он резко прибрал газ и ревущий мотор стих, перешел на шепот. Отработал ручкой, парируя крутящий момент, вращение замедлилось, вскоре и вовсе остановилось. Самолет замер, нацелив нос на мелкую, поросшую бурьяном и низенькими, чахлыми деревцами балку, медленно теряя спасительные метры. Высоты оставалось метров сто-сто двадцать. Виктор плавно, боясь все испортить, подал сектор газа вперед. Машина вновь дрогнула, но уже не свалилась, а медленно, неохотно стала набирать скорость. Он осторожно, потянул ручку на себя и Лавочка, едва не сбрив винтом бурьян, скользнула над балкой, медленно-медленно потянула вверх.
- Уходим домой! – рот высох и слова довались с трудом. Только сейчас навалился страх, и тело, несмотря на жару кабины, покрылось холодной испариной. Было от чего. Предкрылков на истребителе больше не было. Не было и обшивки, примерно по метру на каждой из плоскостей. Сквозь дыры виднелась земля, и это зрелище порождало легкую оторопь. Машина буквально висела на ручке, постоянно норовя завалиться и рухнуть вниз.
Колька пристроился слева. Его истребитель подошел так близко, что казалось, будто он хочет поддержать командира своим крылом. Глаза у ведомого были дикие, перепуганные.
- Займи место! Смотри небо! – самому Саблину было не до этого. Стоило чуть добавить газу и истребитель начинало закручивать. Приберешь и «Лавочка» еле ползла над землей, на минимальной скорости, вися на ручке и словно мечтая воткнуться в землю. Полет превратился в борьбу с собственным самолетом. В борьбу за жизнь. Медленно, очень медленно проплывала внизу земля. Время тянулось также медленно, тягуче, невыносимо.
Ближе к Днепру погода стала ухудшаться. Облака прижимались все ниже, по балкам и низинам показался туман. Туман был и над рекой – сизые клочья летели над холодной свинцовой водой, левый же берег белая мгла окутала словно саваном. Дороги, деревни, балки – все скрылось в однообразной мути. Изредка из этого белого моря, словно острова, торчали верхушки деревьев, крыши домов. Потом справа, примерно в полукилометре от истребителей проплыл нарядный купол храма, увенчанный золоченым крестом.
- Дед! Дед, это «Сирень»! Дед, уходи на запасной! – Раздался в наушниках шубинский голос, видимо комполка ждал возвращения на КП. – Дед, аэродром закрыло!.
- Я Дед, принял, - выплюнул Виктор. Мышцы уже сводило усталостью, во рту было сухо и больше всего хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Уже как-нибудь. Он мельком глянул на карту, на показания топливомеров – в принципе бензина должно было хватить до запасного аэродрома. Вот только сил на этот перелет уже не оставалось. Мелькнула мысль прыгнуть с парашютом, но он прогнал ее как недостойную. Нужно было срочно определяться. Постоянная борьба с самолетом измотала похлеще воздушного боя.
– Двадцать шестой, уходи на запасной! – приказал он ведомому. – Я буду садиться здесь!
Колька несколько секунд медлил, потом покачал крыльями и, дав газу, исчез, словно испарился. 
Из тумана проступили верхушки рощи, растущей возле аэродрома, потом показались два тополя. Эти тополя, высокие, серебристые казались спасительными маяками  в бескрайнем белом море. Они указывали курс на аэродром, на спасение.
- Посадку запрещаю, - прохрипел Шубин, - убьешься! Уходи на запасной!
Слева из белого небытия пыхнула красная – запрещающая искра ракеты, следом вторая третья. «КП там - догадался Виктор, - значит, если привязаться к тополям и роще, то летное поле должно быть где-то здесь».
- Уйти не могу! Сажусь!
Туман приблизился едва не хватая за крылья. Под ним угадывалось что-то темное, жесткое, неприветливое, но разглядывать землю было некогда. После выпуска шасси самолет потяжелел и с неумолимой неспешностью потянул вниз. Виктору оставалось лишь молиться и изо всех сил тянуть ручку на себя, чтобы хоть как-то уберечь машину от немедленного падения.
Земля встретило удивительно мягко. Легко толкнула снизу и самолет побежал, покатился, покачиваясь на ухабах. Мимо, метрах в двадцати пронеслась пронеслось светлое пятно, Виктор не сразу опознал стоящий на краю аэродрома сарайчик. Потом под колесами затрещал втаптываемый в землю бурьян и истребитель, шипя тормозами, наконец-то остановился. Вокруг был пустырь – «Лавочка» метров на двести выкатилась за пределы аэродрома.
Он механически, совершенно не думая, выключил мотор, перекрыл топливо и неловко вывалился из кабины на гладкую, холодную поверхность плоскости. Собрав остатки сил спрыгнул на землю и улегся рядом с машиной, глядя в серое небо. Не хотелось ничего, ни есть ни пить, ни курить. Лежать тоже не хотелось, но сил чтобы подняться уже  не оставалось. На душе была полная опустошенность и апатия.
У «Лавочки», заскрипев тормозами остановился «виллис», из него мячиком выскочил Шубин.
- Да какого …? – сходу заорал он. – Совсем охренел тута? Уже меня ни во что не ставишь?– Потом командир разглядел раздетые крылья и резко смолк.
– Ни … себе! – присвистнул он. - Это чего тута? Ой-ё!  Вить ты сам-то как? Живой?
Виктор только кивнул в ответ.
- Это хорошо. – Шубин поглядел на сбегающийся к месту посадки аэродромный люд, по-акульи улыбнулся и весело заорал: - Чего ползем? Антилопистей бойцы, антилопистей тута…