Модернизация вправо, или еще одна Россия, которую мы потеряли.
   
  Цель очерка - определить основные направления правой (традиционалистской, консервативной, монархической или "черносотенной") идеологии в России начала XX века, рассмотреть проекты ее виднейших представителей по государственному, экономическому и социальному устройству России, а так же выявить причины её упадка и исторического поражения.
  В течение длительного времени правая идеология начала XX века не входила в круг интересов сколько-нибудь значительного числа отечественных историков. В популярной исторической литературе информации о них крайне мало. Приходится нередко сталкиваться с совершенно неадекватными мнениями и высказываниями о ней. Надеюсь, что по ознакомлении с очерком читатель сможет обоснованно судить, какова была бы Россия в случае победы данной идеологии. Данный очерк так же содержит опровержение части выводов, сделанных автором в соседней статье "Золотой Рубль, или Паршев против Витте".
   
   
   1. Государственное устройство.
   
   
  Вопрос о соотношении самодержавия и народного представительства в начале XX столетия обрёл особую остроту. За полвека до этого славянофилы, признавая нерушимость прерогатив самодержавной власти, тем не менее считали возможным и необходимым воссоздание института Земских соборов, видя в этом, во-первых, возвращение к традициям допетровской Руси, а во-вторых, уничтожение того бюрократического средостения между царём и народом, которое было характерно для "петербургского" периода русской истории. Отстаивался принцип "Сила власти - Царю, сила мнения - народу".
   Ни одна из западных форм правления не обладала, по их мнению, теми достоинствами, которые имело русское самодержавие. В чем же состояли эти достоинства? Прежде всего, в его соборности, которая выражалась в единодушии и любви, взаимности и общении людей единомыслящих, в единении людей между собой, царем и церковью. Во-вторых, в том, что народ в русском государстве "не устраняется от дел государственного строительства", а участвует в них "силой мнения лучших людей Русской Земли". К тому же, в-третьих, отношения между монархом и народом строятся не на юридически взаимных ограничениях, а на нравственно-обязательной силе мнения, на нравственном порядке. По мнению лидеров правых, эти позитивы русского самодержавного государства еще больше подчеркивали недостатки западноевропейских форм правления - как абсолютизма, так и парламентаризма (по ходу заметим, что президентская республика США, как находящаяся на начальной стадии своего развития, не удостаивалась столь пристального внимания в теоретических рассуждениях правых). Негативная сторона абсолютизма проявлялась в самовластии короля, произволе чиновников и, что являлось самым худшим, в полном отчуждении народа от государственного управления.
  Недостатки парламентаризма виделись в ограничении власти короля институтом представителей, сосредотачивающим бразды правления в своих руках и тем самым превращающимся в новую бюрократическую структуру, разрывающую целостность и цельность государственного организма, единство народа и монаршей власти. Парламентаризм и конституционализм Запада воплощали в себе формализованный, нормативно-институциональный порядок общественных отношений. Основываясь на рационализме, сущностью которого является индивидуалистическое начало, и выросшие из противостояния они привели к противопоставлению человека и общества. Разрушение традиционного общества, продиктованное процессами конституционалистских преобразований, привело, в свою очередь, к уничтожению духовных основ бытия западной цивилизации, обюрокрачивая и выхолащивая их. Западноевропейский парламентаризм, "насажденный" в России через Госдуму, не имел ничего общего с соборностью, олицетворявшей единство многонациональной Российской империи, либеральный же парламент Запада отражал борьбу политических сил. Соборность Руси являла величие культуры, национального духа и совести ее народа, парламент и Дума - либеральный индивидуализм, где каждый жил только за себя, не заботясь о благе и величии своего Отечества. Как утверждал профессор В.Ф.Залесский, эволюция западноевропейского парламентарного государства к правовым принципам далеко уступала движению русского самодержавного государства по его религиозно-нравственным принципам и ценностям.
   Особое место в обосновании самодержавия принадлежит Л. А. Тихомирову. Бывший народоволец, ставший монархистом, посвятил этому вопросу книги "Единоличная власть как принцип государственного строения" (1897 г.) и "Монархическая государственность" (1905 г.), а также множество статей. Концепция Тихомирова может быть названа "идеократической". Термин "идеократия" в истории русской мысли широко использовался идеологами евразийства Н. С. Трубецким и П. Н. Савицким, которые под идеократией понимали особое общественно-политическое устройство, идущее, по их мнению, на смену аристократии и демократии, при котором правящий класс должен будет формироваться по принципу верности объединяющей общество идее. Но по существу любое традиционное общество, в противовес "современному" (рациональный тип власти, по веберовской терминологии), является идеократичным. Для него характерна легитимация власти "сверху", через традицию, религию, а не "снизу", через волю избирателей. Для данного типа обществ характерно представление о сакральном характере власти, тогда как при "рациональном" типе глава государства является всего лишь "наёмным менеджером".
   Самим Л. А. Тихомировым слово "идеократия" применяется вслед за известным швейцарским правоведом К. Блюнчли. По его мнению, идеократический элемент, то есть влияние определённого нравственного идеала, характерен для любого общества и в большей или меньшей степени для любого типа верховной власти (последнюю Тихомиров чётко отделял от власти "управительной" ).
   
  (Кстати, заявления некоторых западных идеологов и политических лидеров (например, Дж. Буша) о непреходящем значении ценностей либерализма и демократии для всего человечества свидетельствуют о том, что идеократия в определённом смысле присутствует и в современном западном обществе, только "содержанием" этой идеократии становится либеральная идея, несогласие с которой считается ересью.)
   
   Тихомиров чётко различает "истинную" монархию, которая может основываться только на истинной религии, то есть на православном христианстве, и её ложные формы, прежде всего абсолютизм, который ищет обоснование или в самом себе (по принципу Людовика XIV : "Государство - это я"), или в "общественном договоре", при котором народ якобы сознательно отрекается от своей власти в пользу монарха (теории Гоббса и т.д.). Истинная же монархия не нуждается в подобных обоснованиях, так как в данном случае народ "ни от чего своего не отказывается, а лишь проникнут сознанием, что верховная власть по существу принадлежит не ему, а той Высшей силе, которая указывает цели жизни человеческой" . Монархическая власть должна характеризоваться "независимостью от народной воли и подчинённостью народной вере, духу и идеалу", монарх "должен знать общую руководящую линию Божией воли" и следовать этой линии; столь же ясной она должна представляться и народу. Абсолютизм, по мнению Тихомирова, также держится нравственным идеалом, хотя сам этого и не сознаёт, и когда он теряет этот идеал, это неминуемо ведёт к революции и переходу к демократическому типу верховной власти. Впрочем, демократия, не имеющая нравственного обоснования, тем самым, по мнению Тихомирова, ещё больше подходит под определение абсолютизма. Наибольшее приближение к идеалу "истинной монархии" Тихомиров видел в русской истории, но и здесь, по его мнению, действовали определённые факторы, искажающие характер монархии. Это, в первую очередь, слабая политическая сознательность. Именно с ней связаны некоторые негативные последствия реформ ПетраI. Последний, с точки зрения Тихомирова, был прав, "закабалив всю нацию" для достижения определённой задачи - овладения средствами европейского просвещения. Но превращение диктатуры в постоянную систему (ликвидация самостоятельности Церкви, "уничтожение правильного престолонаследия" и т.п.) оказалось вредным. Именно при Петре в Россию проникли абсолютистские теории, которые привели к искажению монархического принципа. Другой негативный фактор - бюрократизм, который берёт своё начало со времён Московской Руси, но особенно расцвёл после реформ Александра II, в результате которых дворянство, прежде представлявшее "живые силы нации" и сдерживавшее произвол бюрократии, утратило свою роль.
   Вообще, к реформам 60-70-х гг. Тихомиров относился резко критически. Либерализацию России он рассматривал как зло и саму по себе, и как процесс, позволивший проявиться революционным течениям. Названия таких его работ, как "Начала и концы (либералы и террористы)", говорят сами за себя: Тихомиров считал революционные идеи логическим выводом из общего либерального мировоззрения, отрицающего устои исторической России. Как известно, Тихомиров сам был активным участником революционного движения, членом исполнительного комитета "Народной Воли". Но в его воспоминаниях вызывает удивление спокойный тон, с которым он повествует о своей тогдашней деятельности, отсутствие малейшего намёка на "раскаяние" (хотя К. П. Победоносцев якобы даже требовал от него замаливания грехов в монастыре). Обратившись к монархизму в 1880-е годы, в зрелом возрасте, Тихомиров сразу же начинает говорить тоном человека, как будто и не пережившего никакого идейного перелома. Можно предположить, что убийство Александра II Тихомиров отнюдь не воспринимал как ужасное и недопустимое событие (хотя позже и подчёркивал своё неприятие террора уже в те годы). Ведь в 1881 году революционеры парадоксальным образом выполнили "работу" монархистов: убив либерального императора, они остановили процесс конституционализации России, обеспечили возможность контрреформ и временный упадок самого революционного движения.
   Неудивительно, что однозначное предпочтение среди российских монархов Тихомиров отдавал Александру III - представителю откровенно антилиберального направления. Он посвятил его памяти восторженные статьи "Великий пример", "Носитель идеала" и т.д., в которых доказывал, что сама личность данного императора показывает полную жизнеспособность неограниченной монархии. Но в мемуарах Тихомиров высказывается несколько иначе. Правление Александра III он здесь рассматривает лишь как временную передышку между двумя революционными кризисами. В "Монархической государственности" он подчёркивает, что даже "очень исключительные достоинства правителя", которыми обладал Александр III, не могли переломить негативных тенденций, связанных с господством бюрократии, которое ещё при его жизни "довело до страшного упадка нашу Церковь, изуродовало дух земского самоуправления, подорвало даже боевые качества армии", а после его смерти и вовсе ликвидировало все достижения того времени. Видимо, восторг Тихомирова в вышеупомянутых статьях был не совсем искренним, тем более что дальнейшие события показали небольшую эффективность мер, принятых Александром III.
   Деятельность Николая II Тихомиров оценивал крайне низко. В публицистике это, конечно, не отражалось, но в мемуарах он прямо говорил, что тогда уже бывший император был неспособен к правлению ("на престол в лице Николая вступил типичный русский интеллигент, либеральный и прекраснодушный, но не имеющий ни малейшего понятия о реальной жизни страны"). Критически он относился и к окружению Николая. Едва ли не личным врагом Тихомирова был С. Ю. Витте (и в этом он был солидарен с большинством "правых"): ему не нравились ни личные качества последнего, ни его внешняя политика ("позорный" Портсмутский мир), ни экономический курс (о чём ещё будет речь). Столыпину как личности Тихомиров симпатизировал и даже был одно время его личным советником, но критиковал как за его реформы, так и за слишком либеральный курс, за то, что он смирился с буржуазным парламентаризмом. В 1911 году в письме к Столыпину он писал: "Этот строй во всяком случае уничтожится. Но неужели ждать для этого революций и, может быть, внешних разгромов? Не лучше ли сделать перестройку, пока это можно производить спокойно, хладнокровно, обдуманно?".
   Таким образом, в годы между двумя революциями Тихомиров достаточно трезво и пессимистично смотрел на перспективы Российской империи. Он подчёркивал, что если "реакция" сведётся к восстановлению прежнего порядка, разрушенного революцией, то она станет лишь передышкой между двумя революциями. Причины революционного кризиса он видел в том, что "народ, расколовшийся на два слоя, которые только в дружном соединении дают здоровую и разумную жизнь, неизбежно обречён именно на такую "сумасшедшую" деморализацию".
   Среди вопросов, по которым Тихомиров спорил с С. Ю. Витте ещё в 1890-е годы, был и вопрос о возможности сочетания самодержавия с самоуправлением. Витте в то время отрицал такую возможность. С его точки зрения, законосовещательное народное представительство не могло стать органом "единения царя с народом". Наоборот, оно неминуемо начнёт борьбу за власть, и проще сразу перейти к конституционному строю, чем пытаться соединить противоположные начала. Витте смотрел на эти вещи прагматически: самодержавие позволяет проводить либеральные реформы, значит надо его поддерживать; народное представительство, пользуясь характеристикой Ленина, "пятое колесо в телеге самодержавия" и мешает движению вперёд; когда же реформы будут доведены до конца, переход к конституционному строю совершится сам собой. Тихомиров же считал, что неограниченное самодержавие вполне может уживаться с местным самоуправлением, равно как и с народным представительством на общегосударственном уровне. Но он подчёркивал, что народное представительство может быть двух типов: "1) оно может представлять собой волю народа, государственную власть народа, в каковом случае само является носителем Верховной власти; 2) оно может представлять мнения, интересы и желания народа пред Верховною властью". Тихомиров, естественно, отдавал предпочтение второму типу.
   В соответствии с этими взглядами он критиковал принципы формирования Государственной думы после 1905 г. Несмотря на выборность по куриальной системе и ограниченные возможности, Дума воспринималась как общенациональное представительство и орган законодательной власти, осуществляющий контроль над самим императором, что, по мнению Тихомирова, было недопустимо, поскольку противоречило принципу единства верховной власти. Он также полагал, что избирательное законодательство даёт преимущество партиям, а это в свою очередь ведёт к формированию класса политиканов, который он считал столь же вредным для страны, как и бюрократию. Люди из народа, которые могли бы реально представлять интересы общественных групп, оказались практически лишены возможности проходить в Думу. "Рабочие, - писал Тихомиров, - получили на вид широкие права, но так поставленные, что не в состоянии были проводить ни одного своего человека, если не войдут в союз с оппозиционной интеллигенцией".
   Собственные предложения Тихомирова в данной сфере сводились к следующему. Он предлагал преобразовать Госсовет в Законодательный совет с участием выборных народных представителей. В Законодательном совете должны быть представлены выборные от земств, городских, сословных и профессиональных организаций. Членов Совета должен утверждать монарх.
   Государственная дума должна быть преобразована в Народную Думу, где заседали бы выборные от всех групп граждан империи. К компетенции Думы относилось бы "рассмотрение всего, о чём Государь Император пожелает посоветоваться с народом, и предоставление Верховной власти всего, что поручит народ" , то есть чисто совещательные функции. Дума созывалась бы раз в 3 года, причём император мог исключить из его состава любого недостойного. В особых, чрезвычайных случаях император мог созывать Земский Собор, куда бы входили все органы власти, высшие воинские чины, церковное руководство и "специально вызванные государем или самим Земским Собором представители сословий и частные лица, известные особыми заслугами перед Отечеством".
   По мнению Тихомирова, Верховная власть, как "орган интеграции", должна для выработки политики в отношении различных социальных групп проводить "не арифметический подсчёт интересов, а тот живой подсчёт их социальной необходимости, который не выражается цифрами численности разных групп, а становится ясен лишь при свете цели: общенациональное процветание". Монархическое начало должно господствовать в России по той причине, что "наше историческое строение" держалось на уверенности в известных бесспорных началах нравственности и общественного быта". Здесь Тихомиров, по сути дела, даёт определение идеократии.
   Таким образом, Тихомиров выступал приверженцем органической теории государства, согласно которой человек предстаёт в качестве не изолированного индивида, а части некой группы, выполняющей определённые общественные функции. Государство имеет дело именно с этими группами, а не с индивидами (атомами). Такое понимание было характерно для традиционного общества, а в XX веке было возрождено в теории и практике "корпоративного государства". Среди русских мыслителей более позднего времени идеи Тихомирова высказывали евразийцы, согласно учению которых, представительные органы в будущем корпоративном государстве должна представлять не партии и не абстрактную "общую волю", а конкретные интересы конкретных социальных, профессиональных, территориальных и т.п. групп населения. Все эти разнородные интересы были бы объединены идеократическим государством, которое руководствовалось бы хотя и не религиозно-нравственным идеалом, но определённой "истинной" идеологией, имевшей у евразийцев, как и у Тихомирова, православное происхождение.
   Некоторые идеи Тихомирова в области государства, как это ни парадоксально, развивали даже коммунисты. Например, Тихомиров писал о разделении властей следующее: "Государственные учреждения строятся по обычному типу, указанному наукой и практикой, то есть с разделением на функции законодательную, исполнительную и судебную, которые взаимно независимы... Но все они одинаково подчинены Верховной власти, и граждане сохраняют безграничное право апелляции к ней". "Большая Советская энциклопедия" характеризует теорию "разделения властей" как буржуазную теорию, не учитывающую классовую структуру общества. В социалистических же странах "существование... государственных органов с различной компетенцией означает, что при проведении в жизнь принципа единства государственной власти необходимо определённое разделение по осуществлению функций государственной власти". Несмотря на различную аргументацию, сходство очевидно, и объяснить его можно идеократическим характером как концепций Тихомирова, так и советской государственности, а идеократия предусматривает определённое единство власти. На практике советское государство первого периода (до 1936 г.) представляло собой определённый вариант корпоративного государства (отдельное представительство от рабочих и крестьян и т.д.), объединённого именно идеократической властью. Интересно отметить также такую идею Тихомирова, отчасти реализованную в советское время, как предложение утверждать журналистов правительством, что препятствовало бы влиянию на общественное мнение людей бездарных или безнравственных.
   Итак, мы видим, что Тихомиров создал совершенно своеобразную теорию монархической государственности. Нет никаких оснований для утверждения В. А. Твардовской, что "оригинальным мыслителем Тихомиров не был. В народовольческий период его "заряжали" идеями А. Д. Михайлов и А. И. Желябов - с арестами публицистика его потускнела. В среде охранителей он попал под опеку Победоносцева, подсказывавшего ему темы и сюжеты для разработки и контролировавшего их исполнение". На самом деле публицистика Победоносцева, во многом построенная на казуистике, не может идти ни в какое сравнение с оригинальными идеями Тихомирова.
   
   
   Монархические (они же крайне правые) партии изначально создавались для защиты неограниченного самодержавия и в противовес конституции и парламентаризму. В программе Русской монархической партии указывалось, что враги самодержавной власти "хотят ограничить её посредством Государственной думы, превратить Думу в конституционный парламент, решениям которого Государь должен будет беспрекословно подчиняться", Монархическая же партия настаивает на неприкосновенности самодержавной власти в том виде, "в каком Государь получил её от Своих Царственных предков".
  В уставе Союза русского народа (1905 г.) утверждается: "Самодержавие русское создано народным разумом, благословлено Церковью и оправдано историей; Самодержавие наше - в единении Царя с народом". При этом отмечалось, что "современный бюрократический строй, заслонивший светлую личность русского Царя от народа и присвоивший себе часть прав, составляющих исконную принадлежность русской самодержавной власти, привёл отечество наше к тяжёлым бедствиям и потому подлежит коренному изменению". В "Основоположениях" СРН утверждалось, что "русские государи, начиная с Петра I, хотя и продолжали именовать себя самодержавными, но это самодержавие было уже не православно-русским, а весьма близким к западноевропейскому абсолютизму, основанному не на православно-церковном и земско-государственном соборном единении и общении царя с народом, а на праве сильного...". Для изменения этого строя признавалась необходимость Государственной думы, "как органа, являющего из себя создание непосредственной связи между державною волею Царя и правосознанием народа", лишённого, по сути, законодательных функций. В другом варианте программы Союза, опубликованном в сборнике "Российские партии, союзы и лиги" (1906) упоминалось "учреждение Государственной думы с правом непосредственного доклада Государю, правом запроса министрам, правом фактического контроля над деятельностью министров, правом испрошения Высочайшего соизволения на предание их суду".
  Как мы видим, правая идеология начала XX века вернулась в данном вопросе к своим славянофильским истокам. С другой стороны, по словам С. А. Степанова, монархисты "не восприняли теорию классового происхождения государства (XIX в.), прошли мимо рационалистических объяснений необходимости самодержавия (XVIII в.), отвергли доктрину общественного договора (XVII в.). Шествие в глубину веков вывело черносотенцев на древнюю идею божественного происхождения царской власти". Впрочем, надо отметить, что эта "древняя идея" только и могла быть понята широкими массами и в целом соответствовала народному правосознанию, и обвинять правых в "теоретической беспомощности", как это делает Степанов, не имеет смысла. Теоретические построения Л. А. Тихомирова или даже - на гораздо более низком уровне - Н. И. Черняева играли одну роль, а общедоступные брошюры и газетная публицистика - другую.
   Коснемся в частности программ черносотенных организаций Поволжья. Теория государственного устройства, предложенная казанскими правыми, выделяла три основные формы правления - абсолютизм, парламентаризм, русское самодержавие. Хотя, по утверждению их коллеги из Астрахани Н.Н.Тиханович-Савицкого, юридическое обоснование взгляда на русское самодержавие еще требует своей глубокой и последовательной разработки, особенно в связи с местным самоуправлением. Но в любом случае, русское самодержавие представлялось правым монархистам единственной формой правления, приемлемой для русской государственности. И не просто самодержавие современного им времени, а в "духе допетровских времен" Московского государства. В чем же состояли, по их взглядам, преимущества допетровской монархии, которую столь усердно они стремились возродить? Сила московской государственности состояла в ее народном, демократическом начале, представленном в Земском Соборе, и традиционной, патриархальной легитимации царской власти, основанной на вере в обычаи, традиции, в основы православного духа. "Монархия должна быть самодержавна по форме и демократична по своим задачам; или ее совсем не будет", - утверждал лидер астраханских черносотенцев Н.Н.Тиханович-Савицкий. "Россия, в отличие от всех Европейских стран, - подчеркивалось и в разработанных им "Основных положениях народных монархических союзов", - страна глубоко народная или, как теперь говорят, - демократическая. А потому одна из основных целей государственного управления состоит в "высоком поднятии благосостояния народных масс". Причем реализация этой цели должна была строиться на принципах социальной справедливости и всесословности.
   Обосновав, подобным образом, легитимность и законность самодержавия, правые Поволжья рассматривали власть царя как единственно приемлемую для Руси, как волю "Отца, с любовью и беспристрастием заботящегося о своих подданных и охраняющего общественные права". Их глубокую убежденность в народности самодержавия тонко выразил Н.Н.Тиханович-Савицкий в "Основных положениях народных монархических союзов", подготовленных в 1916 г.: "Народу нужен Царь самодержавный, богачам нужны - конституция и парламент... Чтобы оградить свои интересы, трудящиеся классы должны всеми силами поддерживать полноту власти Государя... Государь, поддерживаемый трудящимся народом, всегда станет защищать его интересы от засилья капиталистов, которые стремятся захватить его власть и даже лишить его престола". Созыв Государственной Думы, исходя из этого, воспринимался как создание новой бюрократической структуры, как насаждение западноевропейского парламентаризма, разрывающего целостность и цельность государственного организма и отражающего, в своей сути, борьбу политических сил.
   Демократия подвергалась крайне правыми жёсткой критике. Они подчёркивали, что в решении государственных вопросов мнение большинства не может быть истиной в последней инстанции и что более правильную позицию здесь может занять подготовленное меньшинство. Одновременно доказывалось и несколько другое положение - что как раз демократия западного типа и не может выявить подлинную волю народа, а только даёт простор для коррупции и для всевластия политиканов.
   
   Концепту "единения царя с народом" отвечала позиция правых Поволжья в вопросе самоуправления. Основной принцип, из которого исходили лидеры правых центра в данной проблеме, состоял в недопущении ни под каким видом автономных и самоуправленческих образований в России. Единство и неделимость выступали важнейшим принципом административно-территориального устройства страны. Принципиально придерживаясь этой позиции, местные правые организации, тем не менее, предлагали реализовать такую форму политического устройства, где непосредственно сочетались власть самодержавия и институт самоуправления. Взамен губернской, поволжские правые предложили областную систему административного деления страны с расширением прав органов местного самоуправления, основанных на мелких приходских единицах - волостных земствах. Связующим звеном между центральной самодержавной властью и самоуправленческими единицами должны были явиться "государевы областные наместники в количестве 15-20 человек на всю Россию".
   
  Несомненно, что на подобную позицию повлияла региональная специфика, стремление расширить права и возможности регионов. С другой стороны, тем самым, по мнению лидеров правых Поволжья, создавался канал непосредственной связи между народом и царем, позволяющий обходить чиновничий аппарат коронной и местной администрации. Последний правомонархисты яростно критиковали как орган "средостения", отчуждавший царя от своей "почвы" - народа. Председатель АНМП Н.Н.Тиханович-Савицкий разъяснял в печати: "Восстановим русское Самодержавие, опирающееся не на чиновничество, а на широкое местное самоуправление, на свободный, организованный в мелкие приходские единицы народ...". Предложенная схема областного административного деления страны выглядела довольно конструктивной. "Широкое местное самоуправление, в основе которого должен лежать приход", выступало в качестве той народно-политической организации, которая интегрирует все институты государства, возведя его в единое, цельное, духовно взаимосвязанное строение. На нее возлагались функции самостоятельного обсуждения и решения местных дел, распределения податей и налогов в соответствии с региональными особенностями и учетом индивидуальных возможностей налогоплательщиков. Ей же вменялись дела местного суда, школ и "других учреждений, возникающих согласно местной потребности".
   
  При этом право самоуправления ни в коем случае не включало в себя тенденцию ослабления унитарной формы государственно-правового объединения и перехода ее на федеральные принципы, как мы это понимаем сегодня. Наоборот, такая форма выражала ту концепцию государственного устройства, где приходская единица становилась институтом служения регионов и мест государственным интересам и целям, в первую очередь, и собственным, во-вторых. Самостоятельные права прихода становились и обязанностью: защищать основы русского духовного начала, решать вопросы государственной важности, доводить интересы народа до царя, пресекать злоупотребления местных властей. Сочетающая в себе и местный, и государственный интерес приходская единица становилась стрежнем, на который нанизывались все звенья государственной машины.
   
  Убежденные сторонники монаршей власти и ее защитники, правые Поволжья, тем не менее, признавали необходимость модернизации (но не ломки), обновления самодержавной государственности. "Самодержавие сошло со своего истинного пути! Охваченное со всех сторон цепкими когтями бюрократизма, оно разобщилось с народом, замкнулось и само себя упразднило, превратившись в абсолютизм", - писал Н.Н.Тиханович-Савицкий в 1906 г. "Монархическая государственность требует более серьезных изменений", - заявлял он и позже, подчеркивая необходимость поиска такой оптимальной формы государства, которая сочетала бы полноту власти монарха с институтом "верных советников от земли". Цель и сущность модернизированной самодержавной власти должна была состоять в сочетании сильной власти самодержца с активной социальной политикой и государственной протекцией. Суть ее нашла отражение в социально-экономических воззрениях правых Поволжья и тезисе "народности" их идеологической формулы. Признавая первенство "русской народности, как собирательницы Земли Русской и устроительницы Русского государства", поволжские правые, тем не менее, учитывали полиэтничную и многоконфессиональную специфику региона, его крестьянскую провинциальность. Актуализируя вопрос о демократизации механизмов формирования органов местного самоуправления, они выдвинули положение о снижении имущественного ценза, как для избирателей, так и для баллотирующихся. Причем АНМП делала акцент на необходимости увеличения представительства крестьянства в органах земского самоуправления, а ОЦСПП заявило о доступе к участию в самоуправлении "всего местного населения в началах всеобщего голосования без различия вероисповедания и национальности". ЦНРО дополнило эти позиции важным для региона положением "употребления местных языков параллельно с государственным языком русских" в местных органах суда и управления.
   
   
   
  Тут следует немного коснуться национального вопроса. Тихомиров например отрицал лозунг "Россия для русских", считая его недостойным великого народа, имеющего мировые задачи. "У нас нынче, среди правых, - писал он, - иногда проявляется такая узкая идея русского интереса, такой национальный эгоизм, которые приличествуют разве какой-нибудь бискайской "национальности". Но это в высочайшей степени антирусская черта... Русская национальность есть мировая национальность, никогда не замыкавшаяся в круге племенных интересов, но всегда несшая идеалы общечеловеческой жизни, всегда умевшая дать место в своём деле и в своей жизни множеству самых разнообразных племён. Именно эта черта делает русский народ великим мировым народом и, в частности, даёт право русскому патриоту требовать гегемонии для своего племени" .
  Некоторые мысли, высказанные Тихомировым, позволяют сблизить его с евразийцами. В одной из статей ("Азиатский вопрос") он писал следующее: "Наши "западники" уже целым десяткам поколений русских настойчиво твердили, что Россия - страна европейская. Далеко не излишне теперь вспомнить и другим напомнить, что Россия страна также и азиатская, не только географически, не только по "интересам", но также по этнографическому составу, по историческому прошлому и даже, до известной степени, по духовному типу самих же русских". "Я не говорю, - продолжает он, - чтобы Россия была страной азиатской более, чем европейской. Я хочу только сказать то, что заметил о России и француз Леруа Болье: что Россия есть и не Азия и не Европа, а Россия". То есть Россия не есть результат простого смешения, а переработка европейского и азиатского материала в соответствии со своими идеалами. Это как раз наиболее точное изложение евразийской точки зрения, как её понимали сами "отцы-основатели" этого течения - Н. С. Трубецкой и П. Н. Савицкий.
  Официальные доктрины "черносотенства" имели те же источники, что и его идеи. Как и Тихомиров, "Основоположения" Союза русского народа высказывались за большую свободу церкви, за восстановление патриаршества. С другой стороны, как пишет С. А. Степанов, понятие "народности" воспринималось "черносотенцами" "в русле национального вопроса - одного из острейших в многонациональной Российской Империи", все национальные меньшинства были разделены на "дружественные" (мусульманские народы, сибирские и поволжские "инородцы" и т.д.) и "враждебные" (прежде всего евреи, а также поляки, финны, армяне). Список "истинно русских" вождей пестрел молдавскими, греческими, грузинскими и немецкими фамилиями". Для "чёрной сотни", - делает вывод Степанов, - "принадлежность к господствующей нации определялась не столько национальностью или религией, сколько степенью преданности престолу". С другой стороны, формула "Россия для русских" получила в "черносотенной" среде широкое хождение и даже была включена в "Памятку", то есть официальный документ Союза Михаила Архангела, но она расшифровывалась как "содействие увеличению духовного (умственного и нравственного) развития и имущественного благосостояния русских сословий и всего русского народа", то есть она не несла в себе напрямую шовинистического смысла.
  В программе Союза русского народа предлагалось ограничить представительство евреев в Государственной думе тремя депутатами с совещательным голосом "для доклада Думе о частных нуждах еврейского народа", причиной этого ограничения была "разрушительная, антигосударственная деятельность сплочённой еврейской массы, её непримиримая ненависть ко всему русскому". Впрочем, среди влиятельных правых деятелей были и этнические евреи - например, В. А. Грингмут и И. Я. Гурлянд, редакторы соответственно газет "Московские ведомости" и "Россия".
   
   
  2. Правая идеология и социально-экономические вопросы.
   
   Вопрос о соотношении консерватизма и социализма крайне интересен. Для начала следует обратиться к славянофилам. В. В. Кожинов пишет: "для славянофилов - при всех возможных оговорках - была неприемлема частная собственность, и прежде всего частная собственность на землю (с их точки зрения земля в конечном счёте должна быть государственной собственностью и всенародным владением). И, утверждая, что содержание славянофильской мысли "выше" западного социализма, Хомяков исходил прежде всего из реального существования в тогдашней России крестьянской общины, могущей стать, по его убеждению, основой плодотворного бытия страны в целом". Уже приводились слова А. С. Хомякова, что крестьянская община может стать основой для общины промышленной. Для западного социализма - материалистического и атеистического - в России, по мнению славянофилов, просто не было почвы. Эту точку зрения развивал и Н. Я. Данилевский: "Европейский социализм есть... учение революционное, не столько по существу своему, сколько по той почве, где ему приходится действовать". Для России же община является столь же законной формой собственности, как и частная, поэтому то, что в Европе революционно, в России охранительно. А. С. Хомяков, по словам С. Г. Кара-Мурзы, "видел в общине именно цивилизационное явление - "уцелевшее гражданское учреждение всей русской истории" и считал, что община крестьянская может и должна развиться в общину промышленную". Д. И. Менделеев писал: "В общинном и артельном началах, свойственных нашему народу, я вижу зародыши возможности правильного решения в будущем многих из тех задач, которые предстоят на пути при развитии промышленности и должны затруднять те страны, в которых индивидуализму отдано окончательное предпочтение" . Н. Я. Данилевский считал, что общинное землевладение и крестьянский надел - это условия, дающие "превосходство русскому общественному строю над европейским, доставляющие ему непоколебимую устойчивость". Этот взгляд берёт своё начало в славянофильстве и получает развитие как в правой постславянофильской идеологии, так и в другом идейном течении, также отчасти являвшемся преемником славянофильства, - народничестве. "Теория официальной народности" также положительно относилась к крестьянской общине, считая её глубоко консервативным институтом.
   
   Позиция крайне правых по отношению к столыпинской реформе не была однозначной, что показали дебаты в Третьей думе. После этого дебаты были перенесены в Государственный Совет, где от имени правых выступил граф Олсуфьев. Он считал, что аграрная реформа вызвана исключительно теоретическими соображениями: "Несомненно, этот новый принцип проводится во имя доктрины, что будто бы личная собственность всё спасёт, что нужно создать в противовес нашему невежественному, тёмному, анархическому часто крестьянину-общиннику - сытого консервативного просвещённого буржуа. Вот этот буржуа и должен спасти Россию". Существование общинного крестьянства, по его словам, было противоположно идеям буржуазного либерализма. Но либеральная точка зрения противоречила правосознанию не только крестьянства, но и всего русского народа, поскольку делала ставку на сильного за счёт заботы о слабом. "Я считаю этот принцип глубоко антинациональным, - продолжал граф. - ...Народ русский до сих пор свято верует в Высшую Верховную Власть как защитницу слабых, и если он убедится, что это не так, то в сердцах многих миллионов простых людей настанет горькое разочарование".
   
  Идея защиты помещичьей собственности не была популярна среди членов правых партий. В. И. Ленин в статье "О черносотенстве" приводит точку зрения епископа Никона о причинах его "удаления" от думской работы: "земельный, хлебный и др. важнейшие вопросы нашей русской действительности и края как-то не доходят до рук и сердец ни правительства, ни Думы. Эти вопросы, их посильное решение почитаются "утопическими", "рискованными", неблаговременными. Что же сами молчат и чего ждут? Настроений, бунтов, за которые будет расстрел тех же "недоедающих", голодных, несчастных крестьян?!". Начальник Херсонского губернского жандармского управления доносил, что в 1908 году мещанин И. П. Фоменко, будучи членом Союза русского народа и редактором его елизаветградской газеты "Глас народа", "внушал крестьянам идею о необходимости передать всю землю во владение тех, кто её обрабатывает собственным трудом, т. е. крестьян, отобрав землю у помещиков - всеми, не исключая насилия, способами. Такие же идеи Фоменко проводил и в среде рабочих, возбуждая последних против владельцев фабрик и заводов...". Пример подобной деятельности черносотенцев был далеко не единичным. В центральном промышленном районе значительную часть активистов черносотенных организаций составляли рабочие. Этот факт признавали и марксисты. В.И. Ленин главной причиной таких консервативных настроений рабочих "исконно русских" губерний считал "менее развитые формы крупной промышленности, охватившей громадные массы рабочих, но менее порвавшие связи с землей, менее концентрировавшей пролетариев в интеллектуальных центрах". Причем рабочие видели в черносотенных организациях прежде всего профсоюз, призванный защищать их интересы в борьбе с предпринимателями, т.е. новое издание "зубатовщины".
   
   Таким образом, в "черносотенной" среде несомненно имели место антидворянские и антибуржуазные настроения. Леонтович пишет, что "крайне правые организации... совершенно определённо выражали и проводили в жизнь социалистические тенденции".
  Рассмотрим социальные программы правых на примере организаций Повольжья. Защита правыми патриархальной старины, традиционных устоев, причем с социальным уклоном, явно выразилось в политической теории и практике поволжского регионального звена. Призывы, звучавшие с поволжских правых трибун, - "правительство не должно допускать эксплуатации одних классов населения другими; "защита трудящихся и обремененных маленьких людей от произвола и порабощения капиталу"; "удовлетворение крестьянской земельной нужды там, где она сказывается с особенной остротой, должно быть поставлено в первую очередь всеми средствами, имеющимися в распоряжении Государства", - отвечали сохраняющемуся в провинции патернализму и традиционализму, вековым мечтаниям народных низов о социальной справедливости.
   
  Этим объяснялось неприятие ведущих правых организаций столыпинского курса аграрной реформы. Община в социальном отношении рассматривалась как гарант от социального расслоения деревни, от притеснений помещика. Она выступала для них нравственным регулятором сельского мира, его "полюбовным соглашением", жизнеспособной структурой, единственно в тех условиях обеспечивающей защиту интересов крестьянина. К тому же в сохраняющейся в крестьянстве общинной психологии, в "народном монархизме" и обыденном укладе правые видели не только основу национального существования, но и средство борьбы с революционным движением. Община как институт русской православной духовности рассматривалась основой самобытного пути российского развития, способная, при определенной модернизации, обеспечить социальную справедливость и процветание России. Столыпинская реформа в селе, отсюда, оценивалась как курс на "пролетаризацию, обезземеливание" крестьянства, на превращение их в батраков. Более того, выделение в хутора и отруба, по мнению Православного всероссийского братского союза русского народа, способствовало принудительному отрыву крестьян от православной веры, заставляло их "бросать святые храмы Божии". Исходя из всего этого, поволжские правые выступили против содействия к выходу крестьян из общины.
   
  Вместе с тем понимая, что община тормозит, в определенной степени, внедрение прогрессивных технологий в село, они предложили проект аграрной реформы, соединяющий достоинства личного и общинного владения землей - общинно-хуторское землевладение. Согласно ей земля принадлежала общине, но делилась раз и навсегда на наследственные семейные участки. Раздел должен был производиться добровольно по наличному числу мужских душ и в количестве, достаточном для рационального ведения хозяйства, причем наименьший душевой надел определялся, в частности, для Среднего Поволжья, в 4-5 десятин, в зависимости от качества земли. Созданные при подобном разделе хуторские участки находились в полном личном владении домохозяина, переходя по наследству его детям, а при вымирании семьи переходили общине. Участки не могли продаваться никому, кроме как самой общине, и не могли отчуждаться за долги. Налог за пользование землей владельцы участков платили в отдельности, каждый сам за себя. Достоинства системы отмечались и на I Волжско-Камском областном патриотическом съезде 1908 г. В его резолюциях подчеркивалось, что необходимо закрепить на вечные времена за сельскими обществами надельные земли с установлением законодательным путем, согласно местным обычаям, порядка пользования землею отдельными домохозяйствами с безусловным воспрещением отчуждать отрубные участки, при выходе домохозяев из общины, иначе как в руки однообщественников по законами установленным ценам. Подобный проект, по мнению его разработчиков, нес в себе достаточный потенциал: с одной стороны, дать второе дыхание общине, с другой - постепенно формировать в аграрном секторе культуру личного интереса.
   
  Формально проект был достаточно близок указу 9 ноября 1906 г., но с отличием, ставшим одной из существенных причин противостояния правых региона столыпинской реформе. Последняя делала ставку на "крепких и сильных", на зажиточные слои крестьянства, отказываясь от попечительской политики в отношении малоимущей части крестьян. Аграрные же программы поволжских правых акцентировали на защите обездоленных слоев населения, выдвигая положения расширения площади крестьянского землевладения, наделения землей безземельных, поддержки малоземельного крестьянства, соединяя эти просьбы-требования с ожиданием "дарового" обеспечения землей. По проекту поволжцев крестьянские банки с разрешения правительства должны были получать право изъять сверхнормативную часть земли у тех помещиков, чьи земельные владения превышали 750 десятин.
   
   (Экономически данная мера обосновывалась непроизводительностью магнатских латифундий. Перенаселение и крестьянская нужда в земле делала чрезвычайно выгодным сдачу земли в аренду, и арендные ставки были чрезмерно высоки. Прибыль на десятину земли при "экономической" обработке полей батраками была существенно меньше, чем при сдаче их в аренду, и этот разрыв увеличивался с ростом перенаселения. По этой причине в начале XX века у крупных помещиков лишь 43% пашни входило в состав экономии, остальная пашня сдавались в аренду. Но и в экономиях 44% пашни обрабатывалось в счет отработок за аренду инвентарем крестьян. "Аграрное перенаселение вызывало... разложение крупного хозяйства и превращение прежнего дворянина-хозяина в эксплуататора крестьянской нужды".)
   
  Для исключения возможности более состоятельным членам общины скупить неограниченное число наделов от своих однообщественников, астраханскими монархистами выдвигалось условие, чтобы "каждый отдельный член общества мог купить от своего общественника не более одного надела". Они же заявили о постепенном перераспределении собственности в "пользу простых трудовых людей", в т.ч., например, выкупе в пользу казны рыболовных частновладельческих вод и "преимущественной отдаче в аренду казенных рыболовных вод крестьянским и мещанским обществам, а также артелям рыболовов". Интересам средних и низших слоев народа отвечали предложения правых Поволжья по государственному перераспределению инвестиционных потоков: ограничить монополистический капитал различной контролирующей системой мер и создать преимущественные условия для развития среднего и мелкого "бизнеса".
   
  Схему социально ориентированной формы землевладения и землеустройства поволжские правые дополнили и рядом других предложений. Были обозначены меры по созданию системы обучения крестьян кустарным промыслам, освобождению их налогов во время неурожаев, сокращению косвенных налогов на предметы первой необходимости. В социальном плане предполагалось строительство школ, обустройство дорог, рельсовых подъездных путей и т.п. АНМП предложила создать при земских и волостных управлениях особые всесословные комитеты для решения таких экономических вопросов села, как продовольственные запасы, приобретение по льготным ценам земледельческих орудий, выписка первосортных семян, обустройство крестьянских дворов, улучшение медицинской помощи, устройство касс мелкого кредита и т.д.
   
  О защите интересов простого народа как приоритете своей политической практики правые Поволжья подчеркивали постоянно. Социальный консерватизм возобладал и в проектах решения ими рабочего вопроса. Протекционистская экономическая политика, за которую ратовали правые, тесным образом интегрировалась в провинции с предложенной АНМП концепцией - "рабочие не должны быть пролетариями"; "улучшение положения рабочих и избавление их, при помощи законов, от эксплуатации со стороны хозяев и подрядчиков". Участие в стачке должно было являться ненаказуемым, если оно не сопровождалось насилием над личностью и собственностью. Для урегулирования трудовых споров предлагалось создание выборных посреднических комиссий из представителей администрации предприятия, рабочих и третейских судов. Этой же организацией выдвигалось требование государственного страхования по старости, болезни, несчастному случаю (расходы должен был покрывать новый налог со всех форм собственности), нашедшее поддержку и других правых партий Поволжья. Дальше всех пошла АНМП и ее лидер Тиханович-Савицкий, предложив комплексную систему мер решения рабочего вопроса, в числе которых предполагались: постепенное увеличение непрерывно длящегося отдыха за счет уменьшения рабочих часов по субботам; государственное страхование; устройство на предприятиях бесплатных для рабочих и служащих больниц, библиотек и читален; развитие охраны детского и женского труда; устройство при фабриках и заводах яслей и предоставление работницам времени для кормления детей; обеспечение санитарно-технической безопасности; запрет обязательных сверхурочных работ; запрет выдачи заработной платы товарами. Она же предложила создать выборную посредническую комиссию из сторон трудового контракта для установления минимума зарплаты. АНМП выступила за сокращение продолжительности рабочего времени до 9 часов.
   
  В общероссийском правомонархическом движении правые Поволжья заняли собственное место: более правые позиции в вопросе политической институционализации, в неприятии западноевропейского парламентаризма, в акценте на национал-патриотизм, и левые - в вопросах путей реализации аграрной реформы и народного просвещения, в предложениях по подъему народного благосостояния, в решении рабочего вопроса. Отвергая западноевропейский опыт развития, они прямо выступили против эксплуатации, за равенство и расширение социальных прав рабочих и крестьян, равноправие женщин при наделении землей, социальную справедливость, предвосхитив многие позиции социализма. Их охранительные концепции, провинциальный консерватизм самым тесным образом соединялись с народной социально-монархической идеей государственного управления. Их ориентация определялась историческим опытом российской государственности, его преемственностью, убежденностью, что в основе российского развития лежит тысячелетняя традиция, связанная с сохранением православного типа социальных взаимоотношений, и сочетанием нравственно-религиозной силы народа с силой доброго, заботливого, строгого, но справедливого самодержца. На этой основе зиждилась и стратегия общественного развития - "мирное движение вперед, мирное устранение социальных дефектов, мирное устройство разумной жизни на началах преданности Богу, Царю и Родине"

***
   
   
   И Шарапов, и Нечволодов, в соответствии с условиями того времени резко критикуя правительство, не могли бросить тень на самого Николая II, который на самом деле объективно и был главным европеизатором экономики России. Они были монархистами и консерваторами, в области экономики считали первостепенной задачей развитие сельского хозяйства, переход к его интенсификации, и это предусматривало постепенное развитие всех отраслей промышленности. Как безусловно умные люди, они понимали, что такое развитие страны немыслимо без уничтожения привилегий дворянства и вообще без коренной перестройки общественных отношений, но добивались ее не революционным путем, а через согласование интересов разных классов.
   Итак, если российские либералы и иностранные "друзья" выступали за движение нашей страны по пути капитализма, а марксисты разрушали устои самодержавия и держали курс на социалистическую революцию, то упомянутые мной отечественные мыслители были сторонниками Третьего, как они считали, истинно русского пути развития, эволюционного, основанного на "союзе барина и мужика" (таким был девиз "колхоза" Шарапова). По их убеждению, это был единственно достойный путь подъема угнетенной Западом России без той кровавой дани, какую пришлось бы заплатить стране, народу, при ином повороте событий.
   Зная, какое сильное сопротивление окажут влиятельные круги, заинтересованные в сохранении власти "золотого тельца", коренному изменению денежной системы, и Шарапов, и Нечволодов предлагали меры по смягчению недостатков золотой валюты на то время, пока она сохраняется. Но и эти их идеи осуществлены государством не были, а разразившаяся вскоре Первая мировая война и последовавшая затем революция вообще сняли эти вопросы с повестки дня.
   
   
   4. Закат правого движения.
   
   
   
   
   В 1906-1908 годах Черная Сотня (совокупность русских православно-патриотических организаций, стоявших на платформе триады "Православие-Самодержавие-Народность") становится самым массовым общественно-политическим движением. Изданный в конце 1906 года список включал 272 патриотических организации, действовавших в более чем 200 городах и селах Российской Империи. По подсчетам Департамента полиции в это время черносотенцев насчитывалось около 500 тысяч человек. Современный исследователь Ю.И.Кирьянов называл для первой половины 1906 года цифру в 400 тысяч человек. При сравнении с численностью других политических организаций станет очевидным вся нелепость широко распространенного мифа о маргинальности и малочисленности Черной Сотни. Так, октябристы числили в своих рядах около 80 тысяч человек, кадеты - до 70 тысяч, эсеры - около 50 тысяч, социал-демократы всех толков и течений - около 30 тысяч человек. Таким образом, черносотенцы в начальный период своей деятельности не только были самой многочисленной политической силой, но их численность превышала совокупную численность всех остальных партий.
  Поэтому неудивительно, что в 1906-1908 годах Черная Сотня представляла собой такую силу, которая наводила ужас на революционеров и либералов. Один из руководителей движения, астраханский купец, неоднократно упомянутый выше, Нестор Тиханович-Савицкий, в январе 1907 года обращался к либералам со следующими грозными словами: "Грозный призрак "Союза Русского Народа", который вас так страшит, не призрак; это - тот самый русский народ поднимается, над чувствами которого вы издевались; и который потребует уже скоро вас к ответу. Это встает грозный Мститель за поруганную честь России, за ее, растоптанное вами, знамя. "Союз Русского Народа" растет, отделы его покрывают всю Россию... Ни ваша злоба, ни ваши вопли, ни хватанье за правительство не остановят могучий рост Мстителя... Он освободит Россию от вас и выведет ее на тот путь истинной свободы народной, на котором не место вам, презренным обманщикам! Русь идет. Расползайтесь, гады".
   
  А поэтесса Лидия Кологривова в своем стихотворении "Русь идет в восторге восклицала:
   
  Довольно смута ликовала,
  Глумясь над нами в час беды.
  Довольно! Родина устала
  От нестроенья и вражды,
  Рассеяв лживые обманы
  И отряхнув тяжелый гнет,
  Чтоб залечить Отчизны раны,
  В строю сомкнутом Русь идет.
  В борьбе коварной и неравной
  Изнемогал наш край родной,
  В пыли был попран стяг державный
  Крамол мятежною толпой.
  Но день настал, страна прозрела,
  Пришел к сознанию народ,
  И клич врагам кидает смело:
  "Долой с дороги! Русь идет!"
  Идет та Русь, что в дни былые,
  Невзгоды вынося не раз,
  Ярмо преемников Батыя
  Сломить сумела в добрый час,
  Русь, отражавшая без страха
  Племен враждующих налет,
  Донского Русь, Русь Мономаха,
  И Русь Пожарского идет.
  На подвиг доблестный спасенья
  Ее Господь благословил,
  Дал ей залогом одоленья
  Живой прилив народных сил.
  Хоругвь - ее родное знамя,
  И крест святой - ее оплот,
  Вперед, сомкнутыми рядами,
  Неудержимо Русь идет.
   
  Руководящую роль в Союзе играли представители русской национальной интеллигенции, научной и культурной элиты России. Членами Главного Совета и руководителями местных организаций были выдающиеся деятели отечественной науки и культуры. Заместителем Дубровина по Союзу долгое время был выдающийся филолог академик Алексей Иванович Соболевский. Активным деятелем Союза в Киеве был один из столпов отечественной дерматологии профессор Петр Васильевич Никольский. Монархические организации в Харькове создавал выдающийся историк, знаток европейского средневековья профессор Андрей Сергеевич Вязигин. Одним из руководителей черносотенного движения в Петербурге был юрист и литературовед, первый публикатор произведений Александра Блока профессор Борис Владимирович Никольский. Видным деятелем монархического движения был профессор медицины ректор Новороссийского университета Сергей Васильевич Левашев. Членами Союза Русского Народа были также филолог, профессор Иван Петрович Созонович, историк профессор Юлиан Андреевич Кулаковский, геолог профессор Петр Яковлевич Армашевский, историк профессор Тимофей Дмитриевич Флоринский, писатель князь Михаил Николаевич Волконский, философ и математик барон Михаил Фердинандович Таубе, философ права и экономист, профессор Владислав Францевич Залеский, и многие другие.
  Среди членов-учредителей и руководителей отделов Союза Русского Народа было немало представители купечества: петербургские купцы Елена Адриановна Полубояринова, Иван Иванович Баранов, Василий Львович Воронков, Павел Петрович Сурин, астраханский купец Нестор Николаевич Тиханович-Савицкий, киевский купец Федор Яковлевич Постный и другие.
  В составе Союза Русского Народа также было много ремесленников, кустарей, мелких служащих и других городских жителей. При этом в деятельности Союза также активно принимали участие и рабочие, что по понятным причинам старательно замалчивалось в советское время. На целом ряде фабрик и заводов Петербурга существовали довольно сильные отделы Союза, особенно на Путиловском и Невском судостроительном (Семянниковском) заводах. Рабочие Иваново-Вознесенска создали Самодержавно-монархическую партию, которая состояла в основном из представителей рабочего класса и депутацию от которой 16 февраля 1906 года принял Государь. Позднее Самодержавно-монархическая партия объединилась с Ярославским отделом Союза Русского Народа, в составе которого к тому времени уже было около 2000 рабочих. В Киеве был создан Союз Русских Рабочих под председательством рабочего Клеоника Цитовича, который объединял в своих рядах свыше трех тысяч человек. В Екатеринославе на заводе Брянского общества был создан отдел, в котором состояло свыше четырех тысяч человек.
  Однако подавляющее большинство членов Союза составляли крестьяне. Особенно активной поддержкой со стороны крестьянства пользовался Союз в тех губерниях, где был силен инородческий и иноверческий гнет. К примеру, в Волынской губернии, где Почаевская Лавра, возглавляемая архимандритом Виталием (Максименко), была центром не только православной борьбы с католическим прозелитизмом, но и оплотом национальной борьбы с еврейским экономическим гнетом, в отделы Союза крестьяне записывались целыми селами. Поэтому справедливым было бы отметить, что основу организации составлял простой русский народ.
  В национальном отношении, Черная Сотня была, прежде всего, движением русского народа. Но активное участие в патриотическом движении принимали и обрусевшие инородцы, ставшие искренними русскими патриотами и нередко занимавшие руководящие посты в Союзе Русского Народа и близких ему по духу организациях. Среди них были немец по происхождению барон В.Ф.Таубе, поляки В.Ф.Залеский и С.К.Глинка-Янчевский, молдаване П.А.Крушеван и Г.В.Бутми-де-Кацман, грузин И.А.Думбадзе, француз В.Ф.Доррер, голландец граф Н.Ф.Гейден, евреи Грингмут и Гурлянд и другие. Таким образом, в свои ряды Союз Русского Народа охотно принимал и обрусевших инородцев, не отделявших себя от исторической России. В приеме в ряды монархических организаций отказывалось только иудеям в вероисповедном отношении.
   
  Черносотенцев обвиняли (да и до сих пор продолжают обвинять) в том, что, якобы православно-патриотические организации (и прежде всего Союз Русского Народа) выйдя на борьбу с революционной смутой создали в стране режим "черного террора", физически устраняя своих политических противников и организовывая кровавые еврейские погромы.
  Однако попытки доказать террористический характер черносотенных организаций при беспристрастном анализе не выдерживают никакой критики. Многие десятилетия враги Черной Сотни, муссировали вопрос о причастности членов Союза Русского Народа к убийству трех депутатов Государственной Думы кадетов М.Я.Герценштейна и Г.Б.Иоллоса, а также трудовика А.Л.Караваева. Причем, последнего припоминают и сейчас, хотя даже советский суд, отнюдь не заинтересованный в "обелении" черносотенцев в 1920-х годах не смог найти следов участия ни членов Союза Русского Народа, ни других патриотических организаций в убийстве Караваева, установив, что оно носило бытовой характер (врач Караваев был убит одним из своих пациентов, при соучастии его прислуги). Об убийстве Герценштейна, прославившегося своей циничной фразой, что поджоги дворянских поместий - это иллюминации, в 1906 года и Иоллоса в 1907 году, находясь на твердой почве фактов, можно сказать, что следствию (надо заметить, весьма пристрастному) удалось установить только лишь причастность к убийству некоторых лиц, имевших отношение к Черной Сотне, и не более того.
  Впрочем, как писал Василий Шульгин, в те годы близкий к Черной Сотне, о двух убитых евреях - Герценштейне и Иоллосе - "российская печать кричала больше, чем о сотнях и тысячах в эту же эпоху убитых русских". И был абсолютно прав, так как шумиха по поводу "злодейского убийства черносотенцами Герценштейна и Иоллоса" поднималась и поднимается еще и для того, чтобы скрыть очевидный факт, - факт массового террора против монархистов, который осуществляли революционные террористы при одобрении и поддержке "добропорядочных" российских либералов.
   
  Видный деятель монархического движения Виктор Павлович Соколов отмечал в своей речи в 1911 году, что левые обвиняют Союз в политических убийствах, тогда как, на самом деле, на расстрелы своих товарищей революционерами союзники отвечали панихидами, под бомбами и градом пуль они шли крестными ходами... Да и разве могли действовать иначе православные патриоты, выдвинувшие из своих рядов целый сонм Новомучеников и Исповедников Российских? Разве дал бы святой праведный отец Иоанн Кронштадтский свое благословение Союзу, а тем более вступил бы он в его ряды, если бы Союз Русского Народа был причастен к тем преступления, в которых его обвиняли недоброжелатели и враги исторической России?
  Безусловно, террор со стороны революционеров, неспособность полиции навести порядок и призвать к ответу организаторов и подстрекателей смуты вынуждали союзников давать определенный отпор распоясавшимся преступникам. Союз Русского Народа в разгул смуты прилагал усилия по созданию собственных дружин самообороны, главной задачей которых было поддержание порядка во время монархических шествий, собраний и прочих. В некоторых местах, там, где особенно бесчинствовали революционные банды и "еврейские самообороны", эти дружины имели в своем распоряжении оружие. Наиболее многочисленной и активной была одесская "Белая гвардия", существовали рабочие дружины при заводских отделах Союза в Санкт-Петербурге и Москве. Однако все они, сразу после воцарения в России относительного порядка сложили свое оружие.
   
  Что же касается обвинения членов Союза Русского Народа в организации еврейских погромов, то они также моментально рассеиваются при проверке их конкретными фактами. Ведь достаточно привести хотя бы такой один принципиально важный аргумент, как тот, что на деле все основные погромы прошли в то время, когда Союза Русского Народа просто не существовало. На это обращал внимание еще упоминавшийся выше товарищ председателя Главного Совета Союза В.П.Соколов, который 29 апреля 1911 года выступил на собрании организации с речью, посвященной опровержению клеветы левой печати по адресу Союза. В своем выступлении Соколов резонно заметил, что "левая печать, обвиняя Союз в устройстве жидовских погромов, сознательно закрывает глаза на то обстоятельство, что главная полоса погромов относится к тому времени, когда Союз и не существовал. А последний белостокский погром имел место тогда, когда там не было отдела Союза".
  Уже в наше время известный литературовед и историк Вадим Кожинов повторил этот аргумент, уточнив существенные детали: с момента образования Союза Русского Народа в Российской Империи произошло только три еврейских погрома, но все в Царстве Польском, где отделов Союза попросту не существовало. При всей пристрастности советских, да и постсоветских историков, им не удалось найти ни одного документа, ни одного обращения, ни одной листовки в которых бы руководство Союза Русского Народа призывало бы народ к погромам.
   
   
   ***
   
   
   Так что же послужило спаду и развалу столь мощного движения в последующие годы? Дело в том, что программы черносотенцев и правительства сильно различались. Вышеописанные проекты правых по политическому и социально-экономическому устройству страны были отвергнуты царем и правительством. Премьер Столыпин взял курс на переустройство России по западному образцу. В социально-экономическом плане проводилось разрушение общины и "ставка на сильных", в политическом - отстаивался парламентаризм и союз монархии с буржуазией (октябристы на первых порах стали опорой Столыпина в Думе). Все это в корне противоречило идеологии и программам Союза.
   Большинство царской бюрократии было духовно близко к либералам. Следовавшие правой идеологии государственные чиновники по большей части погибли во время "революционного террора" 1905, и в правительственном аппарате империи преобладали "западники". Околоправительственные круги при Столыпине состояли из тех самых либеральных дворян, что еще недавно своими выступлениями в земствах и "банкетными компаниями" начали революцию 1905, требуя конституции. Перепуганные крестьянскими восстаниями, они сплотились вокруг трона, но остались теми же западниками и либералами, что и доказали снова позднее, во время Первой Мировой. Император на данном этапе находился под влиянием этих кругов. Столыпинская программа настолько совпадала с аграрной программой Совета объединенного дворянства, - писал А. Я. Аврех, - что все тогдашние наблюдатели, от кадетов до большевиков, прежде всего подчеркивали это родство. С идейной стороны правительственная программа опиралась на общепринятые положения либеральной политической экономии.
   Охранители-черносотенцы, как считали чиновники, представляли собой некий пережиток прошлого, компрометировали власть в глазах "передовой" и "культурной" общественности. В свою очередь и члены Союза Русского Народа отвечали либерально настроенным чиновникам взаимностью, требуя от них либо публичного исповедания своего монархического мировоззрения, либо ухода в отставку. Отсюда возникала постоянная половинчатость, недоброжелательство градоначальников, губернаторов, министров и т.д. Понятно, что такое отношение представителей власти к православным русским патриотам деморализующе действовало на рядовых членов Союза Русского Народа.
   Стало очевидным, что Союз Русского Народа является помехой для политического курса правительства. Начались притеснения и преследования активистов Союза со стороны власти. По приказу Столыпина Департамент полиции перлюстрировал переписку правых, за лидерами монархистов была установлена слежка. Орган Союза Русского Народа газета "Русское знамя" регулярно подвергалась цензурным репрессиям, порою более безжалостным, чем либеральные издания. За 5 лет с 1906 по 1911 годы на газету налагалось 6 штрафов на весьма внушительную сумму в 11 тысяч рублей, орган Союза получил 13 предупреждений и обращений внимания, 18 выпусков газеты было изъято.
   Любое другое движение в подобных условиях превратилось бы в оппозиционное. Но для черносотенцев это было психологически невозможно, ибо основой идеологии была преданность царю, а политика Столыпина была политикой царя. Она проводилась Государем, а всякий монархист-черносотенец был обязан ему повиноваться. Эта коллизия, наряду с личными амбициями членов организации привела к развалу движения. Начинается массовое разочарование, ряды союза редеют.
   Таким образом, монархизм, бывший основой идеологии черносотенного движения, стал и его Ахиллесовой пятой. Союз мог быть вернейшей опорой монархии в случае согласия с ее курсом, но не был способен на оппозицию, на отстаивании своего курса вопреки политике монарха. Это в сущности и предопределило его упадок и развал.
   В то же время Столыпину не удалось в конечном итоге договориться о сотрудничестве с октябристами и кадетами, которые требовали слишком больших уступок. Чтобы избежать полного политического краха, премьер начал создавать собственную партийную силу в Думе в лице Всероссийского Национального Союза. Но место справа от октябристов, на которое претендовали националисты, оказалось занято монархистами, прежде всего Союзом Русского Народа. В этот момент у Столыпина и его сторонников возник план расколоть и ослабить Союз, расчистив таким образом политическое поле для деятельности националистов. Нужен был только подходящий повод для кампании против Союза Русского Народа и его лидера. Вскоре он представился в связи с расследованием обстоятельств убийства депутата Государственной Думы кадета М.Я.Герценштейна. Обвинением Дубровина в причастности к уголовному преступлению и его отъездом в Ялту воспользовались его противники, считавшие, что его политика губительна для Союза и страны в целом. Столыпину удалось провести блестящую интригу по расколу Союза. Полный разрыв произошёл в мае 1910 года, когда из Главного Совета вынуждены были выйти все сторонники Дубровина, а Главный Совет отказался признавать органом Союза, оставшуюся в руках Дубровина, газету "Русское знамя" и учредил собственный еженедельный орган Союза "Вестник Союза Русского Народа". Внутренняя борьба в Союзе Русского Народа длилась еще два с лишним года. Полное размежевание и учреждение фактически самостоятельных организаций - Союза Русского Народа под руководством Н.Е.Маркова и Всероссийского Дубровинского Союза Русского Народа под руководством А.И.Дубровина - произошло весной - летом 1912 года.
  Но это были уже просто верхушечные столичные организации. Одним из следствий раскола стало обособление крупных и дееспособных местных отделов, которые, не желая участвовать в междоусобной борьбе, поспешили зарегистрироваться как самостоятельные монархические организации (например Астраханская народно-монархическая партия Тихановича-Савицкого). Словом политика П.А.Столыпина в отношении Союза Русского Народа привела к тому, что из мощного многочисленного Союза он превратился в конгломерат разобщенных организаций. Один из ближайших сподвижников Столыпина бывший Одесский градоначальник И.Н.Толмачев писал 12 декабря 1911 года: "Меня угнетает мысль о полном развале правых. Столыпин достиг своего, плоды его политики мы пожинаем теперь; все ополчились друг на друга".
   
   Попытка консолидации право-монархического движения была предпринята только в 1916, когда столыпинский курс на союз монархии и буржуазии давно провалился, и оказавшийся в политической изоляции царь искал опоры. Бывшие министры Маклаков и Щегловитов проводят переговоры с рядом черносотенных организаций. Объединительный Съезд намечался на 1917. Но не состоялся, за отсутствием на тот момент в России и царя, и монархии. И как не прискорбно об этом писать - ответственность за поражение право-монархического движения лежит и на царе, который под влиянием своего европоцентристски ориентированного окружения проводил убийственную для монархии политику, оттолкнув от власти тех, кто его искренне поддерживал, и приблизив тех, кто в конечном итоге его предал.
   
   
   Заключение.
   
   
   Я не буду пытаться рисовать "Россию, которую мы потеряли". Пусть сам читатель судит, какова была бы наша страна, если бы государственная власть провела в жизнь вышеописанные политические и социально-экономические идеи. Впрочем, слепое следование западным образцам стало ныне давней отечественной традицией. По характеристике академика С. Г. Струмилина: "Мы не раз уже брали себе за образец совершенства старые чужие зады и, импортируя с Запада всякий устаревший идейный хлам и технический брак, строили на них свой самоновейший национальный прогресс".
  Целью очерка являлось дать читателю информацию о право-монархической государственной и социально-экономической мысли. Надеюсь, цель достигнута.
   
   
  Список использованной литературы:
   
  1) Павел Петухов. "Черносотенная" идеология в России начала XX века".
  2) Нефедов С. А. "Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV - начало XX века".
  3) Елизавета Михайлова. "Черносотенный провинциальный консерватизм: идеология правых партий и организаций Поволжья (нач. ХХ в.)".
  4) И.В. Омельянчук. "Социальный состав черносотенных партий в начале XX века".
  5) М.Ф. АНТОНОВ. "Западная политэкономия и труды С.Ф. Шарапова".
  6) М.Ф. Антонов. "Тайна золота" и труды А.Д. Нечволодова".
  7) Ю. В. Базулин. "Двойственная природа денег".

Взято отсюдо: http://zhurnal.lib.ru/b/boltunow_j_g/mo … jali.shtml