Д.О.П.
(Департамент Особых Проектов)
Дорога за горизонт.

Пролог

На отмели Незнаемого моря
Синдбад-скиталец подобрал бутылку,
Заклепанную
Соломоновой печатью,
И, вскрыв ее, внезапно впал во власть
В ней замкнутого яростного Джинна.
Освободить и разнуздать не трудно
Неведомые дремлющие воли:
Трудней заставить их себе повиноваться.
М. Волошин
В огромном камине горел огонь. Библиотека - классическая библиотека британского аристократического клуба, с резными дубовыми панелями, высоченными книжными стеллажами, елизаветинскими трехчетвертными доспехами и веерами шпаг и хайлендерских палашей на стенах - тонула в полумраке. Из общего стиля выбивались разве что многочисленные эзотерические символы - масонские «глаза в треугольниках», розенкрейцерские геральдические цветы, египетские картуши, каббалистические и зодиакальные символы. Неудивительно - библиотека располагалась в штаб квартире Лондонского «Колледжа Каббалы», книги, заполнявших полки шкафов, относились по большей части именно к категории оккультных. И уж вне всяких сомнений, разговор четырёх мужчин, устроившихся в креслах у камина, имел некоторое отношение к оккультизму.
- Что ж, дорогой Уильям, ваши планы, как я понимаю, осуществляются вполне успешно. Еще год, максимум, два - и можно будет объявлять о создании вашего общества. На каком названии вы решили остановиться.
- «Золотая Заря». - отозвался его собеседник.
- Герметическое братство Золотой Зари? - чуть насмешливо произнёс первый. - А что, весьма недурно…
- Скорее - «Орден». «Орден Золотой Зари». Мы с братьями полагаем, что это подчеркнёт так сказать, преемственность…
Двое других мужчин, пока молчавших, склонили головы в знак согласия.
- Орден значит… - могло показаться, что первый говоривший еле заметно улыбнулся. - Всё не можете простить мадам Блаватской её увлечения буддизмом?
- Да, не могу! - неожиданно страстно ответил второй. Он подался вперед, так, что теперь лицо его освещалось отсветами камина. Породистое, благородное, обрамленное начинающей сидеть бородкой - свидетели, которых, конечно, не нашлось в зале (да, впрочем, и на всех Британских островах) сказали бы, что оно напоминает актёра Шона Коннери в роли брата Вильгельма Баскервилльского. Но, как и было сказано, таких свидетелей не было - а потому и оценить это сходство оказалось некому.
- Я не могу снести то, что эта безумная то ли русская, то ли американка принесла возвышенную традицию европейского герметизма в жертву жалким индийским ребусам! Наши дорогие друзья Эдвард Мейтленд и мадам Анна Кингсфорд были членами её «Теософского общества». Но, когда стало ясно, что мадам Блаватская** склоняется в сторону восточной традиции - они без колебаний подали в отставку, узрев в этом прямое предательство европейского герметизма. И не только его - по сути, это означает предательство всех идеалов нашей цивилизации, которой нечему учиться у темнокожих варваров - сколько бы лет они не насчитывали своим храмам и свиткам!
- Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet…* - задумчиво произнёс первый мужчина.
Собеседник ответил ему недоумённым взглядом.
- Не знал, лорд Рэндольф, что вы балуетесь стихосложением…
Тот, кого назвали лордом Рэндольфом неопределённо помахал перед собой двумя пальцами.

#* Первая строка знаменитой «Баллады о Востоке и Западе Р. Киплинга, опубликованной только в середине 90-х годов 19-го века.
#**    Еле́на Блава́тская - русская дворянка, гражданка США, религиозный философ теософского толка, писательница, оккультистка, путешественница. Возможно - экстрасенс. Основала Теософское Общество, имевшее целью «образовать ядро Всемирного Братства без различия расы, цвета кожи, пола, касты и вероисповедания». Часто обвинялась в мистификации и откровенном жульничестве.

- Ну что вы, Уильям. У отпрысков моего отца, седьмого герцога Мальборо, встречаются какие угодно таланты, кроме поэтических. Это так, случайно в голову пришло…
- А по моему, весьма образно. - подал голос один из двоих молчавших до сих пор мужчин. - «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда…». Впрочем - странно услышать такое от вчерашнего министра по делам Индии.
- Вот именно, мистер МакГрегор, - отозвался лорд Рэндольф. - Так что, сделайте одолжение - не стоит рассказывать об этом, возможно и удачной строчке во всех лондонских гостиных, и уж тем более - на бдениях вашего братства.. то есть, простите, Ордена. А то знаю я вашу любовь к ритуалам - а мне потом доказывай, что Рэндольф Генри Спенсер Черчилль* не ударился к сорока годам в виршеплётство!
- С вашего позволения, господа, оставим стихи и прочие изящные искусства. - не выдержал Уильям. - В конце концов, мы собрались здесь для того, чтобы…
- Д-да, помню, дражайший мистер Уэскотт - мягко перебил несдержанного герметиста лорд. - Мы собрались поговорить о первоочередных задачах вашего общества… Золотой Зари**, верно?
- Ордена! И его пока еще нет - это дело ближайшего будущего, когда мы сумеем заполучить шифрованные манускрипты из Александрии. - поправил МакГрегор***. Было видно что он оценил «оговорку» лорда Рэндольфа верно - как тонко рассчитанное оскорбление и насмешку. - А пока мы предпочитаем ограничиться общество не столь амбициозным названием, именуясь Вторым Храмом Германубиса. Но это - лишь для посвященных, число которых…
- Вторым? - недоумённо переспросил лорд Рэндольф. - Значит, есть и первый?
- Первый храм - это духовный символ, который суть квинтэссенция.. пустился, было в объяснения МакГрегор, но тут его перебил уже Уильям Уэскотт.

#* Рандольф Генри Спенсер, лорд Черчилль— английский политический деятель, отец Уинстона Черчилля.
#**     Герметический Орден Золотой Зари — магический Орден, герметическая оккультная организация, действовавший в Великобритании в конце XIX — начале XX века. Оказал сильнейшее влияние на весь западный оккультизм. Ритуалы и Лекции золотой Зари основаны на некоем загадочном «Шифрованном манускрипте».
#***     Уильям Уинни Уэсткотт - Первый создатель «Золотой Зари», доктор, коронер, оккультист. Имел масонскую степень мастера и являлся Секретарем-генералом Общества Розенкрейцеров Англии. Сэмуэль Лиддел МакГрегор Мазерс - Истинный маг Золотой Зари, один из трех членов-основателей Ордена, законченный приверженец ритуализма.

- Видите ли, лорд Рэндольф, наш общий друг МакГрегор на редкость пунктуально относится ко всему, что так или иначе касается соблюдения ритуалов и, особенно - к правильным использованию терминологии. Самюэль, друг мой, давайте не будем утомлять его светлость излишними подробностями.
- Но они вовсе не излишние!.. - возмутился, было, МакГрегор, но Уэскотт уже не слушал его.
- Мы собрались здесь, чтобы обсудить тревожные сведения, полученные из России и Египта. Есть все основания полагать, что древние зашифрованные письмена, о которых сообщил нам год назад Брат ван дер Стрейкер, вызвали интерес у последователей мадам Блаватской. Мало того - один из них, некий Вильгельм…. Евсеин, если я не путаю? - в настоящий момент находится в Александрии и работает над расшифровкой манускрипта. И, самое скверное: помогает ему некто Бурхардт, по нашим сведениям - хороший знакомый, и даже, возможно, единомышленник Гвидо фон Листа!
Вот как? - удивился лорд Рэндольф. - значит и немцы в игре?
- Мы пока не можем утверждать это со всей определённостью. - покачал головой четвертый мужчина. - Однако, мы точно знаем, что в течение последних двух месяцев Бурхардт и фон Лист обменялись семью - семью! - письмами, тогда как за предыдущие десять лет их было всего три. При известном всем нам интересе герра Гвидо к германскому оккультизму - я полагаю, надо считать это крайне тревожным сигналом.
- Чем так важны эти ваши шифрованные манускрипты, что за ними кинулись сразу и посланники мадам Блаватской и Гуго фон Лист - недоумённо спросил лорд. - И почему это так вас встревожило? По моему, при всех идейных разногласиях европейские оккультисты, масоны и прочие розенкрейцеры всегда умели договариваться?
- Услышав это пренебрежительное «прочие» Уэскотт дёрнулся, будто его кольнули шилом - но тут же взял себя в руки, и ответ его прозвучал вполне любезно:
- Как мы уже имели сообщить вам, лорд Рэндольф, у нас есть все основания полагать, что слухи о том, что содержится в манускриптах - отнюдь не пустая болтовня .
- Ключ к будущему… - задумчиво произнёс аристократ. - И вы верите, что этот несчастный итальянец и правда, сумел совершить перемещение во времени, прежде чем его казнили в Египте?
- Он - скорее всего нет. - покачал головой Уэскотт. А вот русский, который добрался до его записок - наверняка. Ван дер Стрейкер потратил на этого Евсеина три года и уйму денег - ваших, лорд Рэндольф, денег! - и сумел наверняка выяснить, что это чистая правда. Мало того - есть основания полагать, что бельгиец и сам побывал в будущем. И вернулся оттуда отнюдь не с пустыми руками!
- Вы намекаете на эти внезапно начатые поиски золота и алмазов в верхнем Конго? - спросил лорд Рэндольф. - Что ж, убедительно; никто толком не вёл в тех краях геологических изысканий - и вдруг, тратятся такие деньги, будто точно известно, что…
- Не стоит торопиться с выводами - опять подал голос четвёртый. - В конце концов, пока бельгийцы там еще ничего не нашли.
А доктор Вудман прав. - заметил лорд. - Выводы делать пока рано. И, должен отметить, Уильям - деньги, которые вы тратили, принадлежат не мне а Её Величеству - и поверьте, кое-кто скоро поинтересуется, на что вы их пустили.
- Мы готовы предоставить полный отчёт, - вспыхнул Уэскотт, но лорд Рэндольф небрежно всплеснул рукой.
- И тем не менее, господа - правительство Её Величества полностью разделяет ваше беспокойство. Некоторые сведения, полученные из России заставили нас отнестись к данной версии со всем вниманием. Так что - вы получите достаточно средств для продолжения вашей, безусловно, полезной короне деятельности. Взамен от вас требуется одно - эти манускрипты, а так же вся информация по данному вопросу, которую вы сумеете собрать, должна быть известна и нам. И содействие в этом, безусловно непростом деле вам окажет... - и лорд Рэндольф позвенел колокольчиком, стоявшим до того момента на маленьком резном столике возле его кресла.
Неслышно распахнулась дверь в библиотеку. Вошёл молодой человек - наглухо затянутый я чёрный суконный сюртук чиновничьего покроя.
- Джоунси, пригласите пожалуйста мадемуазель Берту.
- Женщину? Но как? Это неслыхан… - заикнулся было Мак Грегор, но лорд не стал его слушать:
- Если мне память не изменяет, господа, - напомнил он, - ваш будущий Орден намерен декларировать равенство мужчин и женщин в деле духовных поисков?
МакГрегор умолк, подавился на полуслове,
- Так вот, поверьте мне на слово - в поисках материальных мадемуазель Берта - которую я и намерен вам представить, - тоже кое-что понимает. И, в конце концов - неужели моя рекомендация вовсе ничего не стоит?
- А пока, господа, поговорим о том, что недавно произошло в России, Поверьте, это впрямую касается нашего с вами предприятия. Итак, недавно в Петербурге русские революционеры устроили очередное покушение на царя Александра III- го. Покушение это с треском провалилось - но вот что нам удалось выяснить…

Часть первая
Шаг к горизонту

Глава первая
Вот стою, держу весло,
Через миг отчалю.
Сердце бедное свело
Скорбью и печалью.
Тихо плещется вода,
Голубая лента.
Вспоминайте иногда
Вашего студента
Перевод с латыни
До Васильевского острова мы добирались на пароходике - он доставил нас прямо к пристани у Морского училища.
Огромное здание выходило на набережную, между 11-й и 12-й линиями Васильевского острова и тянулось еще далеко по этим линиям. Середину здания составлял десятиколонный портик, поставленный на выступ первого этажа. Справа и слева, в крыльях здания, были две полусферические башни. Роскошный центральный портик был увенчан уродливой цилиндрической будкой изрядного размера; позже я узнал, что это учебная астрономическая обсерватория; её металлическая башня была зашита поверх железа досками, что изрядно портило внешний вид здания. Обсерватория эта, при всей своей неказистости была оснащена раздвижной стенкой для телескопа, зрительных труб и секстанов.
Но все это пришлось узнать куда позже; а пока же мы, войдя в обширную прихожую, мы прошли по длиннейшему коридору и оказались в огромном совершенно лишённом колонн зале. Это был знаменитый "столовый зал" корпуса. Войдя в него, я замер в восхищении.
Огромные зеркальные окна, зеркально начищенный паркет; массивные бронзовые люстры с бесчисленными хрустальными висюльками. Над парадным входом в зал нависала галерея, поддержанная колоннами. Стены зала украшали фрагменты гербов Морского корпуса и барельефы военных трофеев.
Вы, наверное, обратили внимание что я сбиваюсь, называя это учебное заведение то училищем, то корпусом? Сейчас, то есть в 1887-м году оно именуется «Морским училищем», а раньше (как, впрочем, и в наши дни, в 21-м веке) носило название «Морской кадетский корпус».
У противоположной стенки зала возвышалась огромная, размером не меньше многовёсельной шлюпки, модель двухмачтового корабля. Потом мы узнали, что модель эта, бриг "Наварин", стояла здесь отнюдь не только для украшения: рангоут и такелаж модели в мельчайших деталях соответствовал настоящему кораблю, и на модели проводились занятия по морской практике. В особо торжественные дни на ней поднимали паруса и флаги расцвечивания.
Оказалось, в зал нас привели, следуя давней корпусной традиции, согласно которой с него начиналась для любого кадета жизнь в стенах этого учебного заведения. Причём - буквально: именно сюда будущих кадетов приводят в день вступительных экзаменов - «испытаний», как их тут называют, - а уж потом разводят по «ротным комнатам», где, собственно, и экзаменуют.
Мы с Николкой наивно полагали, что избавлены от этой радости - поскольку были приняты в корпус не просто так, а по прямому указанию Его Императорского Величества Императора Всероссийского, и прочая, и прочая… короче - царь приказал. Сам, лично - как только речь зашла об устройстве нашего будущего. Ну ладно, я - в конце концов, мне всё равно некуда было податься, родное «общеобразовательное учреждение 1287 Ломоносовского района г. Москвы» осталось в ста тридцати годах от меня - и нет ни малейшего шанса, что я вернусь туда до момента получения аттестата зрелости. А Николку-то за что? Уж не знаю почему, но однажды он уже отклонил предложение отца отправиться по его стопам и поступить вот в этот самый Морской Корпус, - то есть, простите, в Императорское Морское Училище, - предпочтя гимназию и в перспективе, учёбу в университете. А ведь ему, как сыну морского офицера, полагались при поступлении льготы. Однако же, мой друг внял советам дяди, Василия Петровича и тётушки - и выбрал гражданскую стезю. Точнее собрался выбрать - у императора Александра III-го, как оказалось, иное мнение на сей счёт.
Но, как говорится, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. С волей Самодержца не поспоришь - а тот, похоже, решил на всякий случай, поместить нас в ту среду, где воспитываются самые что ни на есть верные слуги династии. Ну как же, Морской Корпус, золотые погоны, кортики, белые, чистые до скрипа перчатки и манжеты… Элита элит. Каста. Хорошо Николке - он-то дворянин, сын военного моряка, а покойная матушка - так и вовсе голубых кровей. Нет, правда - его мама состояла в далёком родстве с черногорским королевским домом. Ну я-то что тут делаю?
Так вот, об экзаменах - в смысле, испытаниях. Мы с Николкой, как и было сказано, рассчитывали, что нас сия чаша минует - щазз! Размечтались!
Правила есть правила и изменить их не может даже… нет, ОН-то, конечно, может, но это ещё не означает, что наглые мальцы, которым повезло заручиться такой протекцией, будут избавлены от полагающейся любому «абитуриенту» нервотрёпки - хотя бы и в облегчённом варианте.
Очищать ради нас двоих ротную комнату не стали, и, видимо, чтобы нагнать на нас страху божьего, решили провести «испытания» прямо здесь же, в «обеденном зале» - под строгими взорами флотоводцев и императоров с парадных портретов на стенах. Чтобы, значит, понимали, какая честь нам оказана…
Самое интересное, что об экзаменах нас никто не предупреждал. Я, поначалу, даже думал возмутиться - как же так, даже подготовиться не дали!» - но, поймав, ободряющие взгляды барона и Никонова (оба они решили сопровождать нас к месту будущей учёбы), совершенно успокоился. Похоже, господа офицеры уверены, что испытания мы пройдём в любом случае - даже если не напишем ни строчки на заботливо выложенных на столы листах бумаги…
Уж лучше бы я и правда ничего не написал! Потому что... но - обо всём по порядку.
Задание по математике показалось мне на редкость несложным, и я решил не ударить в грязь лицом - а со словесностью потом разобраться, если время останется. Испытаний по латыни и греческому не подразумевалось вовсе - этих предметов, как выяснилось, вовсе не было в «общем» курсе Морского училища, близком в этом плане не к казённым гимназиям, а к реальным училищам, где упор делался на естественные науки. И это был чуть ли не единственное порадовавший меня факт; представить не могу себя за зубрёжкой этих иссушающих мозги мёртвых языков - чтобы не говорил там дядя Макар о пользе латыни…
Так вот - знаете, что оказалось во всём этом испытании самым трудным? Ни за что не догадаетесь.
Такого позора я не испытывал ни разу в жизни. Когда через четверть часа (задачек было всего три, совсем несложных) Николка положил перед экзаменаторами свои аккуратно исписанные листки, я…. ну не мог я отдать им те исчёрканные, заляпанные чернильными пятнами клочья, в которые я превратил девственно-чистые бумажные листы!
Вт что значит снобизм! За те полгода, что прошли с момента нашего первой экскурсии в девятнадцатый век я успел худо-бедно научиться расставлять все эти «яти» и «еры», привык изъясняться оборотами, которые в моё время не всякий понял бы… но, чёрт возьми, мне и в голову не пришло осваиваться со здешними письменными принадлежностями! Отцу-то хорошо - он, как сам мне когда-то рассказывал, успел застать ещё уроки чистописания и успел попользоваться если не мифическими чернильницами-«непроливашками» и перьями - «лягушками», то хоть автоматическими перьевыми ручками. Я же… ну, скажите на милость, кому пришло бы в голову марать пальцы в фиолетовой гадости, по какому-то недоразумению называемою здесь чернилами, если в кармане всегда безотказная гелевая ручка? Мне и не пришло. И в итоге… я думаю, ни один из претендентов не сумел поразить господ экзаменаторов до такой степени. Чтобы в четырнадцать лет не уметь ПИСАТЬ? А точнее - не уметь пользоваться самым распространённым приспособлением для письма? И обойтись с экзаменационными листами так, что это сделало бы честь обезьяне сапажу или какому-нибудь гамадрилу?
Как потом оказалось, обычные претенденты сдавали экзамены аж три дня подряд - письменные и устные по математике, диктовка, геометрия, география и естественная история - устно. Мы же уложились в полтора часа. Задание по геометрии я делал уже карандашом, который подсунул мне сердобольный экзаменатор, видимо, решивший что с пером мне не позволяют справиться нервы. Что касается устных вопросов, то после катастрофы с задачками меня уже ничего не могло напугать. Так что из «обеденного зала» я вышел перемазанный чернилами, подобно двоечнику в старых советских мультиках, - но совершенно уверенный в успехе. Как, впрочем и в том, что будущие одноклассники - или как это здесь называется? - непременно узнают о моём фиаско.
Теперь, значит, что - мне еще и писать заново учиться? Ну, спасибо, Ваше Императорское Величество, удружили…
Не забыть выпросить у отца пару перьевых автоматических ручек - вроде бы, видел у него, ещё в Москве, на той квартире. Надо думать -не откажет сынку? Хотя - оно и удобно, конечно, но надо учиться пользоваться местными ресурсами - рано или поздно любые ручки сломаются - и тогда что, карандашами карябать, как чмо последнее?
***
Как только новых воспитанников приводят в училище, их тут же делят по ранжиру - рассказывал Саша Балмашов, фельдфебель пятой роты, из числа назначенных для присмотра за младшими кадетами гардемаринов. - ставят, обыкновенно, по росту, а потом распределяют по номерам шкафчиков, коек, конторок и прочего. Но вы, господа, как принятые под конец года, получаете то, что имеется. Вот, прошу:
И он указал Николке с Ваней два свободных шкафчика.
- Это кадета Толстых - он в ноябре скончался от тифа, бедняга. А второй, Анненский, сломал ногу и до сих пор в госпитале - говорят, хромым на всю жизнь останется, не повезло…
Николка слегка побледнел.
- От тифа? И часто у вас.. так?
- Да каждый год. И обыкновенно болеют вновь поступившие. - тут фельдфебель одарил новичков люциферовским взглядом и зловеще ухмыльнулся. - Отчего случаются эпидемии - начальство так и не может доискаться, но каждый год одного-двух отпевают. Говорят - всё из-за того, что у нас свой водопровод, а трубы берут воду из Невы там, где она уже успевает пройти через весь город. Самая-то главная зараза обычно весной приходит, когда снег начинает таять. Потому - сырую воду пить строго запрещено, и повсюду стоят баки с кипячёной.
- Вот эти шкапчики и будут ваши. В них держите форменные вещи. Штатское запрещено, смотрите - три раза в неделю сам буду проверять, да и дежурный по роте нет-нет, да и заглянет. Кровати у вас рядом - когда освободились, их вместе поставили, да уж теперь передвигать не станем, пусть стоят. Форму получили?
Мальчики кивнули: Николка опасливо, а Ваня делано-независимо. Балмашов, обратив внимание на такую реакцию, усмехнулся.
Ладно, переодевайтесь, через час проверю. И он направился по коридору - неспешной, слегка нарочитой походкой, будто бы вразвалку. Прошедшему навстречу офицеру честь он отдал слегка небрежно, будто рисуясь.
Мальчики удивлённо переглянулись - им предстояло еще узнать, что подобные обычаи морского училища постоянно приводили к придиркам на улицах - когда армейские, а в особенности - гвардейские офицеры останавливали морских кадетов и выговаривали им за «ненадлежащую» выправку. Однако же всё было бесполезно: воспитанники считали для себя унизительным отчётливое отдание чести и «хождение во фронте», «как в пехоте» - по их мнению, в Морском Училище ничто не должно было напоминать о внешней безупречной подтянутости «сухопутных» военных училищ. Отношение это давно вошло в традицию и было столь сильно, что училищное начальство давно примирилось с этим положением дел.
Следующие полтора часа ушло на пригонку шинелей, брюк, фуражек, рубах-голландок и прочего, как выразился Иван, «вещевого довольствия». Было видно, что он крайне недоволен полученным обмундированием, полагая его неудобным, архаичным - и с удовольствием заменил бы на что-нибудь более привычное. Особенно раздражали его непривычные кальсоны с завязками у щиколоток вместо трусов. Но увы - оба прекрасно понимали, что о вольностях в одежде можно забыть - они остались за порогом Училища.
- Смотри, Вань! - Николка стоял перед не замеченным ранее листком, заключённым в аккуратную рамку. Листок висел слева от двери спальни; Иван припомнил, что такие точно рамочки красовались во всех помещениях, через которые они проходили.

Пробудка        6 ч. 30 м. утра
Утренняя гимнастика    7 ч. 15 м. - 7 ч. 30 м.
Утренний чай        7.15 - 7.45
Первый урок        8.00 - 9.25
Второй урок        9.30 - 11.00
Завтрак и свободное время    11.00 - 11.30
Строевые учения        11.30 - 1.00
Третий урок        1.00 - 2.30
Свободное время        2.30 - 3.30
Обед            3.30 - 4.00
Свободное время        4.00 - 7.00
Приготовление уроков    7.00 - 9.00
Вечерний чай        9.00 - 9.15
Желающие ложиться спать    9.15
Всем ложиться спать    11.00

- Всего три урока? - обрадовался Николка. - Здорово, не ожидал!
- Рано не радуйся. - буркнул Иван. - Они тут сдвоенные, как пары в институтах - два по сорок пять минут. Так что, считай, шесть уроков каждый день.
Правда? - мальчик заметно приуныл. - но всё равно, свободного времени много - вон, раз, два, три…
- Ага, по полчаса. - продолжал упираться Иван. - Вот счастье - то! Еще бы понять, что они под этим подразумевают. А то папа говорил - в их армии, советской, был такой пункт в распорядке: «самостоятельная подготовка». Это значит - сидишь в Красном Уголке как дурак и зубришь «Устав гарнизонной службы»…
- Ладно, чего там гадать… - вздохнул Николка. Слова товарища поселили в нём некоторую неуверенность - оказавшись в незнакомой обстановке мальчик отчётливо робел. - скоро сами всё и узнаем.
- Да, кстати, - спохватился Иван. - медальки-то наши! - Помнишь, офицер говорил - «носить не снимая?»
- Ну, не знаю, - замялся Николка. - Неудобно как-то. Получится, что мы хвастаемся?
После событий первого марта в Москве, все «волчата», участвовавшие в бою с террористами, были награждены медалью «За храбрость». Медаль эта, учреждённая в 1807-м году, предназначалась для награждения воинов иррегулярных формирований - например, казаков и ополченцев, за «отличия в боевых действиях, а также за подвиги, проявленные в схватках с нарушителями общественного порядка и хищными зверями, как в военное, так и в мирное время». Носить медаль полагалось на георгиевской ленточке - Ваня, в первый раз примеряя награду, довольно хмыкнул, увидав столь шумно известную в его 2014-м году чёрно-оранжевую полоску.
Узнав о том, что новые воспитанники удостоены этой награды, дежурный офицер, принимавший новичков, особо указал, что медаль обязательна к ношению даже и с повседневной формой кадетов. Кроме неё Ване с Николкой не полагалось пока никаких знаков отличия - шинели и голландки оказались без погон, а фуражки - без кокард и ленточек, что придавало мальчикам вид арестантов. Оказалось - в таком виде предстояло ходить ещё не менее недели; обычно новые воспитанники, поступившие в подготовительные классы, оставались без погон и ленточек до корпусного праздника, 6 ноября, когда проводили испытания выправки новых кадет. Николке с Ваней предстояло приобрести необходимые навыки намного скорее, чтобы побыстрее слиться с однородной массой своих товарищей; и мальчики уже предугадывали те насмешки и пренебрежительные замечания, которые непременно могли бы вызвать отсутствие столь ценимых в этой среде знаков отличия. Медали в этом смысле были весьма кстати, поскольку напоминали об особом, и, вероятно, вполне заслуженном статусе новичков. Подобным не мог похвастаться ни один кадет или даже гардемарин; да и офицеры, принимавшие Николку в Ваней, косились на эти награды весьма уважительно.
- Кадет Овчинников! Кадет Семенов!
Я, ваше благородие! - услыхав голос дежурного офицера, Николка лихо (как он сам считал), вытянулся во фрунт. Иван с полусекундной задержкой последовал его примеру.
- Господа, вижу вы получили обмундирование? - Мальчики кивнули.
- Заканчивайте устраиваться, и через четверть часа явиться в вестибюль, одетые по форме для выхода в город - с шинелями. Сегодня вам разрешено переночевать дома. Попрощаетесь с родными, возьмёте с собой то, что понадобится из личного имущества - а завтра к первому уроку извольте прибыть в училище!
И вышел, коротко кивнув в ответ на сбивчивое «так точно» Ивана и «Будет сделано, господин лейтенант!» - Николки.
Мальчики обрадованно переглянулись. Прыжок с головой в омут откладывался - по крайней мере, до завтрашнего утра.
***
- И все-таки не понимаю, за что нам такое счастье. - недовольно сказал мальчик. - Именно Морской корпус… то есть Морское Училище? Вот прямо сам Государь лично распорядился нас с Николом туда пристроить? Забот у него, что ли, других нет?
- А что мы могли сделать? - развёл руками Олег Иванович. Сын уже не в первый раз заводил этот разговор и всякий раз он заканчивался невнятными жалобами и обещаниями вылететь из Морского Корпуса при первых же экзаменах. - Заботу о тебе, ну и, конечно, о Николке, проявила императрица Мария Фёдоровна лично - возжелала устроить вас в «лучшее в государстве учебное заведение». Я уж испугался, что речь пойдёт о пажеском корпусе, но Бог миловал - да и не по чину это вам обоим, всё же кузница придворных кадров. Речь, правда, заходила и о Павловском училище - но это, я полагаю, еще хуже. Всё же флот, самая «высокотехнологичная» область деятельности на данный момент…
- Ну да, видел я эти высокие технологии. - хмыкнул Иван. - Последние достижения передовой эпохи стимпанка.
- А ты что, хотел вышагивать по плацу с винтовкой? - немедленно поинтересовался отец. - В Павловском училище, между прочим, строевой подготовки вдвое дольше чем в вашем корпусе, а дисциплина не в пример жёстче. Да и Никонов за вас попросил…
- Этому-то что нужно? - удивился Николка. - Барон, вроде, рассказывал, что лейтенант с головой ушёл в свои мины…
Уйти-то он ушёл, - согласился отец. - да только слишком много у нас сейчас дел, чтобы вот так замыкаться на чём-то одном, пусть даже и важном. Барон отдельно потребовал, чтобы Никонов занялся переводом в бумажный вид всей информации по флоту, кораблестроению, а заодно и картографии с географией, которая найдётся в наших базах данных. Сам понимаешь, работы - непочатый край, если учесть, что мы с тобой диски и базы тащили, не сильно разбираясь что там есть полезного - грузили навалом, как картошку в грузовик, «там, мол, разберемся». Вот это «там» и настало. Людей, умеющих обращаться с компьютером у нас, считай нет - ты да Виктор, а ему доверия - сам понимаешь. Мы с Макаром люди иной эпохи, Ольге… ей в её положении не до того.
Ваня согласно кивнул. Сразу после покушения на Царя, когда история путешествий во времени получила огласку, Никонов воспользовался моментом и испросил у Александра личного соизволения жениться на гостье из будущего. Разрешение было дано, свадьбу сыграли не откладывая - тем более, что Ольга, как оказалось, ждала прибавления семейства. Да, в этом состоянии рассчитывать на её помощь особо не приходилось - молодая женщина с упоением вживалась в новый для неё мир великосветского Петербурга. А вот Никонов, получивший погоны капитана 2-го ранга, теперь разрывался между своим «минным комитетом» и Департаментом Особых Проектов, создаваемым усилиями Корфа. Моряк понимал, что отвертеться от новых обязанностей ему не удастся - но помощь, тем не менее, потребовал.
- Вот вас с Николкой и откомандируют ему в помощь. -продолжал Олег Иванович. - Компьютеров у нас сейчас куда больше, чем людей, способных на них работать. Так что учёба учёбой, а главная ваша задача на ближайший год - это помочь Сергею Алексеевичу упорядочить всю ту прорву информации, которая имеет отношение к флоту, морю, кораблестроению и прочей морской стратегии. В здании Морского училища находятся так называемые «офицерские классы» - по нашему говоря, нечто вроде курсов повышения квалификации для военных моряков, - там вам с Николкой и обустроят укромный уголок комнату. Списком оборудования займёшься сам, помещение, охрана и прочее - это забота нашего новоиспечённого «кап-два»*. Так что готовься к тому, что часа два-три в день у тебя стабильно будет на это уходить.

#*     Кап-два - сленговое наименование капитана второго ранга в Советском флоте.

- Три часа? - возмутился Ваня. - А ты расписание наше видел? Там окошки свободного времени по полчаса, не больше! А жить когда?
- Ну с расписанием - это ты к Никонову. - Олег Иванович отметил, что сын приободрился, услышав, что и здесь, в Морском училище, он не будет отлучён от своих любимых компьютеров. - А что времени не хватает - ну так привыкай, теперь по другому не будет. В конце концов, ты у нас незаменимый специалист - так что спрос с тебя будет соответствующий. А хочешь, чтобы полегче было - натаскай Николку. Он, как я понимаю, уже кое-что в компьютерах понимает, вот и будет тебе помощник…
- Да тут десятка помощников мало. - буркнул Иван. Но возражал он скорее для очистки совести. - такое положение дел его вполне даже устраивало. - Только чтобы корпусное начальство в наши дела не лезло. Пусть лейте... то есть, Сергей Алексеич им объяснит, что придётся и по ночам работать, и вообще…
- Решил, значит, заранее забить на режим? - осведомился отец. - Ну ладно, объяснить-то он объяснит, но вы тоже там не зарывайтесь. Учти, кадеты - - это не твой гуманитарный лицей, там выскочек, которым начальство даёт индивидуальные послабления, могут и невзлюбить. Наживёшь проблем, и никакой Никонов не поможет…
- Ничего. - ответил повеселевший Иван. - Как-нибудь разберусь. Ты вот что лучше скажи - не передумал уезжать? Нечестно всё-таки - в Сирию вместе ездили, а тут такое интересное дело намечается, а мне - сиди в Петербурге и науки зубри…
- А ты что, решил что теперь и учиться не надо будет? - осведомился отец. - Между прочит, императрица собралась лично следить за вашими с Николкой успехами в учёбе, так что ты там особо не расслабляйся. Что до путешествия - ну, сам подумай, что ты забыл в этой Александрии? Я ведь больше для очистки совести туда еду, ну и чтобы Евсеина поторопить - а что что-то застрял наш доцент в бурхардтовых подвалах, понравилось ему. Не верю я, что и правда придётся в это Конго ехать, да и других дел полно. Скатаюсь в Египет, да и через пару месяцев вернусь - как раз к лету. А уж там, думаю, месяц каникул мы вам устроим. Съездишь с Николкой в Севастополь, вон, его отец зовёт. Вроде, в подготовительных классах Морского училища практических плаваний пока не полагается?
- А кто его знает? - пожал плечами мальчик. - я ещё не выяснял. - Да и когда оно, это лето… Так когда ты отправляешься?
Да послезавтра и поеду. - ответил Олег Иванович. - - Антипу, - помнишь нашего сирийского «Мушкетона»? - я написал, он будет ждать меня в Одессе. Оттуда на пароходе, в Александрию - маршрут известный. Сборы закончены, чего откладывать?
- Ну да, видал я твои сборы… - недоверчиво произнёс Иван. - на два месяца, говоришь, доцента поторопить, туда-сюда? А собрался, будто в экспедицию - снаряга, оружие, аптечка…
- Ну, в дороге мало ли что может случиться? - пожал плечами Олег Иванович. К тому же я не один поеду - со мной отправятся некий юный поручик, военный топограф, и казачий урядник при двух казаках - для охраны. Они составят мне компанию до Александрии, а если понадобится, то и двинемся дальше:  в Занзибар, а оттуда - по пути Юнкера, только во встречном направлении - от восточного побережья  в сторону озера Танганьика. Он совсем недавно вернулся в Россию из Африки - и буквально пару дней назал выступил с докладом о своем семилетнем путешествии на торжественном собрании Русского географического общества, специально посвященном его возвращению на родину. Я там был, и познакомился в Васильем Васильичем. Была, признаться, мысли, предложить ему отправиться с нами - но, как я увидел его, то сразу и думать об этом забыл. Интереснейший,  доложу я тебе, человек, только путешестиве ему тяжко далось…
- А говоришь - «туда-сюда». - невесело усмехнулся Иван. - Мне-то уж мог бы, кажется, лапшу на уши не вешать - я что, не понимаю, что ты на Конго нацелился?
- Не факт, не факт… - покачал головой отец. - Может и обойдётся. Но - ты прав, варианта этого я не исключаю, вот и подготовился заранее. Если и правда придётся отправиться в Чёрную Африку - это год-полтора, не меньше. А ты пока будешь учиться в Корпусе, Никонову, вон поможешь. И мне спокойнее - хоть буду уверен, что ты тут без меня дров не наломаешь. А то вам с Николкой дай волю - еще какой-нибудь портал отыщете. Лови вас потом у неандертальцев!

Глава третья
Фуражка милая, не рвися
Съ тобою жизнь моя слита!
Съ тобою бурно пронеслися
Мои кадетскіе года!..
Песня кадетов.
В один из последних мартовских дней 1887-го года от Рождества Христова, в четверг, поздно вечером - даже ночью, - в умывальной комнате Морского Училища, той, что на втором этаже здания, рядом с ротными комнатами пятой и шестой рот, - состоялось тайное собрание 5-й роты. Присутствовали не все - в умывальню явилась, дай Бог, половина кадетов; остальные, как и положено, сладко спали. Стрелки часов давно уже миновали полночь, а команда «всем спать» подаётся в 11 часов пополудни. Так что собравшимся в умывальне грозили теперь дисциплинарные взыскания - не очень, впрочем, серьезные. Воспитанники старших рот, именовавшиеся не кадетами, а гардемаринами, проводили свои ночные собрания в фехтовальном зале; там же изредка случались и дуэли. Проходили они тут же, на учебных эспадронах со снятыми пуантаре* и заканчивались, как правило, ссадинами и легкими рубцами; выяснять отношения на кулачках у гардемаринов было не принято.
Нравы в Училище были совсем не грубые, несмотря на царившую в нём некоторую распущенность; например, не было и следа «цука»**, которым славилось Николаевское кавалерийское. Случались, конечно, и единичные драки, и общие побоища, когда роты шли одна на другую. Бывали среди кадет и злополучные личности, сами как бы напрашивавшиеся на неприятности со стороны сверстников; порой подобные приставания переходили в систематическую травлю и даже избиения. Однако же надо признать, что случаи такие были крайне редки, и объектами нападок служили личности малосимпатичные и, как правило, испорченные.

#*     защитный наконечник тренировочного фехтовального оружия.
#**    "цук" - система внутренних карательных мер. Был особо распространен в кавалерийских школах и училищах. Любая промашка новичка каралась наказанием со стороны старшего: приседаниями, отжиманиями, верчениями, прыжками и пр.

Младшие роты вообще славились духом товарищества, особенно в том, что касалось разного рода проделок и шкод. Особо проявлялось это в устройстве ротных «бенефисов» - своего рода бунтов воспитанников, объектами которых становились обычно мало уважаемые офицеры, служащие корпуса, или же преподаватели. Формы эти «бенефисы приобретали подчас весьма затейливые», и, хотя и карались строго начальством, но всё же побороть их вовсе не было никакой возможности. Неповиновение такое могло заключаться, например, в хоровом мычании на уроке нелюбимого преподавателя, во всеобщем стуке ножами и вилками в столовой зале, и - самый героический и опасный проступок! - в бомбардировании училищного эконома кашей. Роли при этом распределялись заранее. Одни изготавливали и снаряжали «бомбы» - их делали из раскатанного чёрного хлебного мякиша, а роль пороховой начинки играла жидкая каша. На роль «метальщиков» избирались, как правило, наиболее искусные «стрелки», которые даже заранее тренировались» - подобный «бунт» готовился исподволь, за несколько дней, так что время для практики имелось в достатке.
Отказ от участия в «бенефисе», а так же неготовность разделить с ротой неизбежное наказание почиталось чуть ли не за худший из возможных для кадета грехов. Более страшным проступком против товарищества было разве что доносительство, фискальство - но оно было столь немыслимо, что, порой, на памяти целых поколений воспитанников не случалось ни одного подобного примера.
Сегодня тайное ночное собрание пятой роты как раз и было призвано разбирать случай такого вот нарушения духа товарищества. Неслыханное дело - двое новичков, появившихся в Училище в обход всех традиций и правил, в середине марта, под конец учебного года, начали свою кадетскую карьеру с того, что отказались участвовать в «бенефисе»! Собственно, проказа была намечена уже давно, и объектом её должен был стать искренне нелюбимый всей ротой офицер-воспитатель, носивший прозвище «Вошь». Кличка прилепилась к нему во-первых, из-за чрезвычайно малого роса, а во-вторых из-за привычке в моменты затруднений почёсывать правой рукой в редкой бородёнке. Нрав у офицера-воспитателя был прескверный; заменив переведённого недавно на корабельную службу прежнего воспитателя, он сумел за два месяца снискать полнейшее неуважение подопечных. Отношение это и должно было выразиться в запланированном «бенефисе» - своего рода «последнем предупреждении» нелюбимому педагогу, после которого обыкновенно следовала открытая война, неизменно кончавшаяся увольнением несчастного из Училища или переводом на другую должность; как воспитатель, подобный неудачник отныне не будет принят ни в одной из рот.
Новички появились в роте, когда все было уже готово к проведению «бенефиса», так что им было предложено участие на вспомогательных ролях. Но, ко всеобщему удивлению, новоприбывшие категорически отвергли эти предложения, заявив, что не имеют ничего против жертвы, и, прежде чем подвергать её подобным издевательствам, полагают обязательным для себя лично убедиться, что кара ею заслужена. Ответ этот вызвал у кадетов такое недоумение, что они даже воздержались от немедленной расправы с отступниками. Возможно, те просто не поняли? На этот случай, предложение было повторено вечером того же дня в ротной спальной комнате - и привело к короткой, но весьма энергичной потасовке, из которой новички вышли победителями - несмотря на то, что противник превосходил их числом самое малое, втрое.
«Беседу» с новичками проводил ротный заводила, Аркаша Савицкий, носивший заслуженный титул «чугунного» - то есть воспитанника, хваставшего искусством озлоблять начальников и бесчувственностью к наказаниям. Осознав в какой-то момент, что новые кадеты откровенно высмеивают его доводы, Аркаша и перешёл к рукоприкладству. Реакция был мгновенной: старший из новичков, по имени Иван, уклонившись от размашистого, со всего плеча, удара, схватил обидчика за грудки и двинул его лбом в переносицу. После чего, не отпуская отвороты голландки, повалился спиной вперед на пол, уперев ступню правой ноги в живот неприятеля. Савицкий перелетел через новичка и неуклюже, кулём грохнулся на пол и тут же взвыл от боли - победитель уже сидел на нём верхом, заломив поверженному «чугунному» правую руку к затылку.
Товарищи Савицкого опомнились, и кинулись, было, на помощь - но второй новичок, Николка, подсечкой сбив первого с ног, швырнул в лицо второму подушку, подхваченную с кровати. А когда тот инстинктивно обеими руками поймал её - то тут же полетел кубарем, сбитый сильнейшим ударом ногой в грудь.
На этом потасовка и закончилась. Ошарашенные столь жестким и умелым отпором, кадеты отступили. Следующий день начался для новичков в угрюмом молчании: хотя не было никаких предварительных договоренностей, пятая рота сторонились новоприбывших. Те же вовсе не заговаривали со своими новыми товарищами.
Но уже утро принесло роте новые сюрпризы: один из них состоялся на первом же уроке, по английскому. Здесь выяснилось, что Иван прибыл в Россию менее года назад, до этого же путешествовал с отцом по миру, а родился и вырос вообще в Северной Америке и на Аляске. Его английский, хотя и поставил в тупик преподавателя некоторыми незнакомыми оборотами, всё же заметно превосходил самый высокий уровень, показанный когда-либо кадетами младших рот. Урок прошёл в оживлённой беседе Ивана и Юлия Александровича (так звали «англичанина»), из которой присутствующие поняли разве что отдельные слова. Ясно было лишь то, что присутствие на уроках по данной дисциплине отныне станет для кадета Семёнова пустой формальностью.
Рота притихла - новички оказались не так просты. К тому же, кадеты наконец разглядели, что форменные голландки обоих украшают георгиевские ленточки с какими-то медальками. Медали эти были кадетам незнакомы; выдерживая, однако, марку, никто из них не поинтересовался у новоприбывших происхождением наград. Но уже после завтрака, состоявшегося, как и следует по расписанию, в 11 часов утра, ротный фельдфебель, гардемарин первой роты Александр Балмашов, был буквально засыпан вопросами. Тут-то и выяснилось, что новички приняты в Училище вне установленного порядка, личным - ЛИЧНЫМ! - распоряжением Государя, в знак признательности за участие в отражении недавней вылазки бомбистов-мятежников в Москве. Оказывается, оба сражались в уличных боях с налётчиками-террористами, за что и были удостоены медалей «За храбрость». Особенно потряс кадетов рассказ о том, как Иван, вооружённый захваченной у бомбистов ручной митральезой, чуть ли не в одиночку отбивал атаку злодеев на бициклах, перестреляв их при этом около двух десятков. Все это полезные и, несомненно, достоверные сведения Балмашов почерпнул у дежурного офицера, буквально пару часов назад ознакомившегося с «биографиями» новоприбывших. Сведения разлетались по Училищу со скоростью лесного пожара, и в 5-ю роту уже потянулись любопытные, желающие поглазеть на небывалых новичков.
История гимназистов-«разведчиков» две недели назад взбудоражила весь корпус - да и весь Петербург. Несколько дней только и было разговоров, что о террористах на моторных бициклах с бомбами и ручными митральезами, которые залили улицы Первопрестольной кровью; о пылающих кварталах, изрешеченных пулями городовых и обывателях; о молодецкой штыковой атаке стрелков московского гарнизона и отважных подростках рискнувших противостоять налётчикам с оружием в рукахи чуть ли не поголовно при этом погибших.
Кадеты всех без исключения военных училищ столицы отчаянно завидовали героям-гимназистам. Газеты наперебой повторяли историю кадета Сергея Выбегова, сложившего голову во главе своих «скаутов», которых он поднял в атаку на плюющиеся свинцом митральезы. Офицеры корпуса собирали по подписке деньги на часовню в память малолетних героев, которую собирались строить в Москве личным попечением государыни-императрицы - а двое из этой легендарной компании, оказывается, и есть строптивые новички, только что включённые в состав пятой роты!
Всё это и сообщил своим подопечным Саша Балмашов, сопроводив рассказ советом - не задирать новых кадетов, ибо кончиться это может очень скверно - как для самих задир, так и для всей роты. Под конец фельдфебель туманно намекнул, что новички приняты в Морское Училище с некими «особыми обязанностями», о которых доподлинно известно лишь начальнику училища, свиты его величества контр-адмиралу Дмитрию Сергеевичу Арсеньеву, и никому более.
На следующем уроке, географии, новички странным образом отсутствовали; кое-кто из кадетов уверял, что видел, как их обоих перед самым уроком увёл куда-то дежурный офицер. Кадет Штольц, посланный в библиотеку за картами, натолкнулся в коридоре на необычную процессию: впереди шествовал дежурный офицер, за ним - оба пропащих кадета, Иван и Николка, а следом за ними - несколько человек в ЖАНДАРМСКИХ мундирах, нагруженные многочисленными коробками и свёртками. Мало того - вслед за жандармами следовало двое стрелков при винтовках с примкнутыми штыками. Увидав кадета Штольца, дежурный офицер велел тому посторониться; Штольц немедленно исполнил приказание, но, несмотря на это, один из конвоиров вышел вперед, и, наклонив винтовку, прижал катета к стенке. Когда процессия следовала мимо потрясённого кадета, он отчётливо услышал, как один из новичков, - кажется, Иван, - недовольно выговаривал переднему жандарму насчёт осторожного обращения с ношей.
Жандармы, новички и их «почётный караул» скрылись за поворотом коридора; кадет Штольц в обнимку с охапкой карт недоумевая, побрёл в класс.
В перерыве, перед строевыми учениями (сегодня они проходили, против обыкновения, после третьего урока, а не до него), эта история стала известна всей роте. На строевых учениях новичков тоже не было; они появились только к обеду, причём и на этот раз их сопровождал дежурный офицер. Кадет Вельяминов, присутствовавший при их появлении, был глубоко поражён том, что перед тем как отправиться к столу роты, Иван что-то назидательно объяснял офицеру - а тот кивал головой, повторяя «будет сделано».
Это было уже слишком. Разумеется, о новой попытке расправы с новичками речи быть не могло - во всяком случае, до разъяснения всех этих странностей. Мало того, было решено отложить и «бенефис», назначенный проходить как раз во время сегодняшнего обеда. Остаток дня рота провела в тягостном недоумении, а после отбоя наиболее активные кадеты собрались в умывальной комнате. Новичков следовало немедленно прояснить и понять, как вести себя по отношению к ним. Случай, что и говорить, был не рядовой - вряд ли за всю более чем вековую историю Морского Корпуса в его стенах объявлялись столь же необычные новобранцы.
Пятая рота вернулась в спальню только к трём часам пополуночи. Спорили до хрипоты, но проку от споров оказалось немного. Эпизод же с отказом от участия в «бенефисе» решено было на всякий случай предать забвению, тем более, что и самом мероприятие не состоялось. В трусости новичков обвинить было никак невозможно - очень уж решительный отпор оказали они кадетам, да и медали - это, знаете ли, момент… Ротное братство - традиция, конечно, почтенная и защищать её надо всеми силами, но кадеты пятой роты не были вовсе уж чужды справедливости. И она требовала признать: новички пробыли в роте менее суток, а за это время трудно проникнуться духом товарищества. А вот готовность отбиваться плечом к плечу они продемонстрировать успели, и весьма к тому же убедительно - вон, Савицкий до сих пор хлюпает распухшим носом. Справиться с Семёновым и Овчинниковым, похоже, можно только скопом - а вся пятая рота прекрасно понимала, как будет выглядеть такая расправа в глазах остальных воспитанников училища… да и в их собственных тоже.
А потому - было решено не задевать новичков, а пока что внимательно к ним присмотреться. Ущерб, нанесённый Аркаше Савицкому и другим участникам стычки решено было считать не задевающим их чести - как, впрочем, и чести всей пятой роты, - ибо драка, что ни говори, была честной. А то, что новички прибегли к не вполне конвенционным приёмам - ну так ведь им пришлось сражаться в меньшинстве. А вот с чем разобраться стоило - так это со странными занятиями новичков, с непонятной завесой тайны, связанной как с их появлением в училище, так и с теми делами, ради которых новичков снимают с уроков. К вопросу этому решено было подойти со всей основательностью людей образованных, каковыми на полном основании считали себя морские кадеты - это вам не павлоны* и не Николаевское кавалерийское* с его муштрой, лошадьми и цугом. Нет, вопрос этот требовал вдумчивого подхода. Очевидно было, что на прямой вопрос новички, скорее всего, не ответят, или сошлются на некоторые «секреты», раскрывать которые они не вправе. А потому, одна группа кадетов должна была постепенно, в разговорах и дружеских беседах, попытаться выяснить в новичков, чем они, собственно, заняты, в то время, как другая - при содействии всех остальных, бралась установить слежку за новоприбывшими и, для начала, хотя бы выяснить причины их таинственных отлучек с уроков. Средств для этого у кадетов было предостаточно - мало что в училище ускользало от внимания воспитанников.

#* Павлоны - жаргонное название воспитанников 1-го военного Павловского училища, одного из самых престижных военно-учебных заведений России.
Никола́евское кавалери́йское учи́лище — привилегированное военное училище Российской империи. Выпускниками училища были многие видные представители военной и культурной элиты России.

Звучали, правда и возражения: кое-кто из кадетов, и в их числе - пострадавший Аркаша Савицкий, неожиданно заявили, что подобные жандармские методы сыска противоречат не только традициям корпуса, но и духу ротного товарищества - негоже им делать вид, что принимают новичков в свою среду, а самим исподтишка следить за каждым их шагом. Заявление это вызвало бурную дискуссию, стоившую кадетам пятой роты ещё одного часа без сна - но в итоге, было постановлено, что, поскольку собранные сведения никто не собирается оглашать или ещё как-то использовать в своих интересах - то и ущерба чести и законам товарищества никакого не будет. С этим и разошлись - но кое-кто из мальчишек ещё долго ворочался в койке, гадая насчёт странных и непонятных происшествий этого дня.
Фельдфебель пятой роты, гардемарин Балмашов усмехнулся и отправился к себе. Гардемарины, носившие фельдфебельские нашивки, и, в силу того, наделённые особыми полномочиями, помещались отдельно от своих товарищей, в комнатках по четыре человека и имели право выходить во всякое время - если этого требовал надзор за буйными младшими воспитанниками. Так что Саша Балмашов, конечно, знал как о ночном «совещании» в умывальной комнате, и о утренней стычке в спальне, и о страстях и сомнениях, охвативших вверенную ему роту. Однако - вмешиваться пока не собирался, ограничившись аккуратным наблюдениям -кадетам предстояло самим разобраться в сложившейся ситуации и поступить в меру своего разумения. Сам Саша тоже испытывал изрядное любопытство в отношении новеньких - но не сомневался, что рано или поздно загадки проясняться. Такое уж это место, Морское училище - здесь всё на виду, ничего нельзя укрыть от внимательного взгляда товарищей…
***
Тихо гудели системные блоки. В полумраке аппаратной перемигивались светодиоды; мягко светились мониторы. Комната, правда, носила следы свежего разгрома - на полу валялись мотки проводов, кабели, пустые коробки, пенопластовое крошево упаковочной засыпки». Отдельно, в углу были сложены прозрачные листы с «пузырьками» - в ближайшие лет сто такого «медитативного» средства здесь не предвиделось, так что этот ресурс следовало беречь особо и тратить с умом.
«Да здесь всё следует беречь. - вздохнув, подумал Иван. - Любой обрезок провода, любую мышку, которую раньше и в голову не пришло бы чинить - в мусорную корзину и вся недолга! А сколько добра зря перевёл, пока удалось кое-как наладить сетку - страшное дело…»
А как иначе? Нет больше ни «Техносилы» на соседней улице, ни интернет-магазинов компьютерного железа - всё, бобик сдох. И починить всё это нет никакой возможности - единственный доступный на ближайшие полсотни световых лет - это надёжно упрятанный в Петропавловку Виктор, и обращаться к нему лишний раз не очень-то хочется. А практического опыта нет, хоть плачь - так что предстоит самому теперь перелопачивать все эти груды мануалов, инструкций и всего остального, на что в прежние дни только косился, радуясь про себя, что есть кому возиться со всей этой скучнейшей тягомотиной.
Отправляя Ваню с Николкой в Морское Училище, Корф особо выговорил, что раз уж на мальчиков возлагается попутно обязанность помогать Никонову с составлением архива данных их будущего - то и необходимые условия им следует создать прямо там же, в училище. Начальство в лице контр-адмирала Арсеньева особого энтузиазма по этому поводу не испытывало - начальник училища, хоть и принадлежал к узкому кругу посвященных, но совершенно не понимал, чем, собственно, собираются заниматься новые кадеты в стенах вверенного ему учебного заведения. Однако - с личным распоряжением Государя не очень-то поспоришь. Так что Иван с Николкой получили в своё распоряжение две комнатки на третьем, верхнем этаже здания, рядом со штурманскими классами, почти что под уродливой бочкой учебной обсерватории. В одной из комнат гудел бензиновый генератор «Ямаха»: в училище, конечно, было электричество, но вот как приспособить параметры местной сети к капризной электронике - это оставалось для Ивана загадкой. Впрочем, Виктор уже справился с подобной задачей - когда «вешал» следящие камеры на петербургскую осветительную сеть. Но эту задачу, как и многие другие, пришлось пока отложить на потом - так чт энергией «компьютерный зал» снабжал пока японский генератор. Бензин было обещано доставлять раз в неделю - это топливо было здесь, оказывается, чрезвычайно редко и дорого и продавалось, по преимуществу, в аптеках.
В остальном» генераторная» мало отличалась от соответствующих помещений будущего - запах бензиновой гари, наскоро налаженная вытяжка, бухты проводов, верстак с инструментами, лампы-переноски, коробки с трансформаторами и блоками бесперебойного питания в углу, - всему этому предстояло еще устаканиться, запылиться и «врасти» в обстановку.
С «компьютерным залом» возни оказалось ничуть не меньше. Поначалу Иван размахнулся и собрался было обустроить локальную сеть с сервером: необходимое оборудование имелось и было аккуратно доставлено в училище под конвоем жандармских чинов и солдат с винтовками. Однако задача оказалась явно не по силам, и Иван всерьез задумался о том, чтобы вызвать-таки в Училище злодея-Виктора - хотя бы на денёк-другой. А пока - мальчики распаковали два стационарных компьютера, ноутбук, Иван кое-как наладил домашнюю «локалку» и, главное - приспособил мощный роутер с беспроводным каналом. О помехах и наводках от внешних сетей здесь, слава богу, ещё не слышали, поэтому вай-фай раздавался по всему зданию Училища - разве что внизу, в дальних помещениях левого крыла сигнал был так себе. Но и в ротной комнате, и в учебных классах мобильные устройства исправно показывали полную «лесенку» индикатора сети, так что оба мальчика тихо радовались открывавшимся возможностям. Иван с Николкой уже проводили пробные «сеансы связи» - как в видеорежиме, так и текстовыми сообщениями, - находясь один в обсерватории, а другой в столовой зале - и остались вполне довольны качеством. Теперь, как бы дело не повернулось, у них в руках имелся свой козырь - да такой, о котором никто из присутствующих не догадывался, а если бы рассказали - не поверил бы.
На оборудование «аппаратной» было запрошена неделя - с непременным условием иметь возможность проводить там время до часу-двух ночи. Корпусное начальство в лице ротного офицера-воспитателя немедленно взбеленилось, услышав о столь вопиющем и наглом нарушении режима. Пришлось прибегать к тяжёлой артиллерии - обращаться к начальнику училища. Разрешение было получено, однако с просьбой поставить коечки прямо в генераторной, мальчики решили пока повременить. Успеется.
У дверей обоих комнат дежурили теперь часовые с винтовками. Поначалу хотели приспособить к этому делу гардемаринов, однако, здраво рассудив, начальство отказалось от этой идеи - караул несли специально присланные солдаты. Это добавило таинственности - по училищу ползли слухи. Начиная с того, что Овчинников с Семёновым обустраивают на третьем этаже «лабораторию капитана Немо», и заканчивая совершенно уже дикой байкой о том, что новички состоят на секретной службе, призванной бороться с террористами, подготавливающими «эфирный» заговор против царствующего государя - а помещение Морского училища выбрано в целях конспирации.
Но слухи - слухами, а отношение к Николке с Иваном с самого начала сложилось весьма неопределённое. После стычки в ротной спальне, мальчики более не конфликтовали с товарищами по пятой роте, однако не могли не ощутить окружавшего их настороженного отчуждения. Проявлялось это во всём - в нарочитой вежливости в обращениях, в задаваемых время от времени «каверзных» вопросах, в отстранённости от обычных подростковых забав, которым с упоением предавались остальные кадеты. Так что Иван, а с ним и Николка, проводили всё свободное время в Компьютерной, возвращаясь в ротную спальню за полночь. Заодно, мальчики взяли и другую манеру - уже на четвёртый день Николка испросил у дежурного офицера разрешения заниматься вне обычного расписания в гимнастическом зале. Разрешение это было дано, и с этого дня мальчики проводили в зале не менее часа в день. Иван захватил из Москвы два комплекта защитного снаряжения для восточных единоборств, так что теперь они увлечённо лупили друг друга кулаками и ногами, швыряли на маты, отрабатывая усвоенные во время обучения в «волчатах» приёмчики. Чего-чего, а пособий по рукопашному бою в электронных архивах хватало; да и Ромка, передравшийся вслед за остальными «попаданцами» в Петербург обещал не оставлять ребят без внимания. Сам он увлечённо занимался созданием общероссийской организации «юных разведчиков» - под личным патронажем цесаревича Николая», - а заодно помогал Корфу в подготовке будущих «оперативников» для «Священной дружины» и Д.О.П. В Морском Училище Ромка (Роман Дмитриевич, как его теперь называли) побывал всего один раз, и ребята смогли оценить новенький мундир армейского поручика, который вчерашний десантник носил в нескрываемым удовольствием. Некоторое неудобство доставляли, правда шпоры и сабля - Роман всё время ворчал насчёт «никчёмных цацок», но признался, что уже берёт уроки верховой езды в манеже - монументальном здании в стиле классицизма, возведённом 80 лет назад для зимнего обучения и парадных выездок Лейб-гвардии Конного полка. Пристроил его туда, кончено, Корф - и он же порекомендовал инструктора, полкового берейтора Конного полка. Учил тот Ромку не на страх, а на совесть, пообещав к лету сделать из ученика приличного наездника, которому всякий кавалерист теперь не крикнет обидное «собака на заборе».
В общем, жизнь намечалась интересная. И даже перспективы скорых «переводных испытаний» не слишком-то пугали новоявленых кадетов. Программы общих «классов» училища, представлявших собой по сути, завершение общего образования, не вызывали у обоих особых сложностей - хотя, конечно, Николке предстояло изрядно подтянуться в точных науках, а Ване - в словесности, Закону Божьему и, как ни странно, чистописании. Латыни и греческого, так пугавшего жителя 21-го века, в программе не было вовсе. Оставался, правда, французский - в рамках обычной гимназической программы. Однако кадетам, как будущим морякам, предстояло освоить более английский язык, а с этим проблем не предвиделось - мальчики даже условились по одному дню в неделю говорить в «компьютерном зале» исключительно по-английски, дабы Николке проще было освоить язык Шекспира. Окончательно страхи, связанные с переводными испытаниями, рассеялись, когда дежурный офицер сообщил, что кадетам Семёнову и Овчинникову разрешено сдать испытания осенью, вне общего порядка. Впереди, таким образом, было еще целое лето - и мальчики с легким сердцем погрузились в текущие заботы - корпусная жизнь, отладка «аппаратной», работа с Никольским… К тому же раз в неделю воспитанникам полагался выход в город, и Ване с Николкой ещё только предстояло привыкнуть к новому для них ритму жизни столицы Российской Империи.