Глава шестая
…Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов.
Мне продавший их букинист,
Помню, был горбатым, и нищим...
...Торговал за проклятым кладбищем
Мне продавший их букинист.
Николай Гумилёв
Евсеин встретил гостей из России прямо на пристани. Он, конечно, знал о дате прибытия парохода - Олег Иванович сам отсылал доценту телеграмму; а вот присутствие консульского чиновника и двух матросов с ленточками Гвардейского флотского экипажа на бескозырках оказалось для Семёнова сюрпризом. Впрочем всё быстро прояснилось - оставив моряков и забайкальцев разбираться с багажом под присмотром верного Антипа, новоприбывшие в обществе чиновника и Евсеина отправились в резиденцию русского консула. Тот принял их весьма любезно, и перво-наперво вручил Олегу Ивановичу телеграмму. Полученная три дня назад, депеша эта содержала предупреждение от Корфа - в Александрии путешественников могут ожидать некие неприятности». Корф писал обидняками - хотя депеша и прибыла в зашифрованном виде, но хозяйничали на местном телеграфе всё же никак не турки, а истинные правители Египта - англичане.
Известие было, мягко говоря, тревожным. Как, скажите на милость, уберечься от британцев в самом сердце их владений? Предусмотрительный консул снял для путешественников особняк в «посольском квартале» Александрии, всего в минуте ходьбы от своей собственной резиденции - но всё равно поглядывал на Семёнова с сомнением и засыпал его множеством полезных советов - в основном, по части безопасности. В этой заботе отчётливо угадывалось нежелание вешать себе на шею обузу в виде гостей, способных поссориться с истинными хозяевами Египта - англичанами. Консул прекрасно понимал, что официальная депеша, конечно, обязывает его всячески содействовать важным гостям, но вот расхлёбывать неприятности Петербург ему ничем не поможет. Олег Иванович, тоже прекрасно всё понимавший, с любезной миной выдержал вежливый натиск консула - и заверил того, что будет соблюдать крайнюю осторожность и сверх необходимости в городе не задержится. На том и распрощались - после лёгкого обеда (ланча, как называли его здесь на английский манер) Олег Иванович, Сабуров и Евсеин отправились в свою новую резиденцию, где вовсю уже хозяйничал Антип. Матросики - прибывшие в Александрию год назад на борту клипера «Крейсер» и оставленные здесь для охраны консульства, - были откомандированы пока в распоряжение Семёнова. Олег Иванович хотел было отказаться от этой любезности, но, по совету Сабурова изменил своё решение - матросы, успевшие уже освоиться в Александрии, могли оказаться полезны их маленькой экспедиции. Так что один из них, сорокалетний унтер с георгиевской медалью был послан с письмом во дворец хедива - послание надлежало вручить лично Бурхардту, - а второй вместе с Антипом и одним из забайкальцев отправился за покупками. Евсеин и Семёнов тем временем уединились в одной из комнат особняка, чтобы за чаем (сообразительный Антип перво-наперво извлёк из багажа самовар) обсудить последние новости - как из Петербурга, так и местные, александрийские.
Из путевых записок О.И. Семёнова.
«...Итак, вечером нас ждал Бурхардт. Записку с уведомлением об этом принёс посланный унтер. Глаза у него бегали и было он весь какой-то запыхавшийся. Я присмотрелся повнимательнее - так и есть: правая скула слегка припухла, а костяшки на правом кулаке содраны. Конечно, эка невидаль - следы свежего мордобоя у моряка; однако ж я не преминул спросить. Выяснилась интересная деталь. От самого дворца хедива Кондрат Филимоныч - так звали бравого кондуктора*, - почуял за собой соглядатая. Туда-то он дошёл безо всяких помех, вызвал знакомого служителя, дождался немца-архивариуса и честь-по-чести передал депешу. А вот обратно… поначалу за ним вышагивал невысокий скрюченный араб в грязной полосатой абе. Кондуктор сперва не обратил на него внимания - на улицах Александрии сплошь поголовно арабы, абы почти у всех не знали не мыла, ни стиральной доски с того момента, когда впервые были надеты, и половина этих одеяний имели полосатую расцветку. Однако араб шёл за русским моряком совершенно не скрываясь, и Кондрат Филимоныч решил принять меры предосторожности; а именно - дождаться араба-шпика за углом и начистить ему наглую арабскую рожу. Что и было немедленно проделано; на вопли единоверца сбежалось ещё пяток арабов, которым, однако, ничуть не помог численный перевес - расшугав магометан очень кстати подвернувшейся оглобелькой от арбы, унтер отправился назад, к снятому для экспедиции особняку. Куда и прибыл через полчаса, но уж не в одиночку - по пятам за ними следовала толпа арабов, орала не по русски, угрожала и швырялась всякой дрянью. И Кондрат Филимоныч готов был голову дать на отсечение, что среди них был тот самый, первый соглядатай - он-де узнал его по разорванной надвое абе и перекошенному битому рылу. С таким авторитетным заявлением спорить было трудно - память на лица у кондукторов парусного флота крепкая - поди иначе запомни в толпе матросиков провинившегося! Так что выводы получались неутешительные - едва мы успели ступить на улицы Александрии, как нас уже вычислили и выпасли - и, можно ручаться не с добрыми намерениями. Однако - делать нечего; оставив Антипа с казачками стеречь дом, мы втроём - ваш покорный слуга, доцент Евсеин и бдительный кондуктор - зашагали по направлению к дворцу хедива. Салтыков отсутствовал - поручику по делам службы надо было отправиться к консулу, где он и намеревался задержаться ещё на пару часов. На всякий случай мы оставили записку - как только освободиться, взять казаков и ждать возле резиденции хедива, имея при себе револьверы. Сам не знаю, зачем я отдал такое распоряжение; после истории со слежкой за кондуктором меня стали грызть смутные предчувствия - и, как выяснилось, не напрасно.
#* Кондукто́р — воинское звание в русском флоте, присваиваемое унтер-офицерам, прослужившим установленный срок и сдавшим экзамен.
Хранитель собрания хедива встретил нас с распростёртыми объятиями. Он являл собой столь разительную картину с тем недоверчивым, язвительным учёным, которому представил нас почти год назад наш попутчик, немецкий инженер, что я даже усомнился - а не подменил ли кто-нибудь злонамеренный уважаемого герра Бурхардта? Руки у него крупно дрожали; глаза бегали, голос непрерывно то срывался на визжащие нотки, то переходил в свистящий шёпот. Герр Бурхардт был до смерти перепуган - и ни чуточки этого не скрывал.
Попетляв около получаса по запутанным коридорам подземного лабиринта дворца; немец привёл нас неприметной лестнице, к тому же старательно замаскированной в нише стены. Лестница была закрыта массивной железной решёткой, запертой на висячий замок. Открыв его, Бурхардт довольно шустро - что свидетельствовало о немалом опыте - принялся спускаться по ступеням вниз.
Лестница уводила много ниже уровня первого подземного хранилища и заканчивалась в небольшой круглой зале без дверей. Зала эта оказалась завалена разнообразным хламом - кирки со сломанными ручками, деревянные, окованные бронзой рычаги, напоминающие корабельные гандшпуги, мотки вконец сгнивших верёвок, доски, полурассыпавшиеся корзины, высоченные, в половину человеческого роста кувшины - все, как один, разбитые, - и обломки ящиков. Каждый их этих предметов сам по себе был предметом старины - если судить по покрывавшему их слою пыли.
Бурхардт подошёл к стене, повозился, перешёл к другому месту. Потом что-то металлически щёлкнуло - и тут я увидел то, чего интуитивно ждал, да так и не дождался в прошлый раз. Кусок стены с пронзительным скрипом отъехал в сторону, открывая узкий, тёмный проход.
Мы вошли; тоннель тянулся нескончаемо, то с лёгким уклоном вниз, то со столь же лёгким подъёмом. Тени от ламп метались по стенам; я не стал включать электрический фонарик хотя, конечно запасся ими заранее - у каждого из нас была маленькая масляная лампа, а сам Бурхардт нёс большую, керосиновую - в ее ровном, сильном свете бледнели наши жалкие огоньки. Резких поворотов в тоннеле не было, как, впрочем, отсутствовали прямые участки - любой кусок этого коридора имел плавный изгиб, то вправо, то влево - порой кривизна его была едва заметна, а порой была столь значительна, что можно было на глаз оценить её радиус. Такие крутые дуги обыкновенно чередовались; поначалу я пытался считать их, но вскоре бросил это занятие - ответвлений не было вовсе, а бесконечные дуги и изогнутые участки привели к тому, что я давно уже не мог сказать, в каком направлении мы следуем. Ясно было одно - мы давно уже вышли не только за пределы расположенного наверху дворца хедива, но, скорее всего, и за пределы соседствующих с ним квартала. По самым осторожным прикидкам мы прошагали не менее двух миль, и я совершенно не мог соотнести наше местоположение с каким-либо строением в городе.
Вдруг коридор кончился - точно такой же круглой комнатой без проходов. Повторился ритуал поиска скрытых в стенах рычагов - за отодвинувшимся участком стены открылся еще один, на этот раз совсем короткий тоннель, который и вывел нас.
Да, это было настоящее логово старого археолога - не то, что он продемонстрировал в прошлый раз. То было предназначено, скорее, для того, чтобы морочить головы не в меру любопытным дворцовым слугам. А здесь…
Мы шли вдоль бесконечных стеллажей уставленных книгами, свитками, связками папирусов, стопками глиняных табличек, покрытых клинописью - и снова книгами, книгами. Я невеликий знаток древних палеографии* - но даже беглого взгляда хватило, чтобы понять: самый «новый» экземпляр из числа хранившихся в этом подземелье был написан и переплетён в кожу задолго до падения Константинополя**. Что касается самых старых… то тут фантазия мне отказывала. В любом случае - не менее трёх тысяч лет; более ранним сроком образцы клинописи, по моему, не датируются. Чем дольше мы вышагивали вдоль бесконечных полок, тем больше крепло у меня подозрение - а не та ли эта самая библиотека - соперничающая таинственностью с библиотекой Иоанна Грозного, богатством фондов - с любой из ныне существующих коллекций древних текстов… да и вообще, считается сгоревшей уже более тысячи ста лет. Если та - то мне понятно, почему Бурхардт безвылазно просидел на этой должности столько лет, не пытаясь хотя бы на время выехать в Европу - он просто не мог заставить себя оторваться от подобных сокровищ. Никаких сомнений - хедив не имеет ни малейшего понятия о том, что скрыто под его дворцом, и Бурхард остаётся единственным и неповторимым хранителем всего этого…
Будто уловив мои мысли, Бурхардт вдруг резко остановился - я чуть не налетел на него. Учёный смотрел на меня вызывающе, воинственно задрав редкую бородёнку. Хотя - руки археолога по прежнему дрожали, страх пополам с безумием мутной водицей плескались в старческих глазах.
#* Палеогра́фия историческая дисциплина, изучающая историю письма и памятники древней письменности.
#** Столица Восточной Римской Империи Константинополь был захвачен турками-османами в 1453 г.
- Да-да, герр Семёнофф, вы нисколько не ошиблись! Перед вами - Александрийская библиотека, величайшее книжное собрание античного мира! Трижды - ТРИЖДЫ! - её объявляли погибшей; сначала общедоступная часть хранилища пострадала при Цезаре, в 48-м году до нашей эры, потом, тремястами годами позже якобы сгорели главные фонды - когда легионеры Аврелиана зажгли квартал Брухейлн. И наконец, уже в седьмом веке от Рождества Христова - когда и была придумана эта древняя но, увы, неубедительная байка?
«Если в этих книгах то же самое, что в Коране - то какой от них прок, а если в них что-то чего нет в Коране - то они вредны». И Снова чернь поверила что бесценное собрание погибло в огне - и верит до сих пор, прошу отметить! Нашлись, герр Семёнофф, нашлись мудрые люди, которые скрыли эти бесценные сокровища от черни - и, главное, от бесчисленных гностиков, толкователей, оккультистов, которых столько развелось за последнее тысячелетие в Европе. Дай волю этим стервятникам - и они запустят свои высохшие от алчности, скрюченные пальцы в эти бесценные тома - чтобы выдрать в мясом, опошлить, приспособить под себя, исказить до неузнаваемости. Лишённые знаний, скрытых на этих полках - и немец величаво обвёл рукой вокруг себя, - они не более чем подражатели, собиратели крох, блохоискатели, обреченные всю жизнь собирать головоломку, не зная, что большая её часть отсутствует в коробке. Но если однажды они дорвутся…
Лицо Бурхардта перекосилось; у него даже руки перестали дрожать - с такой ненавистью он произнёс эти слова.
Так что, вы, герр Семёнофф, и вы, герр Евсеин, теперь единственные в мире люди посвященные в эту тайну!
Я был настолько потрясён, что на минуту забыл даже о том, зачем мы явились в Александрию. Пол под ногами качался, вокруг всё плыло… пот заливал лицо, а перед глазами мелькали, тянулись, длились - полки, полки, полки, уставленные бесценными сокровищами.
- Но как же… - голос мой доносился будто из колодца - я слышал себя со стороны и не вполне понимал, что это говорю я - наяву, не во сне, - но как же вы решились поведать нам такую тайну, герр Бурхардт?
- Потому что все запасы знаний, заключённых в этих рукописях яйца выеденного не стоят по сравнению с той тайной, которую открыли мне вы. - голос учёного был трескуч и рассыпчат, будто на каменный уронили пол горсть глиняных черепков. - Потому что эти манускрипты содержат знания о давно ушедшем, мёртвом мире - а то, что открыли мы с герром Евсеиным в состоянии перевернуть мир нынешний, подарить людям такое могущество…- и Бурхардт мелко закашлялся.
Я поймал глазами взгляд Евсеина - тот незаметно пожал плечами - «мол, а я-то что мог сделать?» Я его понимал - эта тайна не относится к числу тех, что доверяют самой защищённой переписке. Если уж Бурхардт решился посвятить Евсеина в такой секрет - то наверняка взял с него все возможные клятвы о том, что тот нипочём не расскажет об этом мне - иначе как в личной беседе. Вообще-то доцент мог поделиться этой информацией - уж что-что, а информация, хранящаяся на флешке для местных шпионов и перлюстраторов будет недоступна ещё лет сто с гаком. Но - бережёного бог бережёт; к тому же, в памяти у Евсеина наверняка ещё свежо и похищение, подстроенное бельгийским авантюристом, и опасения насчёт Геннадия и его подельников - где, в конце концов, гарантия, что цифровое послание не попадёт к ним в руки? Нет, я на его месте тоже не рискнул бы; одно дело невнятные намёки насчёт содержимого «металлической» картотеки, а другое - такая тайна! Просочись хоть капля информации о Библиотеке наружу, и англичане сроют дворец по кирпичику, наплевав и на формальную независимость Египта и на особое мнение турецких властей и вообще на всё на свете. Уж не знаю, прав ли Бурхардт насчёт того, насколько важна эта библиотека для разного рода оккультистов и прочих масонов - но даже если это и не так, то даже стоимость её, выраженная в денежном эквиваленте, должна быть колоссальна. Подобными призами не разбрасываются.
Хотя, и оккультистов сбрасывать со счетов я бы стал, - разного рода масонские и розенкрейцерские ложи немалой властью. При желании они могут оказаться страшными противниками, способными сокрушить кого угодно. И если масоны и правда узнают о библиотеке - могу себе представить, какая поднимется буча!
Впрочем, что там сказал старик-археолог? «Все сокровища библиотеки яйца выеденного не стоят по сравнению с нашей тайной?» А вот с этого места, если можно, подробнее, герр Бурхардт…»
Олег Иванович откашлялся и привычно потёр переносицу.
- Позвольте заверить вас, профессор, мы прекрасно понимаем, какая на нас теперь лежит ответственность. И поверьте, приложим все усилия, чтобы сохранить вашу… нашу тайну в неприкосновенности.
И, помедлив, добавил:
- А пока - может быть, вернёмся к делам, ради которых мы сюда прибыли? Так что же такое архиважное оказалось в наших пластинах, герр Бурхардт?