IХ
- В общем, Евгений Петрович, съездил я не зря. Такое змеиное гнездо разворошили - боже ж ты мне, как говаривала тётя Циля из Житомира…
Яша давным-давно освоил уже правильную московскую речь. Но порой, особенно в минуты раздумчивости и созерцания, в нём вдруг прорывались былые местечковые нотки. Он сам шутил, что подражает покойному дяде, часовщику Ройзману - правда тот переходил на арго привоза и Молдаванки только в минуты раздражения. Корф знал, что при нужде Яша может изобразить что сибирский, что вологодский, что одесский говор - у молодого человека открылся недюжинный талант к лингвистике.
Ещё в мае1887 года барон отправил Якова в Париж - учёбу в русском пансионе, а потом и в Сорбонне оплачивал Департамент Особых Проектов. Но не стоит полагать, что учёба и некоторые извинительные радости жизни были единственным занятием этого весьма необычного студента.
Необычного? Да где это видано, чтобы приезжающий молодой человек из России не владел французским? Тем более, что прехал он не в Ниццу а в Сорбонну - и с целями, далёкими от прожигания жизни? К концу годя Яков уже довольно сносно болтал на языке Дидро и Вольтера, но это, увы - никакими лингвистическими ухищрениями невозможно замаскировать его происхождения.  Университетская Европа отлично знала, что молодые люди еврейской национальности предпочитают учёбу в германских, на худой конец - австрийских учебных заведениях. Ну, может ещё итальянских - если речь идёт об изящных искусствах. Но Сорбонна, Париж? Положительно, в этом крылась загадка. Хотя - молодой человек исправно посещал вовсе не синагогу в квартале Марэ, а лютеранский собор Сен-Жан…
Разгадывать эти загадки, впрочем, ни у кого охоты не нашлось. Ну, приехал и приехал - его дело. Как говорят забавные русские купцы, выдающие себя за бастардов княжеских кровей - «хозяин-барин, хочет - живёт, а хочет - удавится». Пока молодой человек, которого консьержка и приятели в ближайшей кофейне (их очень быстро стало великое множество) называли Жакобом, исправно платит за квартиру, вино, кофе с круассанами и место на университетской скамье - он волен делать в столице прекрасной Франции всё, что заблагорассудится. Не выходя за рамки, разумеется.
Благо, они в самом галантном городе мира весьма широки - а при некотором усердии их всегда можно раздвинуть ещё чуток. Хватало бы авантюризма - и наличных средств. Деньги, как известно, всегда помогали угождать самым изощрённым вкусам.
В средствах Жакоб недостатка не испытывал. Нет, мотом он не был - в отличие от иных соотечественников. Не назвёшь ведь мотовством то, что новоиспечённый студент зачастил на показы «Модельного дома «Вероники», возникшего буквально ниоткуда меньше двух лет года назад - и уже успевшего потрясти европейских дам невиданными образчиками белья и купальных костюмов? Право же, извинительное для молодого человека пристрастие - если учесть, каких красавиц отбирает хозяйка для демонстрации своих изделий.
В общем, ни чем особенным студент Жакоб не выделялся. Проучившись около года на юридическом факультете Сорбонны, он, сдав в срок положенные экзамены, отправился на родину - отдохнуть от напряжённой учёбы и навестить родительский дом, как он говорил владельцу пансиона в Латинском квартале. Правда, если бы тот вздумал проследить маршрут мсье Жакоба, то немало удивился бы, узнав, что город с красивым названием Jitomir (где, как он думал, и увидал свет мсье Жакоб) находится на берегах Невы, где, как известно любому парижанину, находится русская столица Санкт-Петербург. Но почтенному мэтру Дюкло, уже не первое столетие дававшим кров студентам, уж конечно, не могла прийти в голову столь нелепая мысль. Зачем? Сказал - домой, значит домой, и нечего совать нос в чужие дела. На то есть тайная полиция и мсье Альфонс Бертильон*, с его методом  - вот пусть и работают!

#* Альфонс Бертильон французский юрист, изобретатель системы бертильонажа — системы идентификации преступников по антропометрическим данным.

Сейчас молодой обитатель пансиона мсье Дюкло, счастливо избежав излишнего внимания, сидел у камина, дома у барона Корфа, начальника загадочного Департамента Особых Проектов - и наслаждался заслуженным покоем. Яша тонул в глубоком кресле, щурясь на камин - словно в те первые, незабвенные дни, когда два русских офицера и трое пришельцев из будущего приняли его, еврейского юношу, с амбициями начинающего Пинкертона, как равного, в свой круг. Так же стреляли угольками поленья за кованой решёткой, полукругом громоздились кресла - а комната за их спинками тонула во мраке… господи, как давно это было!
- Ну что ж, Яков, - нарушил молчание Корф. - Должен отметить - Департамент вашей работой доволен. Как вы сами отметили - гадючник удалось расшевелить знатный. И наша задача - не позволить этим милым змейкам копошиться в нашем гнёздышке. Так что - я вас слушаю.
Яша с сожалением отогнал приятные воспоминания.
- Согласно полученному от вас заданию, я установил наблюдение за окружением госпожи Вероники… э-э-э… Клегельс - так она именуется по документам. Уроженка города Либавы, из семьи разорившегося лифляндского помещика. Приехала в Париж более года назад, в обществе известного авантюриста господина ван дер Стрейкера -кстати, на этого господина у парижской криминальной полиции довольно пухлое досье. Некоторое время считалась содержанкой означенного господина, после чего выкинула номер - открыла в Париже так называемый «Модный дом «Вероника», вскоре сделавший себе громкое имя. Ну, мы ведь с вами понимаем, что стало причиной такого успеха?
Барон кивнул. Строптивая единомышленница Геннадия Войтюка, незваного гостя из будущего, организовавшего весной прошлого года покушение на императора Александра, а заодно и безобразие со стрельбой в Москве, не стала дожидаться, когда её приятели обагрят руки кровью. То ли разочаровавшись в их идеях, то ли ужаснувшись методам, а возможно - просто вкусив духа приключений, девушка предпочла сбежать. Причем - далеко, прочь из России, в Бельгию, а затем - в Париж.
Ещё в Москве бывшая подруга Геннадия, Ольга (ныне - законная супруга капитана 2-го ранга Никонова), изобрела неожиданный способ заработать деньги для боевой группы Геннадия, так называемой «Бригады Прямого Действия». Пока другие бригадовцы занялись банальной уголовщиной - грабили аптечные склады, переправляя героин и кокаин (здесь, в девятнадцатом веке, продающиеся свободно, как средства от кашля и бессонницы), чтобы обменять их в веке двадцать первом на оружие - то Ольга предпочла действовать законными методами. Она стала предлагать известным московским модисткам, «эксклюзивный товар» - дешёвые, китайского производства, чулки и женское бельё, доставленное из 2014-го года. Успех новинки имели колоссальный - вот только Ольга, увлёкшаяся в ту пору романом с Никоновым, быстро охладела к собственной затее. Вероника же подхватила эстафету и готова была творчески развить идею подруги - не просто возить через портал изящный товар, но сделаться здесь, в девятнадцатом веке новой Коко Шанель. Увы, товарищи по Бригаде не поддержали Веронику - и она предпочла тихо улизнуть с вовремя подвернувшимся бельгийцем за границу*.

#* Эти события подробно описаны в книгах «Египетский манускрипт» и «Мартовские колокола».

Ван дер Стрейкер к тому моменту крепко сидел на крючке у Геннадия и его подельников. Бельгиец знал о существовании порталов, мало того - он успел побывать будущем, и теперь жаждал завладеть тайной путешествий во времени. Для того и разыграл в Москве хитрую комбинацию, отправив первооткрывателя «червоточин» в психиатрическую клинику.
Но тут фортуна изменила авантюристу. Проиграв схватку с гсотями из будущего и их друзьями, Стрейкер едва унёс ноги. Правда,  удалось пришлось не с пустыми руками; вместе с ним границу России пересекла очаровательная Вероника. В голове её роились наполеоновские планы покорения столицы мировой моды, а в багаже прятался ноутбук, наполненный бесценной информацией. И не только сканами модных журналов и гигабайтами выкроек в стиле «ретро»; понимая, что с бельгийцем придётся расплачиваться за услуги - а без его помощи начать деле нечего и думать! - Вероника предусмотрительно запаслась кое-какой информацией коммерческого характера. Это были и труды по экономике, и биржевые сводки на ближайшие 10 лет, и самое главное - карты. Карты нескольких африканских стран - Конго, Родезии, Намибии, ЮАР - с подробнейше отмеченными на них медными и вольфрамовыми рудниками, золотыми приисками, кимберлитовыми трубками. Всё для того, чтобы сделать миллионное состояние на Чёрном Континенте. Да что-там - состояние! В компьютере Вероника увозила настоящую бомбу, способную взорвать всю европейскую политику. Стрейкер прекрасно знал о багаже своей спутницы - и помогал ей по мере своих сил и возможностей. А возможностей у агента «короля-маклера» Леопольда 2-го хватало.
Итак, менее чем через год господин ван дер Стрейкер, покинув увлёкшуюся модным бизнесом любовницу, отправился в Африку. Вскоре в газетах появились сообщения о геологических изысканиях в бассейне Конго - причём ван дер Стрейкер фигурировал в числе директоров новой компании, в которую  соучредителем входил и сам бельгийский король.
Не понадобилось особых усилий, чтобы выяснить - изыскания ведутся как раз в районе расположения одной из разведанных лишь во второй половине двадцатого века кимберлитовых трубок. Так что сомнения у Корфа отпали - Вероника расплатилась с покровителем информацией и теперь раскручивает свою модную лавочку на деньги короля Леопольда. Стрейкер пропадает в Африке, а на его месте…
Вот здесь и начиналось самое интересное. Свято место, как известно пусто не бывает - и, разумеется, владелица популярного модного дома недолго оставалась на положении соломенной вдовы. Вокруг неё вились разного рода кавалеры - представители парижской богемы, офицеры французской армии, молодые дипломаты, банкиры, золотая молодёжь… Поговаривали даже о её связи с кем-то из русских великих князей, привычно прожигавших жизнь в Париже.
За этим «клубом ценителей высокой моды» и присматривал Яша - издали, разумеется. Он, как и сам Корф, не сомневался - рано или поздно на девушку, заигравшуюся в «гостьи из будущего» выйдут очень серьёзные люди. И люди эти будут искать на берегах Сены ниточку, позволяющую распутать клубок событий, скрутившийся на берегах Невы и Москвы-реки.
Времени не было совершенно - если до покушения на царя, до кровавого марта 1887-го года, Веронику воспринимали в Париже всего лишь как эксцентричную и весьма сомнительную (хотя и не обделённую талантами) особу, то ПОСЛЕ 1-го марта картина должна была измениться. Рано или поздно слухи о пришельцах из будущего доберутся и до Берлина,и до Вены, и до самого Парижа. И уж конечно, до Лондона - и тогда в окружении мадемуазель Вероники непременно появятся господа, заинтересованные не только в её женских прелестях. Те, кому положено делать выводы быстро сложат два и два - и поймут, что ключик к петербургским загадкам спрятан в будуаре владелицы парижского «модного дома». И тогда - события понесутся подобно курьерскому поезду.
Собственно, уже понеслись - И Яше, увы, оставалось лишь глядеть на фонари последнего вагона. Дело в том, что некая газета, выходящая в Стокгольме, надеясь поднять тиражи, затеяла невиданную в Европе (за океаном это давно стало привычным) акцию: конкурс красоты. Заблаговременно - за год с лишним! - издания разных стран запестрели объявлениями; отбор участниц проводили по присланным в жюри фотографиям. И, конечно, это событие никак не могло пройти мимо Вероники.
Яшин информатор (молоденький лионский художник, уже месяц, как состоявший очередным пажом мадемуазель) подробно изложил Яше то, что происходило в то утро в её будуаре. Прочитав статью, Вероника нахмурилась, прикусила губку - и тут же, как и была, в коротенькой прозрачной рубашечке, заменяющей пеньюар, кинулась к телефону. Первых посыльных из газет она принимала, небрежно накинув на очаровательные плечи халат, с милой забывчивостью не завязав пояска. Правда, к визиту солидных господ из «Гавас», Телеграфного агентского бюро Вольфа, Русского Телеграфного Агентства, а так же сотрудников Питера Юлиуса Ройтера* - третьего сына кассельского раввина, наречённого при рождении Исраэлем Бер-Йошафатом - она соизволила переодеться в последнюю, весьма соблазнительную «домашнюю» модель своего ателье.

#* Первое европейские телеграфные агентства, из которых выросли потом «Франс Пресс», «Рейтер» и другие гиганты информационного поля.

На следующий день газеты вышли с кричащими заголовками: «Русская француженка с истинно американским размахом бросает вызов шведским поятиям о приличии!» Тиражи улетали с лотка - редакторы решились сопроводить статью фотографиями с последних показов купальных костюмов «модного дома Вероники. В пику чопорным скандинавам, русская предпринимательница сразу огласила программу своего конкурса - дефиле в вечерних платьях, в национальных костюмах, групповой показ наконец, и гвоздь программы - дефиле в купальниках! И, конечно, никакого «чисто мужского жюри, оценивающего претенденток за закрытыми дверями», как объявили шваеды - с самого начала подразумевался аналог каннской «ковровой дорожки», индивидуальные фотосессии, для чего предполагалось выписать из России волшебников «фотографического бюро Болдырева»; специальные газетные приложения в виде фотографических альбомов. И главное - контракты с «Модным домом Вероники» на европейские и американские турне новоявленных подиумных див!
Затея шведов на фоне кипучей деятельности, развитой гостьей из дикой России немедленно стушевалась. Побарахтавшись две недели, они конкурса явились к Веронике на поклон. Та оказалась милостива к побеждённым - не пропадать же многочисленным фотографиям претенденток, скопившимся в стокгольмском почтовом ящике?
Срок конкурса был передвинут на полгода - Вероника считала, что надо ковать железо, пока оно горячо, и самолично отправилась в Ниццу, дабы на месте заняться приготовлениями к шоу.
Здесь и крылся подвох - Яша никак не мог, не нарушая свою легенду, отправиться вслед за взбалмошной гостьей из будущего! Ну не по чину скромному (хоть и далеко не нищему) студенту баловать себя поездками в Ниццу! И не в деньгах только дело - процесс превращения вчерашнего жтомироского приказчика в парижского студиозуса был ещё далёк от завершения. И если в пансионах Латинского квартала Яша терялся, как жёлтый лист на осенней аллее, то в Нице студент из России - да ещё и с ярко выраженной местечковой внешностью - окажется белой вороной. Так что, здраво оценив ситуацию, Яков Моисеевич поощрил некоторой суммой «пажа», собиравшемуся к тёплому морю вслед за госпожой, обновил кое-какие знакомства из числа богемных служителей (которые, конечно же, не пропустят шумного визита модной королевы в Ниццу!) - а сам отправился в Россию на каникулы. Он, разумеется, регулярно посылал Корфу отчёты о проделанной работе - но за год с лишним накопилось много такого, что желательно бы передать из рук в руки. К тому же, затея беглянки открывала некоторые перспективы - их тоже следовало обсудить, причём исключительно в личной беседе. Вот ради этого Яша и появился на берегах Невы. Сдав тонкую (только самое главное!) папку с документами, он сразу же, не задержавшись в столице лишнего часа, оправился в Москву. Надо было проверить, как идут дела в «Розыскной конторе Гершензона», обосновавшейся в помещении бывшей часовой лавки Ройзмана, на Варварке. В отсутствие Яши делами там заправляла невзрачная мышка Наталья Георгиевна; компанию ей составлял бывший охотнорядский шпанёнок Сёмка, которого теперь иначе как Семёном Порфирьевичем не называли даже городовые. Дела у конторы шли великолепно; очередь из солидных клиентов выстраивалась на месяцы вперёд, и Наталья Георгиевна уже стала поговаривать о создании при агентстве «школы частного сыска» - кадров отчаянно не хватало. Сёмка (простите, Семён Порфирьевич) готовился экстерном сдать за первые три класса гимназии, а Роман, опекавший детище Яши от имени Д.О.П., даже подал Корфу записку о привлечении на практику в контору студентов с юридического факультета Московского Императорского университета.
В Москве Яша пробыл недолго - уже через три дня он сидел в знаменитом кресле перед камином Корфа. Пока Яков Моисеевич наводил шорох в Первопрестольной, Корф успел изучить яшину папочку - так что разговор шёл обстоятельный, без излишней в подобных делах спешки. Порфирьич - барон не стал изменять своим привычкам, других слуг в доме не было, - подал кофе, ликёр и сигары. Яша с удовольствием раскурил зеленоватую гавану - за время проживания в столице Третьей Республики он пристрастился к этой привычке.
- Что ж, Яков Моисеевич, как и было сказано - Департамент вполне вами доволен. - повторил Корф. - Документы мы изучили, непонятные моменты нам с вами удалось прояснить. Что касается мадемуазель Вероники…
Барон сделал паузу для того, чтобы крошечкой серебряной гильотинкой отрезать кончик сигары. Яша молча ждал.
- Так вот, что касается мадемуазель Вероники - её затея с конкурсом красоты пришлась очень кстати. Дело в том, что у нас тут открылись некоторые… хм… обстоятельства.
Яша понимающе усмехнулся. Он не зря ездил в Москву и был в курсе «обстоятельств».
- Вот-вот, именно это я имел в виду. - кивнул Корф. - Так что мадемуазель Вероникой займусь теперь я сам - разумеется, с привлечением нового… сотрудника. То есть - сотрудницы. А для вас, Яков Моисеевич, у нас есть дело иного свойства. Вы не против, как встарь, поработать, так сказать, на внутреннем фронте?
Яша пожал плечами. Ему, конечно, нравилась парижская жизнь - но визит в галантную столицу мира он рассматривал лишь как прелюдию к серьезным делам дома.
- В последнее время в Петербурге активизировались некие круги.. скажем так - хорошо забытые. Вам ведь известно,  что государь Александр Первый некогда высочайшим рескриптом официально закрыл все масонские ложи России?
- А так же иные тайные общества. - кивнул Яша. - Что, увы, не предотвратило беспорядков на Сенатской площади. Да, конечно, настолько-то я с историей знаком.
- Вот и отлично. Тогда вам, разумеется, известно и то, что в Европе - в Англии и Франции - никаких запретов не было; там русские масоны активнчали на протяжении всего этого времени.
- Да, разумеется. Французская ложа «Великий Восток» не прекращала своей деятельности и до сих пор весьма интересуется русскими делами.
Барон наклонил голову в знак согласия.
- В последние годы на эзотерических горизонтах появились новые фигуры. Это, прежде всего, мадам Блаватская с её Теософским обществом, а так же некоторые новые лица: мэтр Папюс* и…
-… и, вероятно, Уэскотт с его новорождённой «Золотой Зарёй»? - подхватил Яша. - Я ещё в Париже наслушался об этом господине - он ведь, кажется, успел побывать в России?

#* Папюс французский оккультист, масон, розенкрейцер, врач. Основатель Ордена Мартинистов и член «Каббалистического Ордена Розы и Креста» (т.н. розенкрейцеры)

- Причём - дважды. - подтвердил барон. - Дома ему не сидится! Что, кстати, особенно подозрительно - детище мистера Уэскотта ориентировано в основном, не европейскую оккультную традицию; в наших теософических кругах правят бал птенцы гнезда мадам Блаватской.
- Так их же запретили? - удивился Яша. - То есть не их, конечно, а масонов - но яблоко от яблони…
- Да, запретили. Но, несмотря на это, деятельность мелких лож в провинции никогда окончательно не прерывалась. Масштабы, разумеется, были не те - эти господа либо занимались благотворительностью, либо с головой ушли в спиритуализм. Вот, прошу … - и барон бросил на стол журнальчик в скверной желтоватой обложке.
- «Ребус». Загадочные картинки, вопросы спиритизма, медиумы, «психизм». Издаётся в Санкт-Петербурге с 1881-го года неким господином Прибытковым, Виктором Ивановичем. Сей достойный муж окончил Морской Корпус, отслужил во флоте, но карьеры не сделал - стал журналистом и вот, увлёкся, как видите, оккультными науками. Активно интересуется спиритуализмом, даже проводит домашние сеансы, гвоздём которых выступает его супруга. Но, самое интересное - именно он стал устроителем лекций мистера Уэскотта в Петербурге!
- Ну, в этом-то как раз нет ничего удивительного. - заметил Яша. - Кому же, как не ему? Яблочко от яблони…
- Оно конечно - усмехнулся барон. - Тем более, что он занимался этим не в одиночку. Тут и его сестрица, Варвара Ивановна - тоже кстати, известный медиум - и киевлянин Самбор и даже варшавский медиум Янек Гузик. Как видите - весьма разношёрстная публика. Но в последнее время на сеансы Прибыткова зачастил вот этот господин…
Барон извлёк из папки стол несколько фотографий. С верхней на Яшу смотрел человек в морской форме.
- Да-да, Яков Моисеевич, снова моряк. - подтвердил Корф. - Капитан второго ранга Дробязгин, Леонид Аркадьевич*. Закончил Николаевский Морской корпус, а так же минный офицерский класс Кронштадтского Морского корпуса. И этой зимой оказался в числе слушателей Особых офицерских классов, которые ведёт наш с вами друг Никонов. Он, кстати, и включил господина Дробязгина в число слушателей - поскольку успел поработать с ним по своей минной программе. Согласно характеристике, данной нашим общим другом, Дробязгин - толковый офицер, грамотный минёр. В числе увлечений - медиумизм и оккультные науки. И вот теперь - замечен в окружении господина Прибыткова. Собственно, он давно там состоит - просто теперь, после окончания Особых классов, Дробязгин попал под пристальное внимание ведомства подполковника Вершинина - надеюсь, не забыли такого? - вот история и всплыла на свет.

#* В реальной истории Дробязгин оставил флот в звании капитана первого ранга и посвятил себя церкви, став в итоге архимандритом Николаем. Но увлечение спиритуализмом сохранил.

- Полковника? - вздёрнул бровь Яша. - Помнится, тогда, в марте восемьдесят седьмого он был ротмистром? Быстро, ничего не скажешь…
- Так ведь и дела у него серьёзные - согласился Корф. - И все же - Дробязгина наш полковник проглядел. Конечно, всякий имеет право на невинные увлечения - хобби, как говорят наши заклятые друзья англичане, - но не всякого следует допускать к секретам Империи.
- Англичане, значит? - протянул Яша. - Ну да, конечно, «Золотая Заря» мистера Уэскотта - чисто английская ложа...
- Мало того, её основатели - и не один только Уэскотт! - плотно связаны с лордом Рэндольфом Черчиллем. Надеюсь вам, Яков, не надо объяснять кто это такой?
- Как же, наслышан. - кивнул молодой человек. - Бывший министр по делам Индии, ярый консерватор, радикал - но, как пишут, весьма порядочен. Тоже, кстати, был в России?
- Может и порядочнен. - скептически хмыкнул барон. - Знаем мы их аглицкую порядочность... к тому же, по нашим сведениям лорд Рэндольф активно работает с английской разведкой «Интеллендженс Сервис». И есть основания полагать, что он опекает Уэскотта с его «Золотой Зарёй» именно по этой линии.
- А Уэскотт недавно побывал в России…
- …и собирается побывать снова. А в числе устроителей его лекций - не только господин Прибытков с его ребусами, но и капитан второго ранга Дребязгин. Теперь понимаете, откуда у нас интерес к этой спиритуалистической компании?
- Еще бы не понимать, Евгений Петрович. - вздохнул Яша. - значит, вы хотите чтобы я занялся петербургскими спиритами?
- Приятно иметь с вами дело, Яков Моисеевич. - улыбнулся барон. - На лету схватываете. Но учтите - дело это крайне деликатное. Кроме означенных господ, в спиритический кружок Прибыткова входят несколько весьма высокопоставленных особ. По слухам - даже одна из фрейлин её императорского величества интерес проявляет. Да и сам капитан Дребязгин не так прост - состоит в переписке с отцом Иоанном Кронштадтским и тоже имеет высокопоставленны покровителей. Так что вы уж, пожалуйста, поосторожнее. Быстрых результатов не жду - но и время терять не стоит. Есть, знаете ли, основания ожидать больших события - так что следует быть готовым ко всему.
Яша кивнул, не отрывая взгляда от огня. Оранжевые отблески плясали в его черных глазах. Барон внимательно смотрел на молодого собеседника - тому снова предстояла весьма заковыристая работёнка. Ну а когда это было иначе?

XI
- Машинное? Ход держать тринадцать узлов. Да, именно. А как хотите - хоть заклепать предохранительные клапана, масло охлаждённое лейте на подшипники - но парадные тринадцать будьте любезны вынуть и положить! Нет. Нет. А как угодно. Не желаю слышать. Всё.
Остолецкий поймал ладонью затычку амбушюра, раскачивающуюся на латунной цепочке и вогнал её в переговорную трубу. Командир был недоволен - пока ветер дул с зюйд-веста, бельгийская яхта, отчаянно кренясь в крутом бейдевинде, выжимала никак не более одиннадцати узлов - да ещё её ощутимо сносило к африканскому берегу, в опасную близость коварным песчаным отмелям, увенчанным гребнями острых скал. Слабенькая машина «Леопольдины» не вытягивала, и «Кореец» медленно, но верно нагонял её на своих двенадцати узлах - с той минуты, когда её отметка возникла на экране радара, расстояние между яхтой и канонеркой сократилось с двенадцати до трёх мили и продолжало таять. Но, наверное, морской бог Нептун оказался сегодня благосклоннее к беглецам - ветер отошёл к весту и яхта, поймав в паруса бакштаг, сразу прибавила ход - до четырнадцати с лишним узлов.
«А «Кореец» и в лучшие дни, с неповреждённым винтом, хорошо если выдавал тринадцать с половиной - прикинул Ивану. - То-то бесится Остолецкий - не хватало ещё, чтобы от его новенькой, с иголочки, канонерки в открытом море удрала какое-то прогулочное корыто под парусами! Сраму не оберешься!»
«Хотя - не так всё плохо - утешил себя юноша, косясь на расхаживающего по мостику капитана. - Эта «Леопольдина», конечно, отменно ходит под парусами; стоит ветру ещё немного отойти к бакштагу, и её будет уже не нагнать, как ни колдуй мех в машинном. Но - где-то на закатной стороне горизонта, в вечерней дымке притаился «Разбойник». Клипер идёт беглянке наперерез, и на яхте этого, конечно, не знают. Радиосвязь на кораблях - дело невиданное, а на «Корейце», кроме того, есть ещё и радиолокатор. Дистанция для техники двадцать первого века плёвая - каких-то тридцать пять миль; вот, на зеленоватом ЖК-экранчике ясно видны две отметки. Возле каждой - группа из букв и цифр, а так же пунктирная линия со стрелкой - курс. Та, что мористее - это, несомненно, «Разбойник». Идёт на пересечку, под острым углом к курсу яхты - и если ветер не изменится, мачты клипера появятся над горизонтом через какие-то полтора часа. Интересно, скомандовал ли Николкин батя ставить паруса? Вполне мог: его «Разбойник» неплохой парусный бегун, а его угольные ямы вот-вот покажут дно - как раз перед самым появлением экспедиции, капитан Овчинников собирался уводить клипер в порт Тенерифе, на бункеровку.
Ближе, между канонеркой и клипером, маячит ещё одна отметка. «Комюс». Корыто Её величества, королевы Виктории. Недурной ходок, броневая - невиданная до сих пор на кораблях такого типа! - палуба; по сути, первенец нового класса бронепалубных крейсеров. Два орудия калибром сто семьдесят восемь мэмэ, дюжина шестидюймовок, десяток малокалиберок и митральез - весьма внушительно в сравнении с тремя шестидюймовками и четырьмя стасемимимиллиметровками «Разбойника». Да и то сказать - что это за пушки? Старые дульнозарядные орудия семидесятых годов выделки. Английские, правда, ничуть не лучше - старые, уже трухлявые «клыки» Королевского флота вызывают у русских моряков лишь презрительные усмешки. Но всё же, двенадцать шестидюймовок - многовато для старика «Разбойника», напрочь лишённого броневой защиты.
А вот «Кореец» выглядит на фоне «Комюса» более чем презентабельно - даже если забыть о радиолокаторе, безотказно выдающим точнейшие данные о курсе, скорости хода цели и дистанции до него. Новейшие трилцатипятикалиберные восьмидюймовки превосходят английские «канноны» как по дальнобойности, так и по всем остальным параметрам, не говоря уж о скорострельности - орудия канонерки заряжаются с казённой части. Несущий в качестве защиты лишь лёгкую десятимиллиметровую броневую палубу, «Кореец» имеет все шансы пустить посудину Её Величества ко дну, не подставляясь под ответные залпы. Беда в том, что с «Комюсом», дойди дело до стрельбы, придётся иметь дело сначала «Разбойнику» - а для старенького клипера этот кусок может оказаться не по зубам.
Дым из трубы повалил гуще - механик "Корейца" надрывал машины, выполняя приказ. Остолецкий удовлетворённо кивнул и что-то бросил стоящему рядом с ним сигнальщику - Иван не расслышал. Матрос лихо вытянулся, козырнул, скатился с мостика и кинулся на полубак - туда, где у правого борта, рядом с отцом Ивана, виднелась изящная фигурка законной владелицы «Леопольдины».
Или не бывшей? После встречи экспедиции с русскими кораблями, положение бельгийской аристократки, и без того несколько двусмысленное, стало совсем уж сомнительным. Берта ясно ощущала на себе косые взгляды - никакие легкомысленные купальные костюмы тут помочь не могли, на «Корейце» сразу и безоговорочно записали молодую женщину в разряд подозрительных чужаков. История её появления, предательство слуги Жиля, плен, побег, финальное нападение на реке, приключения в трущобах Бомы - Семёнов не стал скрывать ничего. Командир особого отряда сгоряча распорядился запереть женщину под арест в одну из офицерских кают - и лишь горячее заступничество Олега Ивановича спасло её от столь незавидной участи. Теперь она ни на шаг не отходила от начальника экспедиции; в его отсутствие роль добровольного надзирателя брал на себя Садыков. Поручик держался с дамой неизменно вежливо, даже приветливо - но даже его спокойная ирония не могла обмануть бедняжку. Здесь, на борту русского военного корабля Берта была в плену, и лишь деликатность русских моряков пока что спасала её от крутых мер.
Оказавшись в Боме, Олег Иванович и Садыков невесть какими ухищрениями сумели навести справки о Жиле - бывший стюард, донельзя раздосадованный тем, что добыча в очередной раз ускользнула, готовился покинуть Конго. Жиль был не один - в одном из колониальных особняков, где проживали богатые европейцы и чиновники Свободной Республики Конго, он имел встречу с неким лицом - и Семёнову хватило одного взгляда, чтобы опознать в собеседнике самого ван дер Стрейкера! Круг замкнулся - не оставалось сомнений, что за невзгодами экспедиции, начиная от засады в подземном лабиринте и заканчивая финальным нападением на реке, стоит бельгийский авантюрист. Удалось даже сумели проследить, как из порта в особняк Стрейкера была доставлена тщательно упакованная статуя «тетрадигитуса» - для того, чтобы через день отправиться на борт «Леопольдины».
Медлить было нельзя: стоило статуе покинуть Бому - и ищи её свищи. Оставалась единственная надежда - до того, как след яхьы затеряется в Атлантике, связаться с русскими кораблями и попробовать перехватить «Леопольдину» сразу после выхода в океан. Если, конечно, Стрейкер не передумает отправляться в плавание. Но - откуда проклятый бельгиец и его подручный прознали об их планах? Олег Иванович рассказал своим спутникам о русских кораблях уже после предательства Жиля, на пароходике - так что тот никак не мог об этом узнать… Опять же - Берта. Даже те чувства, что испытывал Семёнов по отношению к ней, не могли отогнать горьких мыслей: да, хозяйка «Леопольдины» вполне может оказаться связана со своим бывшим слугой - и тогда именно от неё утекают к противнику сведения о планах экспедиции.
В Боме Берта безотлучно сидела под охраной - хорунжий не сводил с неё глаз, порой преступая все мыслимые нормы приличия. Иного выхода не было; стоило сведениям просочится наружу, и Бома стала бы для русских мышеловкой. Но - обошлось; оказавшись на борту «Корейца», Семёнов немедленно избавил свою пассию от неусыпного надзора, взяв его на себя.
Олегу Ивановичу нелегко было видеть недоумение в глазах сына - не говоря уж о том, что отец просто-напросто стеснялся своего чувства к Берте, он к тому же не мог внятно ответить сыну на вопрос - на кой бес сдалась им эта явственная шпионка? В итоге оба пришли к молчаливому соглашению - отец ни словом не упоминал о Берте, а Иван делал вид, что в упор её не видит. Берте хватило и ума и такта, чтобы сделать вид, что ничего особенного не происходит; дни напролёт она молчала, ограничиваясь короткими репликами по всяким пустяковым надобностям.
***
- Петр Полуэктович, а стоит ли так насиловать машины? Неровён час, подшипники разобьём, заклиним вал - у левого винта лопасть погнута, на таких оборотах вибрация ощущается весьма солидно. Вон, даже здесь отдаётся. Может пострелять вдогонку, хоть картечами - пока дистанция позволяет? Глядишь, паруса порвём, а там уж…
И лейтенант, в подтверждение своих слов положил руку на поручень. Иван, стоя за тумбой терминала локатора, машинально повторил его жест - да, корпус канлодки пронизывала явственная дрожь.
- Думаете, я сам не понимаю, Богдан Владимирович? Пожал плечами Остолецкий. - А что делать - таким ходом яхта к темноте так оторвётся от нас, что мы не сможем навести на неё клипер. Ничего - если уж приключится какая поломка  - доползём как-нибудь до Мадейры под парусами, а там починимся. Понимаю, не хочется - ну так думаете, мне великая охота калечить новенький корабль? А что делать, батенька? Ещё час такого хода - и мы этих злодеев непременно потеряем. А стрелять - нет, нельзя; на такой дистанции положим картечь по корпусу, поубиваем кого не надо.  Нет уж, воздержимся пока от радикальных мер - негоже нам первыми кровь проливать; пусть уж лучше мех постарается, авось машина и сдюжит.
Иван, стоявший за тумбой «Фуруны» чуть не выругался. Ну что там плетут эти «господа офицеры»!? Опять три кита русского бытия - «авось, небось и накоси выкуси?» Не по чину гардемарину влезать в беседу старших по чину, да ещё и на мостике - но что делать, если эти самые «старшие» ни хрена не понимают в деле, которое, им поручено? И вот-вот всё испортят? Привыкли, понимаешь, мыслить в пределах видимого горизонта - нет, чтобы зайти как нибудь в радиорубку да расспросить знающих людей… И ведь объяснял, язык, можно сказать, стёр - и что?! Яхта у них оторвётся… марсофлоты* хреновы…

#* Прозвище сторонников парусного флота на заре эпохи паровых машин и электричества. Считалось, что «марсофлоты» не понимают важности техники и не умеют её использовать. Другое значение - «опытный моряк, знающий и любящий море и морское дело».

- Гхм… - откашлялся Ваня. - Позвольте заметить, мы яхту не потеряем, даже если отстанем на десяток миль!
Остолецкий быстро обернулся к дерзкому юнцу.
- Имеете что-то сообщить, гардемарин? - командир буквально пронизывал юношу взглядом. - Похоже, в Корпусе вам не успели внушить, как следует обращаться к старшим по чину в служебной обстановке? Ну-ка, напомните, кто будет принимать у вас испытания по результатам практического плавания?
Иван поперхнулся - и пожалел, что не может просочиться сквозь палубный настил. Нрав у командира «Корейца» был язвительный, и даже сейчас, в разгар отнюдь не шуточной погони, он ни на секунду не забывал об строих порядках корабельной службы.
- Виноват, господин капитан первого ранга! Разрешите обратиться, господин капитан первого ранга!
- То-то… - смягчился Остолецкий. - Говорите, Ваня, что там у вас?
- Да вот, господин капитан первого ранга, - зачастил Иван. - даже если яхта нас далеко обгонит - локатор возьмёт её и за горизонтом. Он же высоко, на марсе стоит… да что там, яхту - у меня на экране сейчас и «Разбойник» и «Комюс» ясно видны! При такой погоде в открытом море «Фуруна»… то есть, простите, локатор бьёт миль на тридцать, как минимум! Пусть катятся, мы на них клипер без труда наведём, даже если в дрейф ляжем! И незачем вовсе машины гробить!
Остолецкий дослушал, озадаченно переглянулся с вахтенным начальником. Оба офицера подошли к Ивану и вгляделись в светящийся экран. Наглый гардемарин, конечно, прав - отметки всех трёх судов - и «Разбойника», и беглой «Леопольдины» и «Комюса» исправно светились, причём черточка, отмечающая местоположение бельгийской яхты, помещалась чуть ли не в центре экрана.
- Что ж, юноша, похоже, так оно и есть. - покачал головой Остолецкий. - Поверим вашей технике. Благодарю за службу! - и не слушая молодецкого Ваниного - «Рад стараться, господин капитан первого ранга!» - обратился к лейтенанту:
- Богдан Владимирович, дайте знать в машинное - пусть сбавят до одиннадцати. А если вибрация не упадёт - то и до девяти. И проследите, чтобы отбили на «Разбойник» - «снижаем ход, имеем повреждения». Пусть поторопятся, раз уж так. Сейчас только им под силу ущучить эту роскошную дамочку - и он ткивнул в сторону маячащей у горизонта «Леопольдины».  - Вы уд, Иван… - командир иронически взглянул на гардемарина. - …постарайтесь не подвести нас с вашей радио-премудростью…
Сзади застучали башмаки. Иван обернулся - по трапу поднимался отец. Берта осталась внизу - рядом с ней ненавязчиво ошивался Антип.
Остолецкий держался на мостике подчёркнуто-официально; вот и теперь он лишь кивнул гостю на терминал локатора.
- Вот, Прошу, Олег Иванович… такова обстановка на данный момент. Это - «Разбойник», это англичанин, до них сейчас…
Олег Иванович, близоруко щурясь, склонился к терминалу, - в отличие от сына он не был силён в компьютерных технологиях, и с трудом разбирал в светящихся линиях и точках на экране реальную обстановку.
- Позвольте, но ведь крейсер без труда может помешать «Разбойнику» перехватить яхту! Достаточно ему просто свернуть влево, совсем немного… - палец Семёнова скользил по стеклу. - Тогда «Леопольдина сможет уйти, не так ли?
- Ну, для этого англичанам придётся стрелять. - покачал головой капитан. - Не думаю чтобы до этого дошло - вряд ли англичанин пойдёт на «казус белли»*. Хотя - кто знает, какой у него приказ - может и решиться… В-общем, вы правы - достаточно яхте подойти к крейсеру и поднять британский флаг - и все, для нас они будут недосягаемы. Тогда стрелять придётся уже нам - а при всём уважении к целям вашей экспедиции, капитан Овчинников вряд ли пойдёт на такой шаг. - И, помедлив немного, капитан канонерки добавил уже смягчившись, неофициально:
- Положа руку на сердце, Олег Иванович - неужели эта статуя так уж важна? Да, я понимаю, древность - но открывать ради неё стрельбу? Помилуйте, где это видано?

#* Ка́зус бе́лли (лат. casus belli) — юридический термин времён римского права: формальный повод для объявления войны.

Семёнов сокрушённо покачал головой.
- Боюсь, Пётр Порфирьевич, вы просто не вполне понимаете ситуацию. Поверьте, я бы первый оставил королеве Виктории статую, если бы речь шла всего лишь об археологической находке, ценной древности - да хоть о цельном куске алмаза или рубина, если уж на то пошло! Но тут, к сожалению, дело совсем в ином. Как бы вам это объяснить…  да вот, к примеру - это устройство. - и он положил руку на терминал. - Экран, на котором мы видим картинку - лишь средство отображения информации.  Сигнал же в него поступает оттуда - и он показал пальцем на мачту,  где крутилось белое коромысло антенны.
- Прежде чем превратиться в изображение, сигнал с антенны обрабатывается, «обсчитывается», так сказать в процессоре. Его не видно, он скрыт в этой тумбе - но поверьте, не будь этого устройства - вы бы увидели лишь бестолковое мельтешение точек и линий - и никакой полезной информации. Так вот,  у меня есть основания полагать, что статуя - это своего рода процессор, в котором и происходит обработка информации, закодированной в металлических листах. Во время наших экспериментов  я обратил внимание, что внутри хрустальной фигуры возникал своего рода узор - светящаяся, постоянно изменяющая форму паутина отсветов и бликов. Сперва я решил, что это отражение и преломление лучей в прозрачном материале - но присмотревшись, уловил, что трансформация отблесков подчиняется некоей закономерности. В общем, я уверен, что статуя - это как раз и есть устройство для обработки информации, превращающей содержимое тентуры в объемное изображение, и позволяющее к тому же, им управлять. Без неё все наши находки - всего лишь забавные диковины.
- Как и сама статуя - без ваших находок. - уточнил капитан.
- Вы правы. - кивнул Олег Иванович. - Англичане могут поставить её в музей, хоть в личную галерею королевы - иного проку от этого артефакта не будет. Чаша, тентура и статуя должны быть объединены - только так можно получить доступ к тайнам Скитальцев. К их базе данных, знаниям. И, знаете что, Пётр Порфирьевич… - и Семёнов сделал паузу, откашлялся, прочищая внезапно возникший комок в горле.
- Я полагаю, что ни у вас, ни у меня никогда не было дела важнее, чем это. Рискну даже предположить, что судьбы всей России зависят от результата этой погони. Да что там России - всей нашей цивилизации, если уж на то пошло…
Остолецкий серьёзно взглянул на Семёнова. Офицеры на мостике притихли - слова начальника экспедиции слышали все.
- Господин капитан первого ранга!
Из радиорубки выглядывал встревоженный Воленька Игнациус.
- Радио с «Разбойника» - «Комюс» дал по клиперу предупредительный выстрел!

Эпилог
Из путевых записок О.И. Семёнова.
Писать о собственных провалах всегда тяжело. Но порой необходимо - как вот мне сейчас. Потому что я везу из экспедиции провал. Полный. Окончательный. Мне доверили, а я - не оправдал.
Правда, те, кто меня послали и не догадывались, что они мне доверяют; как и я сам не знал о том, что и перед кем придётся оправдывать. Но это ничуть не уменьшает моей вины.
Вам приходилось делать нечто, лишь  для того, чтобы утвердиться в мысли, что вы допустили некую роковую ошибку - окончательно ликвидировать сомнения в том, что совершена некая глупость (неаккуратность, неосмотрительность, просто поленились и упустили благоприятную возможность, нужное подчеркнуть)? Если приходилось - вы меня поймёте -  особенно, если «эксперимент» этот был сам по себе непростым.
Вот вы планируете и свершаете некое изощрённое действо только для того, чтобы убедиться -да, вы оплошали, сглупили, сваляли дурака - и теперь всё пропало? И успех вашего действия призван не утвердить некий позитивный результат, а вовсе даже наоборот - убедить вас в том, что вы есть жалкий неудачник? Представили? И - каково же вам будет получать положительный результат подобного эксперимента?
Вот с такими примерно настроениями я и решился поставить всё-таки опыт с чашей и тентурой. Случилось это примерно на полпути с Островов Зелёного мыса (куда «Кореец» заходил на бункеровку) на Балтику, а если точнее - то в Бискайском заливе. Вопреки дурной славе этого региона погоды стояли отменные, качки - и той почти не было; и я, собравшись с духом, решился проверить в общем-то очевидную мне вищь - да, утерянная статуя прозрачного тетрадигитуса и есть непременный элемент «планетария Скитальцев» и без него не то что ожившей звёздной карты - даже размытой голограммы не получишь.
Так оно и вышло. В смысле - не вышло. Не получилось. Чаша-линза уныло преломила лазерный луч, разбросала по стенам каюты алые зайчики и… ничего. Ни светового жгута, пронизывающего дырчатую поверхность артефакта, ни конуса лазерных лучей, ни фиолетового облака голограммы.
И зачем, я спрашивается, время тратил..?
А потом я впервые за последние лет десять напился. Спасибо хоть, не в одиночестве - умница Садыков, помогавший мне ставить безнадёжный опыт, разделил горькую участь начальства. Я запер дверь тесной двухместной конуры, именуемой каютой - и мы два дня не показывались на палубе, приканчивая несколько бутылок чёрного ямайского рома, запасённого ещё на Тенерифе. То есть, это я не показывался - меньше всего мне хотелось, чтобы Иван или, паче того, Берта, увидали меня в таком непрезентабельном состоянии души и организма.
И снова возникает вопрос - «зачем»? А почём я знаю - так получилось...
В-общем, экспедиция потерпела неудачу, и можно сдавать тентуру, чашу-линзу и прочее в кунсткамеру. Потому что единственного элемента, связывающего всё это воедино - и открывающего, как я истово верилось мне последние полгода,  путь к звездам, к другим мирам - нам уже нипочём не заполучить. Разве что - уговорить Государя Императора высадиться на Британских островах, взять штурмом Лондон и выпотрошить штыками корабельного десанта Британский музей… или куда там поместят нашего тетрадигитуса проклятые англосаксы? Может - в какую-нибудь особо охраняемую сокровищницу Вестминстерского аббатства? Вряд ли - для них этот артефакт тоже бесполезен. Но эти счастливцы хотя бы не знают, какого шанса лишились…
А может, рассказать? Просто так, из врождённой подлости - пусть помучаются от осознания утраченных возможностей. Написать статейку да разослать в ведущие европейские издания - с прилагающимися цветными фотографиями статуи, тентуры, чаши, звездной карты - благо, наснимал я достаточно. А что? Поверят, как миленькие - здесь ещё нет фотошопа, и никто пока толком не научился подделывать фотографии. Что-то в этой мыслишке есть, надо будет её хорошенько обдумать. Хотя - не стоит усилий; можно не сомневаться что Корф сделает всё, чтобы зарезать подобную инициативу на корню. И правильно поступит, между прочим.
Навалившийся на меня в Бискайском заливе запой - в смысле, депрессия  - не отпускали несколько дней. И вместе с похмельем стекли куда-то в льяла*, стоило появиться на горизонте на горизонте французскому Бресту.

#* Льяло — водосток в нижней части трюма. Туда стекает вода, образующаяся при отпотевании внутренней поверхности бортов, просачивающаяся через швы наружной обшивки и т. п.

«Кореец» должен был наполнить здесь сапасы топлива перед финальным переходом на Балтику, в Кронштадт. Но вместо рядовой угольной погрузки, на рейде нас встретила русская эскадра. «Владимир Мономах», «Дмитрий Донской», «Минин» - троица броненосных фрегатов во главе с императорской яхтой «Держава». Оказывается, Иван - как, впрочем, и все остальные на канонерке - уже несколько дней, как знали о готовящейся встрече, спасибо искровым станциям русских кораблей, исправно посылавшим в эфир пунктиры морзянок. И, пока мы с Садыковым, предавались осознанию собственного ничтожества - готовились к торжественной встрече.
Впрочем, не будем об этом. Рейд заволок кордитный дым; приветственным залпам русской эскадры вторили чудовищные утюги французских броненосцев «Кольбер» и «Редутабль»; нехотя, блюдя морской этикет, отозвалась пушка британского «Колоссуса».
Корабли салютовали брейд-вымпелу Великого князя, заполоскавшему на гафеле «Корейца». Сам Георгий, бледный от торжественности момента - при полном параде и палаше, с рукой на перевязи - стоял на мостике канонерки, изо всех сил стараясь не опереться на леер;  он только-только начал вставать, не успев ещё оправиться после ранения. Острая щепка от разбитой снарядом стеньги пронзила молодому человеку бедро; кроме неё, из великокняжеской плоти извлекли полторы дюжины мелких кусочков стали. Как парень ухитрился удержаться и не полететь на палубу - бог весть; но перебитый бронзовый жгутик антенны он срастил, съехал по фалам вниз - и, весь залитый кровью, потерял сознание на руках набежавших матросов.
Георгий вместе с Николкой возвращаются в Россию вместе с нами, на «Корейце» - искромсанный английской сталью и чугуном «Разбойник» по сей день отстаивается на ремонте, в Рио. Мальчишки не хотели покидать клипер, на котором приняли бой с «англичанкой» - но соображения дела перевесили; «Кореец, спешо возвращавшийся на Балтику, имел на борту материалы экспедиции, а брейд-вымпел Великого князя давал хоть какую-то гарантию, что британцы не решатся на новые провокации.
Во время стоянки в Лиссабоне, ревизор канонерки, мичман обегал лучших портных португальской столицы, заказывая для Георгия парадный мундир. Его золочёное великолепие несколько портила чёрная перевязь для раненой руки - но зато любой на мостике, от матроса-сигнальщика до командира, Павла Полуэктовича Остелецкого, ясно видели: броненосные махины великих держав салютуют не символу великокняжеской крови и династических связей, а брейд-вымпелу равного среди равных.
Ютовая шестидюймовка «Корейца» отвечала положенным количеством выстрелов, и когда канонерка стала, наконец, у бочки, на её борт, вместе с русским консулом и командиром эскадры, контр-адмиралом Копытовым, поднялся барон Корф.
Это был сюрприз: я немедленно застеснялся и своей двухдневной щетины и следов…хм… депрессии на одежде и физиономии. Барон был блестящ, приветлив и полон энтузиазма; после официальной церемонии мы заперлись в каюте и проговорили до вечера, пока остальные - включая Ивана, Георгия и ребят - съезжали на берег, где в городской ратуше был устроен в честь  русского Великого князя приём.
Отправились туда и мы - правда, припозднившись часа на три. Для меня осталось загадкой, когда Берта успела навестить модные магазины -  она блистала великолепием, ничуть, впрочем, не затмевая спутницу Корфа. Эта особа… впрочем, рассказ о мадемуазель Алисе - дело будущего, а пока я наслаждался твёрдой землёй под ногами, открытыми плечами и декольте дам, французской речью, которую  совершенно не понимал. Кстати, о дамах - я, конечно, не особо разбираюсь в истории женской моды - откуда здесь, в 1888-м году такие немыслимые шпильки и платья, нескромно открывающие не только туфельку, но и, в немалой степени,  ножку хозяйки? Похоже, Вероника не теряет времени даром...
Только здесь, в ратуше французского Бреста я наконец осознал, что путешествие закончилось - позади осталась Африка с её жарой, кровью, леопардами, москитами и прочим. Мы с Корфом устроились в курительной комнате; барон велел подать коньяк, сигары и неспешно изложил мне события последних полутора лет - и в России и во Франции и бог знает где ещё. О, эта традиция клубных курительных комнат - сколько важных и тайных дел решается в их табачном, слегка пахнущем самыми дорогими сортами виски и коньяков полумраке! Вышколенная прислуга деликатно притворила двери; за всё время приёма никто нас не побеспокоил - я даже начал подозревать, что персонал, обслуживающий приём в брестской ратуше получает жалование в Д.О.П.е. А почему бы и нет? Уж где-где, а во Франции возможности у Корфа - да и у других российских тайных служб - широчайшие.
Не буду утомлять читателя подробным перечислением всех событий - тем более, что иные из них заслуживают отдельного повествования. Упомяну лишь об учинённом Яшей разгроме спиритического кружка, за ширмой которого скрывались агенты английской разведки, а так же о неудачливом создателе ордена оккультного ордена «Золотая Заря» Уильяме Уэскотте, которому предстоит в ближайшие лет 10 осваивать минеральные богатства Сахалина. И, главное, о подвиге - без всякого преувеличения! - нашего скромного друга, Вильгельма Евграфовича Евсеина; если мы когда-нибудь и обретём надежду вернуться домой, в 21-й век - то безусловно, благодаря ему. А сейчас - он скрыт от нас завесой времени, приподнять которую не удаётся пока несмотря на все ухищрения Каретникова. Но - время всё расставит на свои места; возможно мы когда-нибудь всё же увидим непоседливого доцента живым и здоровым?
А вот другие результаты его поразительного эксперимента вполне весомы и зримы. Прежде всего, это очаровательная спутница барона, Алиса, а так же - подъём, который испытали научные и технические отделы Д.О.П. За последние полгода они добились поразительных результатов - несколько недель назад совершил полёт первый русский дирижабль; в Гатчине, на полигоне отстрелялся первый в мире пехотный миномёт; «особая рота» лейб-егерей и жандармские команды осваивают тренировки с «краскострелами», а боевые корабли русского флота получают искровые радиостанции. Никонов успешно провёл минные постановки с идущего на полном ходу корабля; фотокамеры и особая гибкая плёнка с торговой маркой «Болдырев и партнёры» прочно завоевали сердца европейских фотографов, а русское медицинское общество объявило на весь мир о победе над туберкулёзом. Есть и иные достижения - но для того, чтобы рассказать о них боюсь, не хватит тех нескольких страниц моей дорожной тетради, что остаются пока незаполненными.
Как ни странно, Корф довольно спокойно отнёсся к известию о нашем фиаско. Он внимательно выслушал мои соображения о возможностях, которые могли бы открыть нам артефакты Скитальцев - собери мы их воедино - и постарался, как мог, успокоить меня. Впрочем, я к тому моменту уже не нуждался в утешениях - жизнь есть жизнь и она, в отличие от иных книжиц, состоит не их одних триумфов.
Мы покинули Брест после недельной стоянки, наполненной празднествами и торжественными приёмами. Грудь Георгия украсила розетка «Почётного легиона»; не обошла сия планида и капитана канонерки и даже - совершенно неясно, за что! - автора сих строк. В представлении, подписанном президентом Третьей Республики Карно (технократа и племянника знаменитого физика) значится - «за выдающиеся достижения в исследованиях Центральной Африки». Впрочем, как говорил Марк Твен, - «мало кому в наши дни удается избежать этой высокой награды»*.

#* Марк Твен, «Пешком по Европе», гл.VIII
***
«Ижора» шлёпала колёсами по свинцовой водице Финского залива. Этот маршрут - Морским каналом, от гранитных набережных Невы, до пристаней Военной Гавани Кронштадта, - стал для нас уже привычным. Позади остались махины фортов, одетые в гранит, клубы пушечного дыма над Меньшиковой батареей, флаги расцвечивания на мачтах балтийских броненосцев. Эскадру встречали с помпой; Георгий ещё днём отбыл в Питер на изящном, красного дерева, катере, прихватив с собой Воленьку Игнациуса. А мне почему-то захотелось спрятаться подальше ото всей этой парадной суеты, поздравлений, пафоса речей и блеска сановных аксельбантов. Николка меня понял - да и отец не стал возражать. Распрощавшись с ребятами, мы дождались «Ижоры» - и вот теперь пароходик, как встарь, вёз нас навстречу вырастающему на горизонте силуэту главного города Российской Империи.
Отец не отрывал взгляда от тяжёлого, напитанного дождевой влагой неба, в которое уткнулись увенчанный ангелом шпиль Петропавловского собора и адмиралтейская игла. Я вдруг - будто и не замечал этого раньше! - увидел, как изменился он за время экспедиции. Глубокий, густой африканский загар, прорезанный резкими морщинами - не теми, что неизбежно возникают у немолодого, под полтинник уже мужчины, а совсем другими. Эти рождаются в уголках глаз, недобро сощуренных в прицел винтовки, в уголках губ, искажённых горькой усмешкой. В их складках, вперемешку с африканской пылью, притаились все бессонные ночи, все тяготы пути, все тревоги и разочарования.
Берта стояла рядом с отцом - руки из, будто невзначай встретились на полированном медном поручне. Признаюсь честно - во время стоянки в Бресте я всё надеялся, что бельгийская аристократка распрощается и отправится, наконец в свой замок, или поместье... в-общем, по своим, аристократическим делам. Но нет, она осталась с отцом, хотя прекрасно знает какими глазами смотрят на неё все  -  начиная с блестящего, колючего как клинок морского палаша Остелецкого, заканчивая вежливейшим Садыковым. Поручик, кстати, тоже с нами - вон он, тактично держится в сторонке, среди пассажиров «Ижоры».
Николка тоже рядом - так что мы теперь, как встарь, втроём. Берта - несмотря на ладони, встретившиеся на сверкающей меди поручня - не в счёт. Подумать только: два... нет, два с четвертью года назад мы вот так же, втроём, стояли на углу Земляного вала и улицы Казакова, возле ресторанчика «Хижина», отец с весёлым изумлением рассматривал лопоухого, зарёванного пацана в нелепой для 2014 года дореволюционной гимназической форме. А я… вот убей - не припомню, о чём я тогда думал;  помню только, что отец отправил меня отвести потерявшегося сопляка домой, пока он навестит редакцию «Вестника живой истории»…
Я покосился влево.  Берта, наверное, шестым чувством уловив моё настроение отодвинулась, делая вид что очень заинтересована чайками чаек за кормой «Ижоры». Николка наоборот, подошёл поближе и стоял теперь, слегка касаясь меня полой бушлата. Гардемаринам в городе положены шинели - но на Корейце мы привыкли к удобным матросским суконным курткам, и теперь бессовестно нарушали форму одежды. Ну да ладно - до училищных церберов, способных долго и нудно выговаривать за криво застёгнутый воротник сейчас далеко… господи, что за чушь лезет мне в голову?
«Ижора» миновала центральный пролёт Николаевского моста - для этого кургузую мачту пароходика пришлось завалить к корме. По правому борту, за громоздким куполом Исаакия и навечно вставшим на дыбы императорским жеребцом, открылось Адмиралтейство; дальше ажурной тенью повис в тумане Зимний. «Ижора» прошлёпала мимо, приняла левее - к Биржевой пристани на стрелке Васильевского острова. Тёмно-красные ростральные колонны… мачты, мачты… толкотня встречающих. Нас ждут? Полезная всё-таки штука - телеграф...
А это что? Лёгкая сиреневая пелеринка, изящная шляпка среди офицерских фуражек и дамских головных уборов - но уже других, не её… взмах рукой, тонкая, девичья кисть, улыбка… «Ижора» аккуратно подваливает к пристани и замирает; между привальным брусом и источенными, тёмными брёвнами пирса - полоса мутной невской водицы шириной футов в пять. А, чего там..!
- Куды, барин! - резанул поверх гомона встречающих испуганный крик матроса - тот собирался перекинуть на берег сходни, да так и застыл - когда я, бесцеремонно отпихнув его, одним прыжком преодолел эти пять футов. Варенькины руки заключили мою шею в кольцо; губы, которые не успел, замешкавшись, поцеловать, спрятались в жестяных складках бушлата у меня на груди. Я стоял, гладил её волосы, лепеча смешные, сентиментальные нелепости, и понимал, что больше никуда - НИКУДА! - не хочу уезжать.
Я - дома!
Ноябрь 2014 - февраль 2015