Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
II. Робинзоны и Пятницы
Где-то над Западным океаном
Летучий остров
Цеппелины не должны касаться земли. Их стихия с момента рождения и до самой смерти – воздух. Недаром воздухоплаватели не говорят «мы приземлились», заменяя этот термин другим «мы причалили». Причалами для воздушных кораблей служат специальные швартовочные мачты, башни, даже особые вышки на верхушках самых высоких зданий, вроде нью-йоркских небоскрёбов.
Но откуда здесь взяться причальной вышке? Да если она там и была бы – как пришвартовать к ней обломок цеппелина, который, хорошо, если не валится с небес камнем, а величественно снижается, чтобы завершить свой небесный путь на этом клочке суши, занесённой неизвестно чьим капризом в небо?
- Знаете, Франц, в детстве я завидовал герою Даниэля Дефо и мечтал потерпеть кораблекрушение на необитаемом острове. – пробормотал фон Зеерс, обозревая открывшееся из гондолы зрелище.
То, что осталось от цеппелина L-32 легло точно поперёк летучего островка - так, что заострённый нос и передняя, закруглённая часть ходовой гондолы нависли над краем. Так что вид отсюда открывался умопомрачительный: бескрайняя панорама океана, далёкий, в дымке, горизонт, внизу – волокущиеся за островком неопрятные зелёные космы, с которых стекают, рассыпаясь мириадами капель, водяные струйки.
«…и ведь не скажешь, что приземлились. До земли – тогда уж до воды, будем точными! – верных две тысячи футов…»
- А потом? – с интересом спросил штурман.
- Что – потом?
- Ну… после детства?
- А потом, Франц, я имел глупость пойти в воздухоплаватели. И очень скоро усвоил, что кораблекрушение, скорее всего, будет означать огненную смерть в паре тысяч футов над землёй. Или падение с тех же самых тысяч футов. И мечты сами собой куда-то испарились.
За спиной раздался негромкий смешок. Ганс Фельтке, старший механик цеппелина, уже не первый раз слышал эту историю.
- Выходит, сбылись детские мечты, герр капитан?
Капитан, не оборачиваясь, пожал плечами.
- Ганс… только не говори, что у тебя нет в заначке шнапса или рома. Если сейчас не выпить – это ж свихнуться можно!
Фельтке понятливо кивнул и полез в ящик с инструментами.
Снизу, огибая по дуге летучий остров, поднялись здоровенные, чёрные, похожие на бакланов, птицы. Одна из них, сложив крылья нырнула в летучий водопад – и мгновением позже возникла снова. В клюве «баклан» волок что-то вроде некрупного ярко-фиолетового осьминога.
- Фельтке, старый мошенник! Сколько можно копаться? Хочешь, чтобы командир спятил окончательно?
- Герр, капитан! В наличии двенадцать человек. Двое – маат Гнивке и обер-маат Штойфель, получили травмы. Штойфель сломал руку, а Гнивке ударился обо что-то головой и крепко её раскроил.
Такелажмейстер рапортовал, свесившись вниз головой из верхнего люка, откуда лесенка вела внутрь корпуса цеппелина.
Точнее, того, что от него осталось.
- Череп, что ли, проломил? – забеспокоился фон Зеерс.
- Нет, просто рассёк кожу и лишился левого уха. Но кровищщи….
- Ничего, заживёт.
Фон Зеерс с сожалением посмотрел на большую тёмную бутыль с этикеткой «Jamaisa Rum».
- Итак, если я вас правильно понял, Дитрих, в наличии двадцать два члена экипажа из двадцати восьми?
- Так точно! - четверо остались в корме, когда она отломилась, ещё двое – во второй мотогондоле. - отрапортовал, не меняя позы, такелажмейстер. – Остальные все целы, даже верхние пулемётчики.
Фон Зеерс удивлённо покачал головой. Стрелки верхних пулемётных точек были общепризнанными смертниками, обречёнными первыми скатываться в бездну с округлых боков цеппелина. Или – проваливаться в разверзшийся под ногами огненный ад.
- Отлично! Курт, что эфир?
Радист стащил наушники с головы и развёл руками. Фон Зеерс разочарованно хмыкнул.
- Признаться, другого и не ожидал. Но вы слушайте, Курт, слушайте, мало ли… Фельтке!
- Да, герр капитан! – встрепенулся старший механик. Бутылку он предусмотрительно спрятал обратно в ящик.
-Снимайте обе трещотки. – капитан кивнул на торчащие из иллюминаторов «Мадсены». – А вы, Франц, произведите ревизию личного оружия. Может, не всё успели покидать за борт?
- Не всё, герр капитан! – отрапортовал штурман. - Карабины на месте, в стойке. Патронные ящики – тоже. Мы хотели, но начало трясти и…
- Вот и хорошо, что не успели. Да, кое-кто ребят таскает с собой в полёт «парабеллумы» - их тоже перепишите.
И похлопал себя по бедру, где висела длинная, с вложенной дощечкой-прикладом, кобура артиллерийского «люгера».
- Полчаса вам на всё. А я пока сформирую поисковые группы. Пора бы нам, наконец, выбраться наружу и осмотреться.
Чо в очередной раз повезло – решётчатая металлическая ферма смяла деревце в двух футах от неё, но каким-то чудом не задела саму девушку. Она долго, лежала, обмерев от ужаса, и даже сделала попытку заползти под нависающий бок свалившегося с неба чудовища – когда услышала треск ветвей, шаги, и мгновением спустя человеческую речь.
Именно человеческую – её никак не спутаешь со звенящими обертонами инри! Мало того, слова оказались тоже знакомы. Не понятны, нет – знакомы. Кроме родного японского, Чо говорила только на Низком Наречии (особый, предельно функциональный язык, созданный инри для общения с рабами) да понимала десяток-другой фраз из Наречия Высокого. Но этот язык - на нём говорили инрийские пленники. Не рабы, именно пленники - захваченные в боях люди, воины враждебной Конфедерации инри Империи. Чо совершенно не разбиралась ни в географии Теллуса, ни в текущей политической ситуации – слухи, ходившие среди палубных рабов «Высокого Замка» не в счёт. Из языка имперцев она не знала ни единого слова, но ошибиться не могла – гортанные, резкие, лающие звуки крепко засели у неё в памяти. Так говорили пилоты сбитых флапперов - на допросах, перед тем, как их стали убивать. Долго, мучительно, в полном соответствии с эстетическими канонами холодных, равнодушных палачей…
Чо не смогла бы, что заставило её покинуть убежище и броситься навстречу незнакомцам. Трое мужчин; тот, что идёт впереди – моложе других, почти мальчишка. В руках - незнакомые приспособления, явно оружие – отдалённо напоминают инрийские ручные метатели «живой ртути». Все трое с ног до головы затянуты в неуклюжие одежды, на головах – непривычной формы шлемы с очками-консервами, сдвинутыми на лоб.
И всё равно – это же люди! Не убийцы-инри, не их бессловесные рабы – живые, нормальные, свободные! Чо впервые в жизни увидела свободных людей из Большого мира – кроме, разумеется, обитателей её родной Сирикава-го. Но те уже второй год, как мертвы…
Рука, сжимающая нож, дрогнула, тёмно-голубое инрийское лезвие нырнуло в щель между спутанными корнями и кануло бесследно. Но Чо уже было всё равно – она кинулась на шею идущему впереди юноше, бессвязно лопоча что-то по-японски, прижимаясь всем телом, вслепую шаря узкими ладошками по небритой физиономии спасителя. И – ощущая, как наивысшее блаженство, что его большие сильные руки обняли её спину и бережно, словно боясь сломать, прижали к шершавой, потёртой коже лётной куртки. Чо зажмурилась, изо всех сил вцепилась пальчиками в меховой воротник – и зарыдала во весь голос.
- Значит, говоришь, японка? - фон Зеерс хмуро посмотрел на мальчишку-такелажмейстера. - Ганс, ты ведь знаешь японский?
- Всего пару фраз, герр капитан. – отозвался Фельтке. - Перед войной случалось побывать в Японии с командировкой от фирмы «Майбах» по поводу поставки дизельных моторов. Там и нахватался.
Девчонку нашли в десятке шагов позади гондолы. Впрочем, ещё кто кого нашёл: она сама кинулась из переломанных кустов на шею Дитриху, возглавлявшему поисковую группу, и лишь крепкие нервы кайзеровского воздухоплавателя помешали тому нажать на спуск своего «Маузера».
Фон Зеерс глянул на гостью и поспешно отвёл глаза. Её одежда… собственно, эта полупрозрачная тряпочка могла бы сойти за одежду разве что, на сцене парижского Фоли-Бержер – да и там, насколько не изменяла память (перед войной капитан не раз бывал в столице мировой аэронавтики) не принято совсем уж пренебрегать нижним бельём. А вот крошечной японке это понятие было, похоже, незнакомо.
Капитан покосился на такелажмейстера. Ну конечно – смотрит на крошку во все глаза, только что слюни не пускает. Мальчишка, что с него взять…
- Ганс!
- Йя-а, Людвиг?
- Уведи её и одень поприличнее. Куртку какую-нибудь, что ли…
Фельтке – человек солидный, отец четверых детей. Он не будет облизываться на девчонку, которая ему в дочери годится. К тому же хоть немного, а знает японский, расспросит, откуда она тут взялась…
…но ведь хороша чертовка! Точёные ножки, бёдра приятной округлости, крепкий девичий задок. А уж грудки…
Фон Зеерс помотал головой, отгоняя наваждение – и успел подметить задорный взгляд, брошенный японкой через плечо на сопляка-такелажмейстера. Дитрих, уловив его, так и затрясся.
«…кажется, намечаются проблемы…
…ладно, с этим будем разбираться потом…»
- А вы чего встали, Дитрих? Приказа о поисках никто не отменял – ваш сектор слева от корпуса корабля и до восточного… - он сверился с карманным компасом, - да, до восточного края острова. И чует моя селезёнка – эта недоделанная Лапута ещё преподнесёт нам немало сюрпризов…
Он как в воду глядел. Не прошло и четверти часа, как с западного края острова – туда отправился лейтенант-бомбардир Карл Нойманн с тремя матросами – раздались крики и один за другим, два выстрела. Фон Зеерс скомандовал штурману Зелински и троим матросам «За мной!» и кинулся на звук, на бегу выколупывая из кобуры «люгер».
На земле – если этот полог из перекрученных корней, стеблей и водорослей можно назвать «землёй» сидел господин самой штатской наружности: невысокий, кругленький, в высоких шнурованных башмаках и замызганной полотняной паре – ни дать ни взять, добропорядочный бюргер, выбравшийся то ли на пикник, то ли на рыбалку. Вид у господина был перепуганный донельзя.
И было с чего. Шагах в трёх перед ним стояла девица самого экзотического облика – увидев е фон Зеерс не удержался и замысловато выругался. Никаких полупрозрачных рубашек – обтягивающий эффектные формы комбинезон из плотного переливчатого шёлка, масса застёжек и колечек, судя про блеску, из чистого серебра. На плече странная эмблема в виде змеящейся полосы тёмно-красного цвета. Белые волосы - не пепельные, не седые, а снежно, неестественно белые, собраны над плечом в массивное серебряное с кровавым камнем, кольцо. В руке незнакомка сжимает длинный нож со зловеще выгнутым тёмно-голубым лезвием - причём держит его так, что сомнений не остаётся: она превосходно владеет клинком и без колебаний пустит его в ход.
Но самое пугающее – лицо. Узкое, неестественно вытянутое, с длинными, чуть ли не до висков разрезами глаз. Мертвенно-белая, с голубизной кожа, тёмные, в синеву, губы и чёрные, бездонные, без малейших признаков белков и зрачков, глаза. Словно вырезаны из агата – такие порой встречаются у античных статуй.
Фон Зеерса передёрнуло.
И – уши. Узкие, раза в два длиннее чему нормального человека, да ещё и заострённые на кончиках.
Не бывает таких ушей…
Живую картину дополняли лейтенант Нойманн с «люгером» в руке и два матроса – они с самыми решительным видом наставили на девицу карабины с примкнутыми штыками.
Бросайте оружие. – ровным голосом сказал фон Зеерс. Ствол его «Люгера» смотрел в промежуток между типом в полотняной паре и невозможной девицей.
Зачем? – спросила та. Вы всё равно меня убьёте.
Голос у неё был высоким, неестественно звенящим – нечеловеческий голос.
«…она ещё и немецкий знает?..!
- Правильно, герр офицер! – заверещал толстяк. Пристрелите её, гадину, пока она вас тут всех не перерезала!
Фон Зеерс не сдержал ухмылку.
- Она? Нас?
- Плохо вы, герр офицер инри знаете! Это такие паскудные…
- Не надо пугать меня, герр… простите, не знаю как вас называть
- Петер-Иоганн Огнищефф к вашим услугам. – опомнился толстяк. – Простите, что сразу не…
- Ничего. Вы что, русский?
- А чем вам русские не угодили? – окрысился господин. – Мы
такие же верноподданные Кайзера, как и немцы, и все прочие!
Краем глаза фон Зеерс увидел, как вытянулась физиономия у штурмана, как со стуком поотвисали челюсти у матросов.
«…русские? Подданные? Кайзера? Час от часу не легче…»
Ладно, герр Огнищефф, с вами мы потом поговорим. А вы, фройляйн кинжальчик-то свой бросьте. Неровён час – порежетесь…
Девица – как бишь назвал её этот тип, инри? – усмехнулась и подняла клинок на уровень плеча, принимая боевую стойку. Сдаваться она явно не собиралась. Стволы карабинов в руках матросов дёрнулись вслед за ней.
«…ещё одно резкое движение - и у ребят могут не выдержать нервы. А это нам сейчас ни к чему…»
- Уж не знаю, фройляйн, с кем вы тут воюете, с деланным безразличием заговорил Зеерс, - но явно не с нами. Так что, бросайте оружие, пока не пришлось прострелить вам плечо, или что-нибудь ещё.
И сделал шаг, так, чтобы оказаться между нею и карабинами. Лицо незнакомки исказилось лютой злобой и она в, прыжке метнулась на фон Зеерса. Грохнул карабин, девица невозможным кувырком ушла в сторону, уворачиваясь от пули – и тут нога её зацепилась за торчащий корень.
Ей не хватило доли секунды, чтобы вскочить на ноги –окованный железом приклад «Маузера Кар98» обрушился на затылок, и незнакомка с размаху ткнулась в клубок мокрых листьей своей невозможной физиономией.
Нойманн наклонился и умело связал ей сначала руки, потом ноги, выше лодыжек. Пригляделся, прикоснулся к узлу снежно-белых волос над плечом - и извлёк оттуда длинную, тёмного металла, иглу. Поднял оброненный кинжал, взвесил на ладони вместе с иглой - и протянул фон Зеерсу. Тот удовлетворённо кивнул.
«…вот теперь можно и побеседовать…»
- Посадите её, Карл. Нет-нет, спиной вон к той коряге. Похоже, наша гостья уже приходит в себя.
Ответом было змеиное шипение (непроницаемые агатово-чёрные глаза сверкнули самой неподдельной ненавистью) и длинная тирада на незнакомом языке. Впрочем, тон её не оставлял сомнений в содержании.
- Ну-ну, фройляйн, не надо ругаться. – добродушно ответил фон Зеерс. Кинжал он попытался засунуть за пояс, но, оценив немыслимую остроту клинка, оставил эту затею. – Мы же вас честно предупреждали – не дёргайтесь, и всё обойдётся А теперь уж – вините только самоё себя. Карл, - он снова обратился к бомбардиру. – посмотрите, что у неё на затылке? Если кожа рассечена – промойте, перевяжите. Доберёмся до гондолы – обработаем, как положено. Мы не варвары, фройляйн, и чтим Гаагскую конвенцию!
И вот ещё что, герр капитан…
Нойманн пропустил вперёд матросов, волокущих на носилках связанную пленницу и негромко обратился к фон Зеерсу..
- Мы осмотрели дыру в корпусе - как вы и приказали. Там, в растяжках, повис британский гидроплан.
И что? Ясно, что это он нас протаранил, а потом завис. Повезло ещё, что его двигатель не воспламенил баллоны с водородом…
Бомбардир нетерпеливо дёрнул уголком рта. От этого движения монокль – Нойманн единственный из экипажа L-32 носил этот сугубо прусский аксессуар – выпал и закачался на шнурке.
Я не о том. Обер-маат Хетцерманн слазил наверх, проверил – в кабине никого не было!
- Может, пилот вывалился в момент столкновения? – предположил фон Зеерс.
- То-то ж и оно! Привязные ремни не разорваны, а аккуратно расстёгнуты
Хм… странно. Но, сели вдуматься, вполне объяснимо: пилот мог летать с расстёгнутыми ремнями. Я знаю, что наши парни тоже иногда так поступают – ремни, видите ли, их стесняют, сковывают обзор…
Нойманн озадаченно крякнул. Об этом я как-то не подумал… подумал. Да, скорее всего, так оно и было, герр капитан. Простите, что зря вас потревожил.
- Бросьте, Карл! - Фон Зеерс похлопал подчинённого по плечу. – Я отдал приказ, вы выполнили и доложили, за что тут извиняться? Был лимонник – и утоп, пусть Господь примет его грешную душу. А нам одной заботой меньше.
Англичанин не утонул. Он выбрался из обломков аэроплана и спрятался между обмякшими газовыми мешками, внутри корпуса цеппелина. Это было самое надёжное убежище – снаружи его сразу нашли бы, а сюда даже не заглянуть искать
Револьвер «Веблей», заряженный, с дюжиной патронов россыпью. Складной швейцарский армейский нож – подлинный, фирмы «Wenger» - плитка шоколада… всё, что нашлось в карманах рыжей пилотской куртки с серебряными крылышками RAF на левой стороне груди.
Много? Мало? Ну, это как посмотреть…
Свесившись вниз из паутины тросов, лейтенант Уилбур Инглишби наблюдал, как вернулась германская поисковая группа. И отлично видел, куда заперли необычного вида пленницу – вместе с самодельными носилками, к которым та была привязана.
Лейтенант задумался. Если он хочет здесь выжить – пора обзаводиться союзником.
Или, учитывая имеющийся расклад, союзницей.
