2150 год.
Человечество долгим и трудным путем шло к объединению, единственному шансу на дальнейшее выживание цивилизации. Но в 2100 году это произошло и вот уже пятьдесят лет нет ни войн, ни армий, даже полицейские функции были, со временем, упразднены. Зона внутренних планет хорошо и давно освоена, заводы на Луне, города на Марсе, идет активная экспансия во внешние планеты, базы на спутниках Юпитера и Сатурна, орбитальная станция у двойной планетоидной системы Плутон-Харон. Новый мир, о каком мечтали многие фантасты, наступил… (Указанные года - взяты условно. Особой роли не играют)

Пролог- не пролог, но что-то, как-то.

Ухнуло, взметнулась столбом толстая струя перегретого пара, пробив ледяной панцирь. Дымка сгустилась, быстро заиндевела, при температуре ниже -130 градусов Цельсия, пар  мгновенно конденсировался и застывал ледяными снежинками. Сквозь туман мелькнул проблесковый маячок снижающегося «Вангварда», тяжелого десантного дропшипа, прозванного в народе «Кенгуру». Через несколько секунд, массивное тело дропшипа пробило заиндевелое облако, и, перейдя на гравимагнитную тягу, грузно село на краю взлетной площадки.
В проеме десантного отделения показалась, закованная в тяжелый летный скафандр, фигура пилота:
- Товарищи офицеры. – Архаично, как уже, наверное, лет двадцать никто не обращался, начал он:
- Сейчас с базы подгонят транспорт и вас встретят, а я перезаряжу топливные ячейки, и, пожалуй, на геостационарную выйду, могут дернуть на орбитальную к Юпитеру.
Мы промолчали, мы - это пять спецов 7-й юпитерианской и я – старший риск-команды, иначе группы планетарной разведки. Лет двадцать с копейками зона внешних планет мой холодный и чуждый всему живому дом. И все это время, в риск-команде, всегда там, где еще не ступала нога человека. Звучит, конечно, пафосно, но чистая правда.
Поднявшись, приноравливаясь к пониженной силе тяжести, повел неуклюже литыми плечами скафандра. Поначалу несколько дергано, но потом, все же, более ровно, сказалось долгое сидение на месте, пошел к выходу. Остальные спецы неуклюже двинулись следом, это был конечный пункт прибытия, других баз на спутнике не было.
Спутник Юпитера, Европа… Я задержался, на секунду, в проеме, здесь я был впервые. Грузно спрыгнув в плотный снег, увидел фары подъезжавшего вездехода, на борту машины затормозившей в десятке метров от нас, с удивлением различил эмблему еще 1-й юпитерианской экспедиции, вездеход похоже верой и правдой служил больше полста лет. Рывком ввинтившись в открытый люк, я понял, что был почти прав, машина была выпуска шестидесятипятилетней давности, причем не гражданской, а военной модификации — БМД-17Д «Реактавр», видимо списанная с одного из дропшипов десантных войск, видать еще с конфликта на Титане, спутнике Сатурна, иначе как бы она еще попала к экспедиции. В чем там было дело, сейчас уже и не дознаться, меня тогда и в проекте не было, это еще до объединения Земли произошло, а родился я уже при «Едином Альянсе», да и засекречено было, дай боже, хотя слухи ходили. Еще я молодым лейтенантом, неоперившимся, был, у нас в Управлении  служил кое-кто, заставший те времена.
Машина, конечно, была подогнана под гражданские нормы. Все навесное вооружение было снято, убрана башня с автоматической турелью,  и отсутствовало место стрелка-радиста, вернее стойка связи стояла, но начисто лишенная пульта управления огнем.
В просторном отсеке, где с минимальным комфортом могли разместиться пятнадцать десантников в тяжелой броне, я различил две фигуры встречающих, одетых не в пример легче, бесформенные, не держащие давления, комбинезоны, да легкий с широким обзором шлем. Как только погрузка закончилась, треть отсека заняли кофры с оборудованием, а горячая волна прошла по отсеку, замещая внутреннюю атмосферу на пригодную для дыхания, одна из фигур, разгерметизировав скафандр, сняла маску ИДА явив молодое улыбчивое лицо, в котором, порывшись в памяти, я узнал одного из риск-команды базы, подразделения куда собственно и летел работать.
Дождавшись, когда я сниму шлем (отделяемой маски он не имел, шланг подвода стыковался сзади, проходя между лопаток), оперативник еще шире заулыбался и протянул руку, не сдержав восклицания: - Черт, «Черный странник» собственной персоной, а я не верил! Родимцев, Алексей, рад вас видеть, и чертовский рад, что вас приписали к нашей обойме.
- Взаимно, Кореев, Павел – Тепло ответил на приветствие, сжав на мгновение жесткую ладонь.
Крупный, улыбчивый, Родимцев сразу располагал к себе, от него так и веяло аурой «компанеистости».
- А правда, что вы были действующим офицером разведки? – Жадно спросил он, сверкая глазами, словно готовился услышать потрясающие воображение откровения. Но тут же стушевался, под моим внимательным взглядом.
-Зачем вам это, Алексей? – Хмуро спросил я. Последние лет двадцать, от этого факта своей биографии я старался абстрагироваться, что бы заново не провалиться в воспоминания полные абсолютной и беспросветной безнадеги.
Он замялся, потом поднял на меня виноватые глаза:
- Извините, совсем забыл, что эта тема может быть вам неприятна. Просто с детства интересовался, всем таким, мне ведь всего пять было, когда армию расформировали, и мне, честно сказать, все эти лозунги, ну вы знаете… Мы в школе потом проходили, мне не очень понятны были… - Парень еще больше стушевался, говоря все тише.
- Ни армию. – Поправил я его:
- Национальные вооруженные силы расформировали после объединения, в 2103 году, а это за два года до моего рождения, и лет за двадцать до вашего. В 2130 прикрыли то, что осталось от внешней разведки, Главное разведывательное управление. Когда-то это было ГРУ ГШ. После упразднения генштаба, в названии оставили просто ГРУ. И да, я там служил, чуть больше двух лет, нас прикрыли через месяц после присвоения мне звания старшего лейтенанта.
- Извините. – Снова попросил прощения Родимцев. Но с жаром вдруг продолжил:
- Просто та эпоха, все эти звания, подготовка, все эти слухи о методиках… - Тут он снова замялся.
- Убийства, вы хотите сказать? – Дернул я бровью, хмыкнул:
-А вы оригинальный молодой человек, вас родители к психологам не таскали, с такими-то увлечениями? На фоне бешенной истерии, что тогда развернулась, это было, мягко говоря, не модно.
Алексей рассмеялся:
- И не раз.
-Тогда вам повезло. – Не принял шутливого тона, я:
- Видимо попались адекватные специалисты, могли запросто на коррекцию психики отправить.
- Наверное. – Перестал улыбаться он.
А я вспомнил, как лет в тринадцать, решил пошутить, над экзальтированной дамой школьным психологом, на плановом приеме. Уже тогда начала разворачиваться компания по избавлению от «последних огрызков милитаристического прошлого», и еще пока исподволь, травля немногих оставшихся действующих офицеров, да и отставников иной раз, из тех, кто не скрывал и не боялся гордиться офицерским прошлым. Дальше было только хуже, когда прикрыли нас, беспощадная в своей бессмысленности, толпа скандировала: «Милитаристические убийцы!», неистово беснуясь от вида сносимого памятника «Железному Феликсу» Джержинскому – одновременно с нами прикрыли и остатки когда-то мощной структуры ВЧК-НКВД-НКГБ-КГБ-ФСК-ФСБ-ИСБ-НСБ.
Но это было после, а тогда, устав от идиотских вопросов, на тему, ни хотелось ли мне когда-нибудь, помучить кошку, или там поотрывать крылья стрекозам, я ответил твердое нет, но добавил, что вот пострелять из оружия… После чего сложил пальцы «пистолетиком» и прицельно «пострелял» в разом побелевшую тетку. От карательной психиатрии меня спасло только чудо, в лице капитана ГРУ. Так я в первый раз попал в поле зрения Конторы. С пятнадцати лет меня взяли в оборот, спецшкола, затем Академия. Два года службы, затем стакан со звездами старлея, а через месяц, никому не нужный молодой офицер несуществующей более службы с клеймом «Милитаристического убийцы», выкинутый на мороз.
Родимцев молчал, давая мне время на нелегкие воспоминания, растревоженные его неосмотрительным вмешательством. Двадцать лет прошло, затянулось, зарубцевалось. Но резало, резало до сих пор по сердцу, то, как к нам относились, с каким презрением орали бессвязные обвинения в спину. Нет, нападать на нас никто и не думал, пресловутое «Любовь вместо войны» однозначно победило, этакое принудительное миролюбие, внушаемое с пеленок. Да и те самые слухи о жесточайшей подготовке, на нас смотрели как на диких и опасных зверей, по какой-то причине еще не загнанных в безопасные вольеры.
Кто-то остался, пересилил себя, я не смог. Двадцать лет за орбитой Марса, сотни высадок, десятки оставшихся там, на пресловутых тропинках, людей, нет Людей, вот так, с большой буквы, с кем штурмовал подступы к тайнам планет гигантов. И тянущаяся череда прозвищ: «Черный странник», «Элон» - от англоговорящих коллег, «Руде франкайс» - французы, вернее взбалмошная француженка-планетолог, которую каким-то чертом занесло в такие дебри, что когда я до нее добрался, то уже не стеснялся в выражениях. Особенно ее поразило, то, что, вытаскивая эту мадмуазель за шкирку, я бросил все научное оборудование, а когда услышал проклятья в свой адрес, то сначала красноречиво постучал по ее датчику кислорода – давно залезшему в красную зону, а потом, не удержавшись, по твердому пластику шлема.
Остаток пути до базы мы провели в молчании.

Отредактировано А.Курзанцев (07-06-2015 18:22:47)