Глава 2

“...Плавсредства для погрузки были поданы с опозданием и не в том количестве, на которое рассчитывалась погрузка, в следствии чего, поставленные на погрузку расчеты нарушились, погрузка затянулась и не все было погружено...”

“Описание операции, проведенной в районе ЭЛЬТИГЕН в период с 1.11 по 10.12. 43 г.”

Темные, почти черные тучи ползут медленно. Того и гляди, сорвутся первые капли, и хлынет…
Но солдаты, идущие колоннами к пристани, на небо поглядывают без тревоги. Лучше пусть дождем замочит. Зато пока погода нелетная, редкий фашистский ас решится над Таманью кружить. Ну а если найдется вдруг такой решительный, так зенитки тонкими стволами не зря ввысь тянутся.
И висит в воздухе напряжение, гудит басовито…
Дело ночью будет. Кровавое и грязное, свинцовое и стальное, порохом и тротилом воняющее, морем и кровью просоленное. Высадка…
***
До хутора Кротки, за которым несколько месяцев строился целый причальный комплекс, взвод противотанковых ружей шел долго, почти два часа.
Их полк был назначен в первый эшелон высадки. На нашем берегу должна была остаться лишь горстка тыловиков. Остальные туда, через пролив...
Мимо бронебойщиков медленно проехал санитарный автобус. Лейтенант, разглядев кто сидит рядом с водителем, сбился с шага. Отвернулся, начал подтягивать ремень ППШ. На душе, и так неспокойной, стало вовсе уж тягостно. И ведь понимал же, что не выйдет ни черта хорошего. А надеялся на что-то, сам себя уговаривал, судьбу обмануть надеялся…
Очень вовремя за шиворот ляпнулась тяжелая капля, остудила немного. Лейтенант посмотрел вслед автобусу, уже довольно далеко отъехавшему, сплюнул под ноги.
Ничего, доживем до победы - Ростов от Мариуполя не так далеко, можно и заехать. Званым гостем или не званым, это уж как получится.
Самарин поднял голову. Ноябрьские тучи ползли низко-низко, еще немного, и брюхо о зенитки драть начнут, дождем проливаться…
Обошлось, сухими дошли. Ну не считая нескольких капель, оставивших длинные мокрые следы на ватниках…
На всех трех причалах погрузка шла полным ходом. Грузили артиллерию. Пушкари закатывали орудия на здоровенные, собранные из пустых железных бочек плоты. На центральном причале одна полковушка застряла колесом меж досок настила. Расчет, матерясь так, что ругань долетала аж до Самарина, пытался высвободить завязшее орудие, раскачивая его в разные стороны. Вместе с пушкой шатался и причал. Что лейтенанта совсем не удивило. Ну какая может быть крепость у сооружения, которое одним концом лежит на двух грузовиках? Андрей с бойцами как раз в тот день помогал саперам  соседний причал возводить, и своими глазами видел, как с трофеев срубали горелые кузова и загоняли негодные машины в воду.
Артиллеристы, выругавшись особенно проникновенно, выдернули наконец-то свою пушку. Дальше, по обрезанной плоскости от сбитого еще летом бомбера, с видневшимся до сих пор полустертым крестом, дивизионка покатилась без сложностей. С разбегу проскочила сходни, с грохотом остановилась на плоту. Расчет начал крепить орудие тросами…
Их батальон по плану должен был садиться на катера больше часа назад. Но, как обычно бывает, планы не учитывали ухабы, грязь и провалившиеся колеса. Одно хорошо, комбат Волков не стал держать личный состав на ногах, а отвел чуть в сторону, к длинным рядам складов, где под навесами бойцы и разместились. Большинство завалилось дремать – когда еще отдохнуть доведется, ночь сегодняшняя длинной будет…
Но Самарину на месте не сиделось, и, оставив взвод на старшину, лейтенант выдвинулся к пристани. Надо же поближе к центру событий находиться. Может, вообще посадку отменят. Погода, конечно, получше чем вчера, но в проливе она портится моментально… Сейчас-то, никаким дождем личный состав не напугать – места под навесами, и в нишах-пещерах, в достатке отрытых в крутом береге, хватало с запасом. Но шторм на воде штука неприятная. Особенно в темноте.
С командиром взвода увязался и сержант Лешка Сергеев, командир второго отделения. Ростом сержант не вышел, будучи Самарину по плечо. Зато родился и жил в Ленинграде, когда-то рвался в корабелы, даже в Макаровское училище поступать собирался. Наверное, от той великой учености, Сергеев, которому было всего на четыре года меньше, чем Самарину, недавно двадцатисемилетие отметившему, звал командира по имени-отчеству. Даже в разговоре один на один.
Сержант увидел, как командир смотрит на часы, взглянул на свои:
- Что-то мне подсказывает, что и до полуночи не погрузимся.
- Там видно будет, - пожал плечами лейтенант.
В свое время, когда ленинградец только попал во взвод, Самарин долго к нему присматривался. Какая-то заносчивость в парне проглядывала. Мол, неучи вы все тут, а я ого-го какие вершины знаний превозмог, целые гранитные глыбы сожрал. Но потом, оказалось, что напускное все это. Первым же боем шелуху смыло. И парень оказался хоть куда! А из ПТРа, Студент лупил как из снайперской винтовки. На Мысхако, помнится, со ста метров атакующему танку триплекс вышиб. Дистанцию даже замеряли, не верил никто, что так бывает.
- Тоже верно, - согласился Лешка. – Одно хорошо, Андрей Михайлович, мы с вами не артиллеристы.
- Это еще с чего? – удивился Самарин.
- А вот представьте, - Сергеев махнул в сторону бочкового плота, который потихоньку оттаскивал от причала трудяга-мотобот. На плоту, облепив пушку, стоял расчет. – Их, бедных, уже заливать начинает. А как от берега отойдут? Только и останется, что за ствол хвататься. Ну а если погода испортится, вообще же край придет. Оверкиль и волной сверху.
Самарин с очевидными вещами спорить не стал:
- Знаешь, Леш, песня есть такая старинная, как раз в ней про такие загогулины воинской судьбы поется?
- Это какая же? – наморщил лоб Сергеев, честно пытаясь вспомнить.
- Название не помню, врать не хочу, но там строчка есть, мол, наши жены – пушки заряжены. Вот хлопцы в полном соответствии и повцеплялись. Будто при выполнении супружеского долга.
Сержант покраснел, отвернулся. Ну да, Лешка у нас неженатый. И письма только от матери приходили. Ее, вроде бы, из города эвакуировали…
Вдруг со стороны левого причала зашумели. Бронебойщики повернулись на крики.
Мотобот, что шел под погрузку, то ли ветром и волной повело, то ли на нем рулевой зазевался, но катер навалился на причал. Захрустели доски, еще громче взлетела над пристанью ругань. Вредительский мотобот отработал назад и на остатки причала хлынула вода вперемешку с пеной и мусорным крошевом…
На причале уже вовсю выясняли кто прав, а кто виноват.  Капитан порта, каплей в замызганной тужурке и подполковник  Бульбинян из самаринского полка, с тяжелой маузеровской кобурой, на боку склоняли друг друга по партийно-матерной линии столь затейливо и витиевато, что можно было и заслушаться. Затем, когда накал дискуссии чуть поувял, лейтенант с сержантом протолкались поближе к месту происшествия. Уточнили детали у очевидцев:
- Никого не задавило?
- Да ни, - отмахнулся вислоусый обозник с карабином, висящим по-охотничьи, стволом вниз. – Тока боец у море шмыганувся, да гвынта утопил. А больше вроде и никто.
Шмыганувшегося бойца как раз доставали, благо свалился хлопец удачно – и полутора метров до дна не было. Трясущийся как цуцик, босой красноармеец стоял на песке рядом с остатками причала, глупо улыбался. Наверное, не верил, что живой Обмотка с левой ноги размоталась, конец болтало в воде.
- Это еще с чего он босиком? – недоуменно спросил Сергеев.
- Инструктаж забыли, товарищ студент? – грозно прищурился комвзвода. – На воде развязывать шнурки и вообще рассупониваться. Чтобы намокшими вещами не утянуло. Вот хлопец и развязался, поторопившись.
- А я думал, русалки постарались… - обижено протянул сержант.
- Ты б еще на катранов подумал, - фыркнул Самарин. – Русалки сперва шаровары бы стянули. Знаю их подлое бабское племя…
Наконец, часа через два, к навесам прибежал посыльный. Сорванным горлом просипел, что, мол, ваша очередь подошла.
Взвод прогрохотал ботинками по качающимся сходням, поднялся на палубу. Не мешкая, рассредоточился. . Так-то, на «охотниках» довелось ходить всем, кроме хлопцев из последнего пополнения. Но им еще на берегу, когда стало ясно на что предстоит садиться, Самарин объяснил куда лучше примоститься, чтобы не мешаться под ногами у экипажа. Ну а кто не понял, тому более опытные товарищи подсказали. И дружеским пинком направили. Как Степина, к примеру.
Кроме самаринского взвода, на МОшку загрузилось еще десятка три пехотинцев.
Урча движками, «охотник» отошел от причала. На его место тут же встал другой. По сходням потянулась следующая партия. Судя по тому, сколько на бойцах навьючено саперного «железа», штурмовая группа.
Когда катер отошел на пару кабельтовых от берега, из рубки выскочил мичманец. Невысокий, небритый. Представился наскоро:
- Мичман Егоров. Командир корабля. Приветствую сухопутных пассажиров на борту моего самотопа.
- Не накаркайте, - отозвался незнакомый старшина, похоже же, что бывший у пехоты за командира. Не молодой, Белоусова на пару лет постарше. На лицо приметный – вон какая шрамина щеку перечеркивает, но раньше не встречались. Тоже, видно, из пополнения.
- Я не ворон и, тем более, не ворона, каркать не умею, - отрезал мичман. – Но вот если твои бандерлоги будут гуртом стоять будто овцы, тогда потонут и к бабке ходить не надо. И мы с тобой следом забулькаем. Так что, - командир катера указал в сторону носа, - загоняй своих вперед, нехай рыбачки на корме сидят. Их меньше, удочки длинные. Заодно и кефали наловят пока до берега дойдем.
- Заливает спереду, - попытался вывернуться меченный осколком старшина.
Егоров отмахнулся:
- Если спереду заливает,  так то против ветра ссать не надо. А что на носу захлестывает иногда, так в проливе со всех сторон мочит. Зато первыми на крымскую землю ступите, детишкам хвастаться будете.
- Мои детишки тебя постарше, - огрызнулся старшина, но приказ мичмана выполнил, парой фраз согнав своих на нос. Бойцы держались неуверенно, тревожно поглядывали на близкие черные волны. Совсем что ли, личный состав неопытный?
- Слушай, Егоров, - обратился Самарин к мичману, - я до тебя два вопроса имею.
- Излагай, - напрягся моряк.
- Первое, и оно же главное, кто такие бандерлоги? Нутром чувствую, что обидное имечко, но не соображу подробностей.
- Обезьяны это, из одной книжки хорошей, про Индию. Тупые и наглые. - усмехнулся Егоров, - и ведут они себя в тех джунглях, точь в точь, как махра на моем крейсере.
- Хорошая, похоже, книжка, жизненная, - кивнул лейтенант, и задал второй вопрос: - у тебя брезента не найдется?
- Расстрелять хочешь? – с неожиданным энтузиазмом спросил моряк. – Чтоб как в «Потемкине»?
- Тьфу на тебя! Братьям-славянам прикрыться. Они ж зеленые все. И сами вымокнут, и весь припас расползется. Сухари, опять же.
- А нету у меня брезента, - грустно признался мичман. – Вот веришь, землячок, ни кусочка лишнего нету. До позавчерашнего шторма был. А щас нету. Барабулька плавники заматывает. И кают-компания у меня занята, - предупредил мичман следующий вопрос. – Так что, лейтенант при всем моем уважении, но сидеть вам на палубе до самой Керчи. Зато если тонуть будем, легче придется. Сразу хлоп и в воде!
- Шутник ты, – покачал головой Самарин.
- Не без этого, - ухмыльнулся Егоров, - я три раза тонул, грамотный.
Жизнерадостный мичман залез по трапу в рубку, а лейтенант вернулся на корму.
У полуавтомата возились комендоры в куцых черных бушлатах, недовольно пофыркивая на разлегшихся вокруг бронебойщиков. Лейтенант отлично моряцкую тревогу понимал: вдруг что, артиллеристы проклянут свой живой груз, перепрыгивая через него в горячке. А десант и помочь ничем не сумеет – ПТР, хоть и штука мощная, но для морского боя скорострельность маловата.
Личный состав расположился с удобствами, расстелив плащ-палатки. Бойчук уже и вовсе  дрых у бомбосбрасывателя, кое-как примостив под голову угловатый вещмешок. Танкист привычный, ему и гул моторов спать не мешает…
Так, а это что у нас происходит?!
Отвернувшись к лееру, видно, надеясь, что не увидят, особо умный боец Степин увлеченно запихивал в рот шоколад.
- Ты что творишь, паскудник?! – ухватил рядового за шиворот Самарин. – Охренел совсем, НЗ жрать, мутер твою жопой на сосну!?
- Не, ну я, это самое… - промямлил пойманный на горячем боец. Что именно он «это самое», понималось с трудом, набитая пасть внятности словам не прибавляла. Комвзвода снова встряхнул бойца.
У того даже голос прорезался. То ли от испуга, то ли шоколадина, вставшая поперек горла, провалилась глубже.
- Ну раз выдали, я вот и подумал, если размокнет, так и вовсе пропадет…
- Ты чем подумал, желудок?! - выпустив воротник перепуганного бойца, лейтенант повернулся к Белохвостову. - Старшина, а ты куда глядел? На чаек и романтичный горизонт пырился, пока твой боец наглеет.
Белохвостов, который мало того что являлся старшиной, так еще и был командиром первого отделения, в котором числился проглот, смущенно развел руками:
- Да вот, прозевал что-то…
Лейтенант укоризненно вздохнул:
- Александр Иванович, мать вашу… НЗ, он на то и НЗ, что неприкосновенный. Понятно, он дурень бессмысленный, но ты-то! Взрослый же человек, вся срака ракушкой обросла. Вдруг застрянем, что тогда? Твоих чаек харчить будем? Ты смотри, старшина, сегодня у тебя за спиной они шоколад стрепали, а завтра весь твой винный запас выхлебают!
- Не выхлебают! – клятвенно заверил старшина и показал Степину кулак. А кулак у старшины был знатным, внушающим уважение.
- И через пять минут мне доклад о состоянии НЗ. А то мало ли, кто еще приложиться решил. Сергеев, Воронов, от вас тоже. Ферштейн?
- Так точно! - отозвались сержанты, до миг до того, вроде бы спавшие.
- Так точно! – рыкнул следом Белохвостов, пристально глядя на Степина. Тот попытался уползти от недоброго взгляда старшины и укрыться за тумбой орудия.
Морячки-комендоры обидно заржали.
Катер к району сосредоточения средств высадки шел медленно, переваливаясь через волны. Погода улучшаться не собиралась, но и портиться не спешила. В общем терпимо. Тучи, ветер, волны брызгают. Совсем как в сорок первом, разве что куда теплее…
Но ничего, жить можно. Что происходило на носу, лейтенант не слышал. Да и ладно. Старшина у пехотинцев мужик опытный, справится.
Его бронебойщики большей частью пытались отоспаться впрок. Разве что Сергеев с Витей Пугаевым о чем-то шептались. Оба из столиц, оба студенты-недоучки, примерно одногодки, есть о чем поболтать, что вспомнить. У ребят всей разницы, что Сергеев из Ленинграда, а младший сержант из Москвы.
Самарин поерзал на подложенном под спину вещмешке, попытался устроиться поудобнее. Но от металла рубки тянуло промозглым холодом и задремать не получалось. Зато нахлынули воспоминания.
И нет, чтобы о прошлых высадках-десантах. Когда и брызги в лицо, и пронизывающий холод, и такая же ночная темнота, что вот-вот и взорвется тысячами выстрелов.
Вспоминался майский Мариуполь. Утопающий в яркой весенней листве. Теплые, беззаботные дни, тенистые улицы… Потом, ближе к августу, яркость выгорала под летним солнцем, тускнела от заводского дыма. Но в мае не город, а мечта…
Немцев выбили из Мариуполя еще в начале сентября. Разруха, наверное, страшная. Наши-то, город в 41-м почти без боя сдали. Но вряд ли фрицы просто так ушли. Родной металлургический, наверное, до фундамента повзрывали напоследок...

«Охотник» замедлил ход, остановился. Самарин поднялся, оценивая обстановку. Нет, до высадки далеко. Пока только на исходную позицию вышли, примерно на пол пути до берега. Слева угадывался такой же СКА, как и у них. Только у того на буксире еще два баркаса прицеплены. Десант в них уболтает, наверное, до состояния полного омлета. Где-то за ними таится в темноте Тузла, Но косу даже в самый мощный бинокль не разглядеть. Полоску песка, кое-где поросшую травой, закроет от наблюдателя любой волной.
Справа качался «золотаревец». Бывший пограничный катер сразу узнавался по длинному корпусу и низкой рубке. Бортовой номер терялся в темноте, но кажется, «57». Его командира, мичмана Зуева, Самарин неплохо знал – на соседних койках в госпитале валялись.
Катер снова заурчал двигателям, подрабатывал винтами, чтобы не уносило с позиции. Ветер начал усиливаться – уже срывал пену с барашков волн.
Спустился с мостика Егоров, переступил через спящего Гамбаряна - рядовой укрылся бушлатом с головой, но шевелюра выдавала, подошел к краю борта. Перегнулся через леер, высматривая что-то в бурном Керченском проливе.
- Подводную лодку высматриваешь или катрана? Может, твой брезент вернет?
- Да так, - задумчиво протянул мичман, почесав подбородок, - есть у меня унутреннее очучение, что скоро заштормит в полный рост. Ты коршунам своим скажи, чтоб попривязывались. И чтобы за имуществом смотрели. Начнет залестывать, уволочет.. Нам на этом дальнем рейде еще с час болтаться, не меньше.
- Сделаем, - кивнул лейтенант, не поднимаясь. И смысла особого не было, да и пригрелся кое-как.
- Я на Ладоге тонул, - сообщил вдруг Егоров, - и тоже поздней осенью. Холодно. Еле выплыл.
- А я в этих краях в первый десант ходил. На «Пенае», - хмыкнул Самарин. – Тоже хорошего мало. Сейчас хоть юнкерсов нету.
- Этого не отнять, куда удобнее.
- Слушай, - бронебойщик указал рукой в сторону Кроткова, который с полчаса назад вспыхнул редкой россыпью огней, - спросить хочу. Они там светомаскировку нарушают или хитрость какая, для сухопутных непонятная?
- Нас по створам ориентируют, - зевнул Егоров. – Ну а что демаскируем, так это по нынешней погоде, нам до Полярной Звезды. В такой шторм авиацию гонять никак нельзя.
Словно насмехаясь над мичманскими познаниями  в летном деле, прогудели где-то в тучах бомбардировщики, идущие со стороны Тамани.
Егоров чертыхнулся, сунул руки в карманы бушлата и ушел на нос.
Пока катера дождались команды на начало выдвижения к берегу, погода испортилась окончательно.
Тяжелые волны били в борт, обдавая десантников брызгами, иногда захлестывая с головой. Самарин мимолетно позавидовал комендорам, которые вцепились в палубу возле своего полуавтомата. У тех, в дополнение к бушлатам, нашлись обрезиненные непромокашки. А у взвода противотанковых ружей, для защиты от погодных напастей ничего кроме плащ-палаток не имелось. Да и те, заслуженные, боевые. Соответственно, и продранные, и прожженные, и вообще ветхие…
С другой стороны, рожу от соленых брызг кривить осталось недолго – к берегу идем, а не болтаемся-дрейфуем в ожидании сигнала.
Волнение порядком разбросала корабли десанта. «Золотаревец» куда-то пропал. “МОшка” по левому борту еле угадывалась во тьме, но буксируемые ею баркасы разглядеть не удавалось. Может вообще тросы оборвало?
За «луковкой» лейтенант не полез, ограничился наручными. Трофейная «Грана» врученная Самарину перед строем в Новороссийске, показывала, что мичман приврал. Не час они болтались на линии старта, а куда дольше.
Сверху прошелестело. Секунд через сорок докатился низкий гул залпов тяжелой артиллерии. На вражеском берегу, где уже пару часов, после налета авиации полыхало зарево пожаров, раздались взрывы. Артподготовка началась.
Бойцы, услыхав канонаду, приободрились. Чувство понятное и лейтенантом разделяемое. Когда по тебе артиллерия работает, это паршиво, а вот когда снаряды вражине на голову рушатся, оно куда вдохновительнее.
Низко-низко, чуть ли не подстригая гребешки волн, прошли в сторону Тамани старенькие «Чайки».
Из ночной ветряной мглы появлялись катера. Их становилось все больше и больше. За некоторыми на буксире волочились баркасы и паромы. Андрей снова поежился. На МОшке грустно, а на таких плавсредствах болтаться в штормовом море и вовсе сине-зеленая тоска. Вон, давешних артиллеристов на бочках вспомнить хотя бы.
Из рубки высунулся взъерошенный Егоров. Придерживая мятую фуражку, что так и норовила слететь, оборвав ремень, заорал, перекрикивая рев мотора и ветер:
- Хлопцы, готовьтесь! Пять минут – и полундра! Берег рядом!
Хлопцы были не глухие, и в лишних уточнениях насчет полундр не нуждались. Взвод готовился к высадке. Бойцы скатывали плащ-палатки, втискивались в лямки «сидоров», проверяли на месте ли диски с рожками, патронные сумки и гранаты. Первые номера заново перематывали промасленными тряпками затворы бронебоек.
Каждый знал, что первое время придется воевать тем, что приволок на себе. Боеприпасу, как издавна известно, бывает «очень мало», «мало» и «мало, но больше не унести». А остаться безоружным из-за того, что вода залилась в оружие – глупость, советского человека недостойная.
Лейтенант потуже затянул ремни портупеи, в который раз жалея, что в Новороссийске зазря пропал резиновый мешок-чехол, выменянный на немецкий кортик у катерника -”торпедиста”. Мешок помнил Керчь, сберегся в госпитале, и был крайне удобен для хранения в сухости всяких полезных вещей. Самарин вздохнул, хлопнул себя по ноге, там, под нефасонистой, но для десантных дел подходящей, обмоткой, пряталась до поры финка в ножнах.
Как это всегда бывало перед началом любого серьезного дела, захотелось покурить. Оно бы и правильно – пока табак сухой. Но пока скрутишь, пока подожжешь, уже и за борт пора будет.
Времени подготовиться к обороне фрицам и мамалыжникам хватало. Вон, прожекторов, суки наставили! Слепящие столбы шарили по поверхности моря, выхватывали на секунды очертания катеров, уползали в стороны….
Катер, ощутимо сбавив скорость, ткнулся во что-то невидимое – лейтенант крепко боднул леер. Со всех сторон окружающей ночи взлетала пена… Прямо по носу, она была вроде бы чуть погуще. Что-то неразборчиво орал мичманец, толком невидимый сквозь маленькие круглые иллюминаторы рубки.
С носа прыгала в воду пехтура. Материлась.
Лейтенант, понимая, что из-за окружающего шума до всего личного состава не доораться, хоть уделайся, встал  - когда катер не колотило волнами, он оказался относительно устойчивым – махнул рукой. “Комоды” приказ продублировали как положено.
- Ружья и бэ-ка поднять! К берегу!
С борта куда слаженнее чем старшинские вояки - не зря столько тренировались, посыпалось второе и третье отделение. Первое стало передавать им вещмешки с харчевым припасом, боеприпасы и длинные ПТРы. Неглубоко, вроде, бойцам вода и до пояса не достает. Ну если волны не считать, что до головы брызгами достают…
Самарин дождался, пока последний патронный ящик окажется внизу, и тоже десантировался. Дно толкнуло в подошвы. Вроде бы дельно пригнанный вещмешок наподдал по спине, чуть не свалив с ног.
Лёд, умело притворяющийся водой, тут же ухватил лейтенанта холоднючими клещами.
- Ух ты ж, мутер твою об пень!
Бойцы потихоньку двигались к белеющей бурной полосе прибоя. Матерясь и отплевываясь, Самарин поднял ППШ над головой и с трудом преодолевая вязкость обжигающе ледяной воды, побрел к невидимому из воды берегу.
За спиной рычал и кряхтел двигателями катер, вокруг ругались бойцы, матеря погоду, море и всяческих Гитлеров с прочими сволочами Умолкли быстро – жидкий лёд дыхалку сбил. У лейтенанта и у самого челюсть свело. Самарин успел подумать, что как-то странно получается – вроде и шум волн усиливается – берег близко, а вода все выше и выше. Додумать он не успел. Нога, вместо того чтобы стать на песок, провалилась, не найдя опоры. И комвзвода с головой ушел под воду…
С запасом набитый “сидор” каменюкой потянул на дно. Андрей нашарил финку, полоснул по лямке, кое-как вырвался на поверхность. Хватанул жадно воздуху, пополам с водой, закашлял яростно, норовя выплюнуть легкие. Погреб вперед. Неуклюже, в полторы руки – правую тянул гирей автомат.
Сколько пришлось корячиться, лейтенант, то и дело накрываемый волнами, не осознавал. Вдруг левая рука с размаху черпанула по песку – от усталости и боли почти не ощутил. Встал, пошатываясь, волоча «Шпагина» за мокрый и жесткий брезентовый ремень. Волна плюнула напоследок пеной, попыталась вырвать автомат. Выкуси, сволочь! Самарин вытер лицо, осмотрелся.
Выползали на берег бойцы, стоял на четвереньках Воронов, отплевывался. Распростерся в полосе прибоя Студент, левой рукой цепко сжимая ствол ПТРа. Выплыл, значит, и оружие не утопил. Молодец, ленинградец. Лейтенант сплюнул соленую воду вперемешку с песком, помог сержанту встать. Затем пришлось вытягивать сомлевшего Пугаева, наглотавшегося соленой воды...
Выбрался на берег тяжело дышащий Белохвостов, которого тянул за собой на буксире Жора Мынко - здоровенный хохол из-под Днепропетровска. За старшиной и ефрейтором маячило несколько бойцов, чьи лица Самарин в полутемках не разглядел.
В море, между водяными горбами кое-где мелькали еще головы. Мало. Их же больше полусотни высаживалось! Да где же остальные? Дальше, метрах в пятидесяти (ну это если верить зрению, оно в штормовой серости обманывается только так), чернели катера.
Почему не уходят? Сейчас же окончательно рассветет, немецкая артиллерия как на полигоне перещелкает! Фрицы-гады, будто стояли за спиной, подслушивали. Вспучилось несколько пенистых столбов -
хорошо, чуть ли не в километре от береговой полосы. Из чего-то тяжелого бьют...
Щас пристреляются...
Порывы ветра рвали промокшую телогрейку, резали лицо. Не зацепимся, немцы согреют так, что и костей не соберем. И почему катера не уходят?!..

Андрей собрал бойцов быстро – во взводе не так много личного состава, да еще потери. Не пошел Степину шоколад впрок. И еще трое, кроме неказистого красноармейца не выплыли. Двое рядовых  - болезненно-рыхлый самарец Присталов и казахстанец Самыловский во взвод пришли с последним пополнением. Аллахвердов Абид, ефрейтор из Татарии, еще с Новроссийска в батальоне был. Не повезло...
Самарин, впрочем, полностью бойцов списывать не спешил. Надеялся, выплыли где-то подальше - в темноте, да под волнами особо и не разглядишь.
Кроме четверых бронебойщиков, на дно отправилось еще и почти все оружие. Хлопцы сумели сберечь только четыре ружья из восьми и пять автоматов. И боеприпасы остались только те, что лежали по карманам и за пазухой…
Узкая полоска галечно-песочного пляжа упиралась в невысокий, метра полтора, обрывчик, поверху заросший травой. Под него и забились.
- Старшой, давай нырну. Тут же и пяти метров нету! - Мынко трясся от холода. Но по глазам видно – нырнет. И Витя Ицхаков, его второй номер, следом отправится. Жалко расчету утопленницу. Хорошая, затвор почти и не заедал…
- Жора, ты если нырнешь, то там и останешься. Ферштейн? Гамбарян, тебе тоже говорю.
С моря ударил порыв ветра, мгновенно заледенив мокрые насквозь десантные организмы. Заодно и глупые мысли из храбрых голов повыдувало. А то, глядя на Жору, и Карен джигитовать решил.
Вспомнилось вдруг, как к бакинскому армянину, парню двадцати лет от роду, пришел в гости его пожилой земляк из ЗАПа. Гамбарян смеялся потом долго. Оказалось, что пожилой зенитчик  переписывался по найденному в подарке от шефов адресу с девушкой откуда-то из Сибири. Попросила карточку, а тот, вместо того, чтобы в штабе разжиться, пришел у Карена просить его фото. Отправлю, мол, с припиской - “Я точно такой же, но на двадцать лет старше!”...
Самарин пытался сообразить, что дальше. Высадка пошла кое-как – из батальона, похоже, на берегу только его взвод. А так все больше незнакомая пехота, беляковцы, да штрафники безпогонные. Шум боя слышен, но в стороне. Где маяк непонятно, командиров тоже как-то не видать.
А на берегу все прибывало и прибывало бойцов…
Вспучило взрывом близкую воду. Поднятые со дна камни резанули воздух словно осколками.
На месте одного из застывших катеров вспыхнул клубок огня.
Несмотря на ранний час, стало светло. Рубили предутреннею мглу  ослепительными мечами прожектора, полосовали разноцветьем трассеров катера, бьющие по огневым точкам врага, лопались в небе ракеты…
- Почему остановились?!
Самарин оглянулся на окрик, машинально коснулся мокрых волос – и пилотка, и каска утонули. Перед ним стоял пехотный капитан с ТТ в руке. Глаза у капитана были шальные, да и весь он какой-то одуревший. Контузило, что ли?
- Личный состав собираю. Высадились неудачно.
- Враг ждать не будет! Всех в строй и вперед! Плацдарм не захватим, всех перетопят!
Не дожидаясь ответа, капитан дернул щекой, переложил пистолет в левую руку и быстро пошел вдоль полосы прибоя.
Заполошно застучал пулемет. Захлопали гранаты. Бой за высадку шел полным ходом…
Самарин подпрыгнул, цепляясь руками за выдирающуюся  с корнями траву, выбрался на обрывчик. Встал во весь рост и закричал, пытаясь перекричать ветер и шум близкого боя:
- Командиры и коммунисты, ко мне!..
Его бронебойщики, остатки двух стрелковых взводов, с десяток морпехов, отставших от своих, пятеро штрафников из 613-й роты. И несколько моряков «тюлькиного флота», оказавшихся на берегу после гибели своих суденышек. Человек восемьдесят. Считай, целая рота. Хоть и сводно-сбродная. Личный состав большей частью попался опытный. У пехоты два сержанта нашлось, и у мореманов главстаршина имелся, с десантным опытом.
Параллельно берегу, метрах в сорока от обрыва, тянулась грунтовка. Сразу за ней громоздились домишки поселка. На левой окраине уже кипел бой.
Мичман Егоров ошибся с точкой высадки почти на два километра. Атаковать маяк при таком раскладе смысла Самарин не видел. Надо было воевать здесь.
Лейтенант оглядел подчиненных, скинул ППШ с плеча, намотал ремень на левый локоть – для жесткости при стрельбе с ходу. И скомандовал:
- Вперед!
Квартировавшие в Эльтигене в бой не рвались. Порскали в стороны, словно мыши из подпола. Кое-кто вообще метался в одном нижнем белье, будто и не гремела второй час канонада. Били всех, без жалости. Враг, он ведь враг всегда. Пусть и в мокрых кальсонах от тебя босиком убегает.
Стреляли скупо, берегли патроны, все больше работали штыками и прикладами.
Поселок из двух улиц, вытянувшихся вдоль берега, рота прошла поперек без потерь.
Прежде чем выдвигаться дальше, Андрей приказал занять несколько домов, выходящих окнами в сторону противника.
Головной отряд перебегал дорогу, когда из низкого подвального оконца рваным брезентом протрещала  очередь.
Упало два пехотинца-штрафника. Один рухнул как подкошенный, безжизненно разбросал руки. Второй, зажимая живот, скорчился, уткнулся лицом в растоптанную грязь.
- Дави! – рыкнул морпех, перемотанный пулеметными лентами. Сорвав с пояса «лимонку», бросил ее в «амбразуру», упал. Из подвала с низким гулом вылетел сноп огня, вперемешку с мусором и дымом. Керосин в том подвале хранили, что ли?
- Амба! На мертвый якорь! – поднялся беляковец, отряхивая ладони.
Остановившаяся рота наскоро прочесала окрестные дома. Больше храбрых защитников не нашлось. Лишь в одном подозрительном сарае, бронебойщики услышали подозрительный щелчок, схожий с затворным. Белохвостов зашвырнул туда противотанковую гранату, а Воронов с Ицхаковым прошлись по обрушившемуся строению из автоматов.
Раненного в живот Самарин приказал отнести к берегу. Должен же медсанбат когда-нибудь высадиться? Да и там безопаснее будет…
Безпогонные сослуживцы соорудили из двух жердин и плащ-палаток носилки, подхватили. Раненный взвыл вовсе уж истошно. Две автоматные пули в животе. Не жилец парень…
Судя по форме на трупах, весь разбежавшийся гарнизон состоял из румын. По крайней мере, Самарин ни одного немца пока что не увидел.
Убитых врагов обыскивали, рассовывая по карманам кругляши гранат. Винтовками тоже не брезговали – не только бронебойщики выбрались на берег с уполовиненным арсеналом.
Лейтенант на ходу подобрал валявшийся в грязи штык-нож в самодельных кожаных ножнах. Сунул за пазуху ватника. Финкой хорошо резать хлеб и сало. А вот для солдат и офицеров противника, лучше иметь что-нибудь подлинней и с гардой.
Долго задерживаться на окраине поселка не стали. Каждый из бойцов понимал, что время работает против десанта. А значит,  только вперед!
Но сводную роту сразу за Эльтигеном остановил пулеметный огонь с высотки. Холмов тут вообще много. Вытянулись низкой грядой…
Амбразура меж камней. Кажется, прямо в лицо бьет-колотит пулемет. Дергается язык пламени на конце ствола, тянутся к залегшим десантникам плети очередей. Лежат красноармейцы и краснофлотцы, вжимаются в холодную крымскую землю. Кто перед лицом лопатку выставил, кто двумя руками голову закрыл. Будто для пули те две руки серьезное препятствие…
А свинцовые плети бьют все ближе. Еще немного, и хлестанут по спинам, взметнут рваную окровавленную вату телогреек…
Немец толковый попался: одним стволом, гадючья душа, всю сводную роту в траву уложил, головы поднять не дает…
Самарин лежал за камнем, пытаясь придумать что делать. Склоны холмов, меж которыми пулеметчик поймал роту, пологие. Но все равно, как на ладони будешь. Вперед – не вариант. Чуть голову из невысокой травы поднимешь, срежет. Разве что оставить тут пяток бойцов, которые за валуны удачно попадали, чтобы огнем пулеметчика беспокоили, а остальным отползать назад, и боковым ударом пытаться сбить с холма сволочного фрица…
Додумать Андрей не успел. Впереди него, метрах в трех, поднялся во весь рост морпех с ручником. Каски нету, ватник до пупа расстегнут – «морская душа» под ним. Ветер рванул ленточки бескозырки, забился в руках катерный «дегтярь». Закрутился толстый диск, сплевывая золотые бока гильз…
- Полундра, мать твою етить! За…
Доорать морпех не успел - упал навзничь, подломившись в коленях. Дернулась нога в шири замахренного клеша. Бессильно вздернулась в пасмурное ноябрьское небо проволочная сошка…
А вражеский пулемет лупил, не прекращая. Лента у него бесконечная, что ли?
Нет, не бесконечная. Заминка…Кончились патроны или заело?. Лейтенанту показалось, будто он даже ругань пулеметчика слышит, все дергающего и дергающего затвор.
Оттолкнулся расцарапанными пальцами от исковерканной осколками земли. Короткий рывок в горку по скользкой траве. Толкнул в плечо ППШ. Первая очередь перечеркнула сукно мышиных шинелей. Вторая пришлась по вскинутым в страхе лицам. А третья и не понадобилась. Кто на дно гнезда в кровавую грязь сполз, подставив простреленную голову первым лучам утреннего солнца, кто обмяк на «машингевере»…
Потянуло запахом боя – тяжестью крови и острой вонью сгоревшего пороха.
Самарин осознал, что торчит на бруствере, словно памятник. Лейтенант спрыгнул в неглубокий окоп, поскользнулся на глине – если бы за «рубашку» не схватился, точно бы упал.
Отпустило напряжение схватки - из ног словно кости выдернули. Андрей сполз по стенке. Задержал дыхание на несколько секунд. Два раза коротко выдохнул. Поднес ладонь к глазам. Из большого пальца левой руки торчала заноза. Наверное, загнал когда с глины сбалансировал. Дрянными досками окоп обшит, могли бы хоть рубанком шугануть…
Андрей выдернул щепку зубами, сплюнул. Перехватил автомат левой рукой и вытер грязную правую о шинель ближайшего немца. Пожилой унтер, похоже что, командир расчета, скалился крошевом раздробленных пулями зубов. Под окровавленным сукном распахнутой шинели болтался на простреленном кителе разлапистый орден со свастикой.
- Матерая гадюка, - просипел лейтенант сведенным горлом и перевернул мягкое еще тело на бок. Ну да, точно пулеметчик. Самарин расстегнул ремень на убитом и снял кобуру орденоносного унтера. “Парабеллум”, машинка хорошая, да и командиру без пистолета быть не положено. Наган-то, он еще на берегу Жоре отдал. А ведь полез бы парень за утопленным ПТРом…
Оказалось, что пулеметное гнездо не просто перекрывало балку.
В ложбине между двумя холмами располагалась двухорудийная батарея. Высокие щиты, деревянные колеса чуть ли не выше щитов, стволы  калибром похожие на трехдюймовки. С такими системами, Самарину сталкиваться еще не доводилось. Возможно, в определителе вражеской техники что и было похожее, но пушки никогда не числились главной целью бронебойщиков, вот и не запомнил.
Впрочем, это и не удивительно. Фрицы натащили пушек со всей Европы, разнобой у них страшный. Те еще барахольщики… Для себя Андрей обозначил батарею как “французскую”. Сейчас куда важнее не страна-производитель, а то, что батарея работала по десанту. Суетились расчеты, подтаскивали снаряды.
Офицер в мятой фуражке склонился над легким брезентовым столиком, черкал нервно по карте.
Самарин аккуратно вернул на место ветки. Повернувшись на бок, лейтенант отстегнул диск, вставил новый, передернул затвор. Патроны еще оставались, но сейчас придется много стрелять.
Внизу, за спиной слышалось сопение, сдавленные ругательства. Захрустели под ногами идущих мелкие улиточные панцири, которыми тут был усеян каждый стебелек. Не оборачиваясь, Андрей рявкнул шепотом:
- Тихо!
Понятно, что расчеты, мечущиеся по орудийному дворику под ритмичные залпы, вряд ли услышат шаги. Но к чему лишний раз по дурному рисковать? День только начинается, успем еще глупостей наделать…
- Ну? – выдохнул Белохвостов. Последние метры старшина преодолел ползком.
- Ружье куда дел?
Вместо штатного ПТРа, в руках у земляка была винтовка с вытянутым цилиндриком гранатомета на стволе. Ну и подсумками старшина обмотался - чисто махновец. Со скольких мамалыжников сбрую снял?
- На Бойчука оставил. Он у прожектора засел, ну того, разбитого. Зато гляди, какую штуку нашел!
Лейтенант кивнул. Где стоял разбитый авианалетом прожектор, он хорошо помнил. Там еще и вся команда осветителей кучкой разлеглись – бомба метко жахнула. Не все, конечно. Те, от кого чуть больше, чем полтора ботинка остались. И штуковину старшина, действительно, нашел, приятную. Трофейный ружейный гранатомет и полегче чем наша мортирка, и сподручнее. Помнится, Андрей сам из такого стрелять пробовал, когда-то, под Ростовом еще. В умелых руках - как пол миномета. И бьет точнее.
Орудия смешно подпрыгивали на высоченных колесах после каждого выстрела. С ревом пролетали над головами сводной роты снаряды, уходя по параболе в сторону берега
С другой стороны от Андрея шумно плюхнулся в траву главстаршина-морпех. Ткнул стволом СВТшки в сторону артиллеристов:
-Чего любуешься, пехота? Ждешь, чтоб наших всех перебило? По берегу ведь лупят!
- Из трех стволов взять хочешь?  - спросил лейтенант и намекнул. – У меня бойцов лишних нету. Сейчас в кулак соберем и бахнем.
- Сука ты лейтенант, - окрысился главстаршина, верно разобрав намек. Грязные пальцы на самозарядке аж побелели, с такой силой сжал командир морпехов цевье оружия.
Злился морской пехотинец… Его, с одной стороны понять можно  - бойцов терять никому не хочется. Но и головой ведь думать надо. Полундрой и клешем не каждый раз немца взять можно.
Подтянулись остальные бойцы. Рассредоточились по гребню, охватив батарею неровным полукругом.
В качестве сигнала к атаке, Белохвостов по отмашке Андрея засадил винтовочную гранату  в скопление немцев у правого орудия. Хлопок взрыва показался совершенно несерьезным, но несколько человек упало. Тут же ударили по батарее автоматы и винтовки. На огневой живые кончились почти сразу. Только офицер, что маячил у брезентового столика, сиганул за колесо и успел пару раз выстрелить из пистолета.
Улепетывающих ездовых преследовать не стали, ограничившись несколькими выстрелами. Очень уж те быстро бежали...