Лагерь и раньше был заметен издалека - костры горели так ярко, что их пламя отражалось от неба и давало чудесную подсветку на многие мили вокруг. А теперь обиталище не только светилось, но и звучало. Поэтичный автор вроде Бокаччо мог бы сказать, что крики неправедных исполняли симфонию первородного ужаса, вопия, словно все адские легионы, выведенные на поле Армагеддона. Однако ландскнехты пиитами ни разу не были, так что нашли бы дорогу и в кромешной тьме с завязанными глазами, ориентируясь на адову какофонию. Гюнтер и представить не мог, что люди в состоянии производить столько шума. Еще хлопали ружейные выстрелы - редко, беспорядочно.
Кажется, охотнички таки обрели столь вожделенную ими экзотическую дивность, с мрачным удовлетворением подумал капитан. Совсем как в потешной истории про польского пана и медведя. Только, похоже - как и в той истории - радости им это не доставило.
Лошади вынесли троих всадников на полянку, миновав разбросанные костры и мечущихся людей. Похоже все, кто мог, дал деру в лес, полагая, что ужасы ночного Шварцвальда могут приключиться, а могут и нет, но оставшийся в разоренном лагере - точно не жилец. Большинство бегущих было в одном белье, а кто и без.
- Желтое спереди, коричневое сзади, - каркнул злобно Отакар. - Вояки херовы!
Ландскнехты мчались по лагерю, словно всадники Апокалипсиса.
- Охренеть! - вырвалось у Швальбе, резко осаживающего коня.
Прямо перед ним - еще шаг и стоптал бы копытами - ползали в черной, мокрой траве два егеря. Оба были еще живы, но им оставалось только пожелать быстрой смерти. У одного была взломана грудная клетка, словно раковина устрицы в руках голодного и безыскусного едока. Второму некая сила не просто вспорола живот, но и раскидала внутренности на добрую сажень вокруг.
- Не фартануло бродягам, - пробормотал капитан, заставляя храпящего коня перешагнуть через полуживых покойников.
Гавел перекинул на грудь перевязь с тремя пистолями и вытянул руку вперед.
- Ты глянь, Гюнтер, - почти спокойно сказал сержант, что в складывающихся условиях прозвучало примерно как сдержанная молитва в самом наигнуснейшем вертепе. - А я думал, паладины уже перевелись на белом свете...
Поглядеть было на что. Вольфрам фон Эшенбах дрался с подлинным выходцем из преисподней.

Топая размеренным шагом, Вольфрам повторял про себя:
- Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое да будет воля Твоя и на Земле как на Небе. Когда подниму я меч мой сверкающий и рука моя примет суд, то отмщу врагам Твоим и ненавидящим Тебя воздам. Господи, усади меня по правую руку и возведи в сан Твоих святых...
Идти пришлось недолго, они увидели друг друга почти одновременно - человек и демон.
Создание было похоже на обезьяну, которую выпрямили, как человека, скрестили с волком и добавили немного медвежьих черт. Вернее сказать, оно казалось отдаленно похожим на всех упомянутых зверей и в то же время - постарайся Эшенбах описать чудище детально, у него не нашлось бы слов. Скотина казалась еще более уродливой из-за неравномерного шерстяного покрова - жесткие лохмы, которых и росомаха не постыдилась бы, чередовались с проплешинами голой бледной кожи, похожей по цвету на утопленника.
Тварь замерла над очередной жертвой. Увидев Эшенбаха, она одним движением сорвала лицо с каторжникообразного егеря и отшвырнула покойника, словно порванную тряпичную куклу. Вольфрам уважительно проследил взглядом за летящим телом, отметив скорость и дальность броска. Еще он заметил, что пасть у чудища прямо таки крокодилья, а вот пальцы "голые", с плоскими ногтями. Немец замедлил шаги, двинул плечом, скидывая оружие на вторую руку. Вытянутая лобастая башка развернулась к немцу, клацнула зубами, полыхнули потусторонним светом красно-зеленые буркалы. Держа клинок за рукоять и у первой трети клинка, фон Эшенбах сделал еще два неспешных шага, перехватил "бастард" за рукоять обеими руками и начал "раскрутку". Жутковато зашуршал воздух, полосуемый внушительным клинком.
Демон пригнулся, сложился нижней челюстью к плешивому брюху, в свою очередь устремился к новому противнику. Решительно, однако осторожно, стежками из стороны в сторону. Вольфрам шагал, с обманчивой неторопливостью вращая мечом, как молотильщик цепом, в едином ритме шаг-удар.
Словно шпага, выходящая в смертельный удар из хитросплетения финтов, демон скользнул очередным зигзагом и атаковал прямым броском. Быстро, как молния в ночной тьме. И столь же быстро Эшенбах сменил траекторию вращения, перекинул левую руку на затупленное рикассо клинка, разворачивая меч вперед, словно копье. Вольфрам контратаковал в лоб, шагнув прямо под бросок противника.
Окажись демон чуть медленнее - и насадил бы сам себя на выставленное острие, сияющее бриллиантовой звездочкой в лунном свете. Но последнее в мгновение, когда лезвие уже срезало шерстинки с подбрюшья твари, она извернулась, скрутившись едва ли не в спираль, и ушла от укола. Казалось, тут немцу и настал печальный конец - сражающиеся оказались бок о бок, столкнувшись плечами. Жуткая пасть щелкнула над самым ухом Эшенбаха, обещая в следующее мгновение вырвать ему кусок шеи. Спасти немца мог лишь отчаянный бросок в сторону. Но бросаться немец никуда не стал.
Продолжая движение, Вольфрам развернулся буквально на пятке в противоположном направлении и молча, со всего размаха, двинул врага оголовьем рукояти в челюсть. Человеку такой удар раскрошил бы челюсть и отправил в беспамятство, демону же выбил несколько зубов, раскровянив морду.
Все с тем же сосредоточенным выражением лица Эшенбах резко толкнул противника всем корпусом, отбрасывая в сторону, и немедленно добавил по косматой роже ударом от груди, перекрестием меча, убавив чудищу еще несколько зубов. С когтистой тварью такие фокусы вряд ли прошли бы, а вот против демона без крючковатых терзалок обычные фехтовальные приемы оказались на удивление годными - нужно было лишь не подставиться под укус и не дать себя схватить железными пальцами.
"Все равно, что с борцом драться" - пронеслось в голове Вольфрама.
Демон отпрыгнул, сипя и отплевываясь, что-то злобно вереща, как обезьяна, которая подражает человеку. По основательно ломаной роже стекали черные потеки, щербатая пасть в темной пене скалилась обломками зубов. А Вольфрам уже снова поднимал меч для удара. Здесь уместно было бы короткое обращение к Богу с благодарностью за удачное начало поединка, но меченосец берег дыхание...

- Ай, молодца! - воскликнул Гавел.
- В круг тварюку! - скомандовал Швальбе.
Нечисть боится лошадей, как, впрочем, и лошади боятся нечисти. Но животные роты были специально тренированы. Оказавшись в окружении храпящих коней, грома копыт и лязга металла, тварь заметалась, заклацала зубами. Немец же, похоже, вообще не обратил внимания на подмогу. И атаковал снова. С грацией танцора чудище скользнуло под широкой полосой разящей стали, попыталось ухватить противника в ответ, за что удастся. С такой силищей было неважно, куда именно придется захват. Окажись Эшенбах пожирнее, пальцы демона впились бы ему в брюшину и вырвали ее напрочь. Однако здесь можно со всей уверенностью сказать, что Бог спас человека. Благодаря умеренности, воздержанию от излишеств и регулярным постам - на теле мечника не было ни унции лишнего жира. В лапе обезьяноволка остался лишь клок рубашки и обрывок латаной кожаной куртки-безрукавки. А Вольфрам снова развернулся со скоростью игрушки-волчка, описывая "бастардом" полный круг.
Это был прекрасный удар, результат многих лет тренировок и суровой практики. Так можно ударить лишь на склоне лет, умножая телесную силу опытом, однако еще не перешагнув порог старости. Сила правильно организованных мускулов соединилась с мощью разогнанного клинка - и демон взлетел в дымный воздух, оставляя за собой шлейф черных брызг. Совсем как убитый каторжник-егерь.
Безумно не то выли, не то хохотали заточенные "малые", ревел огонь, пожирающий один за другим роскошные шатры...
Громыхнул выстрел - Гавел разрядил пистолет. Чех целился в колено, вывернутое в обратную сторону, как у собаки, но промахнулся, попал в бедро. И сразу же постарался исправить ошибку, выстрелив вторично. Третью пулю послал Швальбе. Однако то ли создание оказалось сделано из очень прочного материала, то ли было заговорено против летящего металла - и такое случалось. Демон встал, хотя, казалось, ничто из костей и плоти после таких ран двигаться уже не может. Лошади истошно ржали, отказываясь подходить ближе. Гавелу пришлось спрыгивать, иначе бы чем обезумевшее животное скинуло всадника. Даже Вольфрам отступил на шаг и перекрестился, не опуская меч.
- Воистину, ужасны и многообразны происки врага рода человеческого, - хрипло прошептал мечник. - Но не убоимся же, ибо Господь с нами.
Заплетающимися шагами, размахивая руками (или передними лапами, кто его знает), как пьяный канатоходец, демон побрел к большому шатру, до которого пламени было никак не добраться.
- Капитан, - Гавел указал на кровавые следы за тварью. Огромные лужи редели с каждым шагом, похоже, раны дьявольского порождения заживали на глазах. И без того впалый живот втянулся, облепив позвоночник, морда осунулась, так, что десны вывернулись наружу в безгубой пасти. Казалось, чудовище пожирает само себя, фунт за фунтом живого веса, затягивая смертельные ранения.
Вольфрам переборол оторопь и быстро зашагал за противником. Но демоническая тварь уже ступила в проем. Обернувшись к преследователям, она щелкнула пастью и канула во тьму шатра. Лишь светились красно-зеленые точки злобных глаз. А затем и они пропали.
- Никому не дано укрыться от гнева Господня, - пообещал Вольфрам укрывшемуся врагу. - Сегодня Он оценил тебя и признал мертвым!
- Погодь, железносец, - остановил его Гюнтер. положив руку на плечо. - Это не так делается. Отакар!
- Чего изволите, герр капитан? - осклабился гренадер, который все понял правильно. Фитиль уже дымился, а гранаты бренчали в огромной ладони чеха, как жонглерские мячи.
- Дай огня и дыма, - приказал Швальбе.
- Как пожелаете!
- Ох, твою ж мать! - только и успел сказать Гавел, бросаясь навзничь. Вольфрам на всякий случай присел, закрываясь мечом, как большим крестом.
Обычно граната взрывается не слишком зрелищно - все-таки пороха там от силы с кулак, а обычно меньше. Но то ли в ночи все кажется ярче, то ли Абрафо намешал хитрого зелья с присадками, то ли близость нечистого создания сказалась... в общем, жахнуло так, словно в шатер закатили самое меньшее пороховой бочонок фунтов на тридцать.
Ярчайший огненный столб рванул вверх, затмив даже громадную луну, что-то свистнуло в воздухе и разбилось о перекрестие меча прямо против лица Вольфрама. Огонь сразу же перекинулся на ковры и прочее убранство, а также собственно ткань шатра. Все эти субстанции роднила стоимость и отменная горючесть. Походный дом для некоего богатея во мгновение ока превратился в печь, истекающую нестерпимым жаром. Внутри кто-то завыл, вернее издал некий звук, поскольку ничего похожего ни ландскнехтам, ни мечнику слышать не доводилось. Очень высокий вибрирующий вой, срывающийся на басовитое взрыкивание. Однако звук почти сразу оборвался. Доломались еще стоящие опоры, вся масса шатра обрушилась, и пламя окончательно вырвалось на свободу.
- Наверное пора сказать "Аминь", - предположил Гавел, заряжая пистолет.
В мареве желтого пламени родилось некое шевеление. Посреди пылающего кургана из углей буквально выстрелила вверх лапа сгорающего монстра.
- Дерьмо антихристово! - неожиданно ругается Вольфрам. - Оно еще и не горит, что ли?!
Казалось, что сейчас паладин ринется в самый огонь, дабы там принять последний славный бой и вознестись непосредственно под десницу Господню. Однако сие оказалось излишним. Голая, вся в искрах от подожженной шерсти, лапа дрожала и дергалась в перекручивающих судорогах обратной трансформации, совсем как у давешней оборотнихи. Уже почти человеческая рука сжала тонкие изящные пальцы, на которых плавилась кожа. А затем бессильно опала. Огонь поглотил все.
- Стой, племя курвяче! - заорал вдруг Отакар и сиганул куда-то в темноту. Через мгновение он вернулся, вытаскивая за шиворот уже знакомого "старичка-боровичка", слугу госпожи Баттенберг. Седой старик трясся, как в лихорадке, и непрерывно рыдал. Причем не похоже, что от страха.
- Отправлю-ка я тебя вслед за твоей курвой, - подумал вслух Гюнтер, который сложил два и два с очевидным результатом.
- Не спешите, капитан, - рассудительно пробасил Эшенбах.
Немец воткнул меч в землю и оперся на него. В этом заключалось еще одно - незаметное, однако немаловажное - достоинство длинных мечей, на них удобно опереться, когда ноги не держат и сердце заходится, но надо сохранять вид живописный и бравый.
- Сей полуживой подонок, очевидно, может пролить свет на все эти ... события.

История Губерта оказалась короткой и печальной.
Элизабет сказочно повезло - родители искренне любили девочку и предоставили ей полную свободу. Книги, искусства, выписанные учителя, наставники фехтовального и стрелкового искусства из ветеранов... Девица не знала отказа ни в чем - и все это в пору, когда женщину приравнивали к говорящему орудию, обязанному непрерывно рожать. Перейдя в семью мужа, Элизабет продолжила пользоваться той же привычной свободой - старый Баттенберг был немощен телом и бесплоден. Он довольствовался тем, что ослепительная красавица освещает его жизнь одним лишь своим присутствием.
Дама перепробовала все возможные и невозможные увлечения, но в конце концов одна страсть завладела ей окончательно - охота. Не было зверя в Старом Свете, который не украсил бы шкурой и чучелом замок Баттенбергов. Но Элизабет жаждала все большего и большего... В погоне за новыми трофеями она отправилась в путешествие на край света. В Африку.
Что там произошло - не знал никто, старого слугу оставили дома несмотря на все его мольбы - Губерт растил девочку с младенчества и не мыслил разлуки. Элизабет вернулась после почти годового отсутствия, в объятия еще более состарившегося, но по-прежнему любящего мужа. И через неделю убила его, а также всех, кто имел несчастье оказаться в охотничьем домике той ночью. Вот тогда-то, поутру, несчастный Губерт, дрожащими руками отмывающий рыдающую госпожу от чужой крови, и узнал правду.
В дальних варварских землях Элизабет затравила удивительную добычу - свирепого хищника с непроизносимым дикарским названием, наводившего ужас на всю округу с десятком деревень. Тварь выходила на промысел только ночью, питаясь исключительного горячей людской плотью. Умирая, чудовище сумело оцарапать Баттенберг самым кончиком когтя. Ссадина затянулась без следа, но, очевидно, нечто успело отравить кровь женщины, наложив на нее страшное, богопротивное проклятие...
Гибель Баттенберга списали на встречу с волками, а старый Губерт хранил страшную тайну питомицы, которую он продолжал любить, словно отец. Сначала приступы казались редки, они происходили не чаще двух раз в год, и Элизабет пережидала напасть в самом глубоком подвале замка. Однако в последнее время зов дьявола стал повторяться, накрывая адским покровом почти при каждой убывающей луне.
- Убывающей? - переспросил Гюнтер.
- Да, - прошептал Губерт.
- Интересно, - заметил Гавел. - Первый раз про такое слышу.
- Она потому и решилась отправиться на эту охоту, - тоскливо сказал Губерт, закрывая лицо трясущимися руками. - Думала, что полнолуние не опасно...
Да, охотница не справилась с искушением новой, совершенно удивительной охоты на диковинного зверя. Элизабет надеялась, что успеет. Увы, проклятие лишь усиливалось, но выяснилось это слишком поздно и слишком трагично...

- Хммм... - буркнул Гюнтер, оглядывая разоренный лагерь. - Да не сказал бы, что все так трагично. Хотя Фульчи придется долго объясняться, если он вообще живой. Но то уже не наша забота. Мы как всегда - в марципане.
- Капитан, - тихо спросил Гавел. - Что с ними делать? - сержант указал на скорчившегося в немой скорби слугу Губерта и загончик, в котором тихо подвывали и рыдали "малые" оборотцы.
- Выпусти, - вздохнул Гюнтер. - Нечего скотинков мучить сверх меры. Довольно с них.
- Этого тоже выпустить? - Отакар наполовину вытащил кинжал из ножен, глядя сверху-вниз на Губерта.
- Убейте меня, - неожиданно попросил старик. Слезы покатились по выпачканному сажей лицу. - Просто убейте...
- Да жалко как-то дедушку, - тихо сказал Гавел. Чех происходил из очень многодетной и очень счастливой семьи, поэтому почитание старших было у него в крови.
- Дедушку теперь потащат в подвалы, будут там огнем жечь и на дыбе подвешивать, - напомнил Швальбе. - И выпытывать всякое разное. Не состоял ли, не участвовал ли, не поклонялся ли. Почему не сообщил куда следует о проклятии госпожи. А потом на костер, по совокупности. Ну если не повезет и раньше не помрет.
- Решим проще, - пробасил Вольфрам, до сей минуты молчаливый как скала.
Немец поднял меч и слегка качнул здоровенным клинком.
- Одним ударом, голову с плеч. Как дворянину.
Швальбе пригладил вновь и некстати разболевшуюся руку, посмотрел на Губерта, приподняв бровь. Не факт, что старик заметил в полутьме эту самую бровь, однако все понял правильно. Он медленно, тяжело опустился на колени и с неожиданным спокойствием склонил голову.
- Элизабет, моя девочка...
Меч опустился. Вольфраму действительно хватило одного удара.
- Ну и славно, - сказал Гюнтер. - Думаю, здесь мы закончили. С высокородным отребьем пусть разбираются их свиты и прочие слуги. А заботы Фульчи нас тем более не парят. Осталось лишь одно, пожалуй. Благо, все так удачно сложилось.
Швальбе оценивающе посмотрел на Вольфрама, счищающего кровь с меча пучком травы. Отакар скорчил такую физиономию, словно сжевал разом целый лимон с перцем и солью. Гавел добродушно хмыкнул и пошел выпускать "малых".
- Ловок ты с мечом, - как бы просто так заметил капитан.
- Иногда случается, - степенно и скромно отозвался фон Эшенбах.
- А доспех таскать умеешь?
- Неполный и недолго, - признался мечник. - Годы не те уже... потому и выписался из доппельзольднеров. Даже трехчетвертной тяжеловат.
- Сойдет, - ухмыльнулся Швальбе. - Ладно, не будем размазывать кашу по столу, - капитан обвел панораму разгромленного вдрызг лагеря широким жестом здоровой руки. - Вот такая у нас служба. Плата хорошая и без задержек, премиальные дают. Полагается и пенсия, но до нее пока никто не дожил.
- Сойдет, - скупо улыбнулся Вольфрам.

* * *

- Проходи, брат Вольфрам, и не обессудь за скудость убранства...
- Благодарю, брат... - замялся фон Эшенбах - монах, что провел мечника к его кельи не представился.
- Игнасио, - понял причину заминки проводник. - Если не запомнил дорогу, то иди по запаху. Ужин через час.
Вольфрам молча кивнул.
- Что ж, не буду мешать, - склонил голову в коротком поклоне брат Игнасио.
Эшенбах толкнул дверь от себя. Та угодливо распахнулась без скрипа. Вольфрам замер на пороге, оглядывая предоставленное ему обиталище. Что ж, койка, небольшой стол, стеллаж из десятка полок, толстая беленая труба - отопление по римскому образцу?! Что ж, здесь будет тепло зимой. А что еще надо старому и уже к сожалению не самому здоровому человеку?
Но мечник не спешил входить. Он вынул из-за пазухи пригревшегося кота. Тот зевнул, широко раскрыв пасть. Блеснули остренькие клыки. Эшенбах встал на одно колено, опустил руку. Кот, не заставив себя ждать, спрыгнул, потянулся по-кошачьи обстоятельно, до самого кончика хвоста. Зверек обошел всю келью, деловито сунув нос в каждый угол. Затем, пушистик запрыгнул на койку, прошелся по соломенному матрасу, время от времени выпуская когти.
Вольфрам посмотрел на неожиданного спутника, что свернулся калачиком на койке, шагнул внутрь, притворив за собою дверь и заложив ее массивным засовом. Тот был из дубового бруса, еще и обшитый парой полос металла. Снова посмотрев на спящего кота, Эшенбах присел на краешек койки. Конструкция чуть скрипнула, но разваливаться не спешила. Кровать была сделана по старинному обычаю - деревянная рама с частой сетью из натянутых пеньковых канатов, а поверх уже положен матрас.
Слабое подобие улыбки промелькнуло на тонких губах старого солдата. Склонившись к своей поклаже, он отвязал от баула длинный холщовый сверток, перетянутой витыми шнурами. Шнурки распутывались неохотно, задубев от времени и дрянной погоды. Но спешить было некуда...
Распустился последний узел. На куске небеленого холста перед Эшенбахом лежал меч. Простой, совершенно не похожий на двуручное рубило, которое немец обычно таскал при себе. Гораздо короче, однако на вид потяжелее. С широким клинком без дол и рукоятью не обложенной деревом или обтянутой кожей, но обвитой "косичкой" из тонкой скрученной проволоки.
Кот, который этого дремал (или делал вид, кто тех кошек знает?), поднял голову, внимательно посмотрел на клинок. Последние лучи закатного солнца пробежали по стальной полосе и затухли. Эшенбах вздохнул и положил пальцы на клинок. Ему не нужно было видеть, чтобы прочитать надпись, выгравированную на прочной стали. Благо старый мечник знал ее наизусть.

Iudicium et Retributio

Правосудие и Воздаяние

Уважаемые коллеги, помогавшие с вычиткой!
Так как книга подходит к концу (осталось две главы), то я попрошу скинуть в личку ваши имена-фамилии для внесения в список благодарностей.
Ну кроме тех, чьи данные я и так знаю)

Корабль грузно взбирался на волны, переваливался пузатым брюхом, не рассекая, но подминая под себя черные водяные валы, увенчанные грязно-белыми обрывками пены. Словно тяжелый утюг скользил по нежному кипению брабантских кружев, оставляя за собой гладкую воду. Впрочем, гладкости той хватало ненадолго - коротка и зла волна штормового Северного моря.
Из-за шторма поднята была лишь треть парусов, однако их с избытком хватало, несмотря на то, что флейт был гружен под завязку. Мачты скрипели под напором ветра, словно зубы грешников, стенающих в адских мучениях. Натянутые канаты едва ли не звенели, и казалось, на них вполне можно сыграть что-нибудь - найдись смычок подходящего размера. Казалось, еще немного, и очередная волна перехлестнет палубу, да утянет под воду очередную жертву человеческой жадности. Но корабль был крепок и привычен к штормам. Пройдет еще пара лет, а может и больше, прежде чем он присоединится к тем посудинам, о которых англичане отзываются коротко и емко - "sucks".
Флага на мачте видно не было. То ли сорвало ветром, то ли вообще не поднимали. Второе было куда как вероятнее. Тряпка тряпкой, а все равно денег стоит, сорвет - а платить кому? Всякие чудеса случаются, но пока еще не нашелся хитрец, что смог бы взыскать пропажу с воды и ветра. Да и кому нужен флаг в мельтешении волн и свисте шторма?..
Вдруг все просмоленное тело флейта содрогнулось от удара. Приложило столь мощно, что фок-мачта переломилась у самого основания и удержалась лишь натянувшимися до звона вантами. Грот устоял, но лишился всей оснастки, и оборванное полотнище укрыло собою корму. Арматоры не поскупились, закупив на канаты добрую московитскую пеньку, и теперь эта невиданная щедрость губила корабль - переломанная мачта выписывала восьмерки из стороны в сторону, каждое колебание все сильнее раскачивало флейт, укладывая едва ли не на борт. Вопль множества глоток вознесся к грозовому осеннему небу - вся команда, от капитана до юнги (на самом деле переодетой в мальчишку непотребной девки, но это никого особо не интересовало) почувствовала тяжкую поступь божьего гнева.
Второй удар, пришедшийся в днище с левой скулы, буквально подбросил несчастный флейт в воздух. Корабль попал меж двух особо тяжких волн, которые захватили нос и корму черными текучими когтями, скрутили, пытаясь переломить. Не смогли и просто затянули в беснующуюся пучину, вздымая напоследок столб мелких брызг. Полотнище рваного паруса еще несколько мгновений цеплялось за волны, но и его поглотил водоворот.
Флейт исчез, словно и не было его на свете никогда. Всплыли лишь жалкие ошметки: несколько пустых бочек, какой-то мелкий мусор, доски... За одну из них, обросшую мелкой ракушкой, клещом вцепился моряк. Холод и страх выбелили его лицо, а рыжие бакенбарды казались языками пламени, лижущими гипсовое лицо. Высокая тень скользнула в стороне, волны испуганно шарахнулись в сторону, доску с моряком закружило, накрывая темной водой. Тот, беззвучно открывал рот, будто выброшенная на поверхность рыба, и вряд ли кто мог бы прочитать по трясущимся губам, что за молитва вспомнилась человеку, на чьей шее, вместо креста висел короткий нож в кожаных ножнах.
Очередной вал налетел высокими пенными бурунами, схватил моряка за шиворот, окуная с головой. Утопающий схватился за доску с такой силой, что едва не переломил ее. Завис на грани двух стихий, словно мошка, что попала на водную гладь. И там, барахтаясь и захлебываясь, моряк увидел темное - чернее самой черной ночи - нечто, скользящее, словно призрак, в глубине. Смутное видение, лишенное деталей и ясных очертаний, там, где самый яркий солнечный луч теряет силу.
Глухой, очень низкий, на самой границе слышимого, звук разнесся в толще воды, заставил трястись кости, отдаваясь в черепе. Как будто само море застонало в злой печали. Самая крошечная волна, самая малая капля в море дрогнули от ужаса пред мрачной скорбью исполинской сущности глубоко внизу.
Моряк почувствовал, что легкие разрываются от нехватки воздуха, сердце колотилось. как сумасшедшее. Однако человек не мог оторваться от вида тьмы, что кружила под ним. Затем в спутанном клубке теней сверкнули две узкие и вытянутые щели, похожие на светящиеся веретена - как будто полыхнуло мутно-зеленое пламя. Они вздрогнули одновременно, скачком расширились до огромных кругов. И моряк понял, что нечто смотрит прямо на него чудовищными глазами подводной твари.
Соленая морская вода ворвалась в глотку, обожгла невыносимой горечью. А в следующее мгновение крепкая рука схватила утопающего за ворот и рванула вверх, к жизни.