Глава III

Гидрокрейсер Алмаз
8-е августа 1854 г.
Сближение
Корабли идут в строю пеленга. «Заветный» держится на правом крамболе «Алмаза»; высоченный ходовой бурун, разведенный миноносцем, временами скрывает от стороннего наблюдателя полубак.
«Дениз Бога», наша «полетная палуба», как говорят американцы, остался милях в десяти за кормой. Сейчас с него спускают на воду гидропланы, укладывают в кабину мелкие - до двух пудов весом - бомбы.
Пол-ночи новоиспеченный авиатендер шел на двенадцати узлах, едва поспевая за «Алмазом». Инженерный прапорщик с "Заветного", отряженный в машинное отделение «Морского быка» божился, что и это многовато для его изношенных механизмов. Тем не менее, к рассвету корабли заняли позицию впереди и южнее по курсу каравана. Вчера гидропланы нанесли союзникам несколько визитов; сегодня ожидалось продолжение концерта.
Я, в который уже раз за утро порадовался, как нам повезло; волнения почти нет, над морем легкий ветерок. Идеальные условия для полетов. Связь тоже не подкачала: рации били с палубы на добрые полтора десятка километров, а с гидропланов - почти вдвое дальше.
Когда делили УКВ-передатчики, случился небольшой скандал. Зарин хотел непременно наладить голосовую связь с «Заветным», но мы с фон Эссеном встали стеной: одна из раций будет на «Дениз Бога» и точка! В итоге, командир крейсера уступил; связь с «Заветным поддерживали по старинке, морзянкой; с авиатендера радиообмен вел мичман Энгельмейер, в воздухе царил бравый прапорщик, а должность диспетчера этой «радиосети» досталась, ясное дело, мне. Зато теперь я был в курсе всех дел отряда.
А дел хватало. Например, вечером неутомимый Кобылин намешал на полуюте «Морского быка» два ведра кустарного «Молотов-коктейля» -  из олифы, скипидара и машинного масла. Летнаб и моторист аппарата Цивинского, неугомонный Рубахин, до ночи провозились с терочными запалами. На них все спичечные коробки, которые удалось только раздобыть, зато теперь ящик, набитый бутылками из-под рома, дожидался своего часа, чтобы занять место в кабине. Фон Эссен узнав об инициативе Кобылина, скептически хмыкнул, но препятствовать не стал. Бомб все равно не хватало, а бутылки, глядишь, и разожгут на палубах британцев пожар-другой. Если, конечно, Кобылин попадет.
Рация ожила:
- «Алмаз», «Алмаз», тридцать второй в канале, проверка связи.
- Тридцать второй, слышу вас хорошо. Отбой.
Это Лобанов-Ростовский. Прапорщик невыносимо горд своей новой ролью, тем более, что сегодня от него и правда, многое зависит. «Алмаз» и «Заветный» торопятся напересечку каравана; капитан первого ранга Зарин намерен обстрелять с большой дистанции ордер охранения, заставить повернуть навстречу русским. Повернут, никуда не денутся - не в характере гордых бриттов ждать, пока их расстреливают с дальней дистанции. А затем, форсируя машины, (в кочегарках припасено несколько бочек мазута, им будут поливать уголь, прежде чем забросить в топки) по дуге обойти охранение и атаковать транспорта.
Правда, в голове одной из колонн идет «Наполеон». А еще - французские пароходофрегаты, несущие пексановские пушки. Но они забиты солдатами и лошадьми экспедиционных сил; хорошо, если смогут стрелять орудия верхней палубы. В батарейных же палубах  настоящий Ноев Ковчег, о нормальной работе расчетов можно забыть.
«Алмаз» с миноносцем ворвутся в походные колонны транспортов, как волки в овчарню. Пушки Канэ уверенно кладут снаряды в цель прямой наводкой с полутора-двух километров. Это будет не бой, а бойня.
Если... если только корабли охранения маневренные, хоть и тихоходные, не прижмут нас к линейному ордеру. Чугунные ядра способны натворить бед, если угодят с тех-четырех кабельтовых в небронированный корпус бывшей яхты или миноносца. Дымный порох в круглой бомбе много слабее начинки осколочно-фугасного снаряда, но ведь и такой взрыв разбрасывает во все стороны острые, как бритва, чугунные осколки. Они калечат механизмы, дробят в стеклянную пыль линзы прицелов и дальномеров, выкашивают расчеты, прикрытые лишь парусиновыми обвесами.
С расстояния в несколько миль даже самый внимательный наблюдатель, вооруженный отменной цейсовской оптикой, не сразу разглядит выросший у форштевня бурун – точное указание на то, что корабль резко увеличил скорость. «Воздушному» зрителю корабли кажутся неподвижными, и далеко не всякий сможет верно определить курс цели по отношению к самолету. И если прозевать момент поворота, не уловить прироста скорости - дистанция между загонщиком и добычей начнет быстро сокращаться. А «длинная» тридцатидвухфунтовка, каких немало на английских кораблях, на предельном возвышении бросает ядро на милю с лишним. Да, попасть на этой дистанции - задачка из области ненаучной фантастики, но английские артиллеристы умеют пользоваться квадрантами, кому-то из них может и повезти.
Чтобы этого не допустить и нужен Лобанов-Ростовский с его «Кенвудом». Прапорщик полтора года летает с фон Эссеном; он умеет определять и скорость и курс с любого ракурса, на запредельной для других летнабов дистанции. Но... море сплошь покрыто британскими кораблями; матросы на них бесстрашны и умелы, и приказы им отдают лучшие военные моряки на свете - офицеры Королевского Флота. И пусть против них играют пятьдесят лет технического прогресса - горько пожалеет тот, кто рискнет недооценить такого врага. Корветы и пароходофрегаты Роял Нэви сделают все, чтобы поймать наглецов в перекрестия своих курсов, и только от прапорщика, что сидит сейчас на левом сиденье гидроплана с бортовым номером 32 зависит, получится это у них, или нет.

- Лево десять!
- Есть лево десять! - отозвался рулевой и закрутил штурвальное колесо. Латунный обруч, начищенный до зеркального блеска, обдал людей на мостике солнечными зайчиками.- Руль лево десять!
- Как катимся?
- Медленно влево!
Я вгляделся в горизонт, отыскивая хотя бы самую мелкую зацепку. К примеру, вон то облачко...
Бушприт и правда сместился влево -  еле-еле заметно.
- Отводить!
- Есть отводить! - лакированные спицы замелькали в обратную сторону. - Руль прямо!
- Как на румбе?
Рулевой сощурился на картушку компаса:
- На румбе тридцать шесть!
- Так держать!
- Есть так держать!
Зарин выдернул из амбушюра кожаную пробку:
-Машинное! Держать три четверти!
В переговорной трубе заклокотало, захрипело. Командир крейсера удовлетворенно кивнул и повернулся ко мне:
- Голубчик Сергей Борисыч, что там у наших летунов?
Я суетливо зашарил на поясе, нащупывая рацию. Неудобно-то как: засмотрелся на военно-морские экзерциции, а о своих обязанностях забыл.
- Тридцать второй, я «Алмаз», доложите, прием!
- Я тридцать второй, взлетели, идем к вам. Встречайте!
Голос Лобанова-Ростовского звучал громко, отчетливо. Я собрался  повторить доклад, но Зарин отмахнулся: не надо мол, сам слышал.
Разведчик появился минут через семь. Прошел над самыми мачтами, дважды качнул плоскостями - желтый перкаль насквозь просвечивали лучи утреннего солнца. Летнаб принялся семафорить шлемом, Зарин в ответ сделал ручкой. Гидроплан приподнял нос и полез вверх, уменьшаясь, до размеров шмеля.. мухи... звенящей точки...
Я проводил его взглядом. Сегодня князь летит с Марченко, на своем родном аппарате. Фон Эссен возглавит ударное звено - три М-5 с мелкими бомбами и пулеметами: номер девять мичмана Цивинского, Корнилович, который летит на аппарате покалеченного Качинского, и его собственный, с цифрами «тридцать семь». Никто, ясное дело, не рассчитывает, что авиаторы перетопят половину эскадры: при Зонгулдаке из трехсот разнокалиберных гостинцев в цель попало только три. А вот организовать сумятицу в тесных походных колоннах -это сколько угодно, это запросто. Десятки пароходов, за каждым по два-три парусника на буксире - при некотором везении каша получится знатная.
Марченко с Лобановым-Ростовским предстояло как минимум, три вылета, и все без бомб. Впрочем, я не сомневался, что своенравный князь прихватит свой драгоценный «Льюис». Эссен, по моему совету, оставил одну из машин на авиатендере, чтобы экипаж «тридцать второй» мог, истратив горючку, немедленно вылетать, а не ждать, пока мотористы заправят и обнюхают «эмку». Ну не верю я, что капризные «Гномы» осилят два вылета подряд, без минимальной профилактики!
Да, этой парочке придется несладко; а что делать, не поднимать же в разгар боя новый экипаж! Пока пилот сориентируется, пока поймет, где транспорта а где ордер прикрытия, где французы а где британские корабли...

- Вот и они, судари мои... - произнес командир «Алмаза». - Что ж, еще полчаса, много три четверти, и сможем поприветствовать господ союзников.
Узкая полоса над самым горизонтом наливалась неопрятной чернотой. Это дымили сотни труб - британских, французских, турецких. Черноморское небо пятнала сажа кардифа, сгорающего в топках пароходофрегатов, винтовых линкоров, транспортов, груженых так, что они садились в воду по самую ватерлинию.
Снова ожила рация:
- Алмаз, я тридцать второй. К осту двадцать восемь по вашему курсу, миль семь - трехмачтовое судно. Идет под парами, пушки на палубе.
Я выкрутил регулятор громкости до упора, и теперь доклады Лобанова-Ростовского слышали все на мостике.
- Отлично! - Зарин заулыбался, потирая мясистые ладони. - Это фрегат или корвет охранения; примем к осту, обойдем. Незачем нам с ним сейчас бодаться. Сергей Борисыч, пусть взглянут, что у нас слева по курсу?
Я отжал тангенту:
- Тридцать второй, это «Алмаз». Сместитесь к запа.. к весту, мили на три, осмотритесь. Как поняли, прием?
- «Алмаз», тридцать второй вас по...
Ответ прапорщика заглушила трель горна; ее подхватили боцманские дудки и колокола громкого боя. Сразу сделалось шумно и тесно, но лишь на несколько мгновений. Заскрежетали запорные ручки, залязгали броняги и крышки иллюминаторов. Расчеты разлетелись по плутонгам, по всему кораблю вновь воцарился торжественный, строгий предбоевой порядок.
А горн заливался:
Наступил нынче час,
Когда каждый из нас
Должен честно свой выполнить долг...
Долг!
До-олг!
До-о-олг!
Прав Пикуль, прав. Тот самый мотив.

Гидрокрейсер Алмаз
8-е августа 1854 г.
«Веду бой»
Солнце слепит линзы биноклей. Я прищурился, приложил ладонь козырьком, задрал голову - вверху, в синеве, на фоне перистых облаков, плавают на узких крыльях чайки.
Из обеих труб «Алмаза» валит черный дым. Крейсер идет на боевых экономических пятнадцати узлах. Кочегары не усердствуют, всему свое время.
На гафеле полощется прокопченный Андреевский флаг. Хорошо бы взглянуть сейчас на «Алмаз» со стороны - ну, нравится мне этот изящный, как игрушка, кораблик. Я никогда не видел фотографии крейсера под парусами и, наверное, не увижу - Зарин признался, что парусная оснастка давным-давно сдана на берег. 
Впрочем, сегодня команде «Алмаза» не до парусов.
- Сигнальщик! Спишь на вахте! На левой раковине две мачты! Кто должен докладывать - я тебе, или наоборот?
Это Зарин. Сегодня капитан первого ранга великолепен: парадный сюртук, белые, до хруста, перчатки, бабочка, кортик отбрасывает желтые искры.
- Виноват, вашсокобродь!
- Это «Нигер», Алексей Сергеич. Четырнадцать пушек, четыреста индикаторных сил. - отрапортовал я. - «Тридцать второй» его облетел, докладывает - корвет идет нам напересечку.
- Да вижу, что напересечку... - ворчливо отозвался Зарин. - Только этого героя нам не хватало... Сигнальщик!
- Я, вашсокобродь!
- Пиши на «Заветный»: «отогнать неприятеля!»
Сигнальщик потащил из ящика сигнальных флаги. Вахтенный офицер что-то сказал вестовому, и тот, грохоча подошвами, ссыпался по трапу.
Все правильно, подумал я, флажки флажками, а рации никто не отменял. Зарин, наверное, до сих пор обижен на нас с Эссеном за то, что мы забрали третью рацию на авиатендер. Извините, милейший Алексей Сергеевич, но управление полетами - это святое.
Сигральщик выпрямился и потянул фал. Трехфлажная гирлянда быстро поползла вверх; пестрые полотнища затрещали на ветру. Вахтенный офицер заглянул в кодовую книгу, сверяясь с таблицами сигналов.
- «Заветный» пишет: «Ясно вижу»!
Я поднял к глазам бинокль. Миноносец увеличил ход, бурун захлестывает полубак, и кажется, что пенный гребень разбивается о ноги крошечных фигурок на мостике. Над их головами развернулся красный с белым кругом флажок - с миноносца подтверждали получение сигнала.
- Дистанция до корвета!
- Двадцать семь кабельтовых! - мгновенно отозвался матрос у дальномера Барра-и-Струда. Линзы на концах его короткой, в размах рук, трубы, вели «Нигер».
Зарин удовлетворенно кивнул.
- От «Заветного» на девять меньше. Минут через пять откроют стрельбу.
Я снова приник к окулярам. Три мачты, низкий черный борт; дым валит из короткой трубы и стелется над самой водой. Никаких колес - винтовой корвет, один из лучших ходоков «Роял Нэви».
Издали прикатился трескучий удар, и сразу же за кормой «Нигера встал водяной столб. Я поймал биноклем «Заветного». Легкий дымок за четвертой трубой, несколько мгновений спустя - новый удар, новый фонтан - на этот раз далеко впереди по курсу корвета.
На миноносце не стали ждать пяти минут.
- «Заветный» пишет - «Веду бой!»
Я вгляделся. На грот-мачте трепетал багряный язычок. По своду морских сигналов 1911-го года этот сигнальный флаг означает «гружу боеприпасы» - если корабль в гавани, или же - «Веду огонь».
Как вот сейчас.
Всплески вставали теперь у самого борта «Нигера» - наводчики «Заветного» нащупывали цель. Еще минута, много - две, и они перейдут на поражение, и тогда деревянному корвету придется туго. Семьдесят пять миллиметров - не так много на первый взгляд, но осколочно-фугасные снаряды пушек Канэ начинены полукилограммовым зарядом тротила или мелинита, деревянный борт для них не преграда. «Нигер» можно вычеркивать.

Я повел биноклем по горизонту. За мачтами обреченного корвета набухала подушка черного дыма, вырастал лес мачт.
Снова затренькала рация:
- «Алмаз», я «Морской бык», как слышите, прием!
- Морской бык, я «Алмаз», слышу вас хорошо...
- «Алмаз», ударное звено две минуты, как в воздухе, как поняли, прием...
Я посмотрел в сторону кормы, и офицеры на мостике повернулись вслед за мной. Зарин вскинул бинокль.
- Рано, Алексей Сергеич. Через десять минут, не раньше появятся. Тяжело ползут, с бомбами...
Зарин кивнул.
- Вот и отлично, голубчик. Передайте князю, пусть наводит их на «Санс-Парейль». А мы ударим по голове ордера. На дальномере, руби дистанцию до головного!
- Тридцать семь, вашсокобродь!
- По местам стоять! Цель - головной фрегат, господа!
По фалу, рывками поползло красное двухвостое полотнище.
«Веду бой».

Голливудские фильмы приучили несведущего зрителя, что после бортового залпа фрегата вражеский парусник разлетается эффектным веером огня, дыма и деревянных обломков. На деле все было, как водится, совсем не так. Многопушечные плавучие крепости вставали на расстоянии пары сотен метров одна напротив другой и посылали в сторону противника десятки, сотни ядер. Чугунный шар, выброшенный зарядом черного пороха из дула пушки нередко попросту отскакивал от деревянного борта; полметра красного дуба, выдержанного по нескольку лет согласно строгим адмиралтейским правилам - серьезная преграда. А потому, по кораблям частенько стреляли калеными ядрами, предварительно нагревая их в особых печах-калильнях, тут же, на батарейных палубах. Такое ядро, застряв в борту, постепенно воспламеняло дерево - оно начинало тлеть и через несколько минут занималось огнем. Ситуацию кардинально изменили только пушки Пексана, посылавшие бомбы крупного калибра по настильной траектории. Такие вот бомбические орудия русских линкоров разнесли при Синопе турецкую эскадру за рекордные полтора часа.
И уж никак не могли дубовые борта британских линкоров противостоять снарядам длинноствольных пушек Канэ - особенно, когда снаряды эти пущены с убийственной дистанции в полтора километра.
Канониры «Алмаза» на учениях уверенно попадали по низким практическим щитам, которые таскали за собой миноносцы, с дистанций, вчетверо больше сегодняшней, так что высоченные, с трехэтажный дом, бортовые проекции линейных кораблей Королевского флота не стали для них трудной мишенью. Тем не менее, первые два снаряда легли близкими недолетами; третий пробил грот-марсель и улетел в сторону колонны транспортов, вытянувшихся за ордером боевой эскадры. Четвертый лопнул на полубаке головного линкора, перебил прислугу трех карронад и в щепки разнес позолоченную гальюнную фигуру, изображавшую царя Микен. После этого орудия перешли на беглый огонь, с регулярностью метронома вколачивая в цель снаряды калибром в сто двадцать миллиметров.
На боевых кораблях середины девятнадцатого века не предусмотрено противоосколочных траверсов. Орудия стоят с интервалами в несколько шагов, и осколочно-фугасная граната выкашивала сразу целый плутонг. Взрывная волна, прокатываясь в узком межпалубном пространстве, наполняла батарейную палубу хаосом, криками боли и удушливыми мелинитовыми газами.
А потом начинались пожары.
Картузы - пороховые заряды к корабельным орудиям - подаются к пушкам в деревянных ящиках, по нескольку штук в каждом. И когда крошечный, в пол-ногтя, раскаленный осколок прошивал такую «боеукладку», черный порох вспыхивал разом во всех картузах.
А бухты просмоленных канатов на каждом шагу? А разбитые взрывом калильни, из которых по палубному настилу разлетаются пылающие угли?

Через четверть часа фрегат «Хайфлауэр», возглавляющий британский ордер садился в воду, пылая от носа до кормы. Капитан первого ранга Зарин поднял к глазам цейсовский бинокль, вгляделся, оценивая произведенные разрушения, и приказал перенести огонь на беспомощно дрейфующую «Британию». Флагман следовало добить.

Отредактировано Ромей (19-10-2016 15:09:04)

Глава IV

Звено гидропланов М-5
8-е августа 1854 г.
Смерть с неба
Корабль Ее Величества «Родней» умирал. Это была мучительная смерть - языки огня поднимались поднималась выше мачт; огромный парусник, лишенный управления - буксирные концы обрубили, как только начался пожар - выкатился из строя. У шкотов уже никого не было, но порывы ветра, раздувающие пламя, наполняли заодно фок и фор-марсель, давая линкору ход. Грот-марсель сгорел, его остатки свисали с рея обугленными клочьями; еще несколько минут - и огонь сожрал ванты, грот-мачта рухнула поперек квартердека, взметнув тучу искр. Обреченный «Родней» рыскнул влево и носорогом вломился в колонну, идущую параллельно линейному ордеру. Колесные пароходы, волокущие транспорты с войсками, спешно бросали их и отворачивали от охваченной огнем махины.
Кобылин, изрыгая черную брань, поливал гибнущий линкор очередями. Смысла в этом не было никакого, на «Роднее» и без того царила паника. Никто не пытался бороться с пожаром: матросы метались по палубе, вылезали из пушечных портов, прыгали с планширя; самые невезучие ударялись о крутой изгиб борта. Но летнаб все равно косил свинцом перепуганных людей, а Эссен, которому по уму, следовало пресечь бессмысленный расход патронов, наоборот, выписывал широкий круг, держа «Родней» в центре, и яростно орал при виде валящихся фигур.
Уж очень дорого далась эта победа.

Первый заход сделали вдоль британской колонны. На головной «Хайфлауэр», бомб тратить не стали - по фрегату пристреливался «Алмаз», и о его судьбе его можно было не беспокоиться. Ракета с аппарата Марченко указала «ударному звену» цель - «Санс Парейль», винтовой линкор, ударная сила эскадры.
Первые бомбы легли мимо. Кобылину повезло больше: два «коктейля Молотова» (бог знает что имел в виду пришелец из будущего, именуя так бутылки с горючей смесью) булькнули в воду, а третья ударилась о грот-стеньгу и окатила чадным пламенем марсовую площадку. Но черная с белыми продольными полосами громадина уже осталась позади, и бомбы посыпались на следующий мателот. Потом - на третий, и так до самого хвоста колонны.
Попаданий на этот раз было больше: пилоты прошли над парусными линкорами в кильватере «Санс-Парейля», едва не задевая клотики. С кораблей стреляли, но что толку было от этой пальбы? Одно дело - отогнать ружейным огнем гидроплан, выписывающий виражи на уровне фальшборта, и совсем другое - стрелять вверх, сквозь путаницу такелажа, по цели, на мгновение мелькнувшей над палубой. Несколько мелких бомбочек легло, куда надо, да и Кобылин отметился то ли двумя, то ли тремя бутылками.
Второй заход - с кормы, снова вдоль колонны - обещал результаты посолиднее. Как ни медленно ползли британцы, но все же теперь гидропланы их нагоняли, а значит, над каждым из кораблей проводили на секунду больше. Да и пилоты приноровились к громоздким целям.
Первая бомба в полпуда весом, рванула на шканцах концевого «Беллерфона». Сработал идущий первым Корнилович: Эссен, замыкавший ударную тройку, видел, как расшвыряло фигуры в темно-синих офицерских мундирах.
Следующему в колонне, «Лондону» (огромные позолоченные буквы отлично читались на корме) достались две шестифунтовые бомбочки и пара бутылок от Кобылина. Летнаб швырял сразу по нескольку штук, намотав на палец длинные шнуры терочных запалов, чтобы они разом выдергивались из улетевших за борт бутылок.
За «Лондоном» последовала главная цель - «Санс-Парейль». К удивлению Эссена, горящий марс успели потушить. Но ничего, дел у команды линкора тут же прибавилось:  несколько бутылок и две бомбы, по одной от Корниловича и с «девятки».  Мичмана Цивинский ухитрился положить двухпудовую бомбу в основание фок-мачты, и Эсен увидел, как покачнулась эта массивная деревянная колонна, как повалилась за борт, увлекая за собой путаницу вант, штагов, ломая реи; как посыпались в воду марсовые...
Миновав «Санс-Парейль», Корнилович резко увел гидроплан в сторону - в голове ордера, вырастал ещё один дымный столб, и соваться туда, под снаряды «Алмаза», не хотелось.
Навстречу «девятке» с кормы «Роднея», шедшего на буксире за «Терриблем», захлопали ружья. Аппарат клюнул носом, провалился футов на двадцать, ниже марсовых площадок. Эссен не понял, что произошло - то ли повезло одному из стрелков, то ли нервы у пилота не выдержали. Гидроплан словно пьяный, мотнулся из стороны в сторону, задрал нос, вильнул - и зацепил плоскостью бизань. «Девятку» швырнуло в самую гущу снастей; на мгновение лейтенанту почудилось,  что гидроплан так и зависнет, подобно мухе, угодившей в паутину. И тут же сверкнуло, фюзеляж переломился пополам, отлетели, разбрасывая стойки, плоскости. Мелькнула за борт распяленная человеческая фигура, и все захлестнуло прозрачной завесой огня. Топливный бак, понял Эссен, такой же, как  у них за спиной. Разбился о палубу, и хватило одной искры, чтобы превратить шканцы «Роднея» в крематорий.
«...вот и еще два пилота пополнили ангельский авиаотряд...»
«Кольт» захлебнулся очередью - кончились патроны. Пилот взял штурвал на себя, и М-5 подскочил сразу на сотню футов. Внизу, насколько хватало глаз, море усеяно кораблями. В разрывах дымной пелены видна завалившаяся на борт «Британия»; чуть дальше чадным костром пылал пароходофрегат, а позади линейного ордера, в гуще транспортов, догорает «Родней». Лейтенант огляделся: аппарат Корниловича дисциплинированно пристроился справа. Эссен помахал ведомому - домой!

ПСКР «Аметист»
8-е августа (по старому стилю) 1854 г.
Радиоперехват
В радиорубке темно. Перемигиваются разноцветные лампочки, тускло светятся шкалы и мониторы. Пахнет здесь так же, как и в любой радиорубке на любом корабле мира: нагретой изоляцией, озоновой свежестью, горелой пылью и  чуть-чуть, самую малость, канифолью.
Ароматы высоких технологий, подумал Андрей. Хотя - каких там, высоких, прошлый век. «Аметистовский» радист как-то обмолвился, что часть блоков вообще на радиолампах - причём как раз они-то и не пострадали при Переходе. И сейчас пашут, хотя и греют помещение не хуже калорифера. Вон, как завывают вентиляторы...
Офицеры столпились за спиной лейтенанта Бабенко. Тот сидел перед монитором, одной рукой прижимал к голове массивный наушник, а другой терзал верньеры настройки.
- Ну что там у вас? - нетерпеливо спросил Фомченко. Генерал внимательно рассматривал монитор. Что он там нашёл, удивился Андрей, на экране только лепесток курса БПЛА да две яркие точки - сам «Горизонт» и сторожевик. Точка, обозначающая беспилотный вертолёт, застряла в верхней части изгиба; рядом с ней мигают зеленоватые цифры: «67, 66...» - расстояние от «Аметиста».
И всё - ни водопада телеметрии, ни сетки ДжиПиЭс-координат, ни контуров облачных фронтов.
«...тяжело в деревне без нагана... то есть в море без спутника...»
- Так точно, тащ генерал... - невпопад ответил командир БЧ-4. - Одну минуту, сейчас...
Он принялся вертеть ручки блока, стоящего на столе рядом с монитором. Несколько секунд ничего не происходило, потом в колонках захрипело, заулюлюкало, сквозь помехи прорвались голоса:
-... я тридцать второй, «Родней» горит, на воде никого!
- тр-р-р... пш-ш-ш... точно не... пш-ш-ш... облетите ш-тр-р-р...
- Они только что потеряли самолёт. - негромко сказал лейтенант. - Разведчику скомандовали поискать пилотов...
- ...ш-ш-ш... дцать второй, никого, как поняли?
- Тридцать второй, я «Алмаз», ясно слышу... пш-ш-ш-виу-виу...
Голос ослаб, потонул в шумах. Фомченко ткнул в колонку и покрутил пальцем. Лейтенант закивал, полез в заднюю панель и принялся перевтыкать там какие-то шнуры, щёлкать переключателями. Голос стал громче, шорох и трески помех ушли на задний план. Генерал удовлетворённо кивнул.
- Значит, потеряли самолёт?
- Так точно! Тридцать второй доложил, что «девятка» сбита!
- Сбита? Что вы несете, лейтенант? Чем их могли сбить? Кулевринами? Картечью? Это же калоши времён Нахимова и Нельсона!
- Может, не сбили... - поправился радист. - Передали: «Девятка врезалась в «Родней», а почему - нет сведений.
- Ну так и докладывайте как есть, без отсебятины! А то: «сбили-сбили»...
- Виноват, тащ генерал, больше не повторится...
Совсем затравил Фомченко нашего Никиту, усмехнулся про себя Андрей. Вон, и руки уже дрожат... А как тут не испугаться - у генерала харизма, как у бронепоезда. Того, что на запасном пути.
Радио снова ожило:
- Алмаз, я тридцать второй, ордер разваливается! Пытаются обойти горящую «Британию». «Хайфлауэр» тонет. Пароход, идущий следом, обрубил буксиры, обходит голову колонны. «Родней» выкатился из строй, горит, как поняли...
- Тридцать второй, понял вас, продолжайте наблюдение...
Генерал и командир «Аметиста» вопросительно посмотрели на Андрея.
- «Хайфлауэр» - винтовой фрегат. «Британия» - флагман, парусный линкор. Видимо, фрегат вел её на буксире.
Фомченко кивнул.
- Молодцы, - сказал капитан первого ранга. - Если потопят флагман, остальные могут разбежаться.
- ...пр-р-р-виу-виу-виу! - ответила колонка. Лейтенант шёпотом выругался и взялся за верньеры.
- ...п-ш-ш... тридать вто...п-ш-ш-ш... остальной ордер?...
- Я тридцать второй, «Санс-Парейль» принял влево... тр-р-р... горит... виу-виу-виу... ...обходит голову колонны. Остальные за ним, держат... т-щ-щ-щ-виу... как поняли?
- Тридцать второй, это «Алмаз», что ударное звено?
Звук снова стал ясным и чистым. Довольный лейтенант откинулся на спинку стула и посмотрел на начальство, явно ожидая похвалы.
- ...я тридцать второй, бомбы раскидали, ведут пулемётный огонь.
- Сто у них там? - шепнул Андрею Каменецкий. - Крупняки?
- Какое там! Винтовочный калибр: «Максимы», «Льюисы», может ружья-пулемёты «Мадсен».
- Неубедительно. - покачал головой моряк. - По таким махинам - как об стенку горох. Разве что зажигательными, да и то, пока займётся...
- Так точно, товарищ капитан первого ранга. А зажигательных у них наверняка нет.
- Тридцать второй, - захрипело в динамиках. - Укажите «Заветному» ракетой «Санс Парейль», как поняли?
- Я тридцать второй, вас понял, выполняю.
- А это что за зверь? - тут же осведомился Фомченко.
- Второй винтовой линкор англичан, тащ генерал. Вместе с «Агамемноном» - главная ударная сила эскадры.
- Разумно, - бросил Каменецкий. - Выбивают самые мощные единицы.
Лейтенант Бабенко прижал к уху наушник, лицо его делалось сосредоточенным.
- Морзянка! Одна станция... нет, уже две! Отвечают!
- Связались со вторым кораблём по своему радиотелеграфу. - буркнул Фомченко. - Как бишь его, «Заветный»?
- Так точно, тащ генерал!
- Миноносец тысяча девятьсот четвёртого года постройки - вставил Андрей. - Два торпедных аппарата, две скорострелки.
- Будут топить торпедой. - негромко сказал командир сторожевика.- Правильное решение. Линкор, хоть и деревянный, а семьюдесятью пятью мэмэ можно сто лет ковырять. -
- Алмаз, я тридцать второй! - голос в эфире сорвался на крик. - Алмаз, «Заветный» перепутал, идёт не на «Санс Парейль»! Повторяю, «Заветный идёт на парусный «Трафальгар»! «Санс Парейль» следующий в строю, обозначаю ракетой! "Алмаз", они не видят! «Алмаз», передайте...
- Тащ генерал, снова морзянка!
- Я тридцать второй, «Заветный» бросил торпеду, отворачивает.
Генерал повернулся к Андрею:
- Они что, ошиблись?
- Вполне могли, товарищ генерал. Линейные корабли все похожи, что парусные, что паровые. Трубу могли и не разглядеть.
- Алмаз, я тридцать второй, попадание!
И, несколькими секундами спустя:
- Алмаз, «Трафальгар» ложится на левый борт, как поняли, прием?
- Тридцать второй, я «Алмаз», вас понял. Веду огонь по следующему в ордере, корректируйте...
- Есть, «Алмаз». Вижу всплески, перелёт два, как поняли?
Динамики захлебнулись треском помех. Лейтенант вздрогнул, испуганно оглянулся на начальство и снова полез в настройки. Фомченко раздражённо фыркнул.
- Что скажете, майор?
- Похоже, товарищ генерал, они используют один гидроплан - вот этот самый «тридцать второй» - как авианаводчик и корректировщик. Другая рация, позывной «Алмаз» - это, видимо, флагман отряда.
Фомченко поморщился, что-то вспоминая.
- Вы говорили, что «Алмаз» - это их авианосец?
- Гидрокрейсер. Четыре гилропалана Эм-пять.
- И с какого тогда бодуна он ввязался в огневой бой?
- «Алмаз» - бывший крейсер второго ранга, - вмешался Каменецкий. - У него стадвадцатимиллиметровки, деревянным кораблям хватит за глаза.
- Я «Алмаз», - снова забубнило в динамиках. - «Морской бык», ударное звено возвращается, готовьтесь принять
- Готовы, «Алмаз». Ветер четыре балла, волна до полуметра, посадка будет опасной...
- Третья рация! - воскликнул лейтенант. - Вот эта, с позывными «Морской бык» - третий «Кенвуд», точно говорю!
- Какой ещё «Морской бык»? - скривился Фомченко.
- Понятия не имею - честно ответил Андрей. - Но похоже, гидропланы действуют с него, а не с «Алмаза».
Фомченко раздражённо кашлянул.
- Хрен знает что, майор. То «Алмаз», то какой-то бык. Выясните, наконец, кто там есть кто?
- Слушаюсь, тащ генерал. Есть одна мысль. Тот, что с позывным «Алмаз» - это точно Серёга... простите, Сергей Велесов. Голос его, я узнал. Может, попробовать с ним связаться? Тогда сразу всё и проясним!
- А-а-атставить, майор! - взревел Фомченко. Лицо его налилось багровым. - И чтоб никакой самодеятельности! Лейтенант, специально для вас - запрещаю любые попытки выйти на связь, только слушать! Лично отвечаете!
Андрей кивнул. Он ожидал чего-то подобного.
- Алмаз, я тридцать второй, - проснулся динамик, - С зюйд-веста подходят два колёсных корыта. Один - вроде нашего «Фьюриоса», второй поменьше.
- Тридцать второй, осмотрите поближе, доложите, как поняли, приём!
- Я тридцать второй, вас понял, выполняю...
- Охранение, тащ генерал. - упредил вопрос Андрей. - Пароходофрегаты. Шли в удалении от линейного ордера, а теперь стягиваются.
- Им лучше отойти. - добавил командир сторожевика. - Если попадут под перекрёстный огонь - придётся туго.
В рубке повисла тишина, только булькал время от времени динамик, да потрескивало что-то в недрах электронных блоков. Фомченко сердито сопел, косясь на радиста. Тот старательно делал вид, что не замечает начальственного нетерпения.
- Я тридцать второй, - вновь ожил эфир. - Алмаз, двигатель глохнет, иду...
Фомченко вскинул голову
- Я «Морской бык», что у... пш-ш-ш... происхо... тр-р-р-виу-виу...
- Какого чёрта, лейтенант?
- Сигнал уходит... - прошептал радист. - Счас, тащ генерал...
Колонка захлёбывалась криками, вопросами:
- Тридцать второй, что... пр-р-р-р...
...тр-р-р.. я тридцать второй мотор... ...ш-ш-ш.. на вынужденну... тр-р-р-ш-ш... ... фрегат, двадцать кабе...-тр-р-р-виу-виу-щ-щ...
...»Алмаз»... ш-ш-ш... - сколько дл... виу-тр-р-р... «Заветный» скоро... ш-ш-виу-виу...
- Не жуйте сопли, лейтенант - в ярости взревел Фомченко - Сделайте что-нибудь!
- ...Двигатель заглох, сели. - ясно, чисто зазвучало в колонках. - До фрегата кабельтовых пятнадцать-двадцать, не больше. Идут к нам.
- Всё, - лейтенант говорил неожиданно спокойно. - Сигнала нет. «Горизонт» уходит, далеко.
И ткнул пальцев монитор. Зелёная точка неторопливо ползла по кривой, цифры около ней торопливо менялись.
Каменецкий схватился за гарнитуру:
- Оператор, отставить! Вас куда несёт?
- А что я могу? - из командирского наушника зазвучал Лёхин голос. - Все, горючка йок, увожу пепелац...
Фомченко танком надвинулся на командира «Аметиста». -
- Капитан, ваши подчинённые что, совсем охренели? Творят что хотят, не спрашивая начальство? Это что, кологривский бардак или боевой корабль?
- Товарищ генерал, топливо на «Горизонте» заканчивается! - отрапортовал испуганный Каменецкий. - Оператор в соответствии с инструкцией...
- Инструкции у него... - Фомченко не говорил, а рычал. - Докладывать надо, прежде чем что-то делать! Разберитесь и накажите!
Есть, тащ генерал! - вытянулся капитан первого ранга. - Примем меры, как только вернётся БПЛА!
- Вот и прими! - буркнул Фомченко. - А то устроили, понимаешь, клуб компьютерных игр...
И медведем полез прочь из радиорубки. Андрей посторонился, пропуская начальство.
«...что же у них там всё-таки стряслось?»