II
Пароходофрегат «Владимир»
4 октября 1854 г.
Андрей Митин
- Любопытно мне, батенька, какие корабли будут строить лет эдак через десять. - капитан-лейтенант Бутаков мечтательно сощурился. - Я ведь, Андрей Геннадьевич, начинал мичманом на «Силистрии», она сейчас стоит блокшивом у входа в Южную гавань. Походил на шхунах да тендерах, по Черному морю, Эгейскому, Средиземному. «Владимир» получил в пятьдесят первом, сам привел из «Англии». Вот и думается мне - на каких-то кораблях еще ходить придется? Как ваш коллега говорил, броненосцы?
- Верно, - кивнул Андрей. - Вы лучше меня знаете, Григорий Иванович, уже есть корабли целиком из железа, и набор и обшивка.
- Верно. И на Черноморском флоте такой имеется - шхуна «Аргонавт». Мала, да и ходок неважный, восемь узлов под парами. Однако ж, и корпус железный и винт вместо колес.
- Да и ваш «Владимир» не целиком из дерева?
- Верно, он композитной конструкции. Набор железный, а обшивка деревянная, только подводная часть медью обшита, от обрастания. Так же и «Громоносец» построен, хотя он постарше - первый пароходофрегат Черноморского флота!
Голос Бутакова теплел, когда он говорил о своем корабле.
- Во Франции уже идут работы по бронированию кораблей. - сказал Андрей. - Три первых, «Лав», «Тоннат» и "Девастасьон", скоро достроят и, надо полагать, пришлют сюда.
- Это и будут первые броненосцы? - спросил Бутаков. В его голосе послышалось беспокойство. - Наш-то флот не готов к встрече с такими кораблями!
- Нет, Григорий Иванович, это пока только плавучие батареи. Широкие, плоскодонные калоши с четырехузловым парадным ходом. Деревянный корпус, ватерлиния и стенки казематов защищены коваными железными полосами толщиной в три с половиной дюйма. Эти суда годятся только для бомбардировки приморских крепостей. Но - шаг в верном направлении. Погодите, скоро на морях появятся оч-чень интересные корабли. Например, американский «Монитор». Низкий, почти вровень с водой, корпус и два тяжелых орудия в поворотной башне. Для открытого моря не годится, а вот в Финском заливе, в шхерах, у фортов Кронштадта - дело другое. Десяток таких уродцев, и никто к Санкт-Петербургу не сунется!
- Что же, мореходные корабли с броней строить не будут? - удивился Бутаков.
- Будут, и еще как! Сперва по старинке - станут обшивать деревянные корпуса железом, а там и до стальных конструкций дело дойдет. Орудия по привычке, в казематах будут ставить - то есть, в батарейных палубах, только забронированных и разделенных на отсеки, - а там и на башни перейдут. Лет через десять вы не узнаете кораблей линии! Хотя, конечно, и глупостей наделают, не без этого...
-Позвольте, голубчик, но, ежели вам эти глупости известны, зачем их повторять? Расскажете кораблестроителям подробно, что да, глядишь, российские броненосцы первыми по морям заплавают!
Андрей сдержал невеселую улыбку. Сколько раз они с Серегой спорили об альтернативном развитии русского флота!
- Увы, Григория Иванович, англичане тоже не станут сидеть, сложа руки. Если мы сейчас им хорошенько набьем - они будут очень внимательно следить за тем, что делается в России по части военного кораблестроения. А промышленность у них, сами знаете... Стоит им подглядеть, что мы строим -  раньше нас броненосцы на воду спустят! И снова окажется российский флот в отстающих...
- Что ж тогда делать, Андрей Геннадьевич? - растерялся Бутаков. - и так неладно, и эдак! Вроде, и знаем, как надо делать, а поди ж ты!
- Ну, во-первых, господам в Санкт-Петербурге следует подумать о сохранении тайны. Об этом никто пока не беспокоится, даже англичане - вот и надо стать первыми. Полностью засекретить все, что связано с новыми разработками, вплоть до этапа строительства! И неплохо бы подсунуть «просвещенным мореплавателям» парочку идей из тех, что не оправдались - пусть тратят силы на заведомо провальные проекты! Свою промышленность, конечно, развивать, без этого никак. До сих пор в России мощных судовых машин, не строят, а ведь дальше и броневая сталь понадобится, и новые орудия и уйма всяких механизмов!
Бутаков собрался ответить, но тут медно звякнул колокол. Семь ударов - семь склянок, одиннадцать-тридцать. С последним ударом на мостик взлетел командирский вестовой:
- Так что их благородие лейтенант Кадочкин передать велели: проба готова, ждут!
- Ну ладно, пойдемте, Андрей Геннадьевич, - заторопился Бутаков. - А эту беседу нашу мы непременно продолжим. Есть у меня несколько мыслей по поводу тактики таких броненосных кораблей, хотел бы с вами поделиться...
***
Каждый раз при подъеме флага Андрей вспоминал строки из любимой книги: «коли в восемь часов не поднимут флага, и господа офицеры не отрапортуют - то, значит, в восемь часов одну минуту случится светопреставление…»
Если судить по этой примете - пока апокалипсис не грозил ни всему свету, ни отдельно взятому пароходофрегату «Владимир». Подъем флага, как и прочие корабельные церемонии происходили точно в положенный срок. После чего команду разводили по судовым работам: починки, приборки, бесконечная возня с такелажем, парусами, - все, что требует матросских рук.
Работы продолжались до одиннадцати тридцати, то есть до седьмой склянки. После чего наступал один из самых приятных моментов корабельной жизни - «пробы». Офицеры собирались позади мостика и с нетерпением ожидали, когда кок принесет на подносе особую серебряную кастрюльку с крышечкой - щи, сваренные для команды. Первым их пробовал командир, и тоже было ритуалом: ополовинить рюмку водки, откушать две-три ложки щей с ломтиком черного хлеба, посыпанным грубой солью, а оставшаяся водка следовала занавесом сцены. Потом к пробам приступали остальные офицеры, и Андрей с удовольствием присоединялся к ним. Что и говорить, традиция полезная: и вкусно, и пригляд за питанием команды. Любое упущение кока сразу очевидно, и виновный получает нахлобучку.
После того, как пробы сняты, боцмана свистают к обеду. Матросы разбегаются по кубрикам, где с потолков уже свисают длинные дощатые столешницы. БачкОвые разносят с камбуза щи, особо отряженные матросы волокут хлеб. Начинают с жирных щей либо борща, которые вариься на говядине, солонине или рыбе. Поначалу деревянными ложками (у каждого своя) выхлебывают бульон и овощи. Когда на дне бака остается только мясо, его вынимают, крошат на деревянных досках и высыпают обратно. После чего вся артель, не спеша, не мешая друг другу, теми же ложками ест “мясное блюдо”. Если кто из молодых спешит, артельщик, матрос старой службы, поучает торопыгу деревянной ложкой по лбу. Никто на такую «науку» не обижается - наоборот, она служит предметом шуток, одним их нехитрых обеденных развлечений.
***
Но перед дудкой, дающей сигнал «обедать» должна состояться еще одна церемония, особо любимая матросами - выдача винной порции или «чарки».
На палубу выносят лужёную ендовУ с водкой. Ее ставят на шканцах или, как на «Владимире» - позади мостика. Затем появляется баталер с мерной получаркой, и начинается священнодействие.
На деревянных судах «чарка» - это насущная необходимость. Здесь нельзя разводить огонь для спасения от сырости, и ежедневная порция «белого хлебного вина» служит профилактике от простудных хворей. Кроме того, это важнейшая мера поощрения нижних чинов, общепринятая награда за лихость и мелкие отличия по службе.
Все это Андрей успел выяснить за время своего недолгого пребывания на «Императрице Марии», а потом и на пароходофрегате. Он, конечно, читал о порядках, принятых на флоте, но, одно дело читать, а другое - самолично увидеть, как разбегаются бочкОвые по свистку боцманской дудки, как выстраивается возбужденная, предвкушающая очередь к заветной ендове, как крякает, лихо опрокинув чарку, сорокалетний унтер, а потом вытирает усы под завистливыми взглядами ожидающих.
***
Покончив с пробами, офицеры спускаются к обеду. Опаздывать к общему столу считается дурным тоном - распорядитель кают-компании, старший офицер корабля, может отправить провинившегося восвояси за неуважение к сообществу. Это не означает лишения обеда, «наказанный» может вернуться после окончания трапезы, но откушивать ему придется в одиночестве. Исключения делались для тех офицеров, кто руководил срочными работами, а так же для Андрея - как человека не морского, гостя и вообще, пришельца из будущего, незнакомого со строгими флотскими традициями.
Андрею не хотелось снова оказываться в числе опоздавших и ловить на себе снисходительные взгляды - мол, что ожидать от сухопутной крысы? Но он, все же, позволил себе задержаться на несколько секунд и полюбоваться видом кораблей, идущих в походном строю.
«Владимир» возглавлял колонну. Вторым мателотом шел «Крым», за ним - «Громоносец». На правом крамболе у него резал черноморскую волну «Морской бык», имея в кильватере «Бессарабию» и «Вобан». За «французом» пристроился «Херсонес»; замыкала колонну «Одесса».
- Пойдемте, Андрей Геннадьич! - донеслось от трапа. - Буфетчик к обеду открыл превосходную мадеру, зазеваетесь - на вашу долю не хватит, будете пить бессарабскую кислятину!
Да, подумал Андрей, время марочных крымских вин еще не пришло. Граф Воронцов не так давно начал разводить в своих имениях Алупка, Массандра, Ай-Даниль и Гурзуф отборные сорта винограда и слава его погребов не успела еще прогреметь по всему миру. А вот рислинг с виноградников Шабо, возделываемых потомками швейцарцев и французов, приглашенных в Бессарабию Екатериной, имеется в избытке. Хотя до крымских сортов ему ох, как далеко...
Он еще раз окинул взглядом кильватерную колонну и поспешил в кают-компанию.

IV
База гидропланов Кача
4 октября 1854 г.
Патрик О′Лири, бомбардир
Патрик выпрямился, отряхнул с колен песок, скрутил рубаху в тугой жгут и принялся отжимать.
Стекавшие струйки уже не оставляли на воде масляных пятен, но вонь горелого касторового масла еще чувствовалась. Его не мог перебить даже ядреный дух дегтярного мыла.
Авиаторы вернулись сюда два дня назад в сильно урезанном составе. Два аппарата из пяти фон Эссен забрал на «Херсонес» и усиленно готовил к походу. В ангаре была сейчас только «эмка» мичмана Энгельмейера
После Альмы Петька-Патрик приобрел репутацию лучшего бомбардира авиаотряда. Сброшенные им флешетты и «ромовые бабы» с ювелирной точностью ложились на вражеские палубы. И теперь, когда требовалось потревожить неприятеля, в кабину вместе с мичманом забирался и юный ирландец. В остальное время он помогал ухаживать за гидропланом с номером «14», готовить его к вылету.
Процедура запуска ротативного двигателя «Гном-Рон Моносупап» давно отработана. Пилот садится в кабину; моторист спрашивает, его, есть ли контакт. Услыхав «Контакта нет», проворачивает пропеллер, ставя его на компрессию. После этого, командует: «Контакт!», и обеими руками прокручивает деревянную лопасть. В этот момент пилот должен включить зажигание. Если «Гном» не заработает (что нередко случалось с изношенным движком) все повторялось сначала. Если в цилиндрах начинались вспышки, моторист отскакивал в сторону, чтобы не попасть под винт.
Так Патрик и поступил, но вот беда, растянулся, споткнувшись о край дощатого слипа. И раскручивающиеся цилиндры обдали его вонючим душем горячего касторового масла.
Полетов на сегодня не намечалось, двигатель запускали для проверки, и Патрик, когда все уляжется, собирался сходить вместе с мотористами на хутор. Авиаторы судачили о «гарных дивчинах», подбивая юного ирландца на знакомство с хуторянками. По этому случаю, Патрик надел чистую полотняную рубаху, и как назло, именно ей и достался касторовый плевок!
Надо было как-то выкручиваться. Запасной рубашки не нашлось, и Патрик, сломя голову, метнулся к каптенармусу. Но когда он вернулся с куском мыла в одной руке, и загаженной рубашкой в другой, оказалось, что мотористы ушли без него.
Патрик, конечно, знал дорогу, и мог бы дойти сам. Но ему стало так обидно, что он чуть не расплакался. И тут же взял себя в руки - в конце концов, подумаешь, какая важность, пейзанки! Да стоит ему пройти по севастопольским бульварам в скрипящей кожей пилотской куртке, шлеме и галифе...
Но рубаху в любом случае, надо было отстирать. Времени у Патрика теперь было навалом: он нацепил на голое тело кожанку, повесил на шею пояс с кобурой, и зашагал вдоль берега. В полумиле от базы, там, где берег вздымается крутым обрывом, он давно заприметил укромное местечко. Крошечная бухточка у самого подножья кручи, песчаный пляж - что еще надо, чтобы в одиночестве справиться с обидой, отстирать казенное обмундирование, а заодно искупаться?

И вот, на тебе, одиночество! Не успел Патрик отжать рубаху, как его окликнули. По тропке с откоса спускались трое мальчишек. Старшему на вид лет пятнадцать, младший не достиг и десяти. Босые, в домотканых портках, длинных, до колена, рубахах из казенного полотна, они остановились шагах в пяти от чужака. Тот, что постарше, в упор рассматривал Патрика.
Юный ирландец подобрался. Жизнь в трущобах приучила его к тому, что чужаков не любят нигде. Находись он сейчас на окраинах родного Белфаста - драки было быне миновать. Но здесь-то все по-другому, напомнил себе мальчик. Здесь он не пришелец из соседнего квартала, которого, согласно уличному кодексу поведения, следует бить, а военный, авиатор. К нему даже офицеры с парусных севастопольских линкоров относятся с нескрываемым почтением. А потому, не стал принимать угрожающей позы - сложил руки на груди и, слегка отставив босую ногу, принялся наблюдать за гостями.
- Это наше место! - заявил младший мальчик. - Ты чего приперся?
Уличный этикет одинаков что в Крыму, что в Трех Графствах. Беседу начинает самый слабый, а те, что поздоровее, слушают и ждут, когда появится повод прицепиться к чужаку.
Вот, как этот, старший, русоволосый явно заводила - глядит на чужака исподлобья, прикидывая, каков тот в драке.
Патрик его знал - парень был с Александрово-Михайловского хутора. Во время прошлого визита авиаторов в Качу, этот парнишка, вместе с остальной хуторянской ребятней собирал на «полигоне» флешетты, разбросанные во время тренировочных вылетов.
Заводила тоже узнал Патрика:
- Слышь, робя, да это ж летун! Он не наш, иностранной, русской речи не понимает. Не понимаешь, да?
- Иностранной, говоришь? - с подозрением спросил другой мальчишка, пониже и пошире в плечах. Он стоял, уперев в бока сжатые в кулаки руки, и недобро щурился. Патрик сразу признал в нем завзятого драчуна. - Ежили иностранный - так, можа, из хранцузов? Которые Крым хотят забрать?
- Не, - уверенно отозвался первый. - Он немец. Тятя говорил, что немцы за Россию, против турка и хранцуза. Тятя мой с самим адмиралом Нахимовым знакомый! Ты ж немец? - потребовал он подтверждения у Патрика.
Тот еще не выучился говорить по-русски - овладел тремя десятками слов и оборотов, необходимых в обиходе. Мотористы, матросы, пилоты его понимали, но всякий раз, заговаривая с кем-то незнакомым, Патрик терялся - его «русские» фразы ставили случайных собеседников в тупик. А по-английски говорить не стоит, кто его знает, как отреагируют мальчишки, ведь Британия воюет с Россией...
Патрик три раза подряд кивнул и, косясь на ребят, принялся надевать галифе. Хуторские следили за его манипуляциями с возрастающим уважением. Патрик натянул мокрую рубаху, присобранные в гармошку сапоги. А когда всунул руки в рукава пилотской кожанки - заводила, тот, что обозвал его немцем, охнул, не скрывая восхищения.
- А енто у тя шо, ливорверт? - поинтересовался самый младший, вихрастый мальчуган едва по плечо Патрику. - Давеча на хутор драгуне заезжали, коней напувать - так у ихнего офицера ливорверт на боку висел. Поболе чем у тебя!
Петьке вдруг мучительно захотелось похвастаться перед ребятами. Он выдержал паузу: затянул ремень на две дырки туже, чем обычно, надел шлем со сдвинутыми на лоб очками-консервами, окончательно добив этим заводилу, потом медленно расстегнул кобуру и вытащил браунинг. Передернул затвор, загоняя патрон в патронник, поискал глазами мишень. Нашел белый, с кулак размером, камень пристроил его на каменную плиту, на которой только что оттирал рубаху. Жестом велел мальчишкам убраться, сам отошел шагов на десять и вскинул пистолет.
Трижды грохнуло - визг рикошетов, искры, каменное крошево брызнуло во все стороны. В цель он попал лишь третьей пулей. Мальчишки, не дыша, смотрели на дымящийся браунинг. Младший, вихрастый, вдруг ящеркой метнулся в песок и принялся собирать гильзы. Двое других явно хотели последовать за ним, но они выдержали характер, лишь проводили мелкого завистливыми взглядами.
Впрочем, тот не собирался присваивать себе чужое имущество - старательно обдув латунные цилиндрики от песка, протянул их на ладошке юному ирландцу. Патрик торопливо помахал ладонью - «не надо», - и обрадованный малец принялся оделять добычей товарищей. А Патрик наложил завершающий штрих: нарочито медленно извлек магазин, снова передернул затвор, вщелкнул выброшенный патрон. Вставил магазин в рукоять и убрал браунинг в кобуру, не забыв поставить на предохранитель.
Мальчишки завороженно следили за этими манипуляциями, сжимая в кулаках подаренные гильзы. Патрик застегнул кобуру, кивнул на прощанье и повернулся.
- Ты, это... - голосом, слегка осипшим от впечатлений, произнес заводила. - Ты, значить, сюда приходи, кады захочешь. Купаться, али еще шо... А ежели порыбалить - так мы самые лучшие места знаем! А хочешь - и шаланду у тяти возьмем! Знаешь, какие тут бычки? И показал руками, какие. Здешние бычки, похоже, не уступали размерами лососю, что ловится в прозрачных, как хрусталь, речках графства Корк.
- Ты приходи на хутор, - поддержал товарища драчун. - Петьку спроси, или Васятку - это значит, я буду. Мы те тут все покажем!
Патрик кивнул и широко улыбнулся новым друзьям. После чего четко, как делал это фон Эссен, козырнул, вызвав в мальчишеских душах бурю восторга, и по тропке полез вверх, на откос.

II
Из дневника Велесова С.Б.
«4 октября. Я надолго забросил дневник. Ранение, Альма, знакомство с великим князем, блокада Евпатории, подготовка кораблей, минные дела... В общем, обязуюсь когда-нибудь заполнить пропущенные страницы а пока - к делам текущим.
Союзники носа не кажут с плацдарма. Я ждал, что дня через два-три после альминской ретирады они предпримут новую попытку. Но вместо этого они принялись закапываться в землю, возводить полевые реданы, рыть траншеи, оборудовать батареи. Ну и кто кого, спрашивается, будет осаждать?
И ведь командование коалиционных сил не может не понимать, что не ничего путного из этого получится! Севастополь в течение всей осады имел сухопутную связь с внешним миром, получал, хоть и скупо, продовольствие, огнеприпасы, даже подкрепления. Здесь же - глухой мешок: на море пиратствуют севастопольские фрегаты, на суше плацдарм охвачен казачьими разъездами, на ближних высотах русские возводят люнеты. Накапливают силы, подвозят стройматериалы, шанцевый инструмент, артиллерию. Над плацдармом сутки напролет висит «Горизонт», то и дело в гости наведывается гидроплан из Качи. Авиаторы не ограничиваются разведкой - то ящик стрелок вывалят на ряды палаток, то забросают зажигалками обозные телеги. Мелочь, комариные укусы - но и они способны довести до бешенства или наоборот, подавить волю к сопротивлению.

5 октября. А мы-то гадали, почему французы сидят в лагере тише воды, ниже травы! Ларчик просто открывался: оказывается, они остались без главнокомандующего! Маршал Сен-Арно, страдающий, как и в нашем варианте истории, раком в последней стадии, скончался.
Мы узнали об этом практически из первоисточника: спецназовцы, отправленные на плацдарм для сбора сведения о моем добром друге Фибихе, вернулись через полтора часа после высадки и приволокли с собой ни много ни мало, адъютанта бригадного генерала Лумеля. Все прошло тихо, без стрельбы и поножовщины: в темноте высадились на берег с надувной лодки, преодолели лабиринты из штабелей досок, бочек, тюков, обозных повозок, зарядных ящиков и бог знает еще какого барахла. Редкие караулы, следившие за порядком в лагере, не представляли для матерых диверсантов помехи. У первой же палатки прихватили одинокого су-лейтенанта. Беднягу затащили под телегу, приставили к горлу нож и наскоро допросили. Французик, перепуганный появлением таких страшилищ (спецназовцы были в полном боевом обвесе, в маскирующей раскраске) и не подумал запираться. При нем нашлись письма, написанные генералом жене. Видимо, он отдал их адъютанту для отправки на Большую Землю. Но не повезло; письма, вместо супруги генерала, прочитали в штабе князя Меньшикова.
«Маршал Сент-Арно по категорическому настоянию медиков покинул армию. Он был в кризисе, и хотя вчера вечером он немного бодрее, врач уже не надеялся на улучшение. И вот - ужасный итог! Каждый из нас сожалеет об этом. Увы, жестокое обострение недуга совпало с невиданным в карьере маршала фиаско - да еще и в ходе самой грандиозной из его военных кампаний! Что касается меня, того, кто особенно его любил, то переношу это слишком болезненно…».
Письмо датировано 29-м сентября, следующий день после Альмы - выходит, за целую неделю не нашлось подходящей оказии! Да, связь с внешним миром у союзников хромает.
В нашей реальности (кажется, я злоупотребляю этим оборотом!) Сент-Арно скончался по пути в Варну, на борту корабля. Здесь корвет ушел без маршала, зато увез Фибиха с его приятелем-репортером и обломками летающей лодки.
Что ж, известие неприятное. После морского сражения севастопольцам было не до блокады - они были заняты буксировкой трофеев, снимали с мелей побитые корабли, приводили в порядок уцелевшие, готовясь к новому бою. Два дня спустя дверка захлопнулась, но поздно - птичка упорхнула.
Одно радует - беглый корвет был парусным. А значит, шторма и наступившее потом безветрие неизбежно его задержат. И есть шанс, что корвет все еще болтается в штилевой полосе вблизи болгарского берега.
Николай Николаевич сильно переживает по поводу нашей неудачи. Я пытаюсь его утешить: собственно, никакой неудачи нет, а есть лишь несчастливое стечение обстоятельств. В конце концов, о том, что скотина Фибих жив, мы узнали уже после того, как он покинул плацдарм и, в любом случае, уже ничего не могли сделать. Но и сейчас не все потеряно: возле Констанцы каперствует Белых, да и отряд Бутакова уже сутки, как покинул Севастополь. Если повезет, они перехватят корвет.
Обо этом придется доложить на военном совете у Меншикова. Кстати, будет поднята еще одна тема: Великий князь который день обхаживает принца Наполеона и, судя по всему, у них наметилась занятная перспектива...»

IV
Пароходофрегат «Владимир»
5 октября 1854 г.
Андрей Митин
Бутаков все-таки молодчина, подумал Андрей. Не зря в нашей истории он стал теоретиком тактики паровых кораблей: смотрит в корень, выделяет возможности, находит, как их применить. Согласно его идее, целями для осколочно-фугасных снарядов новых пушек должны стать в первую очередь, колесные кожуха а так же корма - чтобы разрушить румпельное отделение и, если повезет, повредить винт. У здешних кораблей он только один, так удачное попадание может лишить неприятеля и хода и способности управляться. После чего надо занять позицию по носу или корме жертвы и доламывать ее продольным огнем гладкоствольных орудий до полной небоеспособности.
Только вот на практике проверить пока не удалось - учебных стрельб не проводили, берегли драгоценные унитары. Расчеты, знают свое дело, научились еще в «той» реальности, так что ограничились тем, что выпустили пяток практических болванок, демонстрируя севастопольцам возможности противоаэропланных пушек Лендера, стоящих на «Морском быке» и семидесятипятимиллиметровок Канэ, переставленых на «Владимир» с миноносца.
Андрей не отказал себе в удовольствии вспомнить молодость и разыграл с Бутаковым и еще парой офицеров несколько вариантов боя. Выходило, что «Владимир» и «Морской бык», в состоянии особенно даже не рискуя, справиться с винтовым линкором вроде «Наполеона» или ныне покойного «Агамемнона». А что? Огонь на «обездвиживание» ведется с запредельной для местной артиллерии дистанции до решительного результата, после чего «инвалиду» остается отбиваться погонными пушками от бомбических орудий пароходофрегата. С очевидным результатом. При этом невосполнимый ресурс будет расходоваться максимально экономно и по делу.
Оставался пустяк - опробовать это в бою. Но увы, отряд уже прошел половину расстояния до Варны, не встретив ни одного корабля. Но есть совсем ни одного! Бутаков даже попросил поднять гидропланы, благо, штилевая погода способствовала; Эссен провел секторный поиск по обе стороны от курса отряда. Бесполезно. Море будто вымерло, ни паруса, ни дымка, ни мачты. Похоже, англичане так напуганы действиями Черноморского флота, что сидят в гавани и не могут решиться на активные действия. Даже подкрепления не шлют попавшим в переплет союзникам!
Бутаков уже собрался сменить район крейсерства и, вместо того, чтобы ловить неприятеля между Варной и Евпаторией, перекрыть пути к Босфору. Но тут на связь вышел «Адамант»; выслушав рапорт Андрея, капитан-лейтенант вызвал штурманского офицера и через час обе колонны, выполнив «поворот последовательно», легли на прежний курс, к Варне.

- Привет, писатель!
- Привет, майор. Побеседовал тут я с Белых, занятные у него события. Ты бы поинтересовался, надо совместно обсудить...
- Непременно поинтересуюсь, у меня через полчаса сеанс связи с «Улиссом». Так что там каплей напортачил?
- - Да вроде ничего такого. Поймал, понимаешь, очередной транспорт - да не транспорт даже, а целый конвой. Барк на пятьсот тонн, в сопровождении «Спитфайра».
- Какого нахрен, «Спитфайра»? Здесь тебе что, «Битва за Британию»? Марсалы передегустировал?
- Хе-хе, я знал, что тебе понравится. «Спитфайр» - это не истребитель, а пароход такой, с пушками. Кстати, тоже английский. Решили в Евпаторию по-каботажному просочиться, а тут, как назло, «Улисс». Корабль, понимаешь, его величества... Пароход они изнахратили, из крупняка котел расстреляли, а парусник взяли на буксир. А тут мы со своими новостями.
- Так, с этого места подробнее. Что за новости?
- А я что, не сказал? Прости, заболтался. Вот какое дело: ребята Белых, те, что остались на «Адаманте», поработали немного по специальности - слазили в гости к союзничкам. И вот что выяснилось: Фибих, паскуда, из Евпатории того-с, сбежал. Уже давно, двадцать девятого сентября.
- Так это ж почти неделя прошла! Теперь ищи ветра в поле. Он, небось, уже в Варне, а то и в Стамбуле.
- В Константинополе, герр майор, в Константинополе. Истинно русские люди не говорят «Стамбул», а только продажные либералы, отрабатывающие аглицкие гранты. Привыкай к правильным названиям, а то могут и не понять.
- Да знаю я, знаю, достал со своими шуточками. Про дисциплину радиообмена слышать не приходилось?
_ А кому она тут нужна? Кроме нас в эфире никого нет.
- Ну ты... шпак! Я слов не могу подобрать, какой ты шпак!
- Хе-хе, суровый воин... ты лучше вот что прикинь своим дисциплинированным эфирным мозгом: Фибих дал деру на парусной калоше, а какие погоды стояли последние четыре дня - сам знаешь. Так что вам с бутаковским штурманом задачка: где они могут быть сейчас?
- Так во-о-от зачем вам «Улисс» понадобился... хотите его локатор к поиску припрячь?
- В корень зришь. При всем уважении к Эссену, «эмки» - это далеко не «Каталины» и даже не «КОРы». А потому каплею велено, как и вам, срочно идти, к Варне и включаться.
- И что, он пойдет?
- А куда он денется? Нет, конечно, пытался протестовать - народу у него, вишь, для призовой партии мало, чтобы трофей в Одессу отправить. А бросать жалко: груз, говорит, богатый.
- Он там что, вконец в пиратов заигрался? Или это дядя Спиро на него так влияет?
- Может и он. Но ты послушай, что предлагает каплей. Этот самый «Спитфайр», который они потопили, один-в-один ваша «Одесса». Белых сам ее не видел, но вот Капитанаки уверяет - братья-близнецы. То есть сестры - у бриттов сам знаешь, корабли женского рода, даже те, что с мужскими именами. Систершипы, одним словом. Кстати, ваша «Одесса» тоже аглицкой постройки... Короче, упустим Фибиха - придется лезть за ним в Варну. Так почему бы не использовать для этого трофей? Тем более, груз на этом барке оченно интересный. Перспективный, я бы сказал, с учетом задачи...
- Лезть? Как это?
- Каком кверху! Легенда такая - попали в шторм, получили повреждения, а потом подверглись нападению русского корвета. Подкрасить кое-что, поднять «Юнион Джек», барк привести в соответствующий вид - ничо, прокатит. Всего-то делов - зайти в бухту, встать на якорь, а там уж...
- Это ты, Серег, сам придумал, или еще какой придурок подсказал?
- Сам, все сам. Короче, излагай Бутакову и думайте. Связь - по графику, там и обсудим.
- Ладно, подумаем...
- Тогда до связи, майор. И свяжись с Белых, может еще какие мысли возникнут?
Свяжусь. Слушай, а если серьезно - что это ты раздухарился? Я понимаю, никто нас не слышит, но все же - перебор...
- Ну извини, Андрюх, что-то я и правда того... Понимаешь, мы тут такую штуку собираемся замутить... нет, рассказывать не буду, прости. Уж очень затея заковыристая, боюсь сглазить.
- Ну ладно-ладно. До связи... затейник!

Отредактировано Ромей (24-02-2017 16:53:38)