***
Сегодняшний бакшиш оказался совсем ничтожным, жалкие тридцать семь пара! Из них половину придется отдать эфенди*, да и с редифами надо поделиться . Вон как жадно косятся на кушак, куда запрятан заветный кошель. Хоть эти трое и не  не дикие курды, как прежние его подчиненные, но  в жадности ничуть им не уступят.  Пусть их всех проклянет Аллах всемилостивейший и милосердный...
А что останется ему, начальнику этих скотов, да поразит их проказа? О, Пророк, да будет трижды благословенно его имя, за что судьба так жестока?  Разве он, как положено правоверному, не расстилает пять раз в день молитвенный коврик? Местные райя**  вконец обнищали - даже после плетей вытаскивают из-за щеки какие-нибудь жалкие три пара! И еще лопочут что-то про голодных детей! Что же, ему, баш-чаушу, верному слуге Наместника Пророка, из-за каких-то болгарских ублюдков ходить в драных шароварах?

* В военной иерархии Османской империи воинское звание эфенди примерно соответствовало европейскому лейтенанту
** «райя», - «стадо», презрителтная кличка, которой турки называли крестьян-немусульман.

Впрочем, не стоит гневить Аллаха - могло быть и хуже. После того, когда из его отряда уцелело не больше трех человек, впору было прощаться с жизнью. За такие оплошности могут и голову отделить от тела! Но повезло - баш-чауш вовремя сообщил о необычной находке и даже провел на берегу два страшных дня, отгоняя вороватых рыбаков от трупов франкистани и остова железной рыбины. И когда явился наконец забтие мюшири*  - упал перед ним на песок и запричитал, рассказывая об иблисах, повылезавших из нутра чудовища.  Но он, баш-чауш, не струсил, не убежал, остался верен долгу...

***Забтие мюшири - (тур.) старший офицер

В итоге, героя сплавили с глаз долой. Можно считать, ему даже повезло - могли отправить куда-нибудь в Сирию или Аравию, гонять грязных бедуинских разбойников, а то и вообще в Кырым, откуда, как говорят знающие люди, ни один из слуг Повелителя Правоверных живым не вернется. Но выручила железная рыба, и теперь он, как и на прежнем месте, в провинции Зонгулдак, командует сторожевым отрядом. Варна - место хлебное: знай, обходи дозором кварталы вокруг Цыганского рынка да собирай бакшиш. Если повезет, можно в темном переулке ткнуть ножом зазевавшегося греческого купца или   матроса-англеззи, а у тех карманы всегда полны серебра. Только давно не случалось такого везения. Нет, им постоянно встречаются неверные, но всякий раз вокруг слишком людно. Да и гяуры редко ходят поодиночке и сами могут дать отпор.  Как вон те двое - один шатается, наверное накурился хашиша в одном из притонов Цыганского рынка. Другой, здоровенный, с желтыми волосами, заботливо придерживает его, не давая свалиться, а сам так и зыркает по сторонам. Глаза - злые, недоверчивые, такого только тронь. За ними, шагах в десяти, еще двое - то ли англези, то ли франкистани, но не солдаты или матросы.  У того, что идет позади,  рука под полой, наверное, на рукояти ножа. А первый...
Баш-чауш споткнулся. Он узнал худого, узколицего неверного. Ну конечно - это самое бледное, в отвратительной рыжей сыпи, лицо он увидел в тот страшный день, на берегу возле железной рыбы! Моряк-франкистани пытался что-то лопотать, но баш-чауш ударил его рукоятью сабли по голове и забрал немало ценных вещей. Одна из них до сих пор лежит за пазухой, бережно завернутая в тряпицу...
Европейцы равнодушно проследовали мимо патруля и свернули в переулок. Баш-чауш проводил их взглядом, помедлил и зашипел подчиненным:
- Вы, сыны шакала, за мной! И если хоть один издаст хоть один звук -лично намотаю его смрадные кишки на забор, а в брюхо насыплю толченого перца!
Сыны шакала угодливо закивали. Начальнику виднее - раз говорит идти тихо, значит так надо. Они и шли, держась в двух десятках шагов за подозрительными гяурами, и когда в узком переулке на плечи им свалились две тени, только один из редифов успел схватиться за саблю. Но вытащить не успел - мелькнуло тусклое лезвие ножа и все закончилось.
«Зря я польстился на ту железную рыбину, - успел подумать баш-чауш, за мгновение до того, как бритвенно-острое лезвие вошло под ребра. - а мог бы...»
Мир взорвался вспышкой непереносимой боли, и все поглотила тьма. На этот раз - окончательно.

Отредактировано Ромей (12-02-2017 17:33:58)

Он и есть

***
Карел взвесил находку на ладони.
- Ни хрена себе сюрприз! Это что же, мы тут не одни?
А пес его знает... - мичман пожал плечами. - Ствол этот был у моего турка за пазухой. Я его придержал, хотел аккуратненько на мостовую уложить, чтобы, значит, не звякнуло - а волына из-за пазухи и выпала. Все же нашумел, паскудина...
По лицу мичмана было видно, что он считает это своим проколом.
Белых взял пистолет, передернул перивычный коленчатый затвор, заглянул в патронник. Пусто.
-  Три маслины. Вот, гляди, командир...
В прорези плоского, с цилиндрическими выступами на законцовке магазина, поблескивали латунью патроны.
- Люгер. - определил Белых. Р-08, Первая мировая. Да и во Вторую повоевал. Классная пушка, только что-то ствол длинноват. Я как-то в тире стрелял из люгера, так он был короче. Вот такой примерно...
И показал на стволе пальцем, какой. 
Лютойганн протянул руку, капитан лейтенант отдал ему пистолет. Немец повертел оружие в руках, передернул затвор и ковырнул ногтем скол на ореховой щечке рукояти.
- Парабеелумпистоле, марине официрен, я-а.  Ихь бин.. это есть майн. Майн пистоле... ам уфар... на берьег ди туркишен зольдатен,  отбирайт....
Да ладно? - удивился Карел. Он, как и остальные спецназовцы, был знаком с грустной историей «попаданства» обер-лейтенанта. - Выходит, тот хрен в феске - это и был тот, что тебя ограбил? Вот ведь, шарик круглый...
- Ну, слава богу, - выдохнул Белых. А я уж вообразил, что тут еще один немецкий корабль ошивается...
Лютойганн покосился на спецназовца
- Это быть ошшень гут... карашьё. Но дизе.. этот пистолле ист майн.. мой. Найн кайзермарине... плёхо.
А по мне - так и нормально.  - ответил Белых. Ты, Ганс, не обижайся, а только хватит с нас сюрпризов. И давайте-ка поднажмем, а то Блэксторма упустим. Как раз следующая улочка оченно удобная....

Отредактировано Ромей (12-02-2017 14:56:03)

Открываем "Знак четырех":
Начало:
Шерлок Холмс взял с камина пузырек и вынул из аккуратного сафьянового
несессера шприц для подкожных инъекций. Нервными длинными белыми  пальцами
он закрепил в шприце иглу  и  завернул  манжет  левого  рукава.  Несколько
времени, но  недолго  он  задумчиво  смотрел  на  свою  мускулистую  руку,
испещренную бесчисленными точками прошлых инъекций. Потом вонзил острие  и
откинулся на спинку плюшевого кресла, глубоко и удовлетворенно вздохнул.
     Три раза в день в течение многих месяцев я был свидетелем одной и той
же сцены, но не мог к ней привыкнуть. Наоборот, я с каждым днем чувствовал
все большее  раздражение  и  мучался,  что  у  меня  не  хватает  смелости
протестовать. Снова и снова я давал себе клятву сказать моему другу, что я
думаю о его привычке,  но  его  холодная,  бесстрастная  натура  пресекала
всякие поползновения наставить его на путь истинный. Зная  его  выдающийся
ум, властный характер и другие исключительные качества,  я  робел  и  язык
прилипал у меня к гортани.
     Но в тот день, то ли благодаря кларету, выпитому за завтраком, то  ли
в порыве отчаяния,  овладевшего  мной  при  виде  неисправимого  упрямства
Холмса, я не выдержал и взорвался.
     - Что сегодня, - спросил я, - морфий или кокаин?
     Холмс лениво отвел глаза от старой книги с готическим шрифтом.
     - Кокаин, - ответил он. - Семипроцентный. Хотите попробовать?

Окончание:
- Как несправедливо распределился выигрыш! - заметил я. - Все в  этом
деле сделано вами. Но жену получил я. А слава вся достанется  Джонсу.  Что
же остается вам?
     - Мне? - сказал Холмс. - А мне - ампула с кокаином.
     И он протянул свою узкую белую руку к несессеру.

Отредактировано Ромей (12-02-2017 14:59:50)