II
Севастополь.
Возле гпрогимназии
Колядинского.
Юнкера
На плацу - на самом деле, на вымощенной брусчаткой площадке, отделенной от бульвара оградой, - непривычно тихо. Наверное, атмосфера брошенного армией горда передается и его домам. И уж тем более, это относится к зданию, нынешние обитатели которого дольше всех хранили верность Белой идее. Они и сейчас ей не изменили, эти юнцы, сущие мальчишки, затянутые в хаки, с приставленными к ноге трехлинейками...
Генерал Стогов пробежал глазами по лицам первой шеренги. Усталые, сосредоточенные, нарочито-веселые... Этот бравирует равнодушием, с зубах - соломинка. Наверное, воображает себя эдаким лейб-кирасиром: сигара в зубах, французская брань, стек небрежно похлопывает по голенищу, марш-марш во главе спешенного эскадрона, в штыки, на проволоки, на тяжелые гаубицы... Вот, думает, были герои, чудо богатыри, спасители Отечества!
Стогов усмехнулся. Нет, ребятки, тем гвардионцам до вас далеко. Вы пережили кровавый хаос 18-го, германскую оккупацию Украины, петлюровщину. В августе 19-го, вслед за кораблями союзников и армией Деникина вы перебрались в Крым - когда 1-е Киевское Константиновское военное училище было переведено в Феодосию. В бурях Русской Смуты вы хранили верность своей альма матер, верили, что Россия воспрянет и ей снова понадобятся кадровые офицеры. Из вас половина, не меньше, с боевым опытом: вы дрались в январе 20-го у Армянска, ходили с улагаевским десантом; вы были в кровопролитных боях в кубанских плавнях, в Северной Таврии, на Перекопе. А сколько вас лежит на кладбище в Феодосии...
Но теперь, увы, все конечно. Остатки войск грузятся на пароходы в Керчи, Ялте, Евпатории. Он, генерал-лейтенант Стогов отвечает за эвакуацию Севастополя, и эта рота - все, что осталось для того, чтобы прикрыть последние транспорта. Дать время измученным, отчаявшимся, изверившимся мужчинам, женщинам, приват-доцентам, штабс-капитанам, чиновникам и их семьям, анемичным барышням из питерских поэтических салонов, князьям, чьи плечи помнят эполеты дворцовой гвардии, унтерам с полными Георгиевскими бантами... Бывшим октябристам, теперешним монархистам, господам, протиравшим брюками скамьи Государственной думы, эсерам, оборонцам... "Какие-то конституционные, прости господи, демократы, меньшевики... - возмущался генерал, - Я их всех всех привык считать, простите, изменниками! А тут - возись с ними, спасай, вывози... нет, чтобы оставить всю эту сволочь большевикам, вот обрадуются!»
После революции Стогов долго скитался с подложными документами. А в марте 18-го случайно узнал, что на запасных путях одного из московских вокзалов стоит штабной вагон Бонч-Бруевича, товарища по академии Генерального Штаба, а ныне - руководителя Высшего военного совета Республики. Стогов, обросший нечесаной бородой, в рваном тулупе, с меня красными от бессонницы глазами, подошел к «красному генералу» и спросил:
- Не узнаете, Михаил Дмитриевич? Я - Стогов...
Его приняли. Совдепы остро нуждались в грамотных штабистах, Стогова ценили, хотя и не вполне доверяли. Председатель Высшей военной инспекции Подвойский думал иначе: "Стогов, хороший авторитет, большой человек. Он не верит ни в режим, ни во что, но я не постеснялся бы взять его в инспекцию. И в конечном счете, сделал бы так, что он стал бы работать очень продуктивно».
Подвойский ошибался. Стогов, служа красным, оставался агентом Белого движения: сотрудничал с антибольшевистским «Национальным центром», установил связь с подпольным Штабом Добровольческой армии Москвы, числился главкомом Московского района. После ареста бежал в Польшу, пробрался на юг России, служил при штабе Шкуро, а в мае 20-го стал комендантом Севастополя и командующим войсками тылового района.
И теперь он обязан сделать так, чтобы вся эта масса беженцев поднялась по трапам, набилась в трюмы, заполнила палубы. А потом - смотреть на тающий вдали берег, рыдать, биться в истерике, стреляться в шаге... от чего? От непонятной, чужой жизни. От эмиграции. Россия для них уже потеряна.
Но - не для этих ребят, младшему из которых только-только стукнуло шестнадцать, а старшему нет и двадцати. Им проще: рядом плечо товарища, рука сжимает цевье трехлинейки. Одеты с иголочки, в английское хаки: френчи с накладными карманами, бриджи, высокие ботинки, твердые кожаные краги. Только фуражки русского образца - начальник училища нипочем не соглашался брать английские, плоские как блин.
- Командир роты, ко мне!
Подбежал, придерживая шашку, штабс-капитан Рукавишников. Щелкнул каблуками, брякнул шпорами. Сам-то небось, не стал вбивать ноги в аглицкие башмаки...
- Выдвигайтесь с ротой к северу, вдоль приморского шоссе. Из Евпатории сообщили по проводу: с севера подходят массы конницы. Это бандиты из армии Махно, те, что одиннадцатого разбили у Карповой Балки корпус Барбовича. Если их не остановить, завтра к полудню будут здесь Вы, голубчик, займите позиции на Альме, надо продержаться хоть до полудня завтрашнего дня. Получите приказ - возвращайтесь, я вас дождусь, слово офицера!
Генерал говорил громко, так, что юнкера ясно все слышали. Он видел, как недоумение и испуг на их лицах сменяются отчаянной лихостью. Одной ротой задержать врага, разбившего лучшую кавалерию белых? Да запросто. Они же константиновцы, они справятся! А что обещали не бросить, дождаться - так кто в семнадцать лет думает об бегстве?
- До Альмы, ваше превосходительство, полсотни верст. - осторожно возразил Рукавишников. К завтрашнему утру дотопаем, не раньше. А еще и назад?...
- А зачем своими двоими шагать? - удивился генерал. - Пошлите в порт команду, берите грузовики, какие найдете, приказ я напишу. Среди юнкеров есть шофэры?
Штабс-капитан повеселел.
- Найдем, вашпревосходитство! Во втором взводе Михеев, да Овечкин, да Рыбайло из четвертого. Я и сам, если надо, сяду за руль!
- Вот и славно! Берите патронов побольше, пулеметы. Приветьте этих бандитов константиновским горячим приветом!
Эти слова он произнес громко, и шеренга юнкеров отозвалась дружным «ура». Ни тени сомнений на мальчишеских лицах - глаза горят, марш вперед, труба зовет, черные гусары!
- Разрешите обратиться вашпревосходитство?
Штабс-капитан недовольно обернулся. Спрашивал юнкер первой шеренги, тот, что грыз соломинку - высокий, русоволосый, фуражка лихо заломлена на левое ухо.
- Что тебе, Михеев?
Он еще и шофэр, подумал генерал и благосклонно кивнул.
- Мы в порту видели брошенные броневики, «Остин» и «Ланчестер». Посмотрели - оба исправные, только к пушке «Ланчестера» снарядов нету. Разрешите, мы их того, экспроприируем?
Стогова резануло это пакостное словечко - «экспроприируем». В бытность свою у красных он наслушался немало подобных слов, его тошнило от языка «товарищей». А юнкер ввернул походя, не задумавшись, что за ни стоит: сочетанием - стук прикладов в двери петроградских особняков; кольца, ордена, фамильные драгоценности, вываленные из бабушкиных шкатулок в потертый портфель «уполномоченного»; банки американских консервов, припрятанные на черный день и тоже отобранные...
- Хвалю за смекалку, юнкер! Степь там ровная, верховому от броневика не уйти.
Затарахтело, в распахнутые ворота с улицы влетела мотоциклетка. Поручик, с ног до головы затянутый в хромовую кожу, сдвинул на лоб очки.
- Вашревосходитство, вас срочно требует начальник порта! Корабли пришли какие-то непонятные, никто не знает, кто, откуда?
Генерал кивнул и пошел к штабному «Дион-Бутону». Рукавишников обернулся к строю, выкрикнул команду и плац наполнился той особой военной суетой, что сопровождает выдвижение части с места дислокации. Краем глаза Стогов увидел, как трое юнкеров во главе с давешним «шофэром» - как его, Михеев? - выскочили за ворота. Один волок на плече жестянку с моторным маслом. Тут все в порядке, с облегчением подумал генерал. Константиновцы не подведут.
Отредактировано Ромей (13-05-2017 10:42:45)