Глава 1.9 (окончание)
Полк летал много, и не просто много, а очень. Полетных заданий хватило бы на целую дивизию. С каждым полетом Олег чувствовал себя за штурвалом все более уверенно, командир экипажа его хвалил. С радионавигацией по имеющимся приборам тоже постепенно разобрался, дело оказалось не таким уж сложным для человека, налетавшего в прошлой жизни не одну тысячу часов. Определенную трудность представлял ночной образ жизни, работали-то в основном в темное время суток. Пока выручало то, что темноты хватало, день в конце декабря короткий. Погода тоже не баловала, но работали практически каждый день, вернее, ночь, а если недалеко, то и не один раз. Экипаж Олегу очень понравился, замечательные люди, но мысли вернуться обратно в истребительную авиацию он не оставлял. Темперамент не тот, да и выпустить по врагу очередь из пушек и пулеметов очень хотелось. А пока у Северова была прекрасная возможность попрактиковаться в полетах ночью и в сложных метеоусловиях. Собственно, такого опыта из прошлого у Олега хватало, проблема была в примитивном техническом оснащении, никаких оптико-локационных систем, спутниковой навигации и т.п. Этот опыт явно был нелишним, так что Олег по поводу своего вынужденного пребывания в транспортной авиации больше не переживал.
Северов подружился с экипажем Баранова, отношения с другими летчиками также были хорошими, но Олег очень часто вспоминал своих друзей из 12 полка – Игоря Ларионова, Лешу Бабочкина и Каху Баргадзе. Всех, кто был еще жив из его эскадрильи на момент вылета в тот злополучный полет. Беспокоился и за ребят из своей эскадрильи 101 бомбардировочного. За Сашку Ларина, который неизвестно, жив ли, за других ребят, которые остались там, под Подольском. Впрочем, философски говорил себе Северов, на то и война. Сам же для себя он решил, что все складывается не так уж и плохо. Ведь удалось сохранить жизнь генералу Петровскому, который являлся, безусловно, очень талантливым военачальником. Воля и талант даже одного генерала могут существенно влиять на ход войны. Примером тому может служить Георгий Константинович Жуков. Его влияние на положение под Ленинградом, на битву за Москву очень велико. А ведь Северов вытащил из плена еще и генерала Снегова, который также не был простым исполнителем воли вышестоящего начальства. Его действия в самом начале войны, под Перемышлем, характеризуют его с самой положительной стороны. И еще Олег очень часто вспоминал своего кота. Как там без него Валера?
Северов снова написал письма, на этот раз два. Одно снова Коробкову, где сообщил новый номер полевой почты, а второе Сотникову, в котором коротко поведал о себе и просил переслать письмо из 12 полка, если оно пришло, а также рассказать о судьбе своего штурмана.
В снежную ночь 29 декабря экипаж Баранова летал в район Рославля. Доставляли с посадкой груз для подразделения армейской разведки, забрали раненого и захваченные документы. Место посадки оказалось очень неудачным, пришлось немного поработать, чтобы убрать мешающие взлету деревья. Поэтому со взлетом подзадержались, рассвет застал их над территорией, контролируемой противником. Служба воздушного наблюдения у немцев работала хорошо, поэтому вскоре на самолет навалились немецкие истребители. Их была всего пара, но и против одного у невооруженного самолета шансов не было. Спасла погода, видимость и так была плохая, а тут снова повалил снег и Баранов умудрился увести транспортник в тучу, где их немцы и потеряли. Платой за удачу был поврежденный правый двигатель. Его пришлось выключить, но он, к счастью, не разгорелся, хотя и дымил прилично. До линии фронта было уже недалеко, перетянули на одном движке и сели на аэродроме у истребителей. Осмотр показал, что ремонт требуется большой. Кроме двигателя серьезно был поврежден лонжерон правого крыла, поэтому экипаж был увезен в Быково другим самолетом.
Комэск Бабанов пообещал выделить новый самолет в самое ближайшее время, его должны пригнать сразу после Нового Года, дня через три-четыре, так что Иван Кузьмич получил для экипажа разрешение выехать в Москву, переночевать две ночи собирались у него в квартире. Но бортмеханик Саша Фесенко, пользуясь случаем, решил навестить семью, жена с маленькой дочкой жили в Рязани, туда шел посыльный Р-5, согласились взять. Радист Коля Шмаков поехал в Серпухов, где учился в военном училище его младший брат, они не виделись с самого начала войны. Так что в Москву поехали втроем, Баранов, Северов и штурман Сергей Иванович Ковчин.
Из Быково на попутной машине добрались до Киевского вокзала, дальше пошли пешком. Иван Кузьмич жил на Арбате в просторной двухкомнатной квартире. Как летчик-миллионер и орденоносец (орден Трудового Красного Знамени и орден Знак Почета), он получил эту квартиру в 1939 году в награду за большой вклад в освоение Северного морского пути.
Москва зимы 1941 года. Северов в прошлой жизни не раз бывал в столице, но все больше по служебным делам. И как коренной ленинградец, ее недолюбливал. Теперь же он ощущал волнение, шагая по таким знакомым и, одновременно, совсем другим улицам. Ей тогда ничего не угрожало, враг спокойно сидел за океаном и наблюдал, как собственные граждане в погоне за сиюминутной выгодой уничтожают свою страну. Но сейчас враг был в двух сотнях километров от города, и положение оставалось сложным. Немцы всегда рвались к столице государства, захват которой ранее всегда приводил к капитуляции противника, и, хотя остановить их получилось, все понимали, что опасность не миновала, враг еще очень силен и до победы еще очень и очень далеко. Напряжение, казалось, висело в воздухе. По улицам ходили патрули. Летчики уже несколько раз предъявляли свои документы. Немногочисленные прохожие уважительно рассматривали трех мужчин в хорошо подогнанных шинелях, затянутых в портупеи, в начищенных сапогах.
Авиаторы шагали по Арбату в сторону центра города. Выросший в Приморье Ковчин в Москве бывал в столице всего несколько раз, да и то, как правило, проездом и теперь с интересом осматривался по сторонам. А вот коренной москвич Баранов помрачнел. Он любил этот город, хотя и проводил больше времени, мотаясь по всему Союзу. Он любил гулять по этим улицам и скверам, любоваться видом с Воробьевых гор, смотреть на небо с балкона своей квартиры. А теперь это был город, который подготовился к встрече врага, к боям на своих улицах. Иван Кузьмич был неисправимым романтиком. Поэтому он стал пилотом, поэтому отказывался от начальственных должностей. Это означало бы, что он перестанет летать, а это было выше его сил. В душе он остался все тем же романтичным юношей, каким был двадцать лет назад. Сейчас он поймал себя на мысли, что изменился не только облик города. Изменились и люди, они стали другими. Их намного меньше, чем в мирное время. Некоторые были встревожены и испуганы, некоторые мрачны и полны решимости. Но каждый из них своим взглядом словно задавал ему вопрос – а что сделал ты, чтобы не пустить врага к своей любимой Москве?
- Сюда, - буркнул Баранов и свернул во двор.
В квартире у Ивана Кузьмича было чисто, соседка убирала раз в неделю, но видно сразу – квартира холостяцкая. Это Северов, как холостяк со стажем из прошлой жизни, определил сразу.
- Ну, располагайтесь, друзья. Но обедать мы будем в одном замечательном месте, надеюсь, там все осталось по-прежнему.
В кабинете на полу лежала хорошо выделанная шкура белого медведя, на стене висело несколько рогов и шкуры тигра и бурого медведя. А также фотографии, которые Ковчин и Северов принялись рассматривать. Хозяин, покопавшись в ящике стола, достал коробку, как оказалось, с табаком. Баранов и Ковчин набили трубки и с удовольствием закурили. По кабинету поплыл запах табака и вишни.
- Остатки былой роскоши, - с удовольствием затягиваясь, сказал Иван Кузьмич. – А все, что вы здесь видите, добыл я сам.
До полудня они рассматривали фотографии и слушали истории хозяина квартиры, Ковчин тоже немало полетал по стране, в основном Дальний Восток и восточная Сибирь. Это было увлекательно, Баранов немного оттаял, настроение заметно улучшилось.
Затем они пошли в то самое замечательное место, про которое говорил Иван Кузьмич. Вел он их какими-то дворами и переулками, названия которых ничего не говорили Северову, который в Москве почти не ориентировался. Это оказался ресторан, небольшой, но очень уютный. Официант, поздоровавшись с Иваном Кузьмичем как со старым знакомым, извинился за невеликий ассортимент, но обед превзошел все ожидания. Мясная солянка, жареная картошка, селедочка с луком, мясо с пряным соусом, хрустящие маринованные огурчики. Баранов с Ковчиным позволили себе ровно по три небольшие рюмки водки, Северов от алкоголя отказался, предпочел «Нарзан».
- А ты что, совсем в рот не берешь? – спросил Ковчин, с удовольствием хрустя огурчиком после первой рюмки.
- Совсем, - просто ответил Олег, - а иначе в такой компании ни за что бы не отказался.
- Правильно, наверное, но мы с Ваней еще маленько выпьем.
Они выпили, Ковчин немного помолчал и задумчиво произнес:
- Ты, вроде, говорил, что тебя три раза сбивали. Каково это, по вражеским тылам пробираться?
- Сергей Иванович, тут как повезет. А вообще, некоторым вещам учить бы надо. Как ориентироваться на местности, что нужно делать, а чего нельзя. Да и знание языка не помешает. Я вот учил, так что пришлось с юберменшами пообщаться.
- С кем? – удивился Баранов.
- С юберменшами, ну, расой господ, хозяевами. А мы унтерменши, недочеловеки значит.
- Хорошо тебя учили, да и не без пользы, - задумчиво сказал Баранов. – Послушаешь, как другие по вражеским тылам мыкаются… А сколько не вышло…
- Мы с моим прежним комэском хотели программу составить, что-то вроде курса выживания на вражеской территории. Не успели, меня сбили, его арестовали.
- А что он сделал? – осторожно поинтересовался Ковчин.
- Он-то ничего. Предлагал летать парами, а не тройками. Да мы так и летали. Предлагал не жаться к бомберам при сопровождении, а маневрировать, - и Северов показал маневр руками. – Обвинили в больших потерях, хотя он предупреждал о них, в преклонении перед немецкой техникой и тактикой. У нас в эскадрилье потери были самыми маленькими в полку, а результаты – лучшими. А признать его правоту, значит признать свою вину тем, кто его обвиняет. А после того, как меня сбили и комэска арестовали, в эскадрилье два самолета и осталось. Вот я и переживаю, как там ребята без меня. Не обижайтесь, Иван Кузьмич, но я все-таки истребитель! У меня зазнайства ни перед вами, ни перед бомберами нет. На войне каждый свое дело делает. Но кавалеристу в саперах трудно привыкнуть, да и надо ли.
Баранов вздохнул, налил себе и Ковчину:
- Давай, Сережа, выпьем за нашего второго пилота. Пока нашего. Я ведь чувствовал, что ты у нас не задержишься. Я же полжизни в небе, такое не объяснить нелетающему человеку. Когда будет можно, пиши рапорт на перевод обратно в истребительную авиацию, я поддержу, поговорю с начальством.
Два дня в Москве пролетели быстро, но обстановка не располагала к посещению театров и музеев. Прошлись по Москве, зашли к знакомым Ивану Кузьмичу артисткам. Те не эвакуировались, остались в городе, так что посидели хорошо. Стол был небогатый, собрали из чего было,  артистки душевно пели песни, правда, в основном грустные. Все внимание было к Баранову и Ковчину. Орденоносцы (у Ковчина тоже был «Знак Почета»), заслуженные летчики, облетевшие весь Союз, сейчас летают в тыл врага. Баранов неплохо пел, Ковчин хорошо играл на гитаре, тоже пел. Младший лейтенант, хоть и с высоким боевым орденом, на их фоне был не особо заметен, да Олег и не собирался привлекать внимание. На ночь остались у артисток (куда же вы на ночь глядя, комендантский час, патрули…). Северов удобно расположился на роскошном кожаном диване, остальные уединились в других комнатах. Олег их нисколько не осуждал, наоборот, был рад, что «старички» немного расслабятся. Да и артистки, молодые женщины около тридцати, выглядели стосковавшимися по мужской ласке. На утро мужики выглядели немного смущенными, ведь Олег ночевал один, но тот дал понять, что вполне всем доволен и нисколько не в обиде. Оставив артисткам консервы и шоколад, полученные в пайке, авиаторы засобирались домой – на аэродром.

Отредактировано Olle (09-07-2017 22:42:04)