Могучая российская гвардия отправлялась на фронт. Последний раз она участвовала в боях почти тридцать лет назад, во время Русско-Турецкой войны и вот теперь снова пришел ее черед. Части, сформированные из запасников, явно не справлялись с обученными по прусским уставам японцами, и им на помощь решено было отправить элиту элит. Возможно, в этот раз обошлось бы и без них, но трагическая гибель великого князя Кирилла Владимировича возбудила в высших кругах желание решительных действий. Особенную энергию в этом вопросе проявляли родители несчастного Кирилла, командующий войсками гвардии великий князь Владимир Александрович и его супруга. Разумеется, не все в старой гвардии горели желанием отправляться в далекую Маньчжурию, но после того, как генерала N, публично выразившего сомнение в необходимости посылки гвардии, с повышением перевели в Туркестанский военный округ, отказников более не находилось. Впрочем, отправлять всю старую гвардию не стали. Надо же кому-то охранять и священную особу государя. Выход был найден одним из молодых свитских генералов, наблюдавших за проходившими в столице патриотическими манифестациями. Надо сказать, что вероломное нападение японского флота пробудило во многих подъем верноподданных чувств. Купцы и промышленники жертвовали «на одоление супостата» немалые суммы. Армейские офицеры, а иной раз и нижние чины, заваливали начальство прошениями о переводе в действующую армию. Да что там говорить, патриотизм просыпался  иной раз даже в тех людях, от которых его было совершенно невозможно ожидать. Бывало, студенты, прежде известные лишь своим нигилизмом, ходили к Зимнему дворцу, распевая «Боже, царя храни». По донесениям полиции, радикальные элементы при попытках вести антиправительственную пропаганду иногда встречались с таким отпором, что впору было их самих защищать. Многие из патриотически настроенных молодых людей записывались добровольцами в армию, и вот из них и армейцев решено было сформировать добровольческие части. От каждого полка старой гвардии был выделен один батальон, к которому присоединяли сводный батальон армейцев и разбавив их определенным количеством волонтеров, получали, таким образом, стрелковый полк, подлежавший отправке в Маньчжурию.  Примерно так же поступили с гренадерами и молодой гвардией, получив на выходе стрелково-гренадерские полки.
Таким образом, был сформирован корпус, который придворные остряки называли лейб-бурбонским*, а в народе нарекли Добровольческим. Командовать этим корпусом, к всеобщему удивлению, вызвался сам великий князь Николай Николаевич младший. Обстоятельства последнего назначения заслуживают отдельного описания. Когда началась эта война, и встал вопрос о главнокомандующем, государь спросил у Николая Николаевича, не примет ли тот Маньчжурскую армию, на что последний ответил, что не желает воевать с макаками. Император тогда назначил главкомом Куропаткина, но, как видно, не забыл ответа своего августейшего дяди. Потери понесенные царствующей фамилией, а более всего успехи достигнутые сыновьями великого князя Михаила Николаевича, возбудили ревность в командующем императорской гвардией. Однако когда он выразил желание отправиться на фронт, государь вместо ответа посетовал, что никак не может найти командира для добровольцев. И даже подумывает, не удовлетворить ли просьбу о возвращении на службу опального Павла Александровича**. Намек был более чем прозрачным, и Николай Николаевич, заручившись обещанием племянника оставить пост командира гвардии за ним, объявил, что никому не уступит чести командовать новообразованным соединением.
------------------------
*Бурбон. – Прозвище армейских офицеров в гвардейской среде.
**Великий князь Павел Александрович. – Командовал гвардейским корпусом, пока в 1902 году не женился на разведенной женщине.

После сражения, вошедшего в историю как «Бойня у Эллиотов», в войне на море наступило затишье. Японцы были заняты восстановлением своей маневренной базы, а русские ремонтом поврежденных кораблей. Впрочем, работы на «Ретвизане» уже подходили к концу. Пробоина в корпусе броненосца была заделана, машины перебраны, котлы выщелочены и один из самых мощных русских кораблей готовился вступить в кампанию. Как ни странно, но великий князь Алексей Михайлович ожидал этого события без всякого энтузиазма. Пока он одновременно был командиром флагмана эскадры и флаг-офицером адмирала Иессена, ему было легче проводить в жизнь намеченные им мероприятия. Так, поближе ознакомившись с модернизацией «Осляби», Карл Петрович немедленно настоял на проведении таких же работ на вставшем на ремонт «Пересвете». Другой инициативой, поддержанной начальником эскадры, был ремонт разбившегося на скалах «Усугумо». Назначенная по инициативе Алеши комиссия пришла к выводу, что, хотя корпус японского миноносца сильно пострадал, машины его в полном порядке и этим было бы глупо не воспользоваться. Снятый с мели корабль запеленали в пластыри и, не переставая откачивать воду, оттащили к находившемуся на Тигровом хвосте филиалу Невского завода. Созданное для крупно секционной сборки миноносцев предприятие имело достаточно оборудования и рабочих, чтобы отремонтировать трофей. Также ускорился ремонт «Цесаревича». Назначенный на него командиром Вирен взял экипаж в ежовые рукавицы и сумел организовать работу по исправлению повреждений. При этом, будучи флаг капитаном князя Ухтомского он не забывал и о других кораблях отряда. На «Севастополе» наконец-то исправили погнутую лопасть винта и броненосец, хоть и не полностью, но вернул себе боеспособность.
Сильно избитые в Восточно-Китайском море крейсера «Громобой» и «Россия» было не узнать. Давшийся дорогой ценой опыт подсказал их командирам и экипажам, на что следует обратить особое внимание при ремонте. Первым делом были переставлены на верхнюю палубу погонные шестидюймовки, а ретирадные, до того почти бесполезные в эскадренном сражении, установили так, чтобы они могли присоединиться к бортовому залпу. Для орудий, до сих пор стоявших на верхней и батарейной палубе без всякой защиты, соорудили траверзы, устроив, таким образом, подобия казематов. Так же были сняты, оказавшиеся неэффективными, многочисленные малокалиберные пушки, что позволило несколько скомпенсировать возникшую перегрузку и высвободить немалое количество людей. Принятые меры, повышали боевые качества русских кораблей, экипажи которых рвались в бой.
С потерей двух броненосцев японский флот утратил свое преимущество, поскольку в ближайшем будущем, на каждый корабль линии русские могли выставить два. Оставалось, впрочем, еще превосходство в броненосных крейсерах. Даже с учетом выделенных для парирования «Рюрика» и «Авроры», «Адзумы» и «Токивы», у японцев оставался двойной перевес над своим противником. Иными словами, в борьбе на море наступило шаткое равновесие и от того кто нанесет первый удар, зависела судьба войны. Противники, однако, не спешили пока ставить все на карту. Того занимался обустройством разгромленной маневренной базы, а Иессен ограничивался тем, что раз в неделю, выводил сохранившие боеспособность корабли для обучения эволюциям. Минная обстановка у Порт-Артура несколько улучшилась, поскольку после потери «Касуга-мару» выставлять японцам было пока нечего, а уже установленные активно тралились. Единственным активным действием был поход крейсеров Рейценштейна к Инкоу, откуда они привели канонерскую лодку «Сивуч», которую все уже считали потерянной.
Все это время ни один японский перворанговый корабль не появлялся рядом с Порт-Артуром и лишь изредка мелькавшие миноносцы напоминали о том, что война продолжается. Впрочем, как оказалось, пассивность врага была лишь кажущейся. После разгрома корпуса Засулича, японское командование стало перед дилеммой: Развивать ли наступление вглубь Маньчжурии или двинутся вдоль побережья к русской военно-морской базе. Поскольку доставлять подкрепления и припасы по корейским дорогам было крайне неудобно, предвоенным планированием была предусмотрена высадка крупных десантов на китайском побережье. Очевидно, японский генштаб предполагал, что русский флот к этому времени будет заблокирован в своей базе, однако возросшая активность последнего поставила на их планах жирный крест. Было очевидно, что любая подобная попытка может быть легко парирована Порт-Артурской эскадрой, и потому чревата разгромом. Тем не менее, что-то было нужно делать, и японцы решились высадить тактический десант в Дагушане. На флот была возложена задача: любыми способами защитить транспорты с войсками. Именно это и послужило причиной долгого отсутствия Того у Порт-Артура. Могучие броненосцы и крейсера, которого шли рядом с караваном пароходов в полной готовности к отражению любой атаки. Операция, предпринятая крайне ограниченными силами, неожиданно имела значительный успех. Выделенная для этой цели одна-единственная бригада, не встретив сопротивления, заняла город и прилегающие к нему высоты. Русское командование слишком поздно получило сведения об этих действиях противника, к тому же численность десанта была безбожно преувеличена. Будь на месте Куропаткина более решительный главнокомандующий, он, возможно, узнав о высадке вражеского корпуса с артиллерией, послал бы туда свой корпус с приказом сбросить неприятеля в море. Увы, для Алексея Николаевича, это было лишь поводом дать приказ русским войскам оставить удерживаемый ими Фунхуанчен и отступить к главным силам. Полагая, что высадка главных сил японцев уже состоялась, русское командование не стало ставить перед своим флотом задачи противодействовать ей, поэтому японцам удалось быстро нарастить свою группировку и их небольшие отряды начали продвигаться вперед к Сюяню и далее к Далиньскому перевалу. Одному из таких отрядов удалось даже перевалить перевал и приблизиться к станции Ташичао, занятую немногочисленным гарнизоном. Имея крайне преувеличенное мнение о японских силах, русские были готовы оставить станцию и отступить. Говорили даже, что был отдан приказ об уничтожении имущества и порче путей, лишь по счастливой случайности не выполненный. Положение спас командовавший Уссурийской конной бригадой генерал майор Самсонов. Получив сведения о прорыве вражеской кавалерии, он немедленно выступил вперед с Нерчинским казачьим полком и в яростной схватке начисто истребил весь отряд противника. Молниеносному успеху особенно способствовало вооружение казаков пиками, против которых не смогли выстоять японские кавалеристы, имевшие только сабли.
Все же известия о том, что неприятелю удалось перерезать железную дорогу, довольно широко распространились, и лишь через несколько дней стало ясно, что эти слухи безбожно преувеличены. Поскольку то, что рано или поздно Порт-Артур будет отрезан от основных сил, было ясно с самого начала войны, эти новости не произвели на гарнизон крепости и экипажи эскадры удручающего впечатления. Бодрому настрою способствовал так же указ государя императора о награждениях отличившихся в последних боях. Николай Александрович в этот раз не поскупился на награды и проявил истинную щедрость к героям войны. Перечислить всех отмеченных нет никакой возможности, скажу лишь, что Волчанский не только получил орден святого Георгия, но стал еще и кавалером Белого Орла, а его броненосец украсился георгиевским вымпелом. Лейтенант Рощаковский за проявленную храбрость стал не только георгиевским кавалером, но флигель-адъютантом, что, принимая во внимание его молодость и звание, было совершенно беспрецедентно. Рейценштейн за налет на Чемульпо стал, наконец, контр-адмиралом, а Иессену за «Бойню на Эллиотах» и «Сражение в Восточно-Китайском море», помимо всего прочего, на эполеты прилетел второй орел*.  Эссен и великий князь Алексей Михайлович были награждены  золотым оружием с надписью «За храбрость», причем у великого князя сабля была с бриллиантами. Так же их обоих повысили в чине, приведя, таким образом, в соответствие с занимаемой должностью. Не были обойдены наградами и прочие участники, а на отличившихся матросов просто пролился дождь из крестов. На «Ослябе» награждение нижних чинов производил лично командир. Вручая награду Алеша, старался припомнить имя каждого из своих подчиненных и сказать при этом что-нибудь приятное или ободряющее. Матросам было лестно внимание, и они отвечали великому князю с искренней приязнью. Наконец награды были вручены, но командир не торопился закончить церемонию. Угрюмов, сверкая новеньким Станиславом с мечами, вопросительно взглянул на него, но Алеша с непроницаемым лицом кивнул стоящему рядом Рощаковскому.
- Шкипер Селиверстов! - выкрикнул лейтенант.
Вперед вышел, прячущийся до поры на «шкентеле**» лоцман и немного недоуменно уставился на великого князя. Тем временем, Рощаковский зачитал приказ с описанием подвига и Алеша вручил моряку большую серебряную медаль «За храбрость» на георгиевской ленте.
- Поздравляю Никодим Матвеевич, - пожал он ему руку и тихонько добавил, - а вступил бы в службу, получил бы орден.
- Да на что мне, - отозвался растроганный моряк, - староват я уже для классного то чина. А за почет, спасибо, ваше императорское…
- Тебе спасибо, если бы не вы с Рощаковским, куда больше крови пролилось в последнем деле!
Лоцман вразвалочку вернулся на свое место, а лейтенант вызвал еще одного награжденного.
- Вольнонаемный Хомутов!
Изнывающий от долгого стояния в строю Ванька даже не понял, что его зовут, пока Архипыч не ткнул его в бок.
- Заснул, тля худая? Ну-ка шагом марш вперед!
Растерянный кофишенк неловко вышел из строя, начав не с той ноги, да еще и едва не запнулся, подходя к великому князю. Алексей Михайлович так строго посмотрел на него, что у мальчишки похолодело сердце и по коже табуном промчались мурашки. Не слыша, как зачитывается приказ, парень во все глаза смотрел на своего хозяина, не понимая чего тот от него хочет. Наконец, Рощаковский замолчал, а командир наклонился к Ваньке и что-то приколол ему на голландку***.
- Носи с честью, Иван, - сказал он ему и, наконец, улыбнулся уголками губ.
Скосив глаза, мальчишка увидел, что на его груди красуется малая серебряная медаль «За храбрость» и расплылся в растерянной улыбке. Как вернулся в строй он не помнил, и лишь только голос несносного Архипыча вернул кофишенка в реальность.
- Ирой, едрить твою через якорь! Ну, разве моряки эдак ходят? Опозорил меня на старости лет, тля худая. Ничего-ничего, я тебя маршировать-то выучу!
-------------
*Второй орел. – То есть, произведен в вице-адмиралы.
**Шкентель. – Оконечность строя. (Жарг.)
***Голландка. – Матросская рубашка с синим форменным воротником.
Помимо всего прочего, «Бойня за Эллиоты» значительно увеличила количество раненных в госпитале, где служила Мила. Работы сразу прибавилось, и девушка совершенно перестала бывать дома. Единственным связующим звеном с семьей оставался Сережа. Хорошо воспитанный, приветливый мальчик скоро полюбился и раненым и персоналу. У раненных довольно мало развлечений, а потому готовый написать письмо или прочитать «Новый край» гимназист, был как находка. Впрочем, порт-артурская сплетница, как называли все эту газету, не пользовалась особой популярностью. И тогда Сережа стал приносить с собой книги и читать их матросам. Подобные чтения пользовались неизменной популярностью у нижних чинов. Большинство из них были неграмотными в своей массе вчерашними крестьянами и даже не подозревали, что в их стране есть великая литература. Он читал им «Вечера на хуторе близ Диканьки» и благодарные слушатели с восторгом внимали приключениям гоголевских героев. Затем наступил черед «Евгения Онегина», но шедевр классика не вызвал большого успеха.
- То о господах, - пожав плечами, говорили они, - нам бы чего попроще…
Беда была еще и в том, что библиотека Егоровых была, не слишком велика, но тут гимназиста выручила Лидия Чарская. «Храбрая дружина» или приключения Пелагии, были ближе к простым людям, чем любовные переживания помещиков. Чтения, набиравшие все большую популярность, вызвали даже определенные опасения у госпитального начальства. Однако убедившись, что ничего запрещенного молодой человек нижним чинам не читает, чиновники от медицины успокоились. Кто-то, впрочем, счел своим долгом донести обо всех этих делах жандармам, так сказать, на всякий случай, но разрывающийся на части Микеладзе, велел не докучать ему ерундой.
В тот день, в госпиталь прибыло морское начальство во главе с адмиралом Иессеном. Карл Петрович со свитой обошли все палаты, награждая отличившихся и желая им скорейшего выздоровления. Сопровождавший адмирала великий князь, узнал Сережу и приветливо ему кивнул, наполнив сердце мальчишки гордостью. Впрочем, случившийся рядом начальник госпиталя Суботин сделал страшные глаза, и гимназист поспешил ретироваться. Выйдя из здания, он собирался было идти домой, как вдруг глаза его наткнулись на «старого друга». Несносный слуга Алексея Михайловича сидел на козлах, а на груди его блестела медаль. Выдержать это зрелище было выше сил человеческих, и Сережа невольно сделал несколько шагов к своему неприятелю. Однако тот, увидев гимназиста, не стал его задирать, а лишь кивнул поздоровавшись. Мальчишке ничего не оставалось, как ответить ему тем же.
- Здравствуй, - невольно вырвалось у него.
- Здорово, - не стал чиниться Ванька и спрыгнул с козел на землю.
Ребята некоторое время постояли друг против друга, обмениваясь взглядами.
- Это что? – не выдержал первым Сережа.
- Медаль, - правильно понял тот его вопрос. – Давеча награждали всех кто с их благородием лейтенантом Рощаковским на авантюру ходил. Ну и меня тоже.
- Тебя взяли на авантюру? – изумился гимназист, как и все порт-артурцы хорошо знавший значение этого слова.
- Нет, - покачал головой кофишенк, - я сам увязался. Когда меня матросы нашли, прогонять уж поздно было.
Авторитет Ивана в глазах Сережи мгновенно взлетел на недосягаемую высоту. Ослушаться запрещения взрослых и сбежать на войну, разве это не героизм? А еще и получить за это медаль на георгиевской ленте, это уж и вовсе эпический подвиг, который вряд ли кто совершал с тех самых пор, когда Геракл укокошил лернейскую гидру, укротил эрифманского кабана, ощипал стимфалийских птиц и утащил яблоки Гисперид. А великодушный, как все герои, Ванька тут же добил своего недавнего врага.
- Хочешь посмотреть?  - спросил он, показывая на медаль.
Конечно же, Сережа хотел, но не успел он взяться за награду, как рядом раздался строгий голос.
- Что здесь происходит?
Как и прошлый раз мальчишек заметила Мила и, очевидно, решила, что те снова собираются подраться. Опасливо покосившийся на строгую сестру милосердия Иван тут же взлетел на бричку и уже оттуда поприветствовал девушку.
- Доброго здоровичка, тетенька!
Очаровательная Людмила Сергеевна не удостоила его ответом, а повернувшись к племяннику, повторила вопрос:
- Сережа, что здесь происходит?
- Ничего, - с видом оскорбленной невинности заявил он ей, - мы просто разговариваем!
- Правда? – недоверчиво протянула она.
- Святой истинный крест, тетечка! – подтвердил из своего убежища Ванька, для убедительности перекрестившийся.
- Смотрите мне! – строго заявила она мальчишкам, собираясь уходить.
- Мадемуазель опять воспитывает наших сорванцов? – раздался совсем рядом голос великого князя.
- Ничего подобного! – вспыхнула девушка, которой показалась насмешка в голосе Алексея Михайловича. – Просто…
- Ваше высокоблагородие, - подал голос кофишенк, - дозвольте доложить! Мы с господином гимназистом ничего худого не делали, и барышня нам так же.
- Уже хорошо, - улыбнулся Алеша, и поприветствовал Сережу. – Здравствуйте Сергей Ефимович. Я вижу, нынче вы с Иваном не прогневали вашу тетушку?
- Здравствуйте, - отозвался мальчик, глядя на него во все глаза.
- Вы смеетесь надо мной? – попробовала возмутиться Мила.
- Ну что вы, мадемуазель, просто припоминая прошлую нашу встречу у экипажа, я немного волновался за судьбу своего кучера.
Людмила Сергеевна, слушала великого князя и чувствовала себя полной дурой. Вряд ли она отдавала себе отчет, что подошла к экипажу и мальчишкам с единственной целью – увидеть его, но теперь готова была провалиться от стыда сквозь землю. Тот впрочем, смотрел на девушку без малейшей насмешки или предубеждения, а скорее с сочувствием.
- У вас усталый вид, - сказал Алеша, - может отвезти вас домой?
- Нет, что вы! – возразила она ему с испугом, - мне надо в госпиталь.
- Тогда позвольте вас проводить.
Госпожа Валеева не нашла что ему возразить и они пошли рядом. Больше всего на свете Мила боялась, что он предложит ей руку, поскольку в этом случае ей пришлось бы показать ему свои загрубевшие и ставшие совершенно некрасивыми ладони, которые она прятала под передником, а это было бы хуже смерти. Впрочем, великий князь проявил свойственную ему деликатность и, не допустив ни малейшей фамильярности, проводил девушку до входа в здание госпиталя, после чего приложив два пальца к козырьку попрощался.
- Красивая, - протянул Ванька, наблюдая как его хозяин провожает сестру милосердия.
- Да, - согласился с ним Сережа, - Мила самая красивая и добрая!
- Добрая…, - сомнением протянул кофишенк, потерев себе ухо, - ну не знаю…
Мальчишки переглянулись и неожиданно, прежде всего, для самих себя, засмеялись. В сущности, они были еще детьми, в том прекрасном возрасте, когда сословные или социальные границы между людьми еще просто не существуют. А для того чтобы крепко подружиться, иногда надо не менее крепко подраться.