Одиссея барона Греве

«Здравствуй на долгие годы дражайший мой друг Serge! Прости великодушно, что долго не писал; пока была возможность отылать корреспонденцию, писать было не о чем, а как появился повод взяться за перо - оказии не стало.  Вот и теперь я не знаю, когда отправлю это письмо; пишу в перерывах между вахтами, в надежде на то, что скоро сумею передать его вместе с остальной нашей почтой на какую-нибудь нейтральную посудину.
До города Филадельфия, что в Североамериканских Штатах, я добрался без приключений. Не стану утомлять тебя описаниями тамошних нравов и уклада жизни, с коими  и сам толком не знаком.  Дело в том, верфь «Крамп и сыновья» как раз закончила ремонт нашего «Крейсера», и на следующий день после моего прибытия клипер вышел в море на пробу машин. После чего, в два дня забункеровался - и только нас видели в Северной Америке!
Из Филадельфии мы отправились к Карибским островам. ПРиняв уголь и провиант в испанском порту Гавана на острове Куба, мы лихо перескочили через Атлантику и сделали остановку в другом испанском порту, Санта-Крус-де Тенерифе, что на Канарских островах.  Отсюда курс наш должен был лежать в обход мыса Доброй Надежды, в Индийский океан - если бы не одно досадное обстоятельство.
Дело в том, что «просвещенные мореплаватели», еще в октябре месяце почуяв, что дело на Балканах идет к развязке и в воздухе, что ни день, все сильнее пахнет большой ссорой с нашим Отечеством, забеспокоились. Ты ведь знаешь, какая роль в возможной войне с Британской Империей отведена нашим клиперам. Для того они и мотаются с Балтики на Тихий океан и обратно, чтобы во всякий момент времени на главных океанских судоходных артериях оказалось бы по два-три, а если Бог даст, то и четыре пригодных к длительному крейсерству боевые единицы. По замыслу наших стратегов от Адмиралтейства, получив известие о начале боевых действия, они должны, подобно знаменитому  крейсеру южан «Алабама», развернуть охоту на британских торговых линиях. 
Замысел, что и говорить, хорош; только вот британцы осведомлены о нем не хуже нас с тобой. И теперь, когда война из умозрительной гипотезы превратилась в каждодневное ожидание, они поступили так, как подсказывал здравый смысл. Имея до чертовой матери паровых фрегатов и корветов, способных, как и «Крейсер», а длительному плаванию под парусами, они решили заранее прицепить к каждому из нас по провожатому. За нами, к примеру, от самой Филадельфии   волокся винтовой корвет «Ясон». Он не доставлял особой головной боли - случись что, мы расправились бы с этим деревянным старьем  в считанные минуты. Но в Гаване эстафету у «Ясона» принял новенький, всего месяц,  как вошедший в строй броненосный «Шеннон».  Это уже серьезно; такому противнику «Крейсер» на один зуб.  И тут, дружище, похвастаюсь с полным на то правом: план авантюры, в результате которой мы избавились от навязчивой опеки,  возник в воспаленном воображении твоего покорного слуги мичмана Карла Греве.
Затея основывалась на том факте, что городишко Санта-Крус-де Тенерифе, в числе прочих достопримечательностей, мог похвастать и оперным театром. Не буду обсуждать достоинства и недостатки тамошней труппы; скажу лишь, что на третий день стоянки, после утомительнейшей угольной погрузки и не менее утомительной большой приборки, наш командир, капитан-лейтенант Михайлов, дай Бог ему здоровья, отпустил команду на берег. А для господ офицеров приобрел на средства из экономических сумм билеты в оперу на самые лучшие места. Узнав об этом, командир «Шенона» решил не ударить в грязь лицом и последовать его примеру. Высидев в театре половину первого акта (убей бог, не припомню, что за спектакль давали в тот вечер!), наши офицеры стали как бы невзначай, по одному покидать зрительный зал. Когда последний из них прибыл на клипер,  команда уже собралась и были даже разведены пары. Выходя из бухты, «Крейсер» прошел в полукабельтове от «Шеннона», стоявшего на якоре без паров, капитана и большей части команды.  Представь, какими заковыристыми проклятиями провожали нас в путь вахтенные британцы! 
Однако, это было лишь полдела. Океаны беспредельно широки, а вот торные морские дороги весьма и весьма узкие. К тому же телеграф уже много где понатыкал свои столбы и протянул подводные кабели; можно было не сомневаться, что известие о нашем бегстве из-под надзора вскорости получат командиры всех британских стационеров в портах по пути возможного следования. И тут следует поблагодарить строителей «Крейсера» за его отменные качества парусного ходока - не имея угля даже до французского Мадагаскара, мы сумели, влекомые лишь океанскими зефирами, обогнуть мыс Доброй Надежды,  подняться до самого  экватора и пополнить угольные ямы в порту Занзибар, где телеграфа пока, слава Богу, нет.  Клипер вошел в порт лишь после того, как высланный вперед паровой катер выяснил, что стационером там стоит древняя колесная канонерка «Свифт», которая ни под парами, ни на парусах не имеет шанса угнаться за «Крейсером». 
Мы отшвартовались в Занзибаре 27-го января и из свежих - всего-то двухнедельной давности! - газет узнали о рейде Скобелева через Балканы. Вот-вот следовало ожидать развития событий, а потому, приняв уголь,  мы вышли в море и повернули на норд, к Баб-эль-Мандебскому проливу. А еще через  десять дней, 5-го февраля,  мы получили со встреченного французского пакетбота долгожданное известие: Британия и Российская Империя находятся в состоянии войны! Подробностей французы не знали, но не доверять их словам не было решительно никаких оснований: британский Аден, из которого пакетбот вышел меньше суток назад,  соединен подводным кабелем с Порт-Саидом, и новости приходят туда не позже, чем в Париж или Вену.
Сыграли большой сбор. Команда выстроилась на шканцах, и капитан-лейтенант Михайлов объявил:
«Братцы! Начинается то, ради чего мы с вами столько лет бороздили океаны; то, ради чего Отечество наше кормило нас, содержало, обмундировывало и учило морскому и военному делу.  Нам неслыханно повезло: наш «Крейсер», как говорят североамериканцы,  сорвал банк. На третий или четвертый день войны мы находимся  в каких-то полутора сотнях миль от Адена, на главной морской артерии Великобритании -  от Суэцкого канала в Индию. Мы - лиса, забравшаяся в курятник, и хозяйские псы еще не опомнились. За дело, братцы, и пусть Британия надолго запомнит наш «Крейсер» и наше крейсерство!»
А в море, и правда, было тесно, как на Невском в календарный день. За первые же сутки мы изловили три судна под британскими флагами. Первое, пакетбот «Клайд», следующий с пассажирами в Бомбей, мы отпустили, изъяв лишь казенную почту - не дело начинать войну с пленения женщин и детей! Зато два других оказались жирной добычей - большой барк «Ормуз», следующий из Австралии с грузом овечьей шерсти, и пароход «Беладонна», направляющийся в балласте в турецкую Басру. Барк утопили подрывными зарядами; «Беладонна» же идет теперь за нами мателотом. На нее командир намерен пересаживать команды захваченных судов, а когда станет невмоготу от тесноты - передавать матросов на нейтральные суда. Офицеры же останутся пока пленниками; Британия в случае войны черпает в своем торговом флоте резервы для пополнения экипажей военных судов, так что имеет прямой смысл лишить неприятеля обученных моряков, не прибегая при этом к человекоубийству.
Двое пленников - штурман с «Беладонны» и второй помощник шкипера с «Ормуза» пребывают сейчас на «Крейсере». Командир пожелал лично расспросить их о текущих международных делах, да никак не выкроит минутки. Пока же эти два джентльмена столуются в кают-компании и подолгу беседуют с нашими офицерами, свободными от вахт. Поговорил с ними и я, и вот что, между прочим, сообщил мне британский штурман. Дондонские газеты, видишь ли, пишут, что начавшаяся война есть попытка наказать Россию за в европейской политике! Оказывается, Государь нарушил сложившуюся еще со времен венского конгресса 1815-го года традицию заканчивать все крупные конфликты созывом международного конгресса. Обычай этот якобы  ввела в употребление Британия, и она же стоит на его страже - иначе любой военный конфликт,  не успев закончиться, будет порождать новые войны, вследствие чего европейские страны погрязнут в кровавом хаосе. Я понял это так, что господам просвещенным мореплавателям понравилось снимать сливки с чужих побед за столом переговоров, как ни проделывали уже не один раз. Когда же наш Государь отказался идти у них на поводу, отдавая за лондонские и венские чернила то, за что плачено русским потом, русской кровью и русским золотом,  и занял, в нарушение каких-то там «международных интересов» Константинополь - правительство королевы Виктории усмотрело в этом потрясение основ.
Кроме британских судов, мы останавливаем и нейтралов, имея целью разузнать последние новости. На первый же из них, что будет следовать в Европу, и передам это письмо; ежели будет на то воля Создателя, ты получишь его не позже, чем через месяц.
Остаюсь до скончания дней твоим преданным другом,
мичман Карл-Густав Греве, барон.
Борт клипера «Крейсер»,
8-го февраля года 1878-го
от Рождества Христова.»

Лёд, всюду лёд!

Перечитывая письмо барона Греве и газетные сводки о боевых действиях на Босфоре, Сережа Казанков испытывал острейшие приступы зависти, грозящие со временем перерасти в мизантропию. Те же эмоции до некоторой степени разделяли многие офицеры броненосного отряда, вставшего на зиму в Гельсингфорсе. Понять их нетрудно - в сотнях и тысячах верст гремит война, уже ставшая самой славной с 1812-го года.  Русские моряки и артиллеристы, впервые со времен Наварина и Синопа показали Европе, что их Отечество рановато вычеркивать из списка морских держав. Взрывам мин в теснинах Босфора и Дарданелл вторили пушки крейсеров в далеких океанах -  русская военно-морская доктрина, родившаяся после унижения Крымской кампании, подросшая  на богатейшем материале морских баталий Севера и Юга, доказывала свою состоятельность. И вот, пока другие пробуют свои силы на самом грозном из всех возможных противников, изволь торчать  в сонном Гельсингфорсе, где гарантированно ничего не произойдет, пока Финский залив не вскроется ото льда! Отстаивать редкие стояночные вахты на вмерзшем с лед мониторе, да предаваться от безделья нехитрым развлечениям...
Зима в этом году выдалась суровая. Лед в Финском заливе встал в начале декабря, и к Рождеству гладь замерзшей акватории Южной гавани украсилась катками. По давней традиции, экипажи военных кораблей устраивали собственные площадки для конькобежных упражнений, а  слесаря и механики портоуправления тем временам вытачивали из подходящих железяк коньки. Первыми заказчиками стали офицеры с эскадры, их дети, жены и пассии; доставались коньки и матросам, и горожанам, охотно принимавшим участие в этих спортивных упражнениях. Ежевечерне над Южной бухтой разносились звуки оркестров - парочки кружились по льду под звуки вальсов, мазурок и англезов. На многих катках наладили освещение, подавая светильный газ с берега по временным трубам; другие освещались чадящими масляными плошками или керосиновыми фонарями, укрепленными на длинных шестах. Команды соревновались в украшении катков - в ход шли и еловые лапы, и бумажные гирлянды и раскрашенные акварельными красками снеговики. Всех переплюнула команда броненосной батареи «Кремль» - посреди своего круглого катка они установили высоченную ель, искусно запрятав в ее ветвях гирлянды масляных светильников. Закончилось это так, как и должно было закончиться - в один из вечеров ель весело запылала и сгорела дотла, оставив посреди катка огромное пятно сажи с промоиной посредине.
Двое мичманов с монитора «Единорог» соорудили на голландский буер - вид санок, снабженных косым парусом, - и катали на нем желающих по просторам Кронбергс-рейда, где непрекращающиеся ветра дочиста сдували со льда снег. Идея была подхвачена; на последнюю неделю февраля назначили гонки буеров, и теперь на кораблях умельцы-энтузиасты ладили «парусные санки» собственных оригинальных конструкций.
По воскресеньям проводили соревнования конькобежцев. Сережа рискнул поучаствовать в одном из забегов, но на повороте упал и так сильно растянул лодыжку, что целую неделю принужден был ходить, опираясь на трость. 
Компанию ему нередко  составляла Нина. Племянница командира «Стрельца» оставила петербургские курсы, не дав, по своему обыкновению, никаких объяснений: «Ушла - и все! Надоело!» Теперь она помогала супруге капитана второго ранга вести хозяйство, принимала живейшее участие в развлечениях, затевавшихся флотской молодежью - словом старалась как можно меньше походить на одержимую странными идеями бестужевку,  которую Сережа встретил как-то  в студенческом трактире.
И все же, война не давала забыть о себе. Она была главной темой разговоров в любом застолье; военные известия украшали полосы всех газет и иллюстрированных журналов, столичных, и выходивших в Гельсингфорсе на русском, шведском и финском языках. Считали дни, оставшиеся до того, как  Финский залив вскроется ото льда; ждали в гости эскадру британского адмирала Купера Ки, усиленную за счет броненосцев, переведенных со Средиземноморского театра, на все лады сравнивали ее с броненосными силами Балтийского флота.
После провала попытки прорыва к Константинополю, англичане поначалу взялись наращивать эскадру Мраморного моря. Но, когда передовые части генерала Гурко заняли один за другим, городки на европейском берегу Дарданелл, лорды в британском Адмиралтействе крепко призадумались. Что мешает русским повторить то, что они уже проделали на Босфоре? Доставить сухим путем несколько десятков новых гальваноударных мин и завалить ими узости Дарданелл, а  там -  неделя, может две, и подтянутся парки с осадными и береговыми мортирами, снятыми с фортов Керчи, Севастополя и Очакова. И тогда конец: британская эскадра окажется в ловушке, и все, что ей останется  - это отстаиваться на Мармаре, в Артаки или еще каком-нибудь турецком порту, уповая на расположение недавних союзников. И еще неизвестно,  надолго ли хватит этого расположения! До смерти перепуганный русскими победами султан Абдул-Гамид II-й кажется, готов на все, лишь бы страшные гяуры не двинули войска на запад от стен взятого в начале февраля Эрзерума, или не переправились, чего доброго, через Босфор. Абдул-Гамиду очень не хотелось стать последним султаном династии Османов, и ради этого он без колебаний выдаст опрометчиво воспользовавшихся турецким гостеприимством англичан. 
В первых числах марта британская эскадра вырвалась из ловушки Мраморного моря. Крупповских мортир на батареях еще не было, но все равно переход обошелся ох, как недешево. На минных банках, от ночных атак минных катеров погибли броненосцы «Эджинкот» и «Темерер», а еще два, «Трайумф» и  «Ахиллес», получили серьезные повреждения. Потрепанная эскадра уползла на Мальту; Королевский флот переживал самое тяжелое унижение за последнюю сотню лет. Теперь ни у кого не осталось сомнений,  что сэр Купер Ки постарается отыграться за неудачи сэра Джеффри Хорнби; а раз так - Балтийский флот ждут суровые испытания. Англичане ни в коем случае не повторят нерешительных действий адмирала Нейпира в кампанию 1854-го - 55-го годов. Драка грядет страшная; здесь, в Финском заливе состоятся главные события этой войны. И здесь же решится главный ее вопрос - останется Великобритания править морями, или пора уступать лавры сильнейшей морской державы другим претендентам?

Времена были непуганные. Важные телеграммы пересылали через другие станции. Например, через Вену, с которой Стамбул наверняка был соединен прямым проводом.