Есть у меня желание слово "коммунары" повсюду заменить на "коммунисты". Дело в том, что в журналах 1871-го года так оно повсюду и значится, да и в Брокгаузе - "революционеры-коммунисты". Я так понимаю, слово "коммунар" введено в употребление уже после нашей революции, с целью отделить их от сами понимаете кого. Что с чисто идеологической точки зрения достаточно оправдано - разные платформы-с...
А вы, коллеги, как полагаете?

Отредактировано Ромей (06-11-2018 02:16:17)

Нет. Это слово имело двойной смысл - и территориальной и политической принадлежности. Слово "Коммунар", как и было сказано, появилось уже в советские времена, именно для того, чтобы люди не путали членов ВКП(б) и сторонников Парижской Коммуны. Идеология требовала такого разделения. Я нарочно посмотрел по дореволюционным источникам - слово "коммунар" нигде не употребляется, или вставлено в позднейших изданиях. А так - "коммунист".
И да, вы правы, если давать - то непременно нужна сноска.

ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой говорится о том, как приятно встретить за границей соотечественника.

Сумкой,  а точнее, солдатским ранцем,  Николай обзавелся быстро. К нему прилагалась жестяная фляга-манерка в парусиновом чехле и страхолюдный саперный тесак, похожий на короткий меч, только с пилой по обуху. Все это богатство досталось ему в наследство от убитого версальца. Можно было взять и винтовку, но по здравому размышлению прапорщик отказался.  Во-первых, его вполне устраивал «Парабеллум», а во-вторых, черный порох оставляет на лице и руках стрелка следы, и по ним как раз и будут выявлять те, кто сражался в рядах мятежников. С учетом того, что скоро предстояло выбираться из Парижа – неоправданный риск.
Вроде, все? Ранец на спину, тесак на боку, кобура со всеми положенными причиндалами – на портупее.  В манерке плещется кислое французское винцо, в ранце, завернутые в тряпицу, остатки недавней трапезы -  горбушка и кусок сыра. Там же драгоценные патроны к «Парабеллуму», а в самом низу, старательно укутанное в несколько слоев сукна - «механическое яйцо», пропуск домой. Что ж, теперь можно воевать с удобствами!
Правда,  от большей части амуниции скоро придется избавиться: пробираться в таком виде в обход полицейских кордонов и армейских патрулей – означает самому напрашиваться на неприятности. На этот случай Николай раздобыл коричневый сюртук - в нужный момент ее можно надеть вместо кителя. Конечно, с  местной военной формой он имеет мало общего, но ведь береженого бог бережет…
Теперь можно присоединиться к общей суете, царящей на баррикаде. Мертвые тела давно унесли,  и теперь защитники спешно приводили в порядок бруствер, оборудуя места для стрельбы – каждый по своему вкусу и разумению. Один выкладывает из булыжников что-то типа амбразуры; другой, в преклонных годах, судя по виду, рабочий, приволок откуда-то драный тюфяк и устраивает для себя уютное гнездышко.  А третий возится с деревянной, обитой жестью дверью – хочет пристроить над импровизированным ложементом, надо думать, для защиты от шрапнели. 
- Ах ты ж, в бога, в душу, через семь гробов, с присвистом, с прибором, с вашей парижской богоматерью! Остолопы нерусские, пальцем деланные, чтоб вас всех племенной бугай уестествил, да в задний проход, да со скипидаром…
Николай подскочил, как ужаленный.
В центре баррикады с десяток коммунистов возилось возле подбитой пушки – приподнимали ломами и гандшпугами, стараясь снять разбитое колесо. Руководил операцией молодой человек в двубортном пальто, перетянутым белым солдатским ремнем, в коротких кавалерийских сапожках и гражданских брюках в полоску. Сорвавшийся хобот лафета придавил ему ступню, и теперь бедняга прыгал на одной ноге и, на чем свет стоит, костерил виновников происшествия. По-русски, разумеется, ибо язык Корнеля, Расина и Вольтера не в состоянии породить столь изысканных словесных конструкций.
- Позвольте, вам помочь, сударь?
Вопрос был задан по-русски. Пострадавший удивлено посмотрел на Николая и широко улыбнулся. С виду он был лет двадцати пяти-тридцати, круглое, типично русское лицо, на переносице – след от дужки пенсне.
- Никак соотечественник? Буду признателен, а то – сами видите…
Николай подставил плечо; вместе они доковыляли до стоящих неподалеку бочонков. Русский уселся и принялся, кривясь от боли, стаскивать сапог.
- Изволите видеть, каковы мерзавцы: русского… то есть, простите, французского языка не разумеют! Сказано ведь болвану: подваживай станину, так нет же - колотит со всей дури железякой своей, да еще и ухмыляется! Башкой своей пустою лучше б поколотился, храпоидол!
- А вы, простите, артиллерист?  - осведомился Николай?
- Я-то? Нет, я студент «Conservatoire national des arts et métiers»*. Обучался на четвертом курсе, а тут война – вот и застрял в этом Париже, чтоб ему ни дна, ни покрышки! Всю осаду здесь просидел, теперь вот – изволите видеть, помогаю, как и вы, инсургентам. А в пушках немного разбираюсь – все же будущий инженер, а пушка тоже в некотором роде машина…
Он туго перетянул ступню платком, натянул сапог,  потопал ногой, поморщился.

[i]* (фр.)  Консерватория искусств и ремёсел  из старейших в Европе высших технических учебных заведений. [/i]

- Болит, треклятая! Голубчик, не в службу, а в дружбу: сходите за моей «пруссачкой». Вон она, слева от орудия, прислонена к брустверу…
Загадочная «пруссачка» оказалась прусской пехотной винтовой «Дрейзе». Студент встал и сделал, опираясь на нее, несколько шагов.
- Ничего, ежели с подпоркой  - ходить можно. До вечера как-нибудь обойдусь, а там придется, пожалуй, разрезать голенище - нога-то распухнет, тут и к бабке не ходи.  Можно сказать – повезло: хобот-то сколько пудов весит, мог бы и вовсе раздавить ступню к такой-то матери!
Колеса с пушки уже успели снять, и теперь она лежала на мостовой, бессильно уткнувшись бронзовым стволом в брусчатку. «Расчет» отдыхал тут же, на сваленных грудой камнях.
- Что расселись, лодыри? Чтоб через пять минут сложили их этих вот камешков банкет   вот такой (он показал рукой примерно на полтора аршина от земли) высоты! И чтобы скоро, черти драповые, а то, того гляди, приступа дождетесь!
Николай посмотрел на него с некоторым недоумением. Как хотите, а тот никак не был похож на студента: держится прямо, несмотря на пораненную ногу, решителен, командует уверено, будто всю жизнь только этим и занимался. Да и староват он для студента…
Тот истолковал недоумение собеседника по-своему:
Вот, изволите видеть: хочу приспособить орудие на подпорку из камней. Барахло, конечно, но для прямого выстрела сойдет.
- А не рассыплется? – осведомился Николай, глядя, как «номера» кинулись таскать булыжники и укладывать из в нечто наподобие приступки к брустверу. – Отката-то не будет, отдача все и развалит.
- Непременно развалит! – с готовностью согласился «студент». – Особенно, если полным зарядом палить. А ежели половинным , тогда, Бог даст, сколько-нибудь да продержится.  Артиллерийскую дуэль мы все одно, вести не сможем, а для картечей – в самый раз, встретим так, что надолго запомнят!
Общими усилиями пушку взгромоздили на банкет. Студент походил вокруг, заставил подбить под станину несколько досок, потом нацепил на нос пенсне и с полминуты щурился в прорезь прицельной планки. Потом проворчал что-то невразумительное и  отпустил, наконец, помощников, наказав ни в коем случае не удаляться от орудия. Отряхнул запыленное пальто – во время возни с лафетом оно украсилось двумя роскошными прорехами, после чего вспомнил, наконец, и о соотечественнике.
- Позвольте представиться: Кривошеин, Алексей Дементьевич, из мещан Нижегородской губернии. Обучаюсь, как имел уже удовольствие сообщить, в Парижской ремесленной консерватории, на инженера-электротехника.  С кем имею честь?

Отредактировано Ромей (07-11-2018 01:18:12)