Прода, и снова с переделанной концовкой предыдущего эпизода.

Разглядеть лицо не представлялось возможным – верхнюю его часть скрывала кожаная полумаска с очками-консервами в массивной латунной оправе.
- Привет,  Алексис, дружище! Вижу, промешкай мы еще с четверть часа, и эти  версальские скоты разогнали бы вас по всем парижским подворотням! Эй, Жанно! – крикнул он своему коллеге, - глянь, здесь, оказывается, наш русский приятель!
- Еще бы! – отозвался тот. -  Кто, кроме Алексиса, смог бы удержать баррикаду с единственной пушкой против двух батальонов? Эти русские все, как один, сумасшедшие,  недаром мой дядюшка Арно, как надерется, всегда рассказывает, как он дрался с ними в этом…Sébastopol, да!
- Да, лихие были времена! – ответил Кривошеин, которому и были адресованы эти сентенции. – Но сейчас-то мы  на одной стороне, не так ли? Спасибо, друзья, что подоспели вовремя, а то нам, и правда, пришлось бы туго!
Пилот отстегнул маску, и та повисла на ремешке. Часть лица, прикрытая очками-маской была белой, остальное же  покрывал густой налет копоти - в таком виде он походил то ли на  ярмарочного петрушку, то ли дикаря-папуаса в боевой раскраске; впечатление это усилилось, когда пилот широко улыбнулся, сверкнув ослепительно-белыми на черном фоне зубами.
- Вот, прошу любить и жаловать – Кривошеин обернулся к Николаю, - мой добрый приятель, Шарло-жестянщик. Он, как видите, весьма умело управляется с этой железной страхолюдиной. А тот, что изображает из себя полководца – это Жан, тоже мой знакомец и большая шишка в здешней политической оперетке. Напомни-ка, Жанно… -  крикнул Кривошеин, обращаясь к пилоту на верхушке «рубки» , - как называется твоя должность, а то я подзабыл за нашими заботами!
- Ежели не мозги не совсем отшибло этой чертовой тряской,  -  хохотнув, отозвался пилот,  - то с утра числился председателем комиссии внешних сношений. Но могу и ошибаться: старина Шарло так лихо водит «маршёр», что порой забывает свернуть и проходит прямо сквозь дома, будто племенной бык сквозь живую изгородь! Тут не то, что должность – имя свое позабудешь, так душу вытрясает…
Прапорщик поморщился - его романтическую натуру покоробил этот обмен легкомысленными репликами. А ведь в двух шагах, на мостовой еще не высохли пятна крови, не успели остыть мертвые тела, оставшиеся после недавнего кровавого побоища! Николай и сам не вполне еще отошел от потрясения. Впервые ему пришлось стрелять в живых людей, стрелять и убивать. А тут – смешки, шуточки, только что вприсядку не пустились…
Видимо, эта буря эмоций отразилась на его физиономии.  Кривошеин похлопал прапорщика по плечу и заговорил, на этот раз не шутовским, а доверительным тоном:
- Ну-ну, коллега, не судите так строго! Вокруг который месяц сплошь кровь, пальба, резня и прочие мерзости, только шутками и спасаешься, иначе прямая дорога в дом скорби! Да и тех в Париже, говорят, не осталось – пациенты, вишь, испугались пальбы и разбежались...
Николая передернуло – мысль об бегающих по улицам сумасшедших показалась ему страшнее обстрела из тяжелых орудий.
- Вы, вот что, - продолжал Кривошеин. – Пока время есть - ступайте, отыщите свою мамзель, а то как бы с ней чего не приключилось в эдакой  суматохе. Как сыщете – возвращайтесь, а мне пока надо перекинуться парой слов с Жанно…
Николь он нашел сразу –  девушка была в той же подворотне, где они расстались несколько минут назад. Вокруг нее столпились раненые: девушка разрывала на полосы исподнюю солдатскую  рубаху и ловко бинтовала раны, смачивая их чем-то спиртным из жестяной манерки. Увидав Николая, она обрадовалась:
- О, Николя, вот и вы!  А я уж испугалась, что «маршёр» сослепу вас растоптал»! Вот ведь, железяка неуклюжая!
И улыбнулась так ослепительно, что Николай понял, что он готов забыть и о версальцах, и об обстрелах и даже о шагоходе у него за спиной.
Девушка, тем временем, перевязала последнего из раненых, невысокого чернявого коммуниста в гусарской куртке и старомодной фуражной шапке времен еще Первой империи.
- Меня все-таки отсыдают с баррикады! – со вздохом сообщила она Николаю. – Много раненых, надо их увезти подальше от стрельбы. Но ничего, вот отвезу – и сразу обратно. Пока здесь «маршёр», они не сунутся!
Без долгих разговоров Николай схватил девушку за руку и увлек за собой. Кривошеин уже ждал их:
- Сколько можно копаться? – издали закричал он. -  Сейчас в тыл отправляется санитарный обоз, и мы с ними. Жанно – он кивнул на пилота, по-прежнему сидящего на верхушке шагохода, - передал, что профессор просит срочно прибыть к нему, а я, как видите, ходить не шибко способный. Так что помогите мне забраться в пролетку, сажайте заодно, свою барышню, и отправляемся!
И жестом оборвал собеседника, уже открывшего рот, чтобы  засыпать вопросами: «Что за профессор такой, что требует к себе, да еще и срочно? С чего прапорщику отправляться вместе с ним? И что, вообще происходит?»
Вместо этого Николай послушно подставил плечо и вместе с Николь кое-как дотащил Кривошеина до экипажей, дожидавшихся в половине квартала позади баррикады. Некогда нарядные, эти коляски были обшарпаны и исцарапаны - видимо, их конфисковали для нужд санитарной службы. Усадив своих спутников вместе с  другими ранеными (рессоры коляски скрипнули, и лошадь обернулась и посмотрела на седоков, как показалось прапорщику, с упреком), Николай не вытерпел:
- Если позволите, Алексей Дементьич, один вопрос…
- Вот что, дюша мой, давайте-ка без официоза!  Мы с вами, почитай, ровесники, и к тому же, из одной альма матер, так что давайте уж на «ты»,  как заведено между московскими студиозумами в заграницах. К тому же и в бою вместе побывали, а это, знаете ли, обязывает!
Пока они выясняли таким образом вопросы этикета, коляска тронулась и затарахтела по мостовой. Прапорщик трусил рядом, схватившись за дверцу.
- Так о чем бишь ты говорил? 
Поспевать за экипажем было нелегко, дыхание у Николая сбилось почти сразу. Но он все же исхитрился задать вопрос:
- Вот вы… ты, Алексей сказал, что Жанно состоит в председателях комитета внешних сношений? Но это ведь считай, министерская должность – зачем он тогда управляет «маршёром»? Нету, что ли важных политических дел?
- Да какая теперь политика! – махнул рукой Кривошеин. – Сейчас политика – на баррикадах, все руководство Коммуны взялось за оружие! А Жанно к тому же… - тут он понизил голос, явно не желая, чтобы его услышали соседи по коляске, - …Жанно давно состоит у профессора в самых доверенных помощниках. И раз уж он говорит – «срочно», то, стало быть, надо поторапливаться. 
Николаю до смерти хотелось выяснить, о каком профессоре идет речь, и почему состоять у него в помощниках – такая честь? Но вместо этого он спросил:
- Этого Жанно как зовут-то, если полностью?  А то неудобно к такому важному лицу обращаться совсем уж по-простецки…
- Жанно – славный парень! – ухмыльнулся Кривошеин. – Он и тебе понравится, когда познакомитесь поближе. Я потом расскажу,  как мы с ним еще до войны в одном кабачке на Монмартре такой проворот закатили…
- И все равно, - Николай упрямо мотнул головой. – неловко как-то. Ты фамилию его скажи, а там видно будет. Ежели, не секрет, конечно…
- А я разве не говорил? – удивился Кривошеин. – Какой тут секрет - Жан-Франсуа́ Паска́ль Груссе́. Ему двадцать шесть, публицист и, было дело, прославился еще до войны по случаю дуэли с принцем Пьером Бонапартом… Эй, осторожнее, так и шею свернуть недолго!
Услыхав полное имя пилота, Николай выпучил глаза и замер – чего никак не следовало делать на бегу. В результате он споткнулся, отпустил кузов коляски и едва не растянулся на мостовой, лишь чудом устояв на ногах. И было, с чего прийти в недоумение: давний приятель Кривошеина,  пилот боевого шагохода, словно сошедшего со страниц приключенческого романа,  на поверку оказался Жаном Груссе: соавтором Жюля Верна с псевдонимом «Андрэ Лори», тем, кто подкинул мэтру научной фантастики идею романа «500 миллионов бегумы»! А заодно, и это сейчас, пожалуй,  самое важное - автором записок, из-за которых он, прапорщик Ильинский, и угодил в эту невероятную передрягу… ! 

Отредактировано Ромей (15-11-2018 19:56:55)

перезалил крайний фрагмент с изменениями и  дополнениями

Отредактировано Ромей (17-11-2018 04:02:45)