ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой Юбер Бондиль добирается из Калькутты в Лех.
«…паровоз, в топках которого пылал английский уголь, извергал облака дыма на лежавшие по обеим сторонам дороги плантации кофе, хлопка, мускатного ореха, гвоздѝчного дерева, красного перца. Струи пара спиралью обвевались вокруг пальм, между которыми вырисовывались живописные бу̀нгало, «виари» — заброшенные монастыри — и чудесные храмы, искусно украшенные прихотливым орнаментом, характерным для индийской архитектуры. Дальше до самого горизонта раскинулись громадные пространства джунглей, где водилось множество змей и тигров, пугавшихся грохота поезда, и, наконец, виднелись леса, вырубленные по обеим сторонам железной дороги; там ещё водились слоны, которые задумчивым взором провожали бешено мчавшийся состав…»
Юбер захлопнул книгу и потянул, разминая затекшие члены. Лонгшез , в котором он устроился с такими удобствами, не шёл ни в какое сравнение со скамьей в вагоне, пусть даже и первого класса, в каких только и пристало путешествовать европейцу. Но поезда не было и в помине; лонгшез стоял на палубе парохода «Герцогиня Кентская», в тени полосатого навеса, защищавшего пассажиров и от палящих лучей полуденного солнца. Джунгли, правда, имелись, в точности, как в романе мсье Жюля Верна – только располагались они не по сторонам от железнодорожной насыпи, а спускались к коричневой от глиняной взвеси воде реки Ганг, по которой и шлепали сейчас плицы гребных колёс.
Эту занятную книжицу Юбер приобрел в Калькутте; роман, повествующий об авантюрном путешествии некоего британского лорда, скрасил долгие часы ничегонеделания на пароходе, куда перегрузили прибывшие из Америки ящики. Первоначально их хотели забрать в Бомбее и отправить по Великой индийской железной дороге – благо, та достроена, и путешественникам не грозили мытарства, выпавшие Фѝлеасу Фоггу и Паспарту̀. Но Раджит Сингх убедил Юбера изменить планы и отправить капитану зафрахтованного судна телеграмму в Суэц, с распоряжением следовать в Калькутту. Оттуда груз на пароходе «Первой Индийской компании» отправился вверх по реке Ганг, миновать священный город Бенарѐс, затем Аллахабад, стоящий у слияния Ганга с другой большой рекой, Джу̀мна. Пароходное сообщение имелось только до Канпура в княжестве Ута́р-Прадѐш; там ящики следовало перегрузить на вместительные лодки «дунгах», каждая из которые приводилась в движение несколькими парами гребцов. Такие посудины распространены в верхнем течении Ганга и служат для перевозки грузов и даже скота. Порой их оборудуют навесами и лёгкими домиками, и тогда дунгах служит жилищем целой семье.
На этих дунгахах, где на веслах, а где на буксире у пары сонных длиннорогих буйволов, предстояло пройти на северо-запад, в самое сердце княжества Уттаракха́нд, мимо городка Девпрая́г, где сливаются реки  Бхагира́ти и Алкна́нда, образуя Большой Ганг, и выше, до речных порогов. Дальнейший путь они проделают посуху, сначала на телегах-арбах с огромными дощатыми колёсами; позже, в предгорьях, грузы надо будет везти на вьюках.
Раджит Сингх подготовил всё необходимое для того, чтобы без помех доставить груз к месту назначения, позаботился об охране, фураже и продовольствии. Местный лумбада́р (староста селения, занимающийся наймом туземных слуг), прислал погонщиков, носильщиков-кули, проводника-переводчика баба́ и гонцов, называемых здесь «шупрассѝ».
Пришлось постараться  чтобы предприятие не вызвало подозрений у колониальных властей. Для этого Раджит Сингх дважды посетил резиденцию вице-короля Индии в  Шѝмле – там, в должности секретаря при сэре Томасе Бэринге, занимавшем это высокий пост, состоял его давний приятель и однокашник по Тринити-колледжу. Кроме того, сикхский вельможа навестил своего родственника, махараджу Кашмира – хоть после восстания сипаев пятьдесят седьмого года эти территории и находились под британским правлением, затевать там что-то, не заручившись его согласием, не стоило. Заодно - организовал доставку кое-каких грузов, необходимых для планов Юбера Бондиля, и их числе - несколько тонн превосходного кокса, закупленного в Бомбее. Всё это следовало переправить в Лех – город, расположившийся в отрогах высочайших на свете гор, на высоте двенадцати тысяч футов над уровнем моря.
***
Позади осталась дорога от речных порогов до маленького селения Балтал, зажатого в узкой долине между скальными кручами. На севере вздымались заснеженные пики Западного хребта Гималаев; отсюда предстояло подниматься в гору до самого перевала Зо̀джа Ла, единственного прохода в этой исполинской крепостной стене.
В Балтале караван ждали нанятые заранее яки и вьючные лошади. Двое суток ушло на то, чтобы подготовить груз к перевозке вьюками – по узким, опасным тропам, нависающим над бездонными пропастями, не прошла бы ни одна арба, и Юбер лишь изумлялся, слушая рассказы о британских артиллеристах, ухитрявшихся протащить по этим тропам свои пушки. 
Здесь же приобрели большие вьючные корзины, называемые «кѝтлами» и «якда́ны» - вьюки в виде кожаного сундука на деревянной раме, снабжённого железными ручками и запорами. В этих местах два якда́на считаются обычным грузом для лошади, мула или яка, один – для кули. Удобный обычай, избавляющий  от утомительного торга при найме носильщиков и вьючных животных.
Наконец, приготовления были завершены и караван, состоящий из тридцати пяти яков и вдвое большего числа верховых и вьючных лошадей, медленно пополз к перевалу. Юбер, по примеру спутников, облачился в тулуп, фетровую шапку с наушниками и валенки с голенищами, обшитыми кожей. Проводник-баба́ вручил ему очки, вырезанные из маленьких дощечек; стекла им заменяла мелкая сетка из конского волоса. Очки эти защищают глаза от белизны вечных снегов – без этой предосторожности, можно пострадать от заболевания, называемого здесь «снежной слепотой».
Перевал сплошь затянуло облаками, и  тропу пришлось нашаривать в сплошном «молоке». Но стоило добраться до седловины - туманная пелена раздвинулась, подобно театральному занавесу, и перед поражённым французом предстало величественное зрелище. На юге лежал, как на ладони, зеленый Кашмир; с севера на него взирало суровое, пустынное плато. Здесь Западный хребет Гималаев, прогибающийся седловиной перевала Зо̀джа Ла, отделяет Индию от нагорий Тибета, рассекая Кашмир на две части, не схожие одна с другой ни климатом, ни рельефом, ни нравами и обычаями населяющих их людей. К югу от хребта обитают потомки ариев, исповедующие брахманизм и ислам; к северу лежит страна монголов-ламаистов. И хотя Ладхак находится под властью махараджи Кашмира, его связи с Тибетом куда сильнее, чем с индийской частью княжества.
Всеми этими сведениями француза любезно снабжал Раджит Сингх. Обычно они ехали бок о бок, и сикх рассказывал спутнику об этой удивительной стране где, по его словам, побывало не всего несколько сотен европейцев.
Обжигающе-холодный ветер с вершин вмиг превратил влагу, пропитавшую одежды и шерсть животных в хрустящую ледяную корку. Юбер, хоть и сам страдал от стужи, невольно улыбался, видя, как дыхание Гималаев разукрасило их караван. Лошади смешно болтали смерзшимися в неопрятные ледышки хвостами, но особенно нелепы были яки: они шагали, широко раздвинув ноги, и тащили под брюхом бахрому сосулек, достающих до самой земли. И хотя каравану предстоял изнурительный и местами опасный спуск с перевала, люди и животные оживились, задвигались быстрее. Лошади вытягивали шеи, мотали головами и ржали, яки издавали глухое мычание и ускоряли неторопливый шаг, предвкушая скорый отдых.
***
- И всё же, я вас не понимаю, почтенный Раджит Сингх. Устраивать механическую мельницу с приводом от паровика в этой глуши?
Майор Энтони До̀нахью полностью соответствовал книжному образу офицера колониальных войск. Высокий, худощавый, с тонкими, в стрелку, усиками на лошадином лице - не хватало, разве что, стека и пробкового шлема.
- Почему же, сэр Энтони? Основные блюда здешней кухни – каша и лепешки из ячменной муки. Ячмень-«грим», полудикий местный сорт привозят в Лахдак в основном, с юга, из селения Кхалси́. Там снимают по два урожая в год, тогда как в высокогорном Лехе – лишь один. Зерно мелят на ручных мельницах, и в результате получается нечистая мука самого грубого помола. Уверен, механическая мукомольня будет полностью загружена работой.
Резидент скептически покачал головой.
- Тибетцы до крайности привержены обычаям, и в этом не уступают жителям Китая. Они, видите ли, полагают, что ручные мельницы для ячменя сродни почитаемым в этих краях молитвенным мельницам «мани-чхос-кхор», или «барабанам Ма́ни», так что просто они от них не откажутся. Боюсь, ничего, кроме убытков, эта затея не принесет.
Сикх развел руками, признавая поражение.
- Решительно, от вас ничего не скроешь, сэр Энтони! Ну, хорошо, буду откровенен: мукомольное производство – не более чем ширма. На самом деле я намерен устроить в Лехе фабрику по переработке редкого вида животного сырья.
- Вот как? – Англичанин нахмурился. – Признаться, почтенный Раджит Сингх, я не могу приветствовать, когда вводят в заблуждение британскую администрацию…
- Насколько мне известно, управление делами Лахдака - прерогатива махаражди. И я, как положено, поставил его в известность о своих планах. К тому же, никакого обмана нет: мукомольня будет действовать, что до побочного производства – я не хотел раньше времени предавать свои планы огласке. Вы же знаете, как быстро расходятся идеи, способные приносить прибыль!
- Прибыль? – насторожился резидент – А в чем, собственно, состоит…
- Я и в мыслях не имел скрывать что-то от вас! – горячо заверил англичанина Раджит Сингх. Видите ли, один мой давний знакомый – он химик, работает в Оксфорде, - сумел выделить из желез некоего слизня чрезвычайно устойчивый краситель изумительного изумрудного цвета. Дело это крайне выгодное – сырье, слизней, легко добыть в Китайском Туркестане в любых количествах; можно даже наладить их выращивание, подобно тому, как выращивают личинки шелкопряда. Но если поставить фабрику там, то местные чиновники непременно наложат на неё свои загребущие руки, а нет – так рецепт красителя быстро утечет на сторону. Здесь же, в горной глуши, секрет можно сохранять сколь угодно долго, а сырье, этих самых слизней, доставлять караванами в высушенном виде. Я даже инженера выписал, чтобы организовать производство на английский манер. Вот, позвольте представить – мистер Бондиль. Он из Канады, большой знаток своего дела!
Юбѐр слегка поклонился, избегая, впрочем, проявлений подобострастия. Об этом специально предупредил Раджит Сингх: «В наших краях, мой друг, - внушал он, - образованный европеец, инженер, чувствует себя ничуть не менее важной персоной, нежели герцог Мальборо в Палате Лордов. Так что, не обращайте внимания на чины и мундиры – держитесь со всеми запросто, как с равными!»
- Да, это вполне убедительно. – кивнул англичанин. – Что ж, достопочтенный Раджит Сингх, желаю вам успеха. Все, что способствует обогащению этого края, приветствуется британскими властями – ведь это в интересах короны, не так ли?
Из раскрытого окна донесся далёкий пушечный выстрел, медные дребезжащие удары в тибетские колокола и гул толпы. Резидент недоумённо нахмурился и дважды хлопнул в ладоши. На пороге возник индус в форме колониальных войск, с капральскими нашивками. За его спиной Юбер увидел одного из шупрассѝ – тот пританцовывал на месте от нетерпения и подавал господам какие-то знаки.
- В чем дело, капрал? - брюзгливо спросил англичанин. - Что это за шум?
- К северным воротам подходит караван, сахиб! – браво отрапортовал индус. - Люди говорят, это торговцы из Хотана.
Шупрассѝ наконец протиснулся мимо капрала, рысцой подбежал к Раджиту Сингху, склонился к его уху и затараторил. Француз, разумеется, не понял ни слова; если судить по недовольным взглядам, которыми обменялись резидент и капрал, они тоже остались в неведении.
Раджит Сингх быстро развеял их недоумение.
- Мой слуга сообщил, что это прибыли купцы из Китайского Туркестана с пробной партией «сырья» для моей фабрики. И если не пустить его в дело его как можно скорее, оно может пропасть.
- Что ж… - сэру Энтони явно хотелось задать сикху немало вопросов, но он сдержался, памятуя о принятых на Востоке правилах вежливости. – Раз так, не смею вас задерживать. И надеюсь в скором времени присутствовать на открытии вашего предприятия!
- Что такое вы наговорили? – спросил Юбер Бондиль, когда они отошли от дома резидента на половину квартала. – Слизни какие-то, краситель… неужели вы надеетесь, что он вам поверил?
- А что ему остаётся? – ухмыльнулся собеседник. Усмешка вышла несколько злорадной. – Нет, он, конечно, попытается навести справки, но, поскольку, никаких слизней, дающих изумрудный краситель, в природе не существует, то и выяснить он ничего не сможет. К тому же, вы знаете, какое действие оказывает на жителей Британии любое упоминание о прогрессе и научных открытиях. А уж если речь заходит о получении прибыли… наверняка сэр Энтони, уже прикидывает, что будет выгоднее: заставить принять его в компаньоны, или вытянуть из меня «рецепт» и самому организовать производство? Англичане есть англичане, и ничего с этим не поделаешь: храбрые воины, хитроумные политики, этого не отнять, но прежде всего – торгаши!
Похоже, подумал Бондиль, сикх до сих пор не может забыть его маленького лукавства касательно британского подданства…
- Но в любом случае, - продолжал Раджит Сингх, - времени терять не стоит. Как только сэр Энтони поймет, что за «торговцы» явились в Лех, его хватит удар. А когда он придет в себя - немедленно отправит гонца в Сринага́р, а то и прямиком к вице-королю. Шутка ли: русская военная экспедиция в сердце британских владений!

Отредактировано Ромей (12-01-2019 13:34:25)

ГЛАВА ПЯТАЯ,
в которой путешественники находят загадочные следы.
Юбѐр откинул полог палатки. Уже стемнело; на парусиновых, подсвеченных изнутри стенах плясали тени - слуги готовили для сахиба постель из вьюков-якранов. Лагерь жил своей жизнью: погонщики устраивали на ночь яков и лошадей, слуги натягивали на шесты пёстрые шатры из бумажной ткани, расхаживали, презрительно поглядывая по сторонам,  вооруженные до зубов телохранители-сикхи. Издали за этой суетой лениво наблюдали русские постовые; там давно обустроились, и теперь между юртами дымились костры – казаки варили кашу и запекали на углях добытых в Лехе баранов.
- Решили совершить вечерний моцион, мсье Юбѐр?
Бонвѝль вздрогнул – русский инженер подошёл почти бесшумно.
- Да ну вас к чёрту, мсье Ильинскѝй, так и заикой сделаться недолго! Кто знает, что за твари водятся в здешних горах – послушали бы вы, какие небылицы рассказывал наш проводник! Тут тебе белые львы, и мето̀х-кангмѝ – это на местном наречии «ужасный снежный человек», - какие-то йети….
- Вообще-то, «йети» - это и есть «снежный человек». Ещё его называют то ли «ми-го», то ли «ми-те» - «зверь, который ходит как люди». Странно, однако, что вы об этом заговорили. Ко мне только что подошёл урядник и поведал престранные вещи. Да вот, послушайте …
Николай обернулся и помахал рукой. На зов из темноты прибежал детина в косматой папахе, с длинным кинжалом за поясом, и до самых глаз заросший густой чёрной бородой. Роста он был такого, что Юбѐр едва доставал ему до плеча. Казак принялся что-то говорить, время от времени осеняя себя крестом и тыча рукой в темноту, где шумела на камнях речка.
- Полчаса назад он изловил возле лагеря местного жителя. – перевел Николай. - Тот был до смерти перепуган, дрожал, заикался и лопотал о каких-то злых людях.
- Ваши сosaques понимают по-тибетски? – изумился Юбер.
- Разве что, пару слов – мы долго путешествуем в этих краях, кое-что вызубрили. Но тут, видать, понять было нетрудно. Ташлы̀ков – это фамилия урядника, - решил сходить и проверить, что за «злые люди» шастают возле лагеря? Никого не нашёл, а вот следы обнаружил, и весьма странные.
Казак снова заговорил, помогая себе жестами. Это смотрелось так забавно, что Юбѐр едва не расхохотался, но, к счастью, вовремя сдержал эмоции. Не стоит потешаться над русским великаном – такой пострашнее любого йети, вон, кулачищи какие…
- Я, собственно, зачем пришёл? – продолжал Николай - Не желаете пройтись со мной, и посмотреть, что там за следы? Ташлыкову я велел взять двух казаков с винтовками. Только захватим фонари – и пойдём, помолясь!
- Я, конечно, готов… - неуверенно ответил Юбѐр. – Но, может, лучше позвать Раджита Сингха? Он знаток этих мест и будет вам полезнее.
- Так-то оно так, но я бы предпочёл повременить. Восточные люди себе на уме, угадать, что им придет в голову я не берусь - особенно, когда дело касается легенд и мифов. Нет уж, давайте сперва выясним, что к чему, а там уж решим...
***
- Кем бы ни был этот йети, или как его там называют, на человека он не похож. – заявил Николай. - Даже на снежного. Разве что, на снежную курицу.
В мокрой глине отпечатались крупные, не меньше полутора футов в поперечнике, следы, похожие на отпечатки птичьих лап.
Юьер пригляделся.
- Скорее уж, на геккона. Знаете, такая ящерка – их тут ещё называют «токи». Они бегают по стенами и потолку и ловят насекомых, за что индийцы весьма их почитают. Вот: четыре пальца, причём четвёртый не противостоит трем другим, как у птиц. А ещё - на концах пальцев утолщения, в точности как у токи.
Николай опустился на колени, извлек из ножен ку̀кри маленький ножичек и стал ковырять им глину. Урядник опустил фонарь, освещая место раскопок.
- Свежие. – сообщил русский, поколдовав с полминуты.– Оставлены не больше двух часов назад: вот, смотрите, даже подвя́ть не успело!
На ладони лежал надломленная веточка какого-то кустарника. Листья смяты, перепачканы глиной, однако и они и надлом выглядели совсем свежими.
Николай выпрямился, отряхнул ладони.
- Ну что, мсье Юбѐр, что ваш проводник скажет о снежных людях, оставляющих такие следы?
- О людях? – в растерянности повторил Юбѐр. – Позвольте, но ведь это не человеческий след…
- Да я и не спорю. Только тип, которого изловил Ташлы̀ков, твердит, как заведенный: йети да йети - и трясётся от ужаса! И, прошу заметить: по местным поверьям, всякий, кто увидит это существо, непременно должен вскорости умереть.
- Значит, он действительно видел йети, раз так перепугался?
- А я о чем вам твержу битых четверть часа? Какая-то тварь с четырёхпалыми ступнями и ростом в восемь футов, если судить по размерам отпечатков, прошла тут не два часа назад. И эта тварь была не одна!
Он отобрал у казака фонарь и пошёл вдоль глинистой отмели вдоль самой воды.
- Вот… вот.. а вот еще! А здесь - след человеческой ноги, причём обутой в европейский башмак, а не в местные чуни! А дальше – следы яков. Что вы на это скажете?
- Караван?
- В самую точку! И часть четырёхпалых, кем бы они ни были, несли тяжёлый груз. Сравните вот эти следи!
Юбѐр наклонился и принялся изучать отпечатки четырёхпалых ступней. Некоторые были заметно глубже остальных.
- Убедились? И, кстати, ясно, почему нет следов конских копыт. Лошадь, даже монгольской степной породы, существо пугливое. Увидит или хоть почует рядом таких тварей – взбесится от страха, и нипочём её не успокоить. А вот яки – животные флегматичные, они и не такое способны вытерпеть.
Француз зябко повел плечами. Темнота за пределами круга света, отбрасываемого фонарем, теперь казалась ему наполненной зловещей угрозой. Он непроизвольно опустил руку к поясу, к револьверу.
Николай заметил это и одобрительно кивнул.
- Поджалуй, мсье Бондиль, нам лучше вернуться в лагерь. Судя по размерам этих милых созданий, одной пулей их не свалить, так что прикажу-ка я удвоить караулы. А вы навестите Раджита Сикха и посоветуйте ему сделать то же самое. Сошлитесь на нас – мол, русские заметили возле лагеря каких-то подозрительных типов и пребывают в опасении…
- Так вы не хотите рассказывать о том, что мы тут нашли?
- Теперь – ещё меньше, чем раньше! Ваш спутник  - человек с европейским взглядом на мир, но к остальным-то это не относится! Представьте, что о нашей находке узнают слуги и  погонщики – их тогда под страхом смерти не заставишь идти дальше! Нет уж, лучше помалкивать…
- А как же тибетец, который видел таинственный «караван»? Не убивать же его, чтобы не проболтался? Можно, конечно, связать, так ведь крик  поднимет…
Николай задумался.
- Велю Ташлы̀кову влить в него пару стаканов водки. Жаль, кончено, переводить добрый продукт на нехристя, а что делать? А ежели откажется пить, так пусть хоть силой вливает! Только он не откажется – перепуган до смерти, ему сейчас хоть керосина налей, выхлебает! Местный народишко на выпивку слаб, после такого угощения, да в тепле, свалится, как колода. А поутру казачки его отведут подальше от лагеря, дадут пару медяков, да и проводят под зад коленом - чтобы не вздумал вернуться…
Он повернулся и зашагал в сторону лагеря. Юбѐр с казаками заторопились вслед, но Николай, сделав десяток шагов, Николай остановился и присел на корточки. Юбѐр, вытянув шею, заглянул ему через плечо.
В маленькой ямке в свете фонаря поблескивала лужица маслянистой жидкости. Николай достал нож, обмакнул кончик в лужицу, поднес к носу - и скривился, словно от отвратительного запаха.
- Что там, мсье Ильинскѝй? – шепотом спросил Юбѐр. Он и сам не знал, почему понизил голос – может, из-за тревоги, мелькнувшей в глазах русского?
- Вздор, не обращайте внимания! - Николай старательно вытер нож о полу плаща и спрятал на место.– Почудилось кое-что знакомое... Но нет, откуда ему тут взяться?
***
- Ну, не сочти, Господь, за пьянство, сочти за лекарство! – Николай, перекрестился, сильно выдохнул ртом и единым глотком опустошил стопку.
Юбер вслед за ним проглотил крепкий напиток, закашлялся, и потянулся к миске, до краев полной кусков жареной баранины. Тарелку эту принес казак, вместе со стопкой лепешек-чапа́ти и жестяной манеркой, в которой жизнерадостно булькало.
Столового прибора, хотя бы и походного, каким он привык пользоваться, обедая в шатре у Раджита Сингха, здесь не было. Николай протянул ему знакомый ножик-коротыш, но Юбер, как русский ковырялся им сначала в глине, а потом в подозрительной жиже, испуганно отдёрнул руку.
Николай, уловив эту заминку, иронически хмыкнул.
- Извините, мсье, более ничего больше предложить не могу. А вы по-киргизски, руками: отрываете кусок лепешки, вытираете им жир с пальцем – и в рот. Да вы не стесняйтесь, попробуйте: удобно, вкусно, и никаких салфеток не надо!
Юбер с опаской взял лепешку.
- Вот и чудненько! – восхитился русский. - А теперь, пока пуля не пролетела…
И снова потянулся к манерке.
- Погодите, мсье Николя! – Юбер осознал, что если так пойдёт и дальше, скоро они оба двух слов связать не смогут.– Скажите,  что вы думаете о четырехпалых тварях?
Николай решительно отобрал у француза стопку и плеснул в неё прозрачной жидкости.
- Скажу, только сперва – вот! У нас говорят: «Поздно выпитая вторая - напрасно выпитая первая!»
Юбер послушно опорожнил сосуд и зацепил пальцами кусок пожирнее – в точности, как учили.  Собеседник отправил содержимое своей стопки в рот, помолчал немного, прислушиваясь к ощущениям.
- Тут и рассказывать-то особенно нечего. Кроме чертежей Саразена и инструкций насчет «слез асуров», я увез из Парижа кое-какие бумаги. Их автор – он, кстати, тоже русский - довольно подробно описал тамошнюю жизнь. Вы же знаете о Тэйлоре и его ссоре с Саразеном?
Юбер кивнул. Говорить он не мог, рот был занят бараниной.
- После бегства из Солейвиля, - продолжал Николай, - американец отыскал сказочно богатое месторождение алмазов и организовал со своими сторонниками его разработку, в надежде хорошенько поживиться, переправляя камни на эту сторону.  Но вот беда – рабочих рук не хватало, да и надрываться в шахтах люди Тэйлора не очень-то жаждали. Один из приятелей Тэйлора, кажется, ученый-зоолог, приспособил  для работы в шахтах местных животных, вроде горилл, или вот, к примеру, йети. Почём знать, может это их следы мы нашли у реки? 
Юбер так заслушался, что не заметил, как  одну за другой осушил еще две стопки.
- Я понял, мсье Николя! Тэйлор узнал о «слезах» и послал за ними четырёхпалых?
- Вот именно! Только как они доберутся до монастыря? Вряд ли у Тэйлора тоже есть дирижабль…
Француз задумался. Николай, воспользовавшись паузой, снова наполнил стопки.
- Но, если эти твари работают в шахте -  может, они и по скалам могут лазать? Вы же видели – пальцы как у гекконов…
Николай мутно посмотрел на француза и вдруг с размаху ударил кулаком по столу. Миска подпрыгнула на целый дюйм, обрызгав собутыльников жиром и мясным соком.
- Ах ты ж, твою парижскую богоматерь! Мы, значит, будем возиться с дирижаблем, а эти твари, тем временем, заберутся на скалу и уведут «слёзы» у нас из-под носа!
- Я только предположил… - поспешил успокоить приятеля  Юбер. – Может, Тэйлор просто решил сэкономить на найме яков и кули, вот и потащил с собой этих… которые с четырёхпалые?  Опять же, с такими носильщиками и охраны не надо, любые бандиты сами разбегутся!
***
- А ты, брат, здоров, водку кушать! – уважительно сказал Николай, видя, как Юбер в который уже раз наполняет стопки. – Я-то думал, что вы, французы, больше по виноградным винам…
За прошедшие полтора часа  они прикончили полную манерку водки и взялись за вторую.
- Я два года воевал за Эйба Лѝнкольна! – гордо ответил Юбер. - Ну, может, «воевал» это громко сказано – я состоял при разведочных аэростатах. Чему-чему, а пить меня научили! Правда, мы хлестали дрянное кукурузное виски, которое гонят в Кентукки, да дешёвый кубинский ром. Но крепостью они не уступят этой вашей… vodka, да?
- Белое столовое хлебное вино нумер семь! - Николай назидательно поднял ножик с наколотым на него куском мяса. – Альфа и омега российского бытия. Приготовляется строго научным методом химика Менделеева!
Юбер поперхнулся бараниной.
- Это жуткое пойло производят в химических ретортах?
- Не в ретортах а в этих… как их… чёрт знает, в чем её производят, это ты у своего друга Груссе спрашивай!
- Ты что же, знаком с Паскуале?
- Ещё бы не знаком! Только, помнится, его зывали Паске. Я вот как-нибудь, расскажу, как мы с ним версальцев, как тараканов давили!
Юбер на миг представил, как его старый приятель давит тараканов. Мерзкие твари в его воображении были большими, одетыми в синие солдатские куртки и красные кепи, и почему-то с четырьмя пальцами на босых ногах. Они противно хрустели под башмаками Груссе и брызгали во все стороны маслянистой жижей. Француз судорожно сглотнул, избавляясь от тошнотного кома.
- Да, старина Паскуале… знаешь, Николя, я прочел в газете: его и ещё три тысячи коммунистов отправили на каторгу, в Новую Каледонию! Препаршивое, скажу я тебе,  место: тропические лихорадки, людоеды, надсмотрщики с бичами.. совсем как плетки у твоих сosaques. Люди, говорят, мрут так как мухи и, боюсь, Паскуале живым оттуда не выберется!
- Это мы поглядим… – загадочно усмехнулся Николай. – Поверь, о нем есть, кому позаботиться. Давай-ка выпьем за то, чтобы Паске там не загнулся раньше времени!
- Раньше какого времени? – уточнил Юбер, разливая очередную порцию. Получилось не сразу – руки почему-то дрожали.
- Как... какого надо, такого и раньше! Ты лучше скажи, о чем мы давеча беседовали?
Юбер честно попытался выполнить просьбу.
- Ты, кажется, сказал, что наш друг Паскуале - химик, и умеет делать vodka russe? А я-то думал, он газетчик…
- Да нет, вот ведь бестолковый лягушатник! Я говорил, что он знает профессора Менделеева, который написал про водку трактат – как ее, родимую, отжигать, очищать, и сколько в ней должно быть спирту, чтоб получался правильный полугар , а не китайское дерьмо - как оно там зовется, шао-цзю? Мало, что вонючее и градуса не хватает, так ещё и пьют его подогретым. А закусывают, не поверишь, засахаренной саранчой!
Юбер представил себе вкус этого блюда и к горлу снова подкатила тошнота.
- Николя̀, ещё слово о саранче или тараканах – и меня вырвет прямо на стол. А ты тогда обидишься и прикажешь своим сosaques отхлестать меня плетками!
- А вот не обижусь! Если хочешь знать, в Китайском Туркестане, ежели один китаец на обеденный стол наблюёт, то другой китаец, который  хозяин, в ладоши хлопает от радости, что накормил гостя до отвала!
Юбер озадачено замолк и попытался поскрести пятерней затылок. Попытка с позором провалилась – он совершенно забыл о куске баранины, который держал в пальцах.
- Но ты же не китаец… - неуверенно сказал он, присматриваясь к собеседнику. – И я, кажется, тоже…
- Да бог с ними, с китайцами! – Николай снова грохнул кулаком по столу, – Скажи лучше, морда твоя французская, ты меня уважаешь?

Отредактировано Ромей (12-01-2019 13:05:00)

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой воздушный корабль отправляется в полет.
- Нелегко будет убедить сэра Энтони в том, что всё это предназначено для получения красителя из сушёных слизней. – задумчиво произнес Раджит Сингх.
Все трое, француз, русский и сикх, стояли на дне глубокой лощины. Рядом попыхивали паром и угольным дымом трубы передвижного газодобывательного завода; пульсирующие под напором газа гуттаперчевые шланги шли к оболочке аэростата, медленно набухающей в сетке, прикреплённой  к решетчатой ферме из бамбука. Два француза-техника, прибывшие в Индию вместе с дирижаблем, возились с паровой машиной, установленной на площадке. При каждом резком движении площадка раскачивалась – хоть оболочка ещё не была наполнена лёгким газом под завязку, но дирижаблю уже хватало подъемной силы, чтобы оторвать гондолу от земли – насколько позволяли швартовые канаты. Казаки, страхующие гондолу, хватались за её края и повисали на них, стараясь погасить размахи качки. Обе группы, и механики и казаки, обменивались затейливой бранью, каждый на своем языке.
Края лощины прикрывали дирижабль от ветра, стекающего с ледника в северо-восточном конце долины. Если бы не эта защита – хрупкий даже на вид аппарат превратился бы в игрушку воздушной стихии.
- Полагаете, британский резидент может сюда заявиться? – встревожился Юбер. – Если деревенские добегут до Леха и раззвонят на базаре о том, что здесь творится…
Сикх усмехнулся.
- Тропу стерегут мои люди, так что ни в какой Лех они не попадут - разве что пойдут обходными тропами, а это не один день пути. К тому же, резидент – человек, безусловно, разумный; он имел возможность оценить наши силы и понимает кто, случись стычка, возьмет верх.
- Меня удивляет, Юбер, почему вы не стали использовать водород. – сказал Николай. – Помнится, в одном из писем вы рассуждали, что возле горных склонов случаются сильные воздушные течения, а значит, размер аппарата будет иметь решающее значение. Кубический метр водорода способен поднять килограмм с четвертью полезной нагрузки, тогда как светильный газ – от четырёхсот до шестисот граммов. А ведь это прямо сказывается на размере оболочки и, как следствие - на управляемости!
- Я думал о том, чтобы использовать водород. Но это потребовало бы для заполнения аэростата не менее шести тонн концентрированной серной кислоты и пяти - железных стружек, не считая громоздкого оборудования для получения газа, охлаждения и очистки от вредных примесей вроде мышьяко̀вистого водорода. А это четыре большие, два метра в диаметре и два с половиной в высоту, железные бочки, выложенные изнутри свинцом - и их тоже пришлось бы доставлять по частям и собирать на месте. Кроме того, нужно не меньше полусотни сорокавёдерных железных бочек, чаны, лужёные соединительные трубы и много ещё чего. Да и сам процесс получения водорода довольно сложен – я намучался с ним во время Гражданской войны в Америке, пока мы не перешли на светильный газ . За каждым аэростатом следовал обоз из тридцати шести пароконных повозок, а это больше пятнадцати тонн!
Раджит Сингх поддал носком башмака кусок кокса – он в изобилии усеивали землю вокруг установки.
- Вес немалый. А так нам пришлось доставить сюда не больше семи тонн, это считая уголь и сам аэростат. К тому же, наш груз не так чувствителен к толчкам и сотрясениям - я и думать боюсь, чем обернулась бы перевозка во вьюках бутылей с купоро̀сным маслом !
- Мсье Юбер, а почему вы выбрали не светильный газ, а водяной?  - поинтересовался Николай. - Конечно, разница в подъемной силе не так велика…
- Его использовал мой учитель, Таде́уш Лоу. Я усовершенствовал сконструированный им газодобывательный завод, и почти вдвое сократил его вес. Работает он так: водяной пар пропускается в перегонном кубе над раскаленным добела коксом; в результате образуется смесь оксида углерода с водородом, которую и называют "водяным газом". Он легче светильного газа – один кубический метр поднимает до восьмисот граммов полезной нагрузки.
- Да и с углем возни меньше. – добавил Раджит Сингх. - Его доставили по воде в Сринагар, после чего осталось заплатить местным караванщикам за переброску небольших партий угля в Лех. Так что сейчас у нас его вдвое больше, чем планировалось.
Николай обозрел груды угля, сваленные возле пышущих жаром перегонных кубов.
- Как говорят у нас в России: «запас карман не тянет». Надеюсь, мсье Юбер, нам по надобится всего один, в крайнем случае, два вылета.
- Хорошо бы обойтись одним. Только придется дождаться безветренной погоды -  предстоит причаливать к узкому, в сотню шагов шириной, уступу и не врезаться при этом в скалу – а ведь наземной команды, способной принять швартовые концы, у нас нет. Конечно, наша паровая машина в семь раз мощнее той, что стояла на дирижабле Жиффара, двадцать лошадиных сил против трёх – но всё же, я предпочел бы не испытывать судьбу.
- На этот счет можете не беспокоиться. С нами отправится Курбатов, это один из наших казаков. Он чрезвычайно ловок и силен; я не раз наблюдал во время нашего путешествия, как он лазает по отвесным скалам. Так что будьте спокойны: зависнем над краем уступа, спустим Курбатова по веревочной лестница, после чего бросим ему причальный конец.
Ну, разве что… - с сомнением покачал головой Бондиль. – А всё же, риск чрезвычайный. Хороший порыв ветра – и нас бросит на скалу, и ч не уверен, что  оболочка выдержит такое столкновение! Про фермы с воздушными винтами я не говорю, они разрушатся в первую очередь.
- Что ж, тогда придется поселиться в монастыре - как те паломники, что не решились на обратный спуск! – засмеялся Ильинский. – Да не волнуйтесь вы так, мсье Юбер! Нам бы только наверх добраться, а вернуться можно и с неработающей машиной. Подождем, когда аэростат отнесет от скалы, стравим газ и потихоньку спустимся!
- Пожалуй, я могу вас обнадёжить, господа… - вступил в разговор Раджит Сингх. – Если судить по некоторым приметам, впереди два-три тихих и солнечных дня, так что вы сможете предпринять первую попытку. Но потом погода испортится, и тогда я не дам за сохранность этого летучего веретена и одной-единственной раковины ка́ури.
- В таком случае, медлить нельзя! – согласился русский. - Пойдемте, господа, надо хорошенько выспаться - завтра всем нам предстоит нелёгкий день.
Перед юртой Николай задержался.
- Кстати, мсье Юбер, забыл рассказать.. Сегодня, сразу после полудня прибегает ко мне казак – вы его знаете, Ташлыков, урядник, - и докладывает, что наверху, на монастырском утёсе заметили какой-то блеск, будто бы кто-то балуется с зеркалом – а может и не балуется, а подает сигналы.
- Может, это солнце отражалось от линз оптического прибора? – Я  не раз наблюдал такую картину: в солнечную погоду бинокль или подзорная труба наблюдателя давали очень яркие взблёски. Наши артиллеристы засекали  по этим  вспышкам неприятельских разведчиков, засевших  в кронах деревьев. Да и телескоп  на винтовке Шарпса порой так бликует, что будь здоров! 
- Где бинокли с телескопами, а где буддистский монастырь? - непонятно возразил русский.  - И  кому пришло бы в голову подавать оттуда сигналы? А, главное – кому они предназначались?
-  Может, жителям деревни? – неуверенно предположил француз. – Они выполняют мелкие поручения монахов – скажем, привезти что-нибудь из города. Что, если так им передают заказы?
- Видел я, как они их передают! Спускают в корзине, а то и просто сбрасывают вниз, в кожаном футляре. Зеркала используют, чтобы подать сигнал кому-то, находящемуся на значительном удалении, а деревня-то прямо под монастырём! Нет, мсье Бондиль,  не всё так просто…
***
Юбер высунул голову из-за парусинового ограждения и сразу спрятался. На высоте четырех с половиной тысяч метров, ветер прорезал шарф, которым лицо было замотано до самых глаз, будто ножом. Француз, в который уже раз, порадовался, что Николай настоял, чтобы площадку, на которой находились люди, затянули со всех сторон парусиновыми обвесами – такими укрывают от брызг и ветра мостик на миноноске.
Русский постоянно оказывался прав в том, что казалось воздухоплавания, и это изрядно озадачивало Юбера. Он-то полагал, что азиатская держава безнадежно отстала в деле освоения воздушного океана – а тут на тебе! Николай, одну за другой, выдает нелепые с точки зрения любого признанного авторитета аэронавтики, идеи – и раз за разом попадает в яблочко! Француз помнил ожесточенные дискуссии, разгоревшиеся в одном из североамериканских обществ воздухоплавателей по поводу того, где должен находиться пропеллер – на носу, или на корме  гондолы? Но что ответили бы эти почтенные мэтры на предложение поставить сразу два пропеллера - и не на оконечностях, а по бокам?
Но его русский коллега предложил именно такой вариант – и, чёрт побери, оказался прав! Вместо того, чтобы неторопливо выписывать широченные дуги, подобно аппаратам Жиффара, Дюпюи де Лома и немца Генлейна, корабль теперь мог развернуться «на пятачке», словно пароход, гребные колёса которого вращаются в разные стороны! Здесь, в горах, где приходится бороться с изменчивыми воздушными потоками и маневрировать в опасной близости от скал, такая возможность может оказаться спасительной…
Настоял русский и на другом нововведении: по его требованию, дирижабль получил баллонеты, позволяющие сохранять форму корпуса путем нагнетания воздуха в воздушные мешки, скрытые под оболочкой. И снова оказался прав: первые же опыты показали, что колышущийся под порывами ветра, словно медуза, корпус сделал бы всякое управление невозможным. Кроме того, баллонеты играли ту же роль, что плавательный пузырь у рыбы: накачивая в них воздух, можно заставить аэростат перемещаться по вертикали, не сбрасывая балласт и не выпуская газ. На случай же быстрого спуска аэростат имел в верхней части оболочки стравливающий клапан.
Вместо площадки-гондолы, подвешенной на тросах, дирижабль получил длинную решетчатую ферму, собранную из бамбуковых реек. Русский называл её «киль» и уверял, что такая система повысит жёсткость всей конструкции. В центре «киля» устроили небольшую площадку, на которой помещались паровая машина, запас топлива, штурвальная колонка, соединенная тросами с рулем направления, и сами воздухоплаватели. По бокам, на решетчатых фермах вращались двухметровые пропеллеры; ремни трансмиссий вели к ним, будто в заводском цеху к станкам от висящего под потолком приводного вала.
Старт первому в истории воздухоплавания, высокогорному полету, был дан ровно в пять часов тридцать минут утра. Раджит Сингх уверял, что часам к восьми, когда солнце поднимется над перевалом, ветер усилится и сделает их, и без того непростую, задачу ещё сложнее. Перед взлетом Юбер запустил маленький шар с лёгким газом, привязав к нему яркую шёлковую ленту , чтобы оценить направление и силу воздушных потоков.
По сигналу Мерзликина казаки и добровольцы из числа погонщиков и носильщиков-кули, разом отпустили удерживающие канаты, и дирижабль величаво поплыл вверх. С земли неслись восторженные вопли – караванщики, попривыкшие за эти дни к виду летучего гиганта, приветствовали отважных воздухоплавателей.
Воздушные струи подхватили аппарат и понесли по ущелью со скоростью десяти метров в секунду - обычный ход плывущего по морю кита. Пламя успокоительно гудело в топке, размеренно стучал паровик, стрелка манометра дрожала возле желтой черты, и громада воздушного корабля неспешно набирала высоту, дрейфуя по ветру. Расстояние до скалы с монастырем быстро увеличивалось, но Юбера это не беспокоило – накануне они во всех деталях обсудили маневр выхода на цель, и теперь оставалось в точности следовать плану.
***
Николай привычно поискал взглядом шкалы указателей и выругался. Ничего - ни барометра, по показаниям которого можно судить о высоте полета, ни, тем более, аэродинамического измерителя скорости с трубкой Венту̀ри, вроде того, что стоял на «Кречете».
Впрочем, он мог оценить основные показатели и на глаз: около пяти узлов, три тысячи футов над землей, не считая высоты ущелья над уровнем моря, которая составляла ещё двенадцать тысяч футов. Недостаток кислорода ощущался здесь довольно сильно, и Николай мельком пожалел француза – тому приходится, согнувшись в три погибели, шуровать в топке коротким железным прутом.
Николай скосил взгляд влево – его «Мартини-Генри» висела, прихваченная ремнями к леерным стойкам. Подбирая снаряжение для экспедиции он настоял на закупке новейших британских моделей, и не пожалел – бой у «агличанок» был куда лучше, чем у русских винтовок Крнка.
Кроме винтовок, у каждого из членов русской экспедиции имелся револьвер «Тульский «Смит-Вессон» калибром четыре и две десятых линии - модель, недавно поступившая в армию. У самого Николая висела на боку кобура с «Парабеллумом».
Курбатов, малорослый, сутулый казак, скорчился у носового обвеса в обнимку со своим карабином. Когда дирижабль подойдет к террасе Лаханг-лхунбо, Курбатов снимет неуклюжий тулуп и полезет по решетчатой ферме к носовой оконечности. Сбросит уложенный аккуратной бухтой гайдроп  и прыгнет и вслед за ним на крыши монастырских строений. А Николаю надо будет с ювелирной точностью отработать клапаном стравливания газа - иначе дирижабль, лишившись части нагрузки, пойдёт вверх и тогда придется делать новый заход – а значит сбрасывать балласт, жечь уголь, подкачивать воздух в баллонеты, и, главное, терять время.
До скалы с монастырем было уже около полутора верст. Пожалуй, пора делать разворот и идти в обратном направлении по центру долины, там, где воздушные потоки заметно слабее. Оставить по левому борту Лаханг-лхунбо, снова повернуть на шестнадцать румбов и, поставив винты на реверс, подходить к террасе со снижением, по ветру, на скорости не более двух узлов.
Николай быстро закрутил штурвальное колесо. Замелькали, разбрасывая солнечные зайчики латунные спицы; заскрипели, побежали в блоках штуртросы, перепончатый руль, похожий на хвост огромной рыбины, качнулся, и нос воздушного корабля неторопливо покатился влево.
***
За следующие полтора часа Николай вымок от пота насквозь – и это несмотря на арктический холод, царивший на высоте. А кроме того -  припомнил все известные ему ругательства на русском и французском языках. Первая попытка причалить к «монастырской» террасе едва не закончилась катастрофой: порыв ветра швырнул воздушный корабль вправо, и, не перебрось Юбер в самый последний момент рычаг реверса, они непременно разодрали бы газовые емкости об острые скалы. Во второй раз воздухоплаватели учли эту возможность: поставили пропеллеры на холостой ход и подходили к террасе, увлекаемые только воздушным потоком. Но тибетские демоны воздуха, оберегавшие Лаханг-лхунбо, оказались хитрее: новый порыв ветра бросил корабль вниз, на крыши монастырских зданий - да так, что Николай едва успел рвануть трос сброса балласта. Дирижабль сразу пошёл вверх, окатив монахов, облепивших крыши, водой. Николай со злорадством наблюдал, как фигурки в шафраново-бордовых одеяниях кинулись врассыпную, спасаясь от ледяного душа. Курбатов матерно выругался и полез по решетчатой ферме назад. Долез и чуть ли не обнял пышущий жаром паровик – казак насквозь промерз на ледяном ветру, лишенный даже жалкой защиты в виде брезентовых обвесов гондолы.
Разворачивая корабль на третий заход, Николай решил, что этой попыткой они на сегодня ограничатся. Угля хватает, но во время маневров пришлось сбросить почти весь водяной балласт и стравить изрядное количество газа. Если и на этот раз ничего не выйдет - придется садиться и запускать газодобывательный завод, чтобы возместить убыль. И, не дай Бог, погода испортится - тогда придется разбирать аппарат…
Николай унял нервную дрожь и повторил про себя последовательность действий: обороты на ноль, поравняться с краем террасы, чуть стравить газ. Работая реверсами, поставить корабль под углом в сорок пять градусов к курсу - и молиться, чтобы воздушные демоны Гималаев не сыграли с ними очередную шутку…
До крыш, усеянных фигурками в монашеских балахонах, осталось пятьсот футов… четыреста пятьдесят … четыреста. Серая стена с чёрным провалом посредине наплывает на дирижабль – ещё футов двести, и можно дёргать за трос клапана стравливания.
- Смотрите, вашбродбь, чёй-та там? –Курбатов, в очередной раз изготовившийся к прыжку, свесился с решетчатой фермы, тыча пальцем куда-то вниз.
- Где, леший тебя раздери? – заорал Николай. До намеченной точки осталось каких-нибудь сто пятьдесят футов.
- Вон туды гляньте, аккурат под монастырем! Какие-то кикиморы вверх по скале ползут!
Николай, не отпуская штурвала, перегнулся через ограждение. В сотне футов ниже края террасы, по стене карабкались человекообразные фигуры с карикатурно-длинными конечностями. Вот одна замерла, из горба на спине вырвались струи пара, и неведомое создание ринулось вверх с удвоенной скоростью.
- Оба на реверс! - срывая голос, завопил воздухоплаватель. - Курбатов, хватай карабин, бей их в хвост и в гриву!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой Раджит Сингх прибегает к воинскому искусству "гатка".
Утёс озарился яркой вспышкой, над краем скалы вспухло огненное облако – и почти сразу растаяло, оставив лишь легкие дымки.
- Ота как! – выдохнул урядник, заворожено наблюдавший за этим зрелищем. - Что ж это, вашбродие, наши, выходит, сгорели?
- Похоже, так и есть, Ташлыков. – отозвался начальник экспедиции. – Газ в аэростате горючий, даже взрывоопасный. Помнишь, господа воздухоплаватели запрещали вам дымить носогрейками возле газодобывательного завода? Сам теперь видишь, почему! А вы, храпоидолы, небось их, промеж себя  матами крыли…
- Да уж, был грех. - урядник - размашисто, двумя перстами перекрестился - он и трое его земляков придерживались старого обряда, благо, начальство в лице Мерзликина предпочитало этого не замечать.
– До скончания дней теперь за них молиться буду и дитя̀м велю – не приведи Господь, такую смерть принять, чисто в геенне огненной! Ну, спаси Христос души новопредставленных…
- Жаль Курбатова.  – добавил другой казак, со скуластым бурятским лицом и редкой, как у коренных обитателей Сибири, бородёнкой. - Отчаянный был, только шибко дурной. Где ж оно видано, шоб наш брат казак,  да по небу лётал, аки нетопырь?
- Вот и видать, Батожбаев,  что ты сам дурень и службы не разумеешь! – огрызнулся урядник. – Казак – он на то и казак, штоб идти, куда велено!  А уж небо это или вовсе даже наоборот – так то начальству виднее, а наше дело сполнять!
- А ну, помолчите! – прикрикнул на спорщиков начальник экспедиции. - Ташлыков, у  тебя слух, как у рыси – показалось мне, или там, наверху, перестрелка?
Урядник приложил к уху ладонь:
- Как есть, стреляют,  вашбродие! Одно… нет, два винтаря!
- Да, теперь и я слышу! – поддакнул Батожбаев. - Видать, к краю обрыва подошли, звук доносится! Это, вашбродбь, «Герки», у их выстрел звонкой!
«Герками» казаки прозвали винтовки «Мартини-Генри».
- Вот и славно! – обрадовался штабс-капитан. – Это наши – у кого ещё в здешней глуши могут быть новейшие английские винтовки!? Рано ты, Ташлыков, отпевать их вздумал!
- Ну, дай-то Бог! – урядник снова обмахнулся двумя перстами. – Внял, значить, Господь, нашим молитвам…
- А чёй-та творится, вашбродие? –Батожбаев ткнул пальцем вверх. – Во-он там, аккурат где площадка?
Мерзликин извлёк из футляра подзорную трубу, раздвинул, поднёс к глазам – и присвистнул от удивления.
- Что это за… ох, яти твою в душу!
К края площадки сорвалась человеческая фигурка, над ней раскрылся купол – и поплыл прочь от утёса. Казаки, разинув рты, смотрели на невиданное явление.
Снова застучали винтовки.
- Вашбродь, это наши! – заорал, опомнившись, урядник.– В три ствола палят по зонту летучему!
Над карнизом поднимались еле различимые на расстоянии дымки выстрелов.
- Ташлыков, бери казаков, у кого кони посёдланы – скачите, смотрите, куда отнесет, постарайтесь перехватить! А я с остальными  за вами – чует моё сердце, внизу его ждут. Батожбаев, ноги в руки и в лагерь к индусам. Объясни, что тут творится,  передай: начальник, мол, просит всю охрану поднять в ружье, а пяток конных к нам, ловить этого прыгуна! Да, и бабу̀-переводчика с собой возьми, иначе ведь не поймут, только зря ноги собьешь…  Ну, что встали, анцыбалы  драповые?  Бегом, бегом - и, не дай бог, упустим!
***
Погоня не затянулась. Шестеро казаков во главе с урядником быстро нали место приземления. Штабс-капитан оказался прав:  беглеца поджидал отряд из трёх дюжин всадников. Казаки заметили его издали, перевалив через гребень невысокой гряды – противником, превосходил их по численности, самое малое, впятеро.
Оставив лошадей под прикрытием скалы, казаки заняли позиции за грудами камней, усеивавшими гребень. Расчёт Ташлыкова был на то, что внезапным огнём удастся заставить неизвестных всадников отойти, спешиться для атаки  – они наверняка не станут рисковать  переломать ноги  коням на россыпях острых камней. Обходного манёвра урядник не опасался -  справа и слева высились утёсы, которые не преодолел бы и опытный скалолаз. К тому же, им требовалось лишь попридержать неприятеля до прибытия основных сил во главе штабс-капитаном - а уж там, разбойникам  нипочём не устоять в стычке с равным по численности отрядом казаков.
Так оно и получилось. Казаки подпустили конников на полторы сотни шагов и встретили беглым огнём. Трое бандитов полетели с сёдел, заржали подстреленные лошади, конная масса остановилась, качнулась назад  - и ринулась обратно, в лощину.
Урядник скомандовал прекратить стрельбу – следовало беречь патроны. Он извлёк из ножен кинжал-каму (Ташлыков, единственный из всех казаков, успел  повоевать на Кавказе) пристроил его так, чтобы был под рукой, и принялся заряжать «Смит-Вессон». Остальные последовали его примеру – не было сомнений, что дело идёт к рукопашной схватке.
Но, то ли бандиты замешкались, то ли не хотелось им карабкаться в лоб под пулями по крутой осыпи – а только они провозились не меньше получаса, прежде чем пошли в атаку. И не успели подняться до середины склона, как за спиной раздался пронзительный свист и слитный залп из винтовок – казачья лава, в которой мелькали тюрбаны сикхов, отрезала путь к отступлению!
На этом бой закончился, и  началась резня. Пограничным войнам вообще не свойственен излишний гуманизм -  пощады здесь никто не ждал  и давать не собирался.  Особенно отличились телохранители Раджита Сингха – они ставили пленников на колени и одним движением перехватывали горло острыми, как бритва, кинжалами-кипранами. Мерзликин выхватил револьвер и  выстрелил в воздух, стремясь остановить кровавую расправу, но Раджит Сингх удержал его:  «Не стоит сахиб, если бы победили они – с нас бы кожу с живых содрали! К тому же, что прикажете делать с пленниками? У нас недостаточно людей для конвоя, да и конвоировать их некуда…»
Мерзликин не внял его доводам: уцелевших разбойников согнали в кучу, повязали их же кушаками, и усадили на землю под присмотров полудюжины казаков с винтовками. Сикхи голодными волками бродили вокруг, мрачно разглядывая упущенные жертвы; под их взглядами несчастные ёжились, прятали глаза и жались друг к другу. 
Никто не понял, откуда появился беглец. Возможно, он прятался среди мёртвых тел; может быть, скрылся в суматохе за камнем, или подстреленной лошадью.  И, когда мнимый монах возник перед Раджитом Сингхом, в его руке холодно сверкала раджпутская кханда – длинный палаш с эфесом в виде корзины и клинком, расширяющимся к кончику.
Сикх отреагировал незамедлительно – сабля свистнула, вылетая из ножен. Она относилась к распространенному в Индии типу «тальва́р», и  напоминала польские карабеллы, отличаясь от них навершием в виде металлического диска.
Жаль, жаль, что Юбер не мог видеть сейчас  своего недавнего попутчика! Куда подевался лощёный выпускник Тринити-колледжа, встречавший его в англезированном кабинете родового имения? В полном соответствии с канонами искусства «гатка», издревле практикуемого воинами его народа, сикх танцевал традиционный боевой танец – высоко подпрыгивал, вскидывая колени, одновременно выписывая тальваром замысловатые дуги и восьмерки - сплетал вокруг себя смертоносное кружево, отсвечивающее синеватой сталью - той, что издревле ценится на Востоке намного куда золота…
Противник наоборот, застыл как изваяние  - на одной ноге, высоко подняв другую, согнутую в колене. Он походил на танцующего журавля: руки–крылья расправлены, левая ладонь смотрит на противника, в правой, отведенной назад, сверкает сталь.  Обычный человек не простоял бы в такой противоестественной позе и минуты, но только не странный монах – он не шелохнулся,  пока сикх выплясывал перед ним свой боевой танец. Опытный взгляд заметил бы в его движениях некоторую растерянность – стойка противника,  называемая китайскими мастерами «танцующий журавль», не имела ничего общего с воинскими традициями Индии.
Если свидетели этого поединка ожидали, что противники, примутся осыпать друг друга градом ударов, демонстрируя замысловатые защиты, уклонения и атаки по всем правилам восточных воинских искусств, то их ждало разочарование. Некоторое время Раджит Сингх кружил вокруг недвижного "монаха": тот, казалось, не замечал его, погрузившись в подобие транса.
Один из казаков потянул из-за спины винтовку, но стоявший рядом сикх-телохранитель схватил его за руку и что-то грозно прошипел. Забайкалец пожал плечами – «не желаете, мол, не надо, я хотел как лучше..."
Наконец, сикх с гортанным воплем прыгнул вперёд - но "монах" словно того и ждал. Неуловимым движением, как текучая ртуть, он скользнул в сторону и  наотмашь рубанул перед собой. Острие кахнды распороло предплечье сикха – тот вскрикнул и выронил саблю. Следующий удар рассек кожаные ремни амуниции и пробороздил на груди глубокую черту, сразу набухшую кровью. Раджит Сингх попятился, споткнулся и упал на спину; «монах» издал победный клич и занёс клинок для смертельного удара.
- А ну, погодь, нехристь!
"Монах" обернулся – и увидал урядника Ташлыкова. Казак сидел на лошади, в непринуждённой позе, перекинув ногу через седло, и с неподдельным интересом наблюдал за поединком двух восточных воинов. Встретившись глазами с "монахом", он злорадно ухмыльнулся,  спрыгнул с лошади, сделал два шага навстречу ему  и встал, подбоченясь. Шашка и кинжал-кама оставались в ножнах.
"Монах" взмахнул мечом  и двинулся к уряднику, высоко вскидывая ноги и пританцовывая по-журавлиному.
Ташлыков раздосадовано крякнул и сплюнул под ноги.
- И неймётся тебе, басурману! Ну, сталбыть, не обессудь, сам напросился!
«Смит-Вессон» хлопнул, выбросив облачко дыма. "Монах" на мгновение замер и медленно повалился навзничь; из отверстия над  переносицей толчком выплеснулась чёрная кровь.
…когда уже стемнело и  свободные от караулов казаки разлеглись после ужина на кошмах у костра и закурили трубки, урядник Ташлыков,  на правах самого старшего и бывалого, произвёл детальный разбор поединка:
- Энтот сикха-то, даром, что нехристь, а  саблюкой играть мастак!  И ско́кчет, что твой зверь абезьян: и так, и эдак, да с проворотом, да с подвывертом! А  уж как коленками дрыгает и глаза пучит – залюбуешься, куды-ы там китаёзам!  А те, известно дело,  мастера ногами-руками да железяками мудрёными махать и выть не по-людски…
Только, вот что я вам скажу, соколики: дурак он, сикх энтот, как есть дурак, хоть и превзошёл, говорят, науки аж в самой  Англии!  Когда на кону буйна головушка, не время лихостью фасонить, воевать надоть! Леворверт - он супротив любых прыжков, хошь с шашкой, хошь с ножиком, хошь с гольными пятками, завсегда брать будет. А потому, накрепко запомните, жеребцы стоялые: ежели кому из вас попадётся любитель посига́ть да повыть - стрели его, поганца, и вся недолга! Иисусом Христом, Спасителем нашим клянусь: ежели кто вздумает на шашках али ножиках с энтими ско́кальщиками тягаться – самолично отстебаю нагайкой, и не посмотрю, что земляки! Потому как планида моя такая: должо̀н я вас, дурни вы стоеросовые, живыми домой возвернуть - к мамкам, жёнкам да малым детушкам…

Отредактировано Ромей (12-01-2019 13:27:42)