ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,
повествующая о том, что проще одолеть опасный спуск, чем недоверие. 
- Ничего, вашбродь, переберемся, слава богу, мона́си веревки дали, не пожадничали. А могли бы и не дать – выбирайтесь мол, рабы божии, как знаете, а сверзитесь - стало быть, такова ваша планида!
Без его необыкновенной ловкости Курбатова они давно уже сорвались с тропы.  Казак порхал по карнизам, как акробат по трапециям, успевая бросить веревку, подстраховать в опасном месте, схватить за руку, а то и за шиворот.
- Не… - лениво отозвался Николай. – Никуда бы эти святоши не делись. Виноватыми себя чувствуют: как же, такая реликвия – и не уберегли! Скандал ужасный, позор, урон репутации! Им бы, по хорошему, на руках нас спустить…
Он устроился на отдых с комфортом, будто не над узкой дощечке над пропастью, а кресле, в респектабельном клубе. Уселся, достал из-за пазухи кисет и принялся раскуривать трубочку.
- Вернее уж головой в пропасть. – лениво отозвался Юбер. –Нет свидетелей – нет и скандала!
- Будь на их месте банкиры, что наши, что американские – непременно так бы и поступили! А здесь  - нет, здесь так не принято…
Раздался шорох, сверху посыпались мелкие камешки. Юбер поднял голову и замер:  и из-за выступа, метрах в трёх выше карниза, высунулась кошмарная харя. Отдаленно она напоминала человеческое лицо: маленькие, глубоко запавшие глаза, под тяжёлыми надбровными дугами, сплюснутый, будто у обезьяны нос, и длинная, до глаз, седая шерсть.
По спине пробежали струйки ледяного пота; он вслепую нашарил карабин и…
- Опустите ружья! И не надо бояться йети, они не опасны тем, кто не угрожает реликвиям Лаханг-лхунбо и  его обитателям!
Юбер узнал голос; секундой позже показался и его обладатель. Поверх привычной утта́ра са́нга и юбки-антараваса́ка, монах-переводчик был одет в бордовую накидку санга́ти - такие здесь надевают в сильные холода, а в остальное время носят свернутыми, через плечо,  на манер шотландского пледа.
- Не бойтесь йети! – повторил монах. – Они вас не тронут, пока я не велю!
Юбер кивнул в знак согласия, и вдруг понял:  эта фраза, как и предыдущая, была сказана на французском языке – не слишком правильном, но понятном. Он обернулся к Николаю – тот лишь улыбнулся и развел руками. Ушлый монах провел их, как детей, и поделом -  в этой стране привыкли к высокомерию пришельцев из Европы, и научились с поистине восточным коварством обыгрывать недалёких, самоуверенных чужаков…
На лице переводчика, обычно каменно-невозмутимом, мелькнула усмешка..
- Меня прислали с предложением: если вы согласитесь помочь найти тех, кто напал на обитель, йети помогут вам спуститься. 
От неожиданности Юбер поперхнулся и закашлялся, так что на глазах выступили слёзы. Николай похлопал его по спине, уселся поудобнее и обратился к незваному гостю:
- Как я понял,  вы хотите вернуть похищенные «слёзы асуров»?
Монах ответил после короткой паузы, будто монах, прежде чем заговорить, перебирал варианты.
- Вы неправильно поняли. Реликвия покинула обитель, кК это было предначертано. Возможно, когда-нибудь она вернётся – откуда нам знать?
- То есть вам нужен не ларец, а похититель? Скормите его вашим домашним пёсикам?
Монах поглядел на француза снисходительно, словно на ребёнка, сморозившего глупость.
- Отныне над реликвией и её новым владельцем властна лишь судьба. Наше дело – стоять в стороне и ждать.
- Нам говорили, что йети могут по вашему приказу сбросить вора с тропы. Или нас обманули?
Монах едва заметно качнул бритой головой.
- Нет, не обманули. Йети действительно стерегут тропу, но в наших приказах они не нуждаются. И, кстати – йети вовсе не едят мяса, обходятся кореньями и зернами ячменя.
- В сердцах людей они тоже не могут видеть? – Юбер подпустил в голос толику ехидства и тут же пожалел об этом: что бы там ни говорили, а йети не очень-то похожи на вегетарианцев…
- Сердца человеков, – ответил монах после очередной паузы, - открыты высшим силам, а йети, как, впрочем, и мы -  всего лишь их орудия. И если кто-то не сумел достигнуть конца тропы, значит так предрешено - и ещё неизвестно, пошло это во вред его карме или наоборот, помогло её очистить.  Что до клыков, когтей, то они способны напугать лишь тех, кто не понимает, что истинная опасность – вовсе не та, что угрожает бренному телу.
Повисло тяжкое молчание. Монах словно превратился в статую Будды; Николай демонстративно поглядывал на часы, Юбер кипятился, проклиная в душе невозмутимость собеседника и своё неумение держать язык за зубами. Курбатов привалился к скале,  не выпуская из рук карабина; ствол «Мартини-Генри» смотрел на ближнего йети.
- Я повторю. – заговорил монах. – Мне надо отправиться с вами на поиски тех, кто устроил нападение. Цель  - не возвращение «слёз асуров»: реликвия покинула священный грот, и обитель более не несет за неё ответственность.
- Хотите отомстить за нападение? – деловито поинтересовался русский. Он извлёк из кобуры небольшой воронёный пистолет, и внимательно его рассматривать.
- Мудрец сказал: «перед тем, как мстить, выкопай две могилы»;  мы же не будем копать ни одной. Но мы обязаны найти тех, кто пошёл против естества, против вращения колеса жизни и смерти, сотворив то... что они сотворили.
- Вы о людях-гекконах? – на всякий случай уточнил Юбер. – Хотите наказать их создателей?
- Да, о них. Только наказания, как вы его понимаете, не будет – эти люди сами наказали себя, хоть пока и не осознают этого.
Николай выжидающее молчал, рука с пистолетом лежала на коленях. Палец не на спуске, прикинул Юбер,  но это доля секунды… интересно, в кого он выстрелит сначала – в монаха или в йети?
- Есть ещё условие. Мы должны знать, куда ведёт дорога, которая открывается «слезами асуров». Клянусь,  об этом не узнает никто за пределами обители, но мы – монах сделал на этом слове ударение - мы должны знать.
Николай встретился глазами с Юбером. Тот едва заметно пожал плечами
«Банкуйте, мистер – так, кажется говорили в армии Потомака? Хорошие были времена, простые и незатейливые: всего-навсего, Гражданская война, и никаких вам хитроумных  монахов-буддистов, «слёз асуров» и тварей с приращёнными лапами. И, главное - совершенно никаких йети…»
- Что ж… - русский  передвинул на колени кобуру и стал засовывать в неё пистолет. - Будем считать, договорились. Но у меня встречное условие – вы подробно, без утайки, рассказываете, как вышло, что «слёзы асуров» удалось похитить. Иначе нам, кочнено, придется спускаться без вашей помощи, но и вы сами будете разыскивать создателей этих тварей. И я не уверен, что у вас есть хотя бы крошечный шанс на успех!
***
Нижняя платформа пострадала не так сильно. Часовню, правда и снесло рушащимися сверху обломками, погиб и монах-смотритель. От помоста же остался изрядный кусок, на котором с удобствами могли разместиться с десяток человек. Николай с Юбером устроились на самом краю, за обломками подъемника.
Йети демонстративно держались подальше от них, обосновавшись на другом конце платформы. Впрочем, путешественники уже начали привыкать к «снежным людям», тем более, что их помощь оказалась совсем не лишней. Последние триста футов перед площадкой дались особенно тяжко: поднялся ветер и, несмотря на то, что нижнюю часть тропы прикрывал от ярости стихии утёс, они с трудом удерживались на узком карнизе. О том, что творилось выше, не хотелось даже думать.  Монах оказался прав: задержись они с выходом на час-другой, их попросту сдуло бы с тропы. 
Но теперь мытарства остались позади. На площадке ветер почти не ощущался; можно отдохнуть, перекусить ячменными лепешками, захваченными из монастыря, а заодно – не спеша, обстоятельно побеседовать с новым попутчиком.
То, что поведал монах в ответ на категорическое требование Николая, правдоподобием не отличалось – причём настолько, что если бы эту историю рассказали бы в парижском кабачке или в лондонском клубе – её немедленно объявили бы беспардонным враньём.  Но увы, Европа далеко, а вокруг творятся вещи и поудивительнее – такие, что любой редактор еженедельного журнала, печатающего романы с продолжением о  приключениях, разбойниках и роковых кладах удавился бы от зависти. Или нет – немедленно предложил бы автору гонорар за четыре полосы в каждый номер, и половина авансом, господа!
Выходило, что  два месяца назад в монастырь заявился визитёр. Неизвестно, оказался на утёсе – никто не видел, чтобы это человек поднимался по «тропе йети». Надо ли говорить, что ничего, хотя бы отдаленно напоминающего аэростат или иное средство перемещения по воздуху, вроде мифической птицы гаруды, при нем не было?
На вопрос Юбера -  почему незнакомца не заставили рассказать, как  он сумел подняться  в монастырь? -  последовало ледяное молчание. Похоже, монах не понял вопроса: они поступили так, как требовала традиция; точно так же приняли бы любых гостей,  и неважно, свались те с неба, вознеслись на утёс на облаке или вышли из сплошной скалы.  В Лаханг-лхунбо никого не интересовало, как  люди попадали туда, главное - зачем они пришли.
Итак,  чужак постучался в двери, и заявил, что намерен стать послушником. С ним не стали спорить: у каждого свой путь, и уж если человек сумел  добраться до обители, значит такова судьба; остаётся подчиниться и принять гостя, безропотно и смиренно.
Новичку выдали монашеское облачение, провели через все положенные ритуалы. Некоторое время он старательно исполнял обязанности послушника: трудился по хозяйству, проводил предписанное количество часов в медитации, и вместе с другими послушниками внимал наставлениям старших монахов. И, как другие, вскоре был допущен в святая святых Лаханг-лхунбо – в «священный грот», Пещеру.
Обычным паломникам туда хода не было; если кто-то хотел поклониться одной из святынь, её выносили из Пещеры и помещали в особый зал, где жаждущие вкусить благодати могли предаваться этому без помех и под строгим надзором.  На послушников запрет не распространялся: зачем скрывать что-то от тех, кто гарантированно проведёт в монастыре остаток жизни?
Но у новичка, как выяснилось, на этот счёт было иное мнение. В один далеко не прекрасный день он перебил монахов, стерегущих реликварий, взорвал динамитом решетку из загадочного «небесного металла» и похитил ларец со «слезами асуров». И, прежде чем уцелевшие стражи успели поднять тревогу, негодяй доволок добычу до края пропасти, откуда уже лезли люди-гекконы…
Что произошло дальше, путешественники видели своими глазами. Всё подтверждало рассказ монаха:  и четырёхпалые следы и трупы людей-гекконов и  даже сведения, полученные Саразена. И всё равно: француз  не мог отделаться от ощущения, что они участвуют в каком-то запутанном спектакле – и увы, не на первых ролях.
***
- А чтобы убедить вас, что я говорю правду – вот!
Монах извлек из складок санга́ти небольшой сверток; развернул тонкую льняную ткань и протянул содержимое собеседнику.
И опять, как в далёком мае тысяча восемьсот семьдесят первого года, Николай испытал чувство дежа вю. В свое время он почти наизусть знал многие романы Жюля Верна, и теперь нужные строки сами собой всплыли в памяти:
«В обеих руках его сверкнули кастеты американского образца, которые одновременно служат и револьверами: достаточно сжать пальцы, чтобы привести в действие эти крошечные карманные митральезы.» *
Когда-то тринадцатилетний Коля Ильинский до хрипоты спорил с приятелем, таким же, как он, поклонником фантастики, о том, что за оружие пустил в ход Робур на заседании Уэлдонского ученого общества.  Приятель настаивал на «Апаше» - хитроумном изделии льежских мастеров, сочетающем кастет, револьвер и кинжал; Николка же потрясал каталогом оружейного магазина, на развороте которого красовалось изобретение американца  Джеймса Рида - жилетный револьвер «Мой друг».   Тогда дискуссия закончилась разбитым носом и расцарапанной щекой, но к единому мнению прийти не удалось. И вот сюрприз:  именно это оружие  извлек из свертка монах-переводчик!

*Из романа Жюля Верна  «Робур-завоеватель»

«Мой друг» оказался неожиданно тяжёлым, а  округлые формы должны были, по задумке конструктора, не дать ему зацепиться при извлечении  из тесного жилетного кармашка. Пять камор барабана, служили одновременно и стволами. Овальная латунная рамка со сквозным отверстием, заменявшая рукоять,  удобно легла в ладонь. Николай оттянул ударник,  в отверстие средний палец; при этом большой палец лег на рубчатую головку ударника. Щелчок, барабан провернулся – револьвер готов к выстрелу!  Николай убрал палец со спуска -  «Мой друг», подобно многим карманным моделям «велодогов» и «пепербоксов», не имел защитной скобы. 
- Разряжен – пояснил монах. – Убийца расстрелял патроны и добивал раненых рукояткой.
Николай крутанул револьвер на пальце так, чтобы барабан лег в ладонь, сжал кулак  - теперь «Мой друг» превратился то ли в свинчатку, то ли в кастет. Солидная тяжесть позволяла нанести удар, способный сокрушить любую челюсть, выступ рамки-рукояти, торчал вниз - таким, если хорошенько размахнуться, можно и череп проломить…
- Ну что, убедились?  Такое оружие нам неоткуда было взять.
Николай перевернул револьвер – а рамке, там где обычно помещается клеймо изготовителя и серийный номер, виднелись следы напильника. А вот на барабане гравировка была – надпись, сделанная по-тибетски,  не имеющая ничего общего с незамысловатым растительным орнаментом на рамке.
После Николая оружием завладел Юбер. Он повертел его в руках, щёлкнул спуском, потом покопался в карманах и достал горсть револьверных патронов. Вывинтил ось барабана, извлек его и один за другим втиснул патроны в каморы.
- Ремингтоновские, кольцевого воспламенения, тридцать восьмой калибр.– пояснил француз, – Надеюсь, наш новый друг не возражает? Вряд ли у них найдутся подходящие …
Николай вопросительно глянул на монаха. Тот кивнул головой, и довольный Юбер засунул револьвер в карман.
- Только один вопрос мсье: как злодей сумел пронести оружие в монастырь? У вас что, не обыскивают новоприбывших?
Монах опустил голову, и Николай увидел, как его щеки – темные, выдубленные гималайскими ветрами – заливает румянец стыда. 
И в просвещенной Европе не всякий опознал бы в «Моём друге» оружие - чего уж говорить о горном монастыре, изолированном от всего мира! К тому же, негодяй выгравировал на барабане мантру  «Ом мани падме хум»  - ту самую надпись из точек и закорючек, отчего в глазах обитателей Лаханг-лхунбо револьвер  превратился в молитвенный барабан Мани - а уж этого добра в тибетских монастырях пруд пруди…
Кроме «молитвенного барабана» новому послушнику оставили его посох – тяжёлый,  толщиной в запястье взрослого мужчины, искусно вырезанный из железного дерева. Знали бы монахи, чем обернется такая покладистость!
Теперь оставалось только выжидать. Свой арсенал злоумышленник держал при себе: револьвер на шнуре повесил на шею и время от времени крутил барабан, делая вид, что возносит молитвы. Динамитные шашки, огнепроводный шнур и оловянный пенал со спичками хранились в посохе, как оказалось, выдолбленном, изнутри.
Услышав об этом,  Николай вспомнил о пандитах-разведчиках, прятавших в посохах инструменты шпионского ремесла  – и осведомился, не было ли у злодея ещё каких-нибудь необычных предметов? И угадал: монах вспомнил о круглом зеркальце на затейливой подставке. В солнечные дни, чужак выкраивал несколько минут ближе к полудню -посидеть на краю обрыва и предаться медитации. Зеркальце он ставил перед собой и покачивал его туда-сюда. Никто ему не мешал: в Лаханг-лхунбо почитали ритуалы любых религий.
Услыхав о зеркальце и полуденных молитвах, Николай невесело усмехнулся.  Наконец-то кусочки  головоломки встали на свои места:  и выбор времени,  и согласованность действий злоумышленников, и солнечные вспышки, замеченные на скале, и  даже парашют -  налётчики приготовили, чтобы спасти ценного агента. Прояснилась и загадка появления чужака – люди-гекконы  отлично умеют перемещаться на своих присосках по голой скале, что им стоит втащить наверх человека?
Что ж, злодейский замысел был составлен остроумно, элегантно и с блеском воплощен в жизнь:  ларец со «слезами асуров похищен», исполнитель бежал, и догнать его не  представляется возможным. Что до убитых людей-гекконов –  наверняка они с самого начала были записаны в разряд потерь. Да и где гарантии,  что внизу  не остались ещё десяток таких же тварей?
***
- Как хотите, мсье, а я ему не верю. Может, никто ларец не похищал,  а  монахи просто решили его утаить?
Они говорили вполголоса – до переводчика, устроившегося на отдых возле йети, было шагов десять. Монах вынул из-за пазухи кулёк с какими-то корешками и по одному скармливал их своим подопечным.
- Нет, мсье Бондиль, не стал бы он лгать. Твердокаменный народ - хоть режь их, а от своего не отступятся.  Для них соврать – означает испортить карму, а хуже этого не придумаешь.
Юбер хмыкнул, не скрывая скепсиса.
-  Жизнь заставит – соврут, как миленькие! Подпустить к самой ценной реликвии чужака, который в монастыре без году неделя, да и взялся неизвестно откуда? Нет, что-то тут нечисто…
Юбера можно было понять - досада по случаю конфуза с французским была ещё свежа. Вот и сейчас он с подозрением косился на нежданного попутчика – пусть разговор идёт по-немецки, но кто знает, сколько языков у того в запасе?
А потому – бдительность, и ещё раз бдительность! Заранее проинструктированный Курбатов разлегся на помосте, раскурил костяную трубочку с сильно изогнутым чубуком, и дребезжащим голосом затянул песню. Юбер с трудом разобрал нечто вроде вроде «ohisya, ty oyisya, tu n'as pas peur de moi»  - он, конечно, не выучился понимать по-русски, но эту песню казаки распевали каждый вечер, и Николай по его просьбе перевел пару куплетов.  Не очень-то это помогло – француз так и не смог понять, что означает «ohisya, ty oyisya»…
Русский с сомнением покачал головой.
- А вот я ему верю. В ваших словах есть резон, но сами подумайте – что ещё могло понадобиться в монастыре посланникам Тэйлора? Это они, тут сомнений быть не может… Да и короб у того типа, на площадке, явно немало весил.  Не булыжникам же он его наполнил?
Юбер припомнил, как  разбегался для прыжка «перведчик», обременённый  тяжёлой ношей. 
- Ладно, допустим, вы правы и монах не соврали. Но зачем вы согласились взять его с собой? Спустились бы и без их помощи, а  попробовали бы помешать – в три ствола мы их быстро успокоили бы!
Николай помолчал, видимо, подыскивая возражения.
- Ну, во-первых, не факт, что успокоили бы. Нет, я не о том, что йети, на манер оборотней,  берут только серебряные пули – просто зверюги здоровенные, не меньше медведя, а того, как известно, не всякой пулей свалишь.  А во вторых – на кой им вообще соваться под пули? Заберутся повыше, спустят нам на головы десяток камешков – и все, поминай как звали!  Но главное даже не это. Не помню, кто сказал: «Держи друзей близко, а врагов ещё ближе». Это в точности про нас с вами. 
- Думаете, монах задумал что-то недоброе?
- А пёс его знает, что он задумал! Но сдается мне, что в покое он нас не оставит – прогоним, так увяжется за нами тайком, лучше, что ли?  Плохо вы восточных людей  знаете – в коварстве и упорстве им нет равных. Нет уж, пусть будет на глазах, так спокойнее.
Юбер пожал плечами, но спорить не стал. Все-таки, у русских своеобразное представление о спокойствии…
- К тому же, есть еще одно соображение. Насколько я понял, Саразен узнал о свойствах «слёз асуров»  из надписей на стенках ларца бегумы. А вдруг и на этом ларце написано что-то важное? А мы с вами не сильны в санскрите… в отличие от нашего нового друга.
- Но с чего вы взяли, что он захочет нам помогать?
- Пока – ни с чего. А вот когда мы его раздобудем… это будет уже совсем другое дело.
- Так вы ещё надеетесь вернуть ларец? – изумился Юбер. – Я-то думал, что всё потеряно и остаётся только возвращаться…
- Ну уж нет! Первоначальный план Саразена пошёл псу под хвост – без «слёз асуров» апертьёр не построить, а мы он рассчитывал именно на это! Значит, есть два пути:  признать своё поражение и возвращаться по домам. Или…
Доски заскрипели. Юьер поднял голову – монах приблизился на несколько шагов и замер в ожидании. За спиной у него – Курбатов; ладонь на рукояти ножа, только мигни,  и…
- Вы уже отдохнули? – Голос монаха шелестел, будто сухой песок сыплющийся на каменный пол. – Ветер утих, и если мы поторопимся –успеем спуститься до темноты.
Николай встал, потянулся, с хрустом расправляя плечи.
- И то верно, мы что-то засиделись. Курбатов, ты как, готов? Туши свою носогрейку, пора! И, кстати, уважаемый… - он повернулся к монаху  – как вас величать? Раз уж вы собались и дальше составлять нам компанию – так может, пора представиться?
Монах сложил руки и поклонился – на этот раз жест вышел почти официальным.
- При посвящении мне дали имя «Цэрин» - в переводе на ваш язык это означает «живущий очень долго».
Николай с усмешкой похлопал собеседника по плечу.
- Что ж, надеюсь, это  имя вам подходит. А то ведь дорога предстоит неблизкая, всякое может приключиться…
- Будет так, как записано в книге судьбы.  – кротко ответил Цэрин. – Что бы мы не делали –предначертанного не переменить.
Фамильярный жест русского он словно не заметил.
- И вот еще что. Я привык доверять тем, кто находится рядом -  а  как, скажите на милость, доверять человеку, о котором почти ничего не знаешь? Придется вам быть пооткровеннее,  а то ведь мы можем и передумать…

Отредактировано Ромей (12-01-2019 13:41:43)