Но, то ли Каммингс звериным чутьём, свойственным преступникам, почуял неладное, то ли по его расчётам выходило, что ждать более нельзя, а только бунт состоялся уже на следующий день, когда французы всё ещё пребывали в сомнениях. Боцман, издав пронзительный свист – сигнал к началу мятежа -  схватил шкипера за руки и прижал к фальшборту, попутно выхватив у него револьвер из-за пояса. Главарю помогал здоровяк-ирландец.  Малаец Шариф, многозначительно поигрывая кривым ножом, встал перед кучкой матросов, глядя им прямо в глаза. До того зловещим был взгляд прирождённого убийцы, так пугающе сверкало солнце на вогнутой, бритвенно-острой кромке, что никто не посмел прийти на помощь законному капитану.  Разве что, дёрнулся слегка и замер под злобным взглядом малайца рулевой, бывший китобой из Нантакета, проплававший вместе с Баустейлом с десяток лет. Другой, судовой плотник, вечно сонный норвежец, которого все называли Уве–Тяни канат*, моргал белёсыми коровьими ресницами, силясь понять, что происходит – он, как обычно, пребывал в любимом состоянии духа и тела, из-за которого и получил своё прозвище . Третий же, щуплый парнишка, служивший на «Клеменции» мальчиком на побегушках и объектом всеобщих издёвок, а потому заработавший унизительную кличку «Джерк»**, изо всех сил старался спрятаться за спиной здоровенного норвежца.
Всего в команде шхуны, помимо самого капитана,  числилось девять человек. С шестерыми мы уже познакомились; еще один, кок, наполовину канак, наполовину китаец, носивший прозвище Були-Ван, счёл за благо наблюдать за событиями из клетушки корабельного камбуза на корме. Восьмой лежал в кубрике с вывихнутой ногой – накануне он неудачно сорвался с вант и сильно расшибся о палубу. Девятый, англичанин, которого звали на шхуне прозвище «Джентри», ещё один старожил   андаманской каторги, с готовностью встал на сторону Каммингса, составив компанию Парди и малайцу Шарифу. Возможно, предки этого джентльмена в самом деле,  могли похвастаться благородным происхождением***, и лишь непутёвый потомок вступил на кривую дорожку –в жилах многих пассажиров каторжных судов текла голубая кровь.  Услыхав  свист Каммингса, этот самый Джентри спустился под палубу, в каюту Баустейла, взломал топором замок оружейного сундука, и теперь наполовину высовывался из люка со «Спенсером» в руках. 
Всё произошло очень быстро. Стоило боцману отвлечься на препирательства с китобоем – тот, хоть и стоял неподвижно, косясь на нож Шарифа, но рта не закрыл и пытался убедить бунтовщиков одуматься, - как шкипер вывернулся из рук Парди, подхватил с палубы окованную железом вымбовку и сильным ударом сбил Каммингса с ног. «Кольт» вылетел у боцмана из рук и, сверкнув серебряной рыбкой,  отлетел куда-то в сторону.  Джентри вскинул "Спенсер", ударник щёлкнул, осечка! Потомок аристократического рода в недоумении уставился на оружие, поведшее себя столь предательским образом, а в трёх шагах от него Парди схватился со шкипером – оба мёртвой хваткой ухватились за вымбовку и выворачивали это грозное орудие друг у друга из рук.  Тяни канат по прежнему хлопал белыми скандинавскими ресницами, силясь продраться сквозь алкогольный дурман, насмерть перепуганный Джерк нырнул за бухту якорного каната.
Китобой кинулся к Джентри, рассчитывая отнять у него карабин, прежде, чем тот успеет перезарядить, но на его пути встал малаец. Он взмахнул ножом, и кончик зловеще изогнутого клинка пробороздил скулу и щёку нантакетца. Тот взвыл и повалился на палубу, из-под прижатых к лицу рук на доски хлынула кровь. Джентри сообразил, наконец, что забыл зарядить оружие, и раз за разом лязгал зарядной скобой «Спенсера» -  но патрон, поданный хитрым устройством из трубчатого магазина в прикладе перекосился и не желал становиться на положенное ему место.  Джентри, видимо, плохо  знакомый с этой системой, громко ругался и впустую терзал механизм перезарядки – и в этот  момент  в игру вступили французы.
Груссе оттолкнулся от грот-мачты, прыгнул на Джентри и навалился сверху, вцепившись в карабин. Англичанин, не ожидавший, что ему на голову ни с того, ни с сего свалится почти двести фунтов французского каторжанина, не устоял на ногах, и оба с грохотом покатились по трапу. Малаец стремительным, текучим движением развернулся к источнику шума – и оказался лицом к лицу с Рошфором.  На тонких губах бывшего коммуниста играла недобрая усмешка, а в руке блестело лезвие матросского ножа.

*  В английском морском и тюремном сленге «натянуть канат» означает «напиться».
**  «ничтожество», «придурок».
*** Дже́нтри  — английское нетитулованное дворянство, класс мелких землевладельцев[/size][/i]

Отредактировано Ромей (07-02-2019 12:52:28)

Малаец ощерился, показав мелкие жёлтые зубы. Он припал к палубе, широко расставив согнутые в коленях ноги, руки же раскинул на манер птичьих крыльев, сильно согнувшись в поясе. Нож он держал обратным хватом, режущей, вогнутой кромкой к противнику – в таком виде он напомнил коготь крупной кошки, тигра или леопарда. А вернее – стальную шпору, какими украшают ноги птиц любители петушиных боёв. Шариф как бы перетекал с ноги на ногу, поочередно распрямляя колени – при этом он совершал плавные круговые пассы руками, так, что нож-коготь разбрасывал солнечные зайчики по палубе, такелажу и замершим вокруг людям.
А те, и правда, застыли в предвкушении яростной схватки. Даже шкипер и ирландец Парди словно превратились в соляные столбы, не отпуская, впрочем, вымбовки. Кок-китаец высунулся из своей каморки, Джерк опасливо выглядывал из-за бухты каната, и только из-под палубы нёслись ругательства и звуки глухих ударов – Груссе и Джентри не подозревали о готовящейся драме и продолжали награждать друг друга полновесными тумаками и оплеухами.
Рошфор ничуть не растерялся при виде замысловатого боевого танца, исполняемого малайцем. Он стоял в классической стойке испанского махо: ноги в фехтовальной позиции, правая рука с ножом отведена в сторону на уровне пояса, с левой, выставленной вперед, свисает, подобно мулете тореадора, суконная матросская куртка. Любой знаток несомненно, преисполнился бы энтузиазма, угадав в противниках мастеров самых изощрённых школ ножевого боя –  восточной, возникшей под пальмами Моллукских и Зондских островов восточной архипелага и западной, отточенной многими поколениями сорвиголов Пиренейского полуострова, Мексики и Италии.
Если зрители и рассчитывали на долгое, захватывающее зрелище с градом ударов, уклонениями и звоном стали – они были жестоко разочарованы. Противники на несколько секунд замерли один напротив другого – каждый на свой манер оценивал противника и выжидал момента, чтобы нанести единственный смертельный удар.
Первым не выдержал малаец. Он издал пронзительный визг, высоко подпрыгнул и кинулся на противника,  обозначая широкий мах на уровне лица. Но вместо того, чтобы хлестнуть клинком по глазам, он, приземлившись, низко припал к палубе и резанул Рошфора чуть выше колена. Француз, видимо, опытный фехтовальщик, отдёрнул ногу, но опоздал на какую-то долю секунды – стальной коготь вспорол парусину и оставил на бедре длинную кровавую борозду.
Шариф и не думал останавливаться. Опираясь на левую, невооружённую руку, он проделал кувырок и снова ринулся в бой,  целя на этот раз в горло. Но Рошфор  предугадал такое развитие событий, махнув навстречу удару полой куртки, свисавшей с предплечья левой руки.. И случилось то, что не раз происходило в бесчисленных дуэлях на ножах, где сходились в поединках адепты итальянской, испанской и мексиканской школ ножевого боя: клинок с треском распорол ветхое сукно и даже поцарапал предплечье француза, но вооружённая рука при этом на мгновение запуталась в складках ткани. Этого мига вполне хватило. Одним ловким движением Рошфор захлестнул курткой запястье  атакующего и резко дёрнул.
Слишком велика была разница в весе и габаритах – щуплый малаец был на верных полсотни фунтов легче противника и на полторы головы ниже. Не удержавшись на ногах, он полетел прямо на француза – и напоролся отточенную сталь!
Клинок складного, грубой работы, матросского ножа с хрустом вошёл меж рёбрами, точно в сердце. Малаец конвульсивно изогнулся, издал новый визг – и сразу обмяк, стёк с клинка на палубу. Рошфор обвёл взглядом закаменевших свидетелей поединка, склонился к убитому и нарочито медленно вытер нож о его рубаху. Если бы он отрезал в качестве трофея ухо поверженного врага, ни один из тех, кто стоял на палубе «Клеменции» и не подумал бы удивляться – потомок французских графов, популярный репортёр и деятель Парижской Коммуны более всего напоминал сейчас кровожадного головореза из трущоб Акапулько, Гвадалахары и Неаполя,
- А ну стоять,  лягушатник, а то враз обзаведешься глазом посреди лба!
В суматохе все позабыли о Коммингсе. Получив удар вымбовкой, боцман ударился спиной о шпиль, но почти сразу быстро пришёл в себя, нашарил в шпигате оброненный «кольт» - и решил внести в происходящее некоторую живость. Ни завладевший вымбовкой шкипер (Парди, увидав поражение малайца, выпустил опасное орудие из рук и попятился), ни Рошфор не имели шанса достать бунтовщика – тот выставил перед собой револьвер со взведённым курком и готов был стрелять в ответ на любое движение врагов.
Скрипнуло, из люка показался Груссе. В руках он сжимал отобранный у Джентри карабин, но не успел вскинуть оружие к плечу , как  Каммингс крутанулся к нему и трижды,  навскидку, выпали, взводя курок на американский манер, ребром левой ладони. Две пули прошли мимо,  третья расщепила приклад «Спенсера», покалечив при этом скрытую в нем патронную трубку. Груссе, не ожидавший такого приёма, не устоял на ногах и с грохотом покатился вниз. Вслед за ним загремел по ступеням многострадальный карабин. Рошфор дёрнулся, было, к боцману, но тот уже навёл на него дымящийся ствол.
- Только попробуй, парень, и я не дам за твою шкуру и тапенса*!   Бросай свой ржавый шэнк и не заставляй меня понапрасну разливать кларет**!
Рошфор переглянулся со шкипером. Тот пожал плечами и неохотно разжал руки. Тяжёлая вымбовка стукнулась о доски палубы; мгновением позже к ней присоединился нож француза. Осмелевший Парди приблизился к шкиперу и снова ухватил того за локоть. Баустейл сделал попытку стряхнуть руки ирландца, но тот держал крепко.

*Тапенс - монета в 2 пенса.
**«Кларет» - на английском преступном жаргоне «кровь»; «шэнк» - нож, как правило, дешёвый, самой грубой работы.

- Ну-ну, шкип, не балуй! – добродушно усмехнулся Каммингс. Теперь, когда боцман чувствовал себя хозяином положения, он позволил себе расслабиться. – Мы же не звери. Бери ялик и вали на берег! Тут полно канакских деревень, да и торговцы, что ни день, шастают вдоль берега, не пропадёшь! А о пассажирах –   он качнул стволом в сторону Рошфора, - мы позаботимся. Ктсати, лягушатник, крикни своему приятелю, чтобы вылезал на свет божий! И пусть карабин сперва выбросит наружу, а то ведь на этот раз я не промахнусь!
Шхуна дрейфовала недалеко от берега  - в момент бунта «Клеменция» шла вдоль северного побережья Явы,   направляясь к точке рандеву с неизвестным заказчиком. Шкипер вытянул шею, рассматривая песчаный пляж с кучками кокосовых пальм и мангифер – и в это самое мгновение люди, стоящие на палубе «Клеменции» услышали глухой пушечный выстрел.
Блаустейл подобрался и зашарил взглядом в поисках источника звука. И расхохотался – радостно, с облегчением, будто не держал его на мушке револьвера отпетый злодей и мятежник.
- Вот тебе и крышка, Каммингс, а заодно, и твоим прихлебателям! Думаешь, кто это там сигналит? Да те самые джентльмены, что попросили устроить бегство наших лягушатников! Посмотрим, как ты запоёшь, когда они узнают, что ты собирался сдать их друзей обратно властям каторги!
Рошфор приложил ладонь козырьком к глазам, защищаясь от яростного солнца. Блаустейл был прав: из-за мыска, в миле от «Клеменции» показалось трёхмачтовое судно, с чёрным, изящно выгнутым корпусом, острым «клиперским» носом и короткой трубой, из которой валил жирный угольный дым. Француз прищурился – на кормовом флагштоке развевалось огромное белое полотнище с голубым крестом святого Андрея.
- Русские, значит – с тоской произнёс ирландец Парди, тоже разглядевший флаг на незнакомом корабле. - Как хотите, парни, а я с ними шутить не буду и вам не советую.  Небось, не забыл ещё, кто выбил мне три зуба в кабаке, в поганом Тулоне, чтоб его Дэви Джоунз*** сволок в пучину целиком?! Русский боцман и выбил, или я не глотал пять лет кряду синюю книгу***…

*** Дэви Джоунз (матросск. сленг) - дьявол, повелевающий злыми духами пучины.
**** «Глотать синюю книгу»  (служить в Королевском Флоте) - зубрить адмиралтейский устав, который традиционно имеет синий переплёт.

Боцман затравленно озирался по сторонам.
- Коли так уж вышло, шкип, то мне терять нечего! Положу и вас и лягушатника - хоть не обидно будет плясать с пеньковой подружкой! Ты там не обмочился от страху, Парди? – крикнул он ирландцу, который, и верно, сделался бледен, как бумага, - Завтра день стирки, парень,  так что не срамись напоследок, звякни, как мужчина****!
Баустейл сплюнул – слюна была густо-кровяной,  в потасовке Парди разбил ему губы.
- - Ладно, Каммингс, чтоб в аду возле твоего  вертела черти не ленились!  Тебе повезло: сегодня добрый и позволю вам, паршивым мятежникам, спасти свой бекон***** - спускайте ялик, валите ко всем чертям на берег. Да поживее, а то, клянусь подагрой Её Величества, как только я окажусь на русском фрегате   - мигом выложу, что вы за птицы. Не успеете догрести до берега, глядишь, русские не пожалеют на вас ядро-другое. И на берегу задерживаться не советую - если они захотят высадить десант и переловить вас для знакомства с ноком реи, я буду последним, кому придёт в голову их отговаривать!
Каммингс безумными глазами посмотрел сначала на шкипера, потом на русский фрегат, быстро приближающийся к «Клеменции». Глаза его сделались безумными. Он грязно выругался швырнул «кольт» под ноги Блаустейлу и кинулся на корму, к канату, на котором тащился вслед за шхуной четырёхвёсельный ялик. Парди последовал за ним, а вслед за ирландцем похромал выбравшийся из люка Джентри. Остальные члены команды провожали мятежников хмурыми взглядами.
-  Чего застыл, как Лотова жена? – вызверился шкипер на Джерка. Неси из моей каюты бутылку рома и  самую тонкую парусную иглу. Раз уж я паруса могу зашивать, то прореху на гоже Боба как-нибудь заштопаю, пока он вконец кровью не изошёл…
И кивнул на нантакетца, зажимающего располосованное лицо.
- А ты, Тяни канат, ступай, пошарь в трюме, найди какой-нибудь булыжник или железяку негодную.  Эта падаль –  он ткнул пальцем в труп Шарифа, -  конечно, христианскому богу не молился, а всё же, грех оставлять его болтаться на волнах, на потеху акулам. Но пусть меня самого повесят, ежели я изведу на саван для него хотя бы клочок самой дрянной парусины!

**** (англ. преступный жаргон) "День стирки" - день казни. "Звякнуть" - умереть
***** Спасти свой бекон - совершить побег.

Отредактировано Ромей (07-02-2019 21:18:10)