ГЛАВА III
- Я вам это припомню, негодяи! – прошипел шкипер и сплюнул жёлтой табачной слюной. - Не будь я Питер Баустейл, если не сдам вас в ближайшем порту полиции - и не сомневайтесь, за бунт вас ждёт виселица, и тебя, Каммингс, и тебя, дэкки Бэнди – он мотнул головой в сторону рыжеволосого ирландца по имени Парди Эванс, - вздёрнут первыми! «Высоко и коротко», как заведено в старой доброй Англии!
- Слыхали, парни? – Каммингс картинно ткнул стволом «кольта» под челюсть пленнику. – Мало того, что решил присвоить нашу законную долю, так он ещё и хочет оделить нас лечебными кольцами, а то и утренней росой! А ты, небось, рад, Парди-бой? – добавил он с мерзкой ухмылкой, обернувшись к подельнику. – Избавишься от своего законного одеяла - то-то, походит она в пеньковых вдовицах!
- Каков мерзавец! – шепнул Рошфор товарищу. – И, похоже, близко знаком с нравами британских исправительных заведений…
Арго французских каторжников мало напоминает английских тюремный жаргон, однако Груссе всё понял. «Лечебными кольцами» за Проливом называли кандалы, «утренней росой» - виселицу. Жену именовали «законным одеялом», а «пеньковыми» величали вдов преступников, повешенных по приговору суда. Боцман, бежавший с каторги на Андаманских островах, владел воровским языком отменно. Впрочем, он мало выделялся из остальной команды «Клеменции», двухмачтовой шхуны, доставляющей на острова уголь: почти каждый из этого буйного сборища свёл в своё время близкое знакомство с правосудием.
- Не очень-то кипятись, кептен! – Парди крепче притиснул шкипера к фальшборту. – Ещё неизвестно, кому придётся хуже! За организацию побега лягушатники тебя мигом упекут за компанию с нашими пассажирами!
Рошфор и Груссе переглянулись. Их пока не трогали – мятежники были заняты разбирательством со шкипером. Его обвиняли в утайке денег, полученных за побега французов – сотня полновесных фунтов и ещё столько же, когда дело выгорит.
Известно, что любой секрет рано или поздно выплывает на свет божий. В пабе, во время стоянке в Сиднее Каммингс, боцман «Клеменции» заметил, как шкипер уединился в укромном уголке с каким-то типом и увлечённо с ним беседует. Каммингс пересел поближе и навострил уши. И, вернувшись на «Клеменцию», пересказал подслушанное приятелям – дезертиру Королевского флота ирландцу Парди и поджарому, темнокожему малайцу по имени Шариф.
Заговорщики допустили одну оплошность – они не догадались заглянуть за парусиновую занавеску, отгораживавшую угол кубрика, выделенный беглецам. В результате Груссе с Рошфором слышали всё, до последнего слова, благо, беседа велась на «пиджин», смеси английского, голландского и испанского языков с вкраплениями китайских слов. На этом языке разговаривают во всех портах от Сингапура до Веллингтона.
Первым побуждением было всё рассказать шкиперу – в его каюте хранились два спенсеровских карабина, а сам Баустейл таскал на поясе флотский «кольт». Но, поразмыслив, друзья решили подождать и понаблюдать - шкипер мог ведь и договориться со смутьянами…
Но Каммингс, обладавший звериным чутьём преступника, почуял неладное и тянуть не стал. По его сигналу здоровяк ирландец прижал Баустейлу к фальшборту, выхватил у него из-за пояса револьвер и швырнул оружие вожаку. Шариф, поигрывая кривым ножом, встал перед кучкой матросов. Никто из них не рискнул прийти на помощь Баустейлу. Лишь китобой из Нантакета, проплававший с ним десяток лет, дёрнулся – и замер, наткнувшись на хищный взгляд малайца. Второй, вечно сонный норвежец, которого все звали «Уве Тяни-канат», моргал белёсыми скандинавскими ресницами, силясь понять, что происходит. Он пребывал в том блаженном состоянии, из-за которого и получил своё прозвище . Третий, щуплый парнишка, носивший унизительную кличку «Джерк», мелко дрожал и прятался за спины товарищей.
Помимо шкипера, в команде «Клеменции», числилось семь человек. Кок, наполовину канак, наполовину китаец, носивший странную кличку Були-Ван, наблюдал за происходящим из клетушки камбуза. Восьмым был англичанин по прозвищу «Джентри» - он заработал прозвище за то, что при всяком удобном случае хвастался благородным происхождением своей семьи. Врал или нет, неизвестно, но голубая кровь не помешала ему вступить на кривую дорожку – впрочем, среди пассажиров каторжных судов её Величества встречались персоны и познатнее. По сигналу Каммингса, Джентри спустился в каюту Баустейла, взломал оружейный сундук и завладел «Спенсером».
Дальше события развивались стремительно. Стоило боцману отвлечься на препирательства со шкипером, как китобой подхватил с палубы окованную железом вымбовку и сильным ударом сбил Каммингса с ног. «Кольт» отлетел в сторону. Джентри вскинул "Спенсер", ударник вхолостую щёлкнул - осечка! В трёх шагах от него Парди боролся с нантакетцем. Оба мёртвой хваткой вцепились в вымбовку и выворачивали её друг у друга из рук. Тяни-канат всё ещё силился продраться сквозь алкогольный дурман, а насмерть перепуганный Джерк рыбкой нырнул за бухту якорного каната.
Баустейл кинулся к Джентри, но на пути встал малаец. Он взмахнул ножом, и кончик клинка пробороздил щёку и скулу нантакетца. Шкипер взвыл, на доски хлынула кровь. Джентри залязгал зарядной скобой, но патрон, как назло, перекосило, и тут в игру вступили французы.
Груссе тигром прыгнул на Джентри и навалился сверху. Англичанин, не ожидавший, что ему на голову ни с того, ни с сего свалится двести с лишком фунтов французского каторжанина, не устоял на ногах, и оба с грохотом покатились по трапу. Малаец стремительно повернулся на шум - и оказался лицом к лицу с Рошфором. На его губах играла недобрая усмешка, а в руке блестело лезвие ножа.
Малаец в ответ ощерился, показав мелкие жёлтые зубы. Нож он держал обратным хватом, режущей, вогнутой кромкой к противнику и как бы перетекал с ноги на ногу, совершая круговые пассы руками. Кромка лезвия разбрасывала солнечные зайчики по палубе, такелажу и людям, замершим в предвкушении яростной схватки. Китобой и ирландец Парди словно превратились в соляные столбы, не отпуская вымбовки. Кок-китаец высунулся из своей каморки, а Джерк опасливо выглядывал из-за бухты каната. И только из-под палубы неслись ругательства и звуки ударов – Груссе и Джентри, не подозревая о назревающей драме, продолжали обмениваться тумаками и оплеухами.
Рошфор стоял в классической стойке махо: правая рука с ножом на уровне пояса, с левой, выставленной вперёд, свисает, подобно мулете тореадора, матросская куртка. Знаток несомненно, угадал бы в противниках мастеров лучших школ ножевого боя – восточной, родившейся под пальмами Моллукских и Зондских островов и западной, отточенной поколениями сорвиголов Испании и Пиренейского полуострова.
Если зрители надеялись на захватывающее зрелище с градом ударов, уклонениями и звоном стали, то они были разочарованы. Бойцы замерли - каждый на свой манер оценивал противника и выжидал момента, чтобы нанести один-единственный смертельный удар. Первым не выдержал малаец. Он издал пронзительный визг и прыгнул на противника, обозначая широкий мах на уровне лица. Но вместо того, чтобы ударить по глазам он, приземлившись, низко припал к палубе и резанул Рошфора чуть выше правого колена. Француз, опытный фехтовальщик, отдёрнул ногу, но опоздал на долю секунды – стальной коготь вспорол парусину и оставил на бедре кровавую борозду.
А Шариф и не думал останавливаться. Опираясь на невооружённую руку, он проделал кувырок и снова ринулся в бой, целя на этот раз в горло. Рошфор предугадал его выпад и махнул навстречу курткой. И повторилось то, что не раз бывало в бесчисленных поединках, где сходились итальянские, испанские и мексиканские мастера боя на ножах: клинок с треском распорол сукно, поцарапал предплечье, но рука с ножом на мгновение запуталась в складках ткани. Этого хватило: Рошфор молниеносно захлестнул курткой запястье противника и рванул на себя.
Щуплый малаец был фунтов на тридцать легче и почти на головы ниже своего противника. Не удержавшись на ногах, он полетел на француза – и напоролся прямо на острую сталь!
Клинок складного, грубой работы, матросского ножа с хрустом вошёл меж рёбер. Шариф конвульсивно изогнулся, обмяк и повалился на палубу. Рошфор обвёл взглядом закаменевших зрителей, склонился к убитому и нарочито медленно вытер нож о его рубаху. Если бы он отрезал в качестве трофея ухо поверженного врага, никто и не подумал бы удивляться – потомок французских графов, популярный парижский репортёр и деятель Коммуны сейчас был похож на головореза из трущоб Акапулько, Гвадалахары или Неаполя,
- А ну замри, лягушатник, а то обзаведешься глазом посреди лба!
В суматохе они позабыли о Каммингсе. Он пришёл в себя, нашарил в шпигате «кольт» и решил внести в происходящее некоторую живость. Ни завладевший вымбовкой китобой (Парди, увидав поражение малайца, выпустил орудие из рук), ни Рошфор, не имели ни единого шанса – боцман подстрелил бы любого, кто посмел бы сделать хоть один шаг.
Из люка высунулся Груссе с отобранным у Джентри карабином. Но не успел вскинуть оружие к плечу, как Каммингс трижды, навскидку, выпалил - на американский манер, взводя курок ребром левой ладони. Две пули прошли мимо, третья расщепила приклад «Спенсера». Груссе, не ожидавший такого приёма, не устоял на ногах и с грохотом покатился вниз. Рошфор дёрнулся, было, к боцману, но тот уже навёл на него дымящийся ствол.
- Только попробуй, и я не дам за твою шкуру и тапенса! Бросай свой ржавый шэнк и не заставляй меня понапрасну разливать кларет!*
*«Кларет» - на английском преступном жаргоне «кровь»; «шэнк» - нож.
Рошфор переглянулся с китобоем. Тот пожал плечами и разжал ладони. Тяжёлая вымбовка стукнулась о доски палубы, мгновением позже к ней присоединился нож француза. Осмелевший Парди приблизился к шкиперу - тот стоял, зажимая ладонью распоротое лицо, - и ухватил его за локоть. Баустейл сделал попытку стряхнуть руку, но ирландец держал крепко.
- Ну-ну, шкип, не балуй! – ухмыльнулся Каммингс. Почувствовав себя чувствовал себя хозяином положения, боцман позволил себе немного расслабиться. – Мы же не звери. Бери ялик и проваливай! На острове берегу полно канакских деревень, торговцы шастают вдоль берегов, не пропадёте! А о пассажирах мы позаботимся. Кстати, лягушатник, скажи своему приятелю, чтобы вылезал, и пусть карабин сперва выбросит на палубу, а то ведь я больше не промахнусь…
Шхуна дрейфовала недалеко от берега. Шкипер вытянул шею, рассматривая песчаный пляж с кучками кокосовых пальм и мангифер – и тут до людей, стоящих на палубе «Клеменции» докатился глухой пушечный выстрел.
Баустейл зашарил взглядом по горизонту - и расхохотался, радостно, с облегчением, будто не держал его на мушке отпетый злодей и мятежник.
- Вот вам и крышка – тебе, Каммингс, и твоим прихлебателям! Думаешь, кто подаёт сигнал? Те самые джентльмены, которые попросили устроить побег нашим лягушатникам! Посмотрим, как ты запоёшь, когда они узнают, что ты хотел сдать их друзей властям!
Рошфор прищурился и приложил ладонь козырьком к глазам. Баустейл был прав: из-за мыска, в миле от «Клеменции» показалось трёхмачтовое судно, с чёрным, изящно выгнутым корпусом, острым «клиперским» носом и короткой трубой, из которой валил дым. На кормовом флагштоке развевалось белое полотнище с голубым крестом святого Андрея.
- Русские… – с тоской произнёс ирландец Парди, тоже разглядевший флаг. - Как хотите, парни, а я с ними шутить не буду и вам не советую. Небось, не забыл, кто выбил мне три зуба в кабаке, в поганом Тулоне, чтоб его Дэви Джоунз* уволок в пучину целиком! Русский и выбил, или я не глотал пять лет синюю книгу**…
Боцман затравленно озирался по сторонам.
- Коли так, шкип, то мне терять нечего! Положу и вас и лягушатника - хоть не обидно будет плясать с пеньковой подружкой! Ты не обмочился от страху, Парди? – крикнул он ирландцу. - Завтра день стирки**, парень, так что, не осрамись напоследок, звякни, как мужчина***!
Баустейл ощерился – из-под прижатой к щеке ладони обильно сочилась кровь.
- Ладно, Каммингс, чтоб в аду у твоего вертела черти не ленились! Я сегодня добрый и позволю вам, паршивым мятежникам, спасти свой бекон****! Берите шлюпку и валите на берег, да поживее, а то, клянусь подагрой её Величества, я, как окажусь на русском корвете, мигом выложу, что вы за птицы! Глядишь, русские не пожалеют на вас ядро-другое!
Каммингс безумными глазами посмотрел сначала на шкипера, потом на корабль, быстро приближающийся к «Клеменции». Глаза его сделались безумными, он грязно выругался, швырнул «кольт» под ноги Баустейлу и кинулся на корму, к канату, на котором тащился за шхуной четырёхвёсельный ялик. Парди последовал за ним, вслед за ирландцем похромал выбравшийся из люка Джентри. Остальные члены команды провожали мятежников хмурыми взглядами.
* Дэви Джоунз (матросск. сленг) - дьявол, повелевающий злыми духами пучины.
** «Глотать синюю книгу» (служить в Королевском Флоте) - зубрить адмиралтейский устав, который традиционно имеет синий переплёт.
*** (англ. преступный жаргон) – «День стирки» - день казни. «Звякнуть» - умереть
**** Спасти свой бекон - совершить побег.
- Чего застыл, словно Лотова жена? – вызверился шкипер на безответного Джерка. - Волоки из моей каюты бутылку рома и самую тонкую парусную иглу. Раз уж я паруса могу зашивать, то прореху на собственной роже Боба как-нибудь заштопаю!
- А ты, Тяни-канат, как проснёшься, ступай, пошарь в трюме, найди булыжник или железяку негодную. Шариф, известное дело, молился Магомету, а всё же, грех оставлять его болтаться в волнах радость чайкам. Но пусть меня самого повесят, если я изведу на саван для этой падали хотя бы мешок из-под копры!
***
Нож валялся на палубе, возле грот-мачты. Никто из матросов «Клеменции» на него не польстился – пробегая мимо, они, как бы случайно, делали крюк, огибая опасный предмет. Уже отчалила шлюпка с бунтовщиками, провожаемая улюлюканьем и непристойными советами, уже плеснула вода, принимая труп малайца с привязанным к ногам ржавым чугунным ядром из балласта, а нож так и оставался там, куда он упал, когда пальцы ладонь владельца, выпустили его, скрючившись в предсмертной судороге, подобно когтям хищной птицы.
Сам нож тоже напоминал коготь большой кошки, тигра леопарда, или, вернее, на стальную шпору, какие цепляют на ноги птицам любители петушиных боёв. Груссе наклонился, подобрал оружие (пробегавший мимо Джерк отпрянул в сторону и покосился на француза с суеверным ужасом), и взвесил его на ладони. Оружие, что и говорить, необычное - сильно изогнутый клинок, заточенный по внутренней, вогнутой кромке, острие-клюв, призванное цеплять и вспарывать живую плоть. Коготь и есть! На конце рукоятки из какой-то неведомой породы дерева – большое кольцо. Во время боя Шариф продевал в него указательный палец, держа нож лезвием вниз, так, чтобы режущая кромка была обращена к противнику. Француз представил, как стальной коготь вспарывает на взмахе руки живую плоть – таким же точно Шариф располосовал физиономию шкипера.
- Этот нож называется «ках-рам-бит», господин. На малайском - «коготь тигра» .
Груссе обернулся - рядом стоял китаец Були-Ван.
- Ках-рам-бит придумали воины королевства Сунданези – на их языке он называется «куку-макан». Там же в Сунданези, зародилось боевое искусство под названием «пенчак-силат» - в нём, в числе прочего, используют и такие ножи. В прежние времена лезвие ках-рам-бита смазывали смертельными ядами, которые добывали из лягушек, змей, скорпионов и пауков, и особенно ядовитых жаб, в изобилии водящихся на островах. Многие и сейчас опасаются яда, иначе этот нож кто-нибудь уже украл. Да вот, хотя бы он….
И указал на Джерка, наблюдавшего за ними с полубака.
Груссе припомнил ямы, наполненные лягушачьей икрой и сцепившимися в объятиях земноводными, и его передёрнуло от отвращения.
«Так они, к тому же, ядовитые? Хорошо, что Анрио не знал…»
- Не волнуйтесь – улыбнулся китаец, заметивший его невольное движение. – Сейчас яды применяют редко, хотя малайцы по-прежнему носят ках-рам-биты. К тому же, подобные яды действуют, как правило, очень быстро. Если бы Шариф отравил нож, тот наш капитан уже предстал бы перед своим богом.
Подошёл Рошфор – он успел перевязать свои раны и теперь хромал на правую ногу. Груссе протянул ему трофей. Рошфор Тот продел палец в кольцо ках-рам-бита, сделал, подражая малайцу, несколько махов.
- Оставь себе. Вещица, конечно, забавная, но не по мне. В Батавии, постараюсь раздобыть себе хорошую наваху - в здешних краях лучше держать нож под рукой. Надеюсь, твои друзья нас туда подбросят?
И показал на корвет, замерший в трёх кабельтовых от «Клеменции». На палубе суетились матросы, спуская на воду шлюпку.
- С чего ты взял, что это мои друзья? Тем более, судно военное…
- А иначе с чего бы им вздумалось вытаскивать вас с каторги? Сам слышал, что говорил Баустейл! Давай его расспросим, и…
Груссе покачал головой.
- Не стоит, скоро всё и так разъяснится. Что до русских – Париже у меня было двое знакомых из России. Один сейчас слишком далеко и не может иметь к этому отношения, а вот второй…. если это действительно он, тогда дело приобретает неожиданный оборот!
Отредактировано Ромей (20-04-2019 22:56:38)
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
