Несколько переделал эпизод первой встречи с коммунарами

Будто в ответ со стороны перекрестка послышался многоголосый гомон и топот сотен ног. Николай живо обернулся к источнику шума. По рю де Бельвилль, перегородив улицу на всю ее ширину, валила толпа. Над сонями голов колыхались штыки; поверх людского потока трепетало на ветру знамя. Красное!
На прапорщика вновь повеяло духом пятого года – тогда он, еще сопляком-реалистом, бегал с друзьями на Пресню, смотреть на революцию. Собирал по мостовым гильзы, удирал от городовых и патрулей  семеновцев, а однажды до смерти испугался, наткнувшись подворотне на убитого мастерового. Тот лежал ничком, накрыв собой охотничье ружье, а кровавая лужа, растекшаяся вокруг головы убитого,  успела покрыться бурой коркой и уже не парила на трескучем январском морозе…
Толпа накатывалась неудержимо, подобно морскому приливу. До передних – среди них выделялся смуглый, южного облика, великан, с красным знаменем, - оставалось уже не больше полусотни шагов.
Николай заметался. Что делать? Бежать вдаль по улице?  Глупо, глупо! Подпрыгнуть, ухватиться за верхний край забора, рывком перекинуть тело во двор? Поверху кирпичная кладка щетинится осколками стекла – в строительный раствор вмазаны, в опасении воришек, донца разбитых бутылок.  Если на такое напороться ладонью, располосуешь мясо до костей.
Он вжался спиной в перегораживающую подворотню решетку, надеясь пропустить толпу. Теперь он мог рассмотреть идущих мимо людей. Многие были в военной одежде: в солдатских мундирах, алых шароварах, крытых красным сукном киверах с латунными бляхами, в кавалерийских куртках со шнурами. Мало кто мог похвастать полной формой: у того мундир накинут поверх рабочей блузы, у этого солдатские шаровары выглядывают из-под короткого бесформенного балахона, какие носят уличные художники из квартала Монмартр, а его сосед в сюртуке напялил на голову военное кепи.  Но и те, кто были обмундированы полностью, мало походили на солдат регулярной армии, скорее уж, на дезертиров и мародеров - так истрепаны, изодраны, заляпаны грязью их мундиры.
Хватало в толпе и людей в партикулярном платье. Мелькали женские юбки, шныряли туда-сюда мальчишки - точь-в-точь парижские гамены, описанные Виктором Гюго в «Отверженных».
Николая, наконец,  заметили: схватили с грозным окриком за рукав и потянули, да так сильно, что тонкое сукно затрещало, и прапорщик пробкой вылетел из своего убежища. Его толкнули в спину, и он чуть не свалился с ног, но устоял и зашагал, стиснутый со всех сторон разгоряченными телами. 
И все вокруг были при оружии!  В руках мелькали винтовки с примкнутыми штыками, и охотничьи двустволки, револьверы и даже карманные «пепербоксы».  А долговязый юноша с всклокоченной шевелюрой и красным шарфом на талии неумело размахивал обнаженной кавалерийской саблей. 

Отредактировано Ромей (04-11-2018 13:28:51)

Студент на ходу перестроил свое маленькое подразделение в боевой порядок. Впереди шли бойцы с армейскими винтовками с примкнутыми штыками; вооруженные охотничьими ружьями и карабинами оказались во «втором эшелоне». Горстку же тех, у кого из оружия имелись револьверы и прочая короткоствольная мелочь, он поставил защищать тыл.
В эту компанию попал и Николай со своим «Парабеллумом». Поначалу он обрадовался этому обстоятельству – велика ли корысть лезть, очертя голову,  под пули? Но поймав сочувствующий взгляд Николь, он сначала смутился, потом пристегнул к пистолету приклад-кобуру и решительно продемонстрировал обновленный боевой агрегат студенту. Тот не стал спорить и определил прапорщика в «карабинеры».
Баррикада, куда отряд был послан в качестве подкрепления, высилась на стыке бульвара Белльвиль и одной из улиц, в полутора кварталах от площади. Оттуда доносился частый ружейный перестук, время от времени ухала пушка, ей отзывались далекие орудийные громы – версальцы отвечали на огонь. Студент выкаркнул команду, и отряд перешел на бег. Николай торопился вслед за остальными,  удерживая в одной руке свой «карабин», а другой - завернутые в драную бумагу коробки с патронами. Он клял себя за то, что не использовал краткую передышку для того, чтобы раздобыть хоть какую сумку или торбу – бегать с увесистым свертком под мышкой было страсть, как неудобно.
Они подоспели вовремя. Баррикада уже пала: единственное орудие валялась на боку с разбитым колесом, через бруствер лезли, уставив штыки солдаты, а немногие уцелевшие защитники были оттеснены в подворотни и огрызались оттуда редкими выстрелами. 
Студент взмахнул саблей, первые ряды дали нестройный залп и, смешав ряды, бросились в штыки. За ними, с криком устремились остальные –  толпой, забыв о порядке построения, потрясая оружием и яростно вопя «Vive la Commune!».  Николай кинулся, было, с ними, но к счастью, вовремя сообразил, что лезть в рукопашную схватку без шашки или хотя бы французского штыка-ятагана – чистой воды самоубийство. Расстреляешь обойму и все, пиши пропало, приколют, как свинью!
Он огляделся. Возле стены дома, шагах в десяти, валялась вверх колесами повозка – собственно, не повозка даже, а артиллерийский зарядный ящик с сиденьями для расчета. Дело нескольких секунд – забраться на него,  присесть между колесами, пристроить рядом драгоценный сверток, передернуть затвор и вскинуть «Парабеллум»  к плечу. Дистанция до баррикады всего ничего, шагов сорок: на таком пустяковом расстоянии он, пожалуй, не дал бы маху и с наганом,  уж из замечательной германской машинки можно стрелять, как в тире.
Бац! - промах, приклад мягко толкается в плечо. Бац! Бац! -  затвор-переломка выбрасывает  гильзы, и двое версальцев один за другим валятся с баррикады. Бац! Еще один, получает в лоб девятимиллиметровый в мельхиоровой оболочке гостинец, едва  показавшись над бруствером. Ответный залп, пули противно взвизгивают над головой, и что-то дергает Николая за плечо. Быстро пошарить на ощупь… так, погон оторван, висит на одной пуговице, но  крови, слава богу, нет, да и боли, вроде, пока  тоже… Ладно, потом разберемся, а сейчас надо воевать!
Бац! Бац! Одна пуля уходит «в молоко», зато другая достается офицеру, размахивающему саблей не хуже давешнего студента. А где, кстати, он? Да вот же: неумело отмахивается своей железякой от наседающего пехотинца. Бац! Все, больше не отбивается – начальство, как известно, в бою полагается беречь.
Прапорщик выщелкнул пустую обойму (удивительно, как ловко это у его получилось!), вставил новую, клацнул затвором и снова вскинул оружие, ища стволом очередную цель. Но это было уже ни к чему. Перебравшиеся через баррикаду версальцы, не получив подкрепления, переколоты штыками; немногие уцелевшие перепрыгивают через бруствер, над которым снова развевается красное знамя, и драпают по бульвару, провожаемые свистом, улюлюканьем и насмешками.

Отредактировано Ромей (05-11-2018 02:50:06)