Рони, вот сейчас и узнаете. Просто я болею. Предыдущий фрагмент на стр.51

Роберт сдался.
Правда, сдавшись, уже на следующий день Роберт сообразил, что крепко влип. Во-первых, спектакль заканчивался уже после того времени, когда бойцы, даже волосатики, обязаны были  возвращаться на Арену, и значит, необходимо было обращаться за содействием к Тёрнеру и Кавендишу, получать кучу согласований, выслушивать сотни наставлений и знакомиться с десятком инструкций, чтобы потом в результате долгого ожидания получить специальную электронную карту, позволявшую возвращаться на Арену после установленного срока. Во-вторых, наряд бойца Арены очень мало подходил к принятому в оперном театре дресс-коду, так что Роберту, Тёрнеру и местному модельеру пришлось основательно поломать головы, чтобы совместить два стандарта. Рисунки Роберта о малом килте оставленного мира не слишком помогали, разве что ввели в обиход Арены сумку-спорран, зато потом модельер сотворил такое, что даже Роберт признал, что будет выглядеть эффектно и на удивление элегантно. Прическу для похода в театр тоже стоило обдумать, но когда Роберт изложил возникшую проблему Мартинсену, тот пришел в такой восторг, что боец даже встревожился. Судя по энтузиазму стилиста, Роберт понял, что будет ослепителен, и на всякий случай напомнил свободному, что главное зрелище будет проходить на сцене, а не вокруг него, но Мартинсен степенно кивнул и сообщил, что ему не из-за чего волноваться. Обсуждение с Элис, кто за кем заедет, и кто когда будет сидеть за рулем, было самой легкой стороной дела, и Роберт мог только радоваться, что переговоры с администрацией театра взял на себя Джек.
В общем, еще никогда простой поход в оперу не требовал от Роберта стольких хлопот. Можно было подумать, что он собирается не в театр, а как минимум на заседание глав государств самых могущественных держав оставленного мира.
А за три часа до начала представления Джек организовал утечку в прессу.
Когда автомобиль Роберта, за рулем которого сидел Барт, остановился на зрительской стоянке оперного театра, и Роберт вместе с Элис вышли из машины, оба были почти ослеплены вспышками фотоаппаратов и чуть не оглохли от возбужденных вопросов репортеров светской хроники. Все это очень напоминало Роберту красную дорожку Оскара и то возбуждение общества после его первой победы на архитектурном конкурсе еще там — в оставленном мире, и потому он привычно предложил Элис руку и невозмутимо двинулся прямо на толпу, которая мгновенно раздвинулась, освобождая узкий проход.
Высоченный швейцар мельком бросил взгляд на билеты и с почтительным поклоном открыл двери театра, и Роберт подумал, что у работников оперы железные нервы. Сказать то же самое о завсегдатаях театра было нельзя. Когда Роберт с Элис вошли в фойе, взгляды всех присутствующих обратились к ним. Краем глаза он заметил белое от ярости лицо Ричарда и озадаченно-задумчивое лицо Стива, возмущение на лице Мейми и наивное удивление на физиономии ее мужа, а еще ему показалось, будто чуть дальше стоял сенатор Данкан с внучкой… В фойе мгновенно установилась звенящая тишина, и в этой тишине раздался радостный голос Макфарлена:
— Сенатор, Роберт, как я рад вас видеть! — профессор шел навстречу, протягивая руку.
Зрители слегка отмерли и вновь вернулись к разговорам, не забывая при этом поглядывать на нарушителей традиций. А профессор все говорил и говорил, знакомил их с какими-то медицинскими светилами, сначала с одним, потом со вторым, затем заметил коллегу уже по новому месту работы и принялся знакомить Роберта и врачей с молодым сенатором Барри Иглтоном-младшим. Услышав знакомое имя, Роберт бросил вопросительный взгляд сначала на Элис, а потом на Макфарлена, и оба молча подтвердили его предположение, почти незаметно склонив головы.
— Сенатор, — с чувством проговорил Роберт, пожимая руку новому знакомому, — ваша работа против расширения программы «Сеятель» произвела на меня сильнейшее впечатление. Это было великолепно — ваши избиратели могут вами гордиться.
На щеках сенатора появился румянец смущения и легкого замешательства. Макфарлен улыбался. Элис сияла. А медицинское светило с не меньшим жаром сообщил Роберту, что будет добиваться чести работать в спроектированном им онкологическом центре. Ошеломленный Иглтон, до которого только сейчас дошло, с кем его только что познакомили, вопросительно уставился сначала на Макфарлена, а затем на Элис, и сенаторы вновь слегка склонили головы, подтверждая его вывод.

Продолжение следует...

Да, банальная ревность. И вообще ему кажется, будто его выставляют дураком.

Рони, сама ситуация -- его большая любовь появляется в публичном месте с его бывшим питомцем.