Нуньес Морено

июнь 1692 года

Нуньес прислушался, затем приоткрыл дверь кельи и выглянул наружу: в коридоре никого не было. Он аккуратно закрыл дверь и, подойдя к лежащему на полу монаху, принялся стаскивать с того рясу. 

...Досыта хлебнув лиха у английских собак, он  сумел-таки сбежать и помытарившись еще несколько месяцев, добрался, наконец,  до Санто-Доминго. По старой памяти заглянул в таверну Кривого Фернана... и раскис, пустил пьяную слезу, вспоминая «Санта-Изабель» и Диаса... Сейчас Нуньес клял себя за то, что распустил свой язык.  Эх, побратим, как бы не довелось с тобой вскорости встретиться. Что, горячи ли сковороды в аду? 

Монашек был ниже и уже в плечах, но сгодится и так. Нуньес втащил его на кровать и, повернув спиной к двери, накрыл одеялом. Вроде жив, ну, одним грехом меньше... Нуньес натянул рясу поверх одежды и, надвинув капюшон так, чтобы тень падала на лицо, выскользнул из кельи. Скоро колокол прозвонит к вечерней мессе, и отец-настоятель непременно заметит пропажу одной овцы из своего пасомого стада. Не заплутать бы, ведь в эту обитель дьявола его доставили с мешком на голове. Сердце Нуньеса заходилось, но он заставил себя подражать неторопливой походке монахов. Это удавалось с трудом, покалеченная в бою нога при каждом шаге напоминала о себе. 

…К нему подсел человек, одетый добротно, но не броско. Подсел и начал щедро подливать в кружку дешевого рома. Нуньес и сам не понял, как незнакомцу удалось вытянуть из него подробности последнего плавания. И про подслушанный разговор между капитаном Гонзалесом и благородным доном Диего де Эспиносой, чтоб их обоих черти в аду дрючили, и про то, что после капитан приказал снять с «Санта-Изабель» пушки. На галеоне остались только несколько  пушек на верхней палубе и фальконеты на корме, а в трюме нашлось место для груза серебряных слитков.  И про бой с английским фрегатом, и про то, что «Сан-Феллипе» показал им свою корму, оставив подыхать. И про то, как умирал Диас... Как бы вот только не оказалось, что повезло в аккурат побратиму, а не ему. 

Пройдя по коридору, он спустился по узкой лестнице и, толкнув тяжелую дверь, едва слышно пробормотал:

«Благодатная Дева, радуйся...»

Он оказался в главном дворе монастыря. Только пересечь двор, и — свобода! Навстречу попались два монаха и Морено прогундосил единственное, что знал на латыни:

— Pax vobiscum...

Те переглянулись, и Морено обмер: а ну как он ляпнул чего неположенное? Однако потом один из них ответил, обходя беглеца:

— Et cum spiritu tuo.

Второй монах молча кивнул и пошел за первым. Это воодушевило Морено. Стараясь не хромать, он приблизился к воротам и произнес почти шепотом, но более уверено: 

— Pax vobiscum...

Брат-привратник смерил Морено взглядом: 

— И тебе мира, брат мой. Куда ты направил стопы свои? Что-то я тебя не разгляжу...

В наступивших сумерках привратник всматривался в Морено и не  торопился открывать ворота. В горле у беглеца пересохло. Он совсем не подумал, что монахам требуется разрешение, чтобы покинуть обитель. На всем теле выступил  холодный пот, Морено закашлялся и схватился за грудь. 

— А,  все-таки ты, брат Ансельмо. Так и думал, что это ты ковыляешь, да прости, не признал  по голосу. Тебя опять хворь одолела?

Нуньес энергично закивал, поднося руки то к горлу, то к груди.

—  Что-то зачастил ты к Бенито. Все душеспасительные беседы ведешь? Ну-ну, мое дело — сторона, — привратник покачал головой и, отодвигая щеколду калитки, выдал напутствие: — Не задерживайся только, а то отец Сальвадор разгневается. 

Нуньес пробормотал нечто неразборчивое, мысленно вознося благодарность  Небу за  хворого  и увечного брата Ансельмо и за  его странные привязанности. 

Свернув на узкую, плохо освещенную улицу, он привалился к стене. Ноги не держали, он хватал ртом воздух, не веря своему счастью: вырвался! Сколько же времени он провел в монастыре? Больше года! 

Морено потерял счет дням, и лишь по доносившимся отголоскам песнопений понимал, что служат очередную праздничную литургию.

Немного отдышавшись, он прикинул, в какой стороне находится порт и поковылял по ведущий под уклон улочке, порываясь перейти на неуклюжий бег. Благо, что на чертовом Барбадосе его все-таки взялись лечить. Доктор был осужденным бунтовщиком и несомненно — еретиком, но ногу спас, и Нуньес дал себе зарок когда-нибудь поставить свечку за его заблудшую душу.

…Незнакомец уговорил Нуньеса идти с ним, посулив златые горы. Он был доверенным человеком дона Алонсо де Лары и сказал, что злоключения выжившего моряка с «Санта-Изабель» заинтересуют его господина. И Нуньес поверил, что Удача ему улыбнулась. А ведь он и прежде уже закаивался трепаться о делишках благородных донов... Ничему-то его жизнь не научила! 

Дон Алонсо внимательно выслушал Нуньеса. Его в самом деле заинтересовал разговор двух капитанов, а еще более — налет на Барбадос дьяволов дон Диего. Да уж, тогда Нуньес полагал, что спасен, а это было лишь преддверие настоящего ада... Впрочем, описание ужасов плена интересовало дона Алонса куда меньше. Остановив Морено, он предложил тому свое покровительство, уверяя, что сведения необычайно важны, но нужно выжидать. Разумеется, выходить из дома Морено запрещалось — для его же безопасности...

Ему почудились шаги, и он резко обернулся. Никого, но Нуньес кожей ощущал чужой взгляд. Он неторопливо дошел до угла и, метнувшись в нишу, образованную стенами двух домов, затаился. Кровь бешено стучала в висках. Минута текла за минутой, но никто так и не прошел мимо. Ударил колокол монастыря, собирая прихожан на мессу. Надо спешить! Нуньес стащил с себя рясу; скомкав,  бросил ее в глубь ниши и выбрался на улицу. 

Главное — попасть в порт. В подкладке куртки он нащупал перстень. За настоящую цену его не сбыть, но на первое время хватит. Когда он еще гостил в богатом особняке дона Алонсо, словно кто-то подсказал ему стянуть драгоценную побрякушку, а теперь перстень поможет ему затеряться. 

...Благородный дон не заметил пропажу, а вскоре и вовсе изменил свои планы относительно Нуньеса Морено. Однажды в отведенную для Морено комнатушку ворвались слуги, его оглушили, натянули на голову мешок и привезли в монастырь францисканцев. Впрочем, Морено далеко не сразу узнал, где именно очутился. Он часто думал о побеге: раз дон Алонсо не отпустил его, значит он все еще был ему нужен. А кто сказал, что затем он из разряда важного не перейдет в разряд мертвого свидетеля? Поначалу его усиленно стерегли, но постепенно бдительность францисканцев ослабла. Однако святые братья, принося ему еду, все равно заходили в келью по двое. Вплоть до сегодняшнего вечера. Увидев на пороге кельи одного, хилого на вид монаха, кротко взирающего на него, Нуньес не колебался, и, выбрав момент, когда монашек отвернется, огрел его табуретом по голове...

Улочка вильнула и перед Нуньесом открылось темное море. Приветливо мерцали кормовые огни стоящих на рейде кораблей, на мостовую падал свет из распахнутых дверей припортовых таверн. Нуньес облегченно перевел дух. Он сбежал из английского плена, даст Бог, выберется и из этой передряги! 

Отредактировано Анна (20-09-2020 21:09:18)

Он осторожно открыл дверь в спальню жены и подошел к кровати. Беатрис, сбросив покрывало, лежала на спине, заложив руку за голову. Сквозь тончайший батист сорочки проступали очертания пышной груди. Де Эспиноса опустился на край кровати, любуясь женой и борясь с искушением привлечь ее — теплую, податливую со сна, к себе . 

В декабре 1690 у них родилась дочь, которую назвали Изабеллой — так звали его мать, и помимо этого – в честь Изабеллы Кастильской. Когда де Эспиноса впервые взял дочь на руки, в груди возникло странное, щемящее чувство, и он суеверно подумал, что стал уязвим перед Судьбой...

Материнство добавило Беатрис плавности линий, но ее тело оставалось стройным и гибким. Возможно, дело было в частых поездках верхом. Неожиданно для де Эспиносы, Беатрис вошла во вкус. Он тоже увлекся этими прогулками, а когда они возвращались домой, рассказывал жене о тех местах, где ему довелось побывать. Блеск великих городов Европы и тайны древних цивилизаций Северной Африки, дебри лесов Нового Света, где на каждом шагу подстерегала смерть от когтей дикого зверя или отравленной стрелы, забытые богом индейские племена, свершавшие жуткие обряды человеческих жертвоприношений... Беатрис слушала его, затаив дыхание, а де Эспиноса будто сам вновь переживал свои бесчисленные приключения. Она страстно желала подарить ему и сына, но пока что Небу не было угодно благословить их брак еще одним ребенком... 

Пока он предавался воспоминаниям, Беатрис потянулась, просыпаясь, и сонно моргнула, обнаружив рядом с собой мужа.

— Мигель? Я не слышала, как ты вошел... Ты давно здесь?

— Какое-то время. Решил дождаться, когда ты проснешься... — де Эспиноса обнял Беатрис за плечи и потянулся к ее губам.

— Донья Беатрис!

Раздавшийся за дверью звонкий голос Лусии заставил его разжать объятия.

— Черт побери, твоя служанка никогда не спит?

Беатрис хихикнула, глядя на раздосадованное лицо мужа. 

— Спит, в отличии от вас, дон Мигель, — затем она громко сказала: — Входи, Лусия. Как Изабелита?

— О, за эту ночь не проснулась ни разу, с ней теперь Мерседес... — входя в спальню, затараторила служанка и осеклась: — Ох! 

Она растерянно смотрела на де Эспиносу, и тот хмыкнул:

— Что ты застыла, Лусия? 

— Прошу прощения, дон Мигель, у вашей дочери режутся зубки... — Лусия попятилась. — Донья Беатрис, вода согрелась, девушки с кухни помогут мне приготовить ванну, — с этими словами она скрылась за дверью.

— Сегодня я хотела опробовать ваш подарок, — пояснила Беатрис, показав на стоявшую в отгороженном драпировками углу спальни стальную ванну с высокой спинкой.

Дон Мигель покосился на достижение пытливого ума французских котельщиков и встал.

— Смею предположить, что тебе понравится, — подойдя к двери, он оглянулся на жену и вдруг улыбнулся.

— Почему вы улыбаетесь? — удивилась Беатрис

— Узнаешь...

***

Ванна была наполнена. Плеснув в воду ароматической эссенции, Лусия опустила на дно  большую полотняную простыню. 

Перешагнув через край, Беатрис с наслаждением погрузилась в теплую ароматную воду. Лусия только взяла гребни, готовясь расчесывать волосы госпожи, как дверь открылась, и к, удивлению женщин, в спальню вошел дон Мигель.

— Ступай, Лусия, — сказал он тоном, не терпящим возражений.

Беатрис переглянулась со Лусией и слегка пожала плечами. Лукаво улыбнувшись, та присела, а затем быстро вышла из комнаты. 

«Неужели он собрался мыть меня?» — озадачено подумала Беатрис.

— Сегодня я позабочусь о тебе, — усмехнулся де Эспиноса, отвечая на  ее невысказанный вопрос.

— Как вам будет угодно, — пробормотала Беатрис и инстинктивно попыталась погрузиться глубже в воду.

— Неужто ты все еще стыдишься? После трех лет брака? И... стольких ночей?

— Нет, но...

— Вот и хорошо.

Дон Мигель подошел к ванне и сел на низкую скамеечку. Оглядевшись, взял со столика один из гребней, повертел в руках и отложил в сторону. Слегка касаясь, он ладонью провел по волнистым темным волосам Беатрис, перебирая длинные шелковистые пряди, пропуская их через пальцы. Затем он дотянулся до губок и принялся бережными круговыми движения обмывать ее плечи и спину.

— Встань, сердце мое,

— Нет!

— Беатрис, — с нарочитой суровостью проговорил дон Мигель — давая брачную клятву, ты обещала слушаться меня.

Беатрис взглянула в глаза мужа, и дрожь предвкушения пробежала по ее телу. Словно зачарованная его горящим взглядом, она оперлась руками о край ванны и встала. Струйки воды скатывались по ее смуглой коже, и де Эспиноса на мгновение замер. Глубоко вздохнув, он провел руками по бедрам Беатрис, поднимаясь к талии, затем его ладони скользнули на ее поясницу, а после спустившись ниже, сжали упругие полушария ягодиц.

Он поднялся на ноги и, взяв льняную простыню, закутал в нее Беатрис, затем легко подхватил на руки и шагнул к кровати. Опустив ее на покрывало, де Эспиноса стянул через голову рубаху, затем прильнул к губам жены, всей кожей ощущая чуть ее влажную после купания нежную кожу и вдыхая ее пьянящий аромат. 

— Я стал богаче, у меня есть Изабелита, — прошептал он, на миг оторвавшись от нее, — однако, во имя продолжения рода, нам надо постараться еще... 

— Мы должны удвоить усилия... — так же шепотом отозвалась Беатрис, вновь подставляя губы для поцелуя.

Последний бой адмирала де Эспиносы

декабрь 1693

Шторм настиг их ночью, когда они уже обогнули западную оконечность французской части Эспаньолы. Волны швыряли огромный «Санто-Доминго», как будто он был всего лишь утлой лодчонкой, с палубы стекали пенные потоки.  Жалуясь на свою судьбу, скрипели и стонали снасти. Вскоре адмирал де Эспиноса перестал видеть огни «Сакраменто», в сопровождении которого его флагман вышел из Сантьяго-де-Куба.

К утру шторм утих. Рассвет дон Мигель встретил на юте. В подзорную трубу он разглядывал окружающее их пустынное море, все еще остающееся бурным. 

– Какие будут распоряжения насчет курса, сеньор адмирал? – услышал он по-юношески ломкий голос вахтенного офицера. – Должны ли мы начать поиски «Сакраменто» или… того, что от него могло остаться?

– После такого шторма нет смысла рыскать в поисках обломков. Курс на Санто-Доминго, Хорхе. Если «Сакраменто» не пошел ко дну этой ночью, сеньор Ортега сделает то же самое.

Их отнесло далеко на юг и первую половину дня «Санто-Доминго» лавировал против дующего с северо-северо-востока сильного ветра, идя бейдевиндом. После полудня ветер немного ослаб и изменил направление на северное, что тоже не сильно облегчало им задачу. Небо оставалось пасмурным, облака клубились тяжелыми гроздьями, обещая если не повторение ночного шторма, то в любом случае ненастье: хотя сезону ураганов следовало бы уже закончиться, декабрь в этом году выдался особенно дождливым. 

К вечеру слева по курсу «Санто-Доминго» появилась точка, превратившаяся по мере приближения к ней корабля сперва в темную полоску, а после принявшая очертания гористого острова: Исла-дель-Дьяболо, чьи черные голые скалы давали приют лишь особо упорным и неприхотливым птицам. Остров пользовался дурной славой из-за своих рифов, некоторые из которых коварно скрывались на глубине, оставаясь при этом опасными для больших кораблей. 

Галеон проходил вдоль юго-западного побережья Ислы-дель-Дьяболо, когда слуха дона Мигеля достиг отдаленный пушечный залп. Адмирал вышел из своей каюты и поднялся на ют. К северу от того места, где они находились, вновь послышалась пальба, но остров скрывал от них происходящее.

– Возможно, это «Сакраменто», дон Мигель, – к нему приблизился теньент Васко да Кастро, старший офицер «Санто-Доминго».

– Вполне, теньент. Отдайте распоряжение изменить курс, посмотрим, что там.

«Санто-Доминго» обогнул Ислу-дель-Дьяболо с востока, и взору испанцев открылась драматическая сцена, разыгрывающаяся в какой-то полулиге у них прямо по курсу. Трехмачтовый корабль под английским флагом, явно торговый, отчаянно пытался уйти от преследующих его двадцатипушечного брига и сорокапушечного фрегата.
На обоих преследователях, являющихся, судя по всему, каперами, развевались французские флаги. «Купец», несмотря на резкий, порывистый ветер, поставил почти все паруса, но было очевидно, что каперы, с искусством матерых волков загоняющие свою жертву, настигнут его через весьма непродолжительное время.

Появление нового действующего лица, казалось, ничуть не смутило французов, то ли упоенных погоней, то ли нагло посчитавших, что потрепанный непогодой испанский галеон — а принадлежность «Санто-Доминго» Испании не могла вызвать у них сомнений — не станет вмешиваться. Теньент да Кастро помянул дьявола и всех присных его, и повернулся к дону Мигелю:

– Что прикажете предпринять, сеньор адмирал?

Де Эспиноса с наимрачнейшим выражением на лице молчал. Что касается дьявола со всеми присными, тут он был полностью согласен со своим теньентом, потому как только кознями Врага можно было объяснить столь нежелательную встречу. Проклятые англичане! Снова и снова путаются под ногами! 

И если раньше дон Мигель со злорадством проводил бы взглядом незадачливого «купца», то теперь, раз уж Испанию и Англию угораздило стать союзницами, долг требовал от него защитить корабль. Впрочем, к французам он тем более не испытывал любви...

– Хотя сумерки уже сгущаются, – добавил да Кастро, кое-что знавший о непростых отношениях сеньора адмирала с союзниками.

Де Эспиноса посмотрел на небо: облака приобрели свинцовый цвет и набрякли, готовясь пролиться на них очередным дождем. 

«Заряды наверняка отсырели», – мелькнувшая мысль никак не улучшила его скверное настроение.

Пока он раздумывал, носовые пушки фрегата, идущего в кильватере намеченной жертвы, выстрелили, и на этот раз одно из ядер разбило у «купца» гакаборт. Бриг заходил справа, пытаясь отнять у англичан ветер.

– Мы могли и не заметить... – тихо пробормотал теньент, не глядя на де Эспиносу. – Я вынужден доложить вам, что кое-где в трюмах появилась вода, обшивка разошлась во время шторма. Я поставил матросов к помпам. У нас есть и другие повреждения...

– К бою, сеньор да Кастро, – резко бросил ему дон Мигель. – Испания не откажется от своих обязательств.

Пропела труба, на «Санто-Доминго» раздались громкие команды офицеров, засуетились матросы. Ветер теперь благоприятствовал испанцам, и галеон выдвинулся наперерез каперам, предупреждающе выстрелив из носовых орудий. Французы, по–видимому, прониклись серьезностью ситуации — тем более, заметив взвившийся на мачте адмиральский штандарт. Однако они не спешили спасаться бегством, уповая на свое превосходство в орудиях над пятидесятишестипушечным «испанцем». К тому же оба каперских корабля обладали лучшей маневренностью по сравнению с тяжелым «Санто-Доминго». А разделавшись с одиноким галеоном, можно было бы попытаться догнать «купца», который тем временем воспользовался выпавшим ему шансом, чтобы удрать...

Французские корабли повернули навстречу «Санто-Доминго», намереваясь зайти с обеих сторон, бриг оказался ближе и приготовился встретить противника бортовым огнем. Но дон Мигель, прикинув, что дальнобойность орудий галеона уже позволяет испанцам стрелять, первым отдал соответствующий приказ. Пушки рявкнули, и палубу заволокло клубами дыма. Почти сразу же прозвучал залп французов, не причинивший, впрочем, особого вреда галеону. 

Де Эспиноса сквозь дым рассматривал противника в подзорную трубу, пытаясь определить, в каком тот состоянии. Как он и ожидал, более мощные пушки галеона нанесли немалый урон бригу, и адмирал удовлетворенно хмыкнул, увидев пару крупных пробоин в его корпусе. Но до победы было еще далеко. С противоположной стороны приближался фрегат, и испанцы уже были в пределах досягаемости его орудий. Раздался очередной залп и несколько ядер ударили в фальшборт «Санто-Доминго». 

Адмирал де Эспиноса хотел было отдать приказ атаковать фрегат, но, взглянув на небо, замер: с северо-востока на них стремительно катился высокий черно-серый вал облаков.

– Приготовиться к шквалу! – крикнул он. – Убрать паруса!

Ветвистая молния расколола тучи на части, раскатисто громыхнуло. Резко стемнело, донимавший людей своими порывами ветер неожиданно стих, чтобы через несколько мгновений обрушиться на них со всех сторон. Море словно закипело, его поверхность покрылась пеной, и «Санто-Доминго» закрутило, как щепку в бурном потоке.