II
- Что за!.. – проорал спецотделец. «Алуэтт»  мотнуло влево, потом вправо. Казаков не удержался на скамейке и вылетел бы в распахнутую дверцу, у которой растопырился в обнимку с пулемётом Поль Мартье. Голубев в последний момент поймал друга за рукав – джинсовая ткань рубашки затрещала, но выдержала, и они покатились на пол, больно ударяясь о торчащие отовсюду острые углы. Кабина внезапно озарилась ярко-золотым сполохом, спецотделец снова выругался и ткнул пальцем влево, указывая пилоту на что-то невидимое Сашке.  Вертолёт резко лёг на борт, и мимо, обдав их волной рёва и грохота, пронёсся,  бешено кувыркаясь,  «Скайхок». «Алуэтт» качнуло спутной струёй реактивного движка, пилот, отчаянно ругаясь по-испански, рвал ручку, пытаясь выровнять машину. Впереди грохнуло, полыхнуло, по стеклу кабины забарабанило каменное крошево.  Француз истошно завопил по-своему, а вертолёт уже уходил в сторону, стараясь миновать от огненно-дымное облако, выросшее на месте падения штурмовика. Но Казаков смотрел не на него – взгляд его прилип к ярко-золотому столбу света, упирающемуся в небо.
-Получилось! – заорал Голубев. – Разлетались тут, будут знать… Заговорили все разом – Поль сыпал бешеной французской скороговоркой, спецотделец вторил ему замысловатыми матерными конструкциями, и даже пилот вносил в общий хор свои нотки  на языке Сервантеса – наверняка тоже насквозь непристойные.
Казаков, так и не успевший прийти в себя, громко икал. Голубев не отпускал его рукава и возбуждённо повторял, что теперь всё будет хорошо, даже отлично, и надо только им сделать всё, как приказано…
А вертолёт нёсся над самой землёй, едва не задевая ветки бурого кустарника, густо покрывающего дно долины. И вдруг завис, поднимая клубы красной пыли – и мягко опустился на глинистую террасу, разрезающую надвое склон.
Михаил – так звали спецотдельца -  первым выскочил на грунт.  В руках у него была бельгийская штурмовая винтовка со снайперским прицелом. Михаил вскинул её к плечу, оглядел в оптику противоположный склон, весь заросший буро-красной травой, и петляющее по дну долины русло высохшего ручья – кое-где там зеркально блестели на солнышке лужицы воды. Пилот тем временем заглушил двигатель. Лопасти винта лениво провернувшись, замер, и уши, словно ватой, заложила неожиданная тишина. Лишь потрескивал за стеклянной кабиной остывающий металл движка, да шуршали камешки под подошвами – француз, не дожидаясь команды, выбрался из кабины и разминал затёкшие в полёте ноги. 
- Здесь будет в самый раз! – Спецотделец опустил винтовку и сверился с картой, заправленной в плоский кожаный планшет. – Десантируемся, мужики…
И добавил несколько слов по-испански, обращаясь к марсельцу. Тот понятливо кивнул и полез обратно в вертолёт. Откинул крышку затворной коробки, заправил ленту, дёрнул с лязгом ручку затвора и, весело улыбаясь, помахал рукой.
- Так, ребята, берите эту штуку, - спецотделец ткнул пальцем в угол кабины, -  и пошли, надо её установить. А вертушка нас с воздуха прикроет, если что.
Голубев бодро рявкнул: «Слушш брат-наставник!»  - и потянулся к крепёжным стропам, удерживающим опасный (куда уж опаснее!) груз.  Михаил только хмыкнул в ответ – за три дня совместных дежурств он привык к манере юных помощников обильно разбавлять речь подходящими фразочками из любимых фантастических книжек.
Казаков вытащил из кабины оба «Гаранда», свой и голубевский, пристроил рядом с вертолётом на камне -  и вместе с Димкой ухватился за лямки ранца. Весил он не меньше сорока килограммов, и пришлось изрядно попотеть, извлекая громоздкую штуковину из тесной кабины «Алуэтта».
- Ну что, готовы? – осведомился  «брат-наставник». – Тогда  ноги в руки, и бегом! Тащить прилично, метров пятьсот, а груз такой… увесистый. Аргентинцы на подходе, я заметил пыль, когда заходили на посадку. Час-полтора -  и передовая мангруппа будет здесь, так что не копаемся, не копаемся! Голубев, флягу из кабины не забудь прихватить  – жара, вымотаетесь, пить захотите,  знаю я вас!

Отредактировано Ромей (14-04-2021 12:11:33)

Место было выбрано удачное: массивная скала, нависшая над дорогой, ведущей в Долину. Обойти её нельзя никакими способами, и любой, даже не самый мощный взрыв, у подножия вызовет,  кроме веера каменной шрапнели, ещё и неслабый оползень. После чего – проход придётся пробивать бульдозерами и тяжёлыми гусеничными грейдерами.  Что уж говорить об эффекте от «начинки» ранца, который Казаков с Голубевым как  раз маскировали в укромной расселине у самого основания скалы?
Наблюдательный пункт располагался метрах в шестиста  позади скалы – выше по склону ущелья, в распадке среди россыпи каменных столбов. «Здесь будет в самый раз – объяснял генерал, разложив перед собой аэрофотоснимки и карты. – Скала прикроет от ударной волны, да и в распадке есть, где спрятаться.  Увидеть с дороги вас практически невозможно, а колонна, наоборот, будет, отлично просматриваться. Подождёте, когда голова колонны минует скалу и сообщите мне сигнал – а я уж дам сигнал на подрыв.  Секунд тридцать у вас будет, чтобы укрыться. Взрыв не воздушный, скалы прикрывают - риска, считайте, минимальный. Противогазы только наденьте, пылищи будет много После взрыва выждете четверть часа, и уходите вверх по склону, и там уже сигнальте ракетами. Вертушка вас подберёт, а нет - так до лагеря часа четыре пешком, дотопаете, а я вышлю навстречу группу. Ветер стабильно дует с перевала, и всю радиоактивную дрянь, которая поднимется в результате взрыва, снесёт вниз, прочь из Долины. Но противогазы вы всё равно наденьте заранее – пылищи будет много, и она, учтите, радиоактивная… Что до аргентинцев – вряд ли у них есть при себе дозиметры и средства РХБЗ, да и  перепугаются они до смерти – кто уцелеет, конечно. И уж точно им будет не до поисков…»
Казаков поправил противогазную сумку на боку и принялся разматывать катушку с проводом  - Михаил решил на всякий случай продублировать радиоканал старой доброй подрывной машинкой. В памяти вертелся их прощальный разговор с генералом. 
«Выхода нет у меня, ребята. - говорил тот, словно оправдываясь. Вам едва по шестнадцать стукнуло, а тут такое… Но делать нечего: кроме двух моих парней   в курсе только француз Мартье, вы, да Абашин с Астаховым. А они, кровь из носу,  нужны у Пирамиды, когда начнут принимать этих… гостей из космоса. Вот и получается, что кроме вас послать мне некого – кубинские десантники и чилийцы Хорхе парни, конечно, боевые – да только не годятся они для такого серьёзного дела.  А вы - спецподготовку прошли, хоть и по ускоренному курсу, знаете, как себя вести при… хм… срабатывании. Вон, у Абашина и Астахова  кроме занятий по гражданской обороне на уроках НВП вообще ничего нет…»
Ускоренный курс, о котором упомянул генерал, три дня, в течение которых они с Голубевым дежурили возле специзделия, заключался в обучении самым элементарным вещам:  как вести себя в условиях применения тактического ядерного оружия, как использовать средства индивидуальной защиты и персональные дозиметры. И главное: как собрать и, при необходимости, привести в действие «специзделие» - это обязан был уметь каждый, кто нёс возле него дежурство. Не так уж это оказалось сложно -  установка и настройка обычного ученического телескопа-рефлектора занятие куда более заковыристое, однако же, он, Сашка Казаков, легко с этим справлялся.  Управится и ядерной миной, невелика премудрость. Зато – какое приключение! Вряд ли кому-нибудь из его сверстников выпадало что-то подобное. Может быть, когда-то, через много лет он напишет об этом книгу -  её переведут на разные языки и будут зачитываться по всему миру…

С закладкой управились за четверть часа. Под конец Михаил велел Голубеву забраться повыше и закрепить провод антенны, подсоединённый к радиовзрывателю – прохождение радиоволн по долине неважное, объяснил он, нелишне будет подстраховаться. Димка послушно кивнул, зажал провод в зубах и полез – подъём был не слишком крутой, градусов около пятидесяти, и он карабкался на четвереньках, при этом до ужаса напоминая актёра Пуговкина в роли священника отца Фёдора, карабкающегося на скалу с украденной колбасой в зубах. 
Казаков следил за этой вознёй в бинокль с наблюдательного пункта  и видел, как брызнула вдруг фонтанчиками каменного крошева скала, как Михаил, стоявший внизу (он сматывал лишние провода)  согнулся вдвое и рыбкой  нырнул в расселину. «Вниз!» - замахал он Голубеву, и Димка скатился со скалы и тоже прыгнул за валун. Очереди продолжали дробить камень, пули с визгом рикошетили, разлетаясь во все стороны. Казаков засёк по меньшей мере, троих стрелков – в хаки, с такими же, как у Михаила, штурмовыми винтовками ФН-ФАЛ, в шляпах-панамах вроде тех, какие носят советские пограничники.  Винтовка Михаила ответила одиночными выстрелами, секундой позже к общему хору присоединился голубевский «Гаранд», и один из аргентинцев покатился вниз по осыпи.
Казаков, сообразив, наконец, что противник – вот он, как на ладони, потянулся за своим карабином. Передёрнул рукоять затвора, досылая патрон – громкий лязг, Сашка обмер, решив, что вот теперь-то его точно засекут. Но обошлось – аргентинцы (их было уже пятеро) по-прежнему прятались за камнями и увлечённо перестреливались с противником.  Казаков сосчитал до десяти, поймал в диоптрический целик ближайшего солдата – до него на глаз, было шагов семьдесят, - задержал дыхание и плавно, как учили, потянул спуск.

Отредактировано Ромей (14-04-2021 13:42:57)

С расстояния в шестьсот метров Голубев и без бинокля ясно видел солдат, неторопливо огибающих скалу. Между ними и Казаковым было, от силы, шагов сорок. Вот, сейчас: обогнут острый, словно нос клипера, выступ, минуют заросли буро-красного кустарника – и окажутся с Сашкой лицом к лицу.
Ан вскочил на ноги, не думая о том, что отлично виден пулемётчикам с их грузовичков. Вскинул «Гаранд» - бац-бац-бац! Попасть с такого расстояния он не надеялся, и не попал – но солдаты немедленно залегли и стали палить в ответ из своих ФН-ФАЛов. Пули запели над головой, и одна из них ударила в приклад «Гаранда» и рванула Димкино плечо выше локтя. Он выронил карабин, сложился вдвое – и в самый последний момент чудом разглядел крошечную фигурку у самого подножия скалы. Казаков встал в полный рост, словно не было рядом солдат, помахал рукой – и Голубев шестым чувством понял, догадался, что сейчас произойдёт.

Он упал лицом вниз, и едва успел прикрыть голову руками, как та, другая Сила, таившаяся до сих пор в цилиндрическом, обтянутом зелёным брезентом ранце,  нанесла удар.
Раздался оглушительный треск, словно разгневанный великан одним движением разодрал небосвод от горизонта до горизонта. Накатила волна страшного жара – Голубев ощутил её спиной, несмотря на то, что успел сползти в расселину, под защиту бруствера. И земля, словно ожив и придя в ярость,  тут же земля словно дала ему пинок,  Димку подбросило в верх и чувствительно приложило о землю.  По спине болезненно забарабанили камни – бруствер не выдержал напора воздуха, спрессованного во фронте ударной волны до твёрдости стали. А земля всё тряслась, сверху сыпался щебень, комья, тлеющие ветки, победный рёв вырвавшегося на волю ядерного дракона заполнил всё вокруг, и не было ни сил, не желания поднять голову – наоборот, вжаться поглубже, прикрыться руками и молиться, чтобы не прилетела в темечко шальная каменюка…
Всесжигающее дыхание взрыва прокатилась по ущелью, сметая редкие заросли деревьев и кустарники. Аргентинская колонна, оказавшаяся в полусотне метров от эпицентра шестикилотонного взрыва, перестала существовать – гусеничные бронетранспортёры, смятые, словно консервные банки, отшвырнуло  на два десятка шагов, пылали перевёрнутые   грузовики, веселым, чадным костром занялся головной французский броневичок – световой импульс заставил вспыхнуть резину высоких рубчатых колёс и краску на борту. Чёрные человеческие тела дымились после страшного термического удара, превратившего плоть на костях в спекшийся шлак. Немногие чудом выжившие ползали между разбитых машин, завывая от ужаса и боли, но некому было им помочь – медики сгорели вместе со своим автобусом, их не спас красный крест, нанесённый на оливковый борт, как требовали этого действующие конвенции.  И над всем этим росла, вытягиваясь к белёсому от жары небу, пыльная колонна - и расходилась в вышине клубящимся облаком, шляпкой ядерного гриба – зрелище, знакомое по телепередачам и картинкам в журналах любому из пяти с чем-то миллиардов обитателей Земли.

Голубеву было недосуг любоваться этим грандиозным зрелищем. Покатавшись по земле, чтобы потушить тлеющие на спине клочья рубашки – тепловой импульс достал его и в укрытии! – он ухватил ремень бесполезного «Гаранда» и пополз, сбивая в кровь обожжённые руки – подальше от разразившегося за его спиной атомного ада. Сверху опять посыпалось – на этот раз уже не камни и земля, а пепел. Серые невесомые хлопья покрывали землю, словно свежевыпавший снег, и Димка, вспомнив, зашарил на боку, в поисках противогазной сумки.  Не нашёл – то ли взрывной волной сорвало, то ли раньше потерял, когда бегал на четвереньках под пулемётным огнём. А пепел сыпался всё гуще, и тогда Голубев сделал то, о чём говорилось в школьном учебнике НВП: оторвал рукав куртки, лёжа, неловко извернувшись, помочился на ткань, прижал к лицу. Потом сообразил, что прятаться больше не имеет смысла, вскочил, и кинулся, кинулся, спотыкаясь, прочь – будто можно убежать от всепроникающей  смерти, пронизывающей всё вокруг своими невидимыми лучами. На бегу он то и дело оглядывался, с облегчением убеждаясь, что страшное облако сносит в противоположную сторону – ветер, как и утром, дул с перевала, и о радиоактивном заращении придётся теперь беспокоиться жителям предгорий, к востоку от Долины.
Пробежав – скорее, проковыляв, - ещё шагов триста, Димка понял, что вымотался окончательно. Карабин он потерял; из всего имущества оставался только «Вальтер в кобуре да полдюжины картонных цилиндриков сигнальных ракет, распиханные по карманам. Пить хотелось невыносимо, но фляга осталась то ли на наблюдательном пункте, то ли возле скалы, уже превратившейся в пар...
Он спустился со склона, пошарил среди кустов и глиняных проплешин на дне долины. Искомое обнаружилось довольно быстро – несколько лужиц воды в сухом русле ручья. Он снял с себя всю одежду – на спине куртки и рубашки красовались дыры с почерневшими, обугленными краями. Несколько раз сильно встряхнул, выбивая из складок ткани пыль и пепел,  намочил, прополоскал, не отжимая, натянул на себя. Сразу стало легче. Он поискал вокруг и, обнаружив ещё одну лужицу, наконец-то напился вдоволь. П пересчитал сигнальные ракеты – их оказалось семь штук, - забрался на лысый холмик и одну за другой стал выпускать ракеты в небо. И когда последняя расцвела над головой красным цветком, Димка улёгся на горячий камень. Обожжённая спина болела, пришлось поворачиваться на бок. Так он мог видеть и бездонное аргентинское небо над головой, и скалы, опалённые ядерным огнём, и дымную проплешину на месте взрыва,  и чадящие коробочки бронированных машин, разбросанных ударной волной. И - медленно уплывающую на восток тучу пыли и пепла, в который превратился Сашка Казаков,  кассиопеец, друг, отчаянный мечтатель, выигравший самую главную в недолгой своей жизни битву.
Минуты – или часы? – медленно утекали. Голубев давно потерял счёт времени. Внизу уже тарахтел движок «Лендровера», солдаты в антирадиационных плащах, с АКМ-ами высыпали на  дорогу, и Хорхе, сорвав противогаз, жизнерадостно орал: «Хола, компаньерос!». Низко, над самой головой  провыли три реактивных истребителя с трёхцветными красно-бело-синими розетками и длинными, остроносыми топливными баками под крыльями - а Димка всё лежал, не шевелясь, и, словно мантру, повторял то, что билось в переполненном горечью и мукой сознании:
«Я возьму этот большой мир,
Каждый день, каждый его час.
Если что-то я забуду,
Вряд ли звёзды примут нас…»

Отредактировано Ромей (15-04-2021 15:49:33)